Видящий

Замкнутый в кольцо асфальта лес разрастался. Заняв всё футбольное поле, он так загустел, что не осталось и просвета, и теперь тянул во все стороны ветви, будто щупальца, намереваясь перемахнуть через беговую дорожку и ухватиться за траву. Когда одна из кленовых ветвей коснулась лысого мужичка в спортивном костюме, он вздрогнул и отшагнул назад, где и остался стоять, не в силах отвести взгляда от раскинувшегося перед ним жуткого, но завораживающего вида. Глеб остановился рядом и теперь тоже не отрывал глаз от леса. Мужичок, он же школьный физрук, сперва даже не повернулся, спросил зачарованным голосом: — Видели когда-нибудь что-то подобное? Глеб видел, но промолчал. Физрук опомнился, посмотрел на него. — Троицкий? Боюсь, у меня для вас плохие новости. Он начал объяснять. Был обычный урок физкультуры, играли в футбол. Никита споткнулся, упал, вдруг начал плакать, подумали, ушибся, послали за сестрой. А тут вот это началось: лес на ровном месте полез. Всех сразу погнали в школу, а Никита так и не вышел. Когда опомнились, пробраться туда уже не смогли — сплошная стена, куда ни сунься. Глеб выслушал его, сказал: — Вы, Валентин Сергеевич, так близко не стойте, — и сразу пошёл вперед. Физрук поднял ладонь, пытаясь его предостеречь, но терновые ветки ослабили хватку, и Глеб вошёл. Внутри оказалось на удивление светло, сладко пахло цветущими травами, и воздух был чистый, лесной. Красиво было невозможно, но даже Глебу стало не по себе: очень уж много на таком маленьком клочке земли наросло так быстро. Никита сидел на траве, усыпанной незабудками, и плакал. — Остановись, остановись! — повторял он, всхлипывая, и бил кулаками по цветкам. Глеб поспешил к нему, сел рядом и отёр мокрые щёки. — Папа, я не хотел, оно само! — Я знаю. — Глеб обнял его, укутав в свою куртку, и стал успокаивающе гладить по спине. — Болит ещё? — Немного. — Сейчас пройдёт. Они посидели несколько минут в тишине. Наконец Никита затих, перестал всхлипывать, и всё вокруг затихло тоже. Глеб взял его на руки и вышел на беговую дорожку. Физрук стоял всё с тем же выражением лица, но на Глеба теперь буквально уставился — подозрительно, непонимающе и, кажется, немного в ужасе. — Вроде затихло, — заторможенно сказал он, погладив лысину. — Затихло, — кивнул Глеб. — До свидания, Валентин Сергеевич. Физрук не ответил, удивлённо вскинул брови, не понимая, мол, вы, что же, уходите уже, вытянулся во весь рост и уже в спину неуверенно спросил: — Как думаете… что это такое было? — Думаю, чудо, а вы? Физрук снова не ответил, или Глеб его просто не услышал. Он донёс сына до машины, усадил сзади и укутал в одеяло. — Пап? — спросил Никита, когда они уже поехали домой. — А давай апельсинов купим? — Давай. — Пап, а если сила уйдёт, я умру? — Зачем ей уходить? — А чего она меня так больно? Я Варваре из Ростова помогал? Помогал. И собаку вытащил из ямы, и лапу ей полечил. — Сильно больно было? Никита кивнул, уткнувшись носом в колени. — Если вдруг ещё будет болеть, сразу звони мне, хорошо? — Хорошо. — И ты не умрёшь. Может, просто мало времени прошло после того, что случилось, и всё скоро… Прерванный телефонным звонком он не договорил. Звонил лейтенант Кресов. Никогда раньше Кресов Глебу сам не звонил и даже не перезванивал. Впрочем, он, как обычно, не поздоровался. — Троицкий, мне, кажется, нужна ваша помощь. Голос его звучал почти привычно — сухо, устало — но всё же почти: было что-то ещё, неловкость как будто. Кресов и неловкость у Глеба в одно как-то не вязались. — То есть не совсем ваша. Говорят… ваш сын… — Что у вас случилось? — Вы можете приехать? Я на дачах живу. Глеб с сомнением посмотрел на Никиту. Он шмыгал носом и, устало зарывшись в одеяло, обнимал коленки. Сегодня ему лучше было бы отдохнуть. Но Кресов вдруг сказал «пожалуйста», и Глеб удивился ещё больше, дело, судя по всему, было гиблое. Он попросил прислать адрес. По пути заехали за апельсинами, и Никита, выпросив складной ножик и начистив длинное конфетти из кожуры, скоро повеселел, а машина заполнилась цитрусовым запахом. Дача у Кресова оказалась большая. Через забор переваливались ветки, похожие на яблоневые, и сразу от калитки начинался богатый сад. За садом был дом и увитая виноградом летняя кухня. Всё было чисто, ухоженно, одно только смущало: нигде не росли плоды. — Неправильный какой-то это сад, — сказал Никита. На крыльце дома стояла девочка лет пяти в белом платье. Она спокойно посмотрела на гостей, сошла с крыльца и, осторожно ступая босыми ногами по траве, скрылась за деревьями. Глеб не знал ничего о семье Кресова да и вообще мало что о нём знал, хотя они и были давно знакомы. Он постучал в приоткрытую дверь и вошёл, придерживая Никиту за плечо. В доме было тихо, но сразу из комнаты вышел Кресов. Ему было немного за сорок. Очень высокий и широкоплечий, сейчас, без формы, он сутулился. На нём был вязаный белый свитер и подвёрнутые старые джинсы, непричёсанные русые волосы беспорядочно вились на макушке. В общем, Кресов выглядел как совсем не Кресов. Глеб попытался вспомнить, знает ли его имя. Он тем временем кивнул и пожал его руку. — Извините, — сказал тихо. — У нас маленький ребёнок. Потом улыбнулся и пожал руку замершему с перепугу Никите. — Как тебя зовут? — Я Никита. — А я Лёша. Идёмте сюда. Они прошли в просторную, с множеством окон гостиную, где на длинном диване сидела женщина с младенцем на руках. Она выглядела усталой, но гостям обрадовалась, помахала ладонью. — Здравствуйте. Простите, только смогла его успокоить. У неё были такие же длинные тёмные волосы, как и у девочки на улице. — Это моя жена Рита, — сказал Кресов. — Что с ребёнком? — сразу спросил Глеб. Он подошёл ближе, сел на диван. Кресов, вздохнув, остался стоять. — Его что-то душит, — сказала Рита. — Вот вроде бы всё спокойно, а потом как начнёт задыхаться. Днём ещё редко, а вот ночью… — Слушайте, Троицкий, вы знаете, как я ко всему этому отношусь, — сказал Кресов, сложив руки на груди. — Но мы всех врачей обошли, и все говорят, что наш сын здоров. Если вы можете помочь… — Лёша, ну что ты так официально… — Мы попробуем, — сказал Глеб и посмотрел на Никиту. Никита кивнул, подошёл с очень серьёзным видом и посмотрел на младенца. Мальчик месяцев двух от роду тут же замер, уставившись на незнакомца распахнутыми глазами. Никогда раньше таких малышей Никита не лечил. — Скажите, пожалуйста, как его зовут? — спросил он. — Максим, — ответила Рита. — Здравствуй, Максим. Он неуверенно взял мальчика за руку и вздрогнул, когда тот за неё крепко ухватился. Но Максим тут же улыбнулся ему беззубым ртом, и Никита улыбнулся ему тоже, накрыл его ладонь второй своей. Только ничего после этого не произошло. Подождали с полминуты — всё равно ничего. — Я тебе говорил, что она уйдёт, — нахмурившись, сказал Никита. Глеб задумчиво прикусил губу. Кресовы почти не дышали в напряжённом ожидании. — Лейтенант, а не дадите мне, пожалуйста, иголку? Он даже не сразу понял, что обращаются к нему. — Что? Иголку? — спросил заторможенно. — Иголку. Нужно кое-что проверить. Кресов кивнул и пошёл искать иголку. — Я тебе говорю, что она ушла, — угрюмо пробубнил Никита и, выпустив руку младенца, сел на диван. — Я Варвару лечил, собаку лечил, а теперь кто их лечить будет? — Ничего не получится, да? — растерянно спросила Рита. — Пока непонятно. Глеб взял у Кресова иголку, раскрыл ладонь и проткнул себе палец. Рита дёрнулась, будто он поранил её, Максим агукнул, Кресов, ссутулившись, внимательно наблюдал с высоты своего роста. На пальце выступила капелька крови. Никита посмотрел на неё хмуро, потом на Глеба и неуверенно взял его руку. Тут же лиловое свечение мягко окутало ладонь и впиталось в неё, втянув вместе с собой кровь. — Работает, работает! — пискнул Никита. Рита ойкнула, Кресов молчал. Глеб вернул ему иголку. — Почему тогда с Максимом не работает? — Потому что он и правда здоров. — Но что же тогда… — шёпотом заговорила Рита, кашлянула и громче спросила: — Что же тогда его душит? — Видимо, вопрос не в том, что его душит, а в том — кто. Глеб поднялся с дивана, Кресов молча отшагнул, пропуская, и он прошёлся по комнате, остановился у окна, занавешенного бежевым тюлем. — Давно у вас сад плодов не даёт? — Только в этом году, — прокашлявшись, ответил Кресов. — А дочка ваша никогда не задыхалась? Никто не ответил. Глеб обернулся, Кресовы смотрели на него, не отрывая глаз. Никита веселил младенца, корча ему физиономии. — Откуда вы знаете… про дочку? — Голос Риты сорвался. — Мы встретили её во дворе. — Мы никого не встречали во дворе, пап. Рита, побледнев, приложила ладонь к груди. — Извините, я… я не могу. Я пойду положу Максима в кроватку. Она встала и быстро вышла из комнаты. — Наша дочь умерла, — сказал Кресов, опустившись в кресло. — Почти сразу после рождения. Два года назад. — Это кикимора, значит, была. — Простите? — Умершие дети иногда становятся домашними духами. — Троицкий, вы не могли бы… без вот этого. Глеб вздохнул и вернулся к дивану, сел. Без «вот этого» он, увы, не мог. — Кикиморы и домовые — это домашние духи. Они к вам добры, пока вы добры к ним. Но они не очень аккуратные и, защищая дом, могут производить странные звуки, терять вещи, менять их местами или, наоборот, приносить что-то новое. Я не спрашиваю, что было у вас. Я хочу знать, что вы сделали. Вы набожны? Может быть, вы вызвали священника, чтобы освятить дом? Кресов смотрел на него долго и молча. Но потом всё-таки ответил. — Полгода назад. Рита попросила. Она была беременна и волновалась. — Ясно. Если хотите избавиться от кикиморы, священник тут не поможет, только разозлите — нужен жрец или шаман. Но я не советую силой домашних духов изгонять, тяжело потом будет жить здесь. — Глеб, мы не будем изгонять свою дочь, — немного нервно перебил Кресов. Он был человеком практичным, и это Глебу в нём нравилось. Когда они впервые встретились, Глеб пришёл в полицейский участок с мёртвым мальчиком, и все сочли его ненормальным, а Кресов просто посмотрел заявления о пропавших детях. Мальчика нашли и похоронили, Кресов лично снял с Глеба подозрения. Он не был суеверным, и всё это давалось ему нелегко, но верил фактам и просил сообщать ему только факты. Сейчас он был совершенно выбит из своей привычной колеи. — Вы можете её успокоить. Вспомните, что вы делали для дочери, пока она была в утробе. Возможно, Рита пела ей или включала какую-то музыку. Включите её тихо на ночь, например. Понимаю, что это будет тяжело, но других вариантов у меня нет. Больше я ничем не могу вам помочь. Глеб поднялся с дивана, взял Никиту за руку, и Кресов в задумчивом молчании проводил их к выходу. — До свидания, дядя Лёша, — сказал Никита, пожимая его руку. — Можно вы нам потом сообщите, как Максим? Кресов, отвлёкшись от раздумий, улыбнулся. — Конечно, сообщу. На улице поднялся ветер, и сад шумел. Глеб откинул с лица растрепавшиеся волосы. Уже у машины что-то заставило его обернуться. Кресов стоял на крыльце и смотрел им вслед, а рядом с ним стояла девочка в белом платье.