Видящий

На левый берег Кубани Глеб съехал по Яблоновскому мосту. Здесь Краснодар заканчивался и начиналась Адыгея. Приютившийся в изгибе реки поселок Новый состоял всего из нескольких улиц, плотно засаженных участками и растительностью. Глеб быстро нашёл белый дом с мезонином, он буквально торчал над всеми остальными домами и проглядывался ещё издалека. Вокруг было тихо, только скрипнула металлическая калитка, когда Глеб коснулся её. Он поднялся на крыльцо и постучал. Вблизи дом выглядел старым, на белой краске проступили чёрные трещины, да и белый цвет уже давно потускнел. Никто не открывал. Глеб подтолкнул дверь, и она поддалась. — Нина? — спросил он, но вместо ответа услышал только невнятные звуки женского плача. Он вошёл в дом и осмотрелся. Обстановка внутри тоже была устаревшей, готической, и Глеб сразу почувствовал, что в доме что-то не так. Он прошёлся по коридорам, посмотрел ванную и кухню, затем оказался в просторном зале. Нигде не было ни души. На грудь что-то давило. — Нина? — снова позвал Глеб и понял, что она в соседней комнате. Молодая женщина сидела на полу, прижавшись спиной к кровати с высокой периной, раскачивалась и повторяла: — Я больше не могу, не могу… Глеб подошёл и сел напротив, взял её за руки. — Нина, я Глеб, вы мне звонили. Можете рассказать, что случилось? Она смотрела на него заплаканными глазами и выглядела совершенно несчастной. — Здесь кто-то есть, вы его видите? Вы ведь должны видеть, правда? Он постоянно смотрит на меня, я чувствую, я слышу звуки, мне страшно, мне кажется, что я скоро перестану дышать!… — Как давно это происходит? — Неделю… две… я не помню, я уже ничего не соображаю… Она стиснула ладони Глеба и снова заплакала. — Нина, вам нужно выйти из дома, хорошо? — Вы его видите, Глеб? Скажите, вы его видите? — Давайте, пожалуйста, поговорим на улице. Глеб помог ей подняться, взял брошенную на кровати кофту и укутал её плечи. Припав к его руке, Нина пошла рядом, ступая босыми ногами. Она была маленькой и едва доставала ему до плеча. Усадив её на ступеньках, Глеб вынес из дома пару ботинок, сел рядом. — Вот, обуйтесь. Скажите, то, что вы слышите, похоже на шипение? Может быть, неразборчивый шёпот? Она закивала и вытерла лицо рукавом кофты. Глеб достал телефон из кармана куртки и набрал номер. — Здравствуйте, утечка газа в посёлке Новом. Он назвал адрес и затем позвонил ещё в скорую. Нина смотрела на него удивлённо покрасневшими глазами. — Утечка газа? — спросила она. — Нина, в вашем доме никого нет. У вас симптомы отравления газом. — Я не понимаю. Но я же… Ох, какая же я дура! — Она уронила голову на ладони. — Я переехала сюда сразу после смерти дедушки и подумала, что это… Господи, какая дура. Простите меня, Глеб, что я вам позвонила. Я не знала… Я честно была уверена, что это призрак. — Это хорошо, что вы позвонили, Нина. — Вы, наверное, и по телефону могли сказать… Вы приехали, потому что я ревела, да? Вам много таких звонят? Я вам всё заплачу, как надо, вы не подумайте. Она оставила голову на коленях и повернулась к нему. Глеб улыбнулся. Он не ответил, и Нина продолжила разговаривать, рассказывала про дедушку, про дом. От переживаний её нервы были взбудоражены, и она никак не могла успокоиться, а Глеб и не перебивал. Он оставался рядом, когда приехала скорая, и позже — пока работала газовая служба. Уехал, только когда убедился, что Нина в безопасности, а она всучила ему деньги и пакет красных груш из своего сада. Жил Глеб в старом центре Краснодара в двухэтажке из красного кирпича. Здесь много лет была адвокатская контора, вот он её всю и выкупил ещё до рождения Никиты. От конторы оставил резные двери из дуба, хрустальные люстры и некоторую старую мебель; высокие стены покрасил в разные оттенки синего и зелёного и завесил картинами, оборудовал кухню, детскую и небольшой рабочий кабинет, в котором обычно принимал посетителей. Когда Глеб вошёл в дом, в кабинете кто-то был. Он стоял спиной к двери, разглядывая висящую над письменным столом картину, но тут же обернулся — высокий седой мужчина с вытянутым, покрытым глубокими морщинами лицом. Облачён он был в серый плащ, в руке держал трость с какой-то вычурной рукояткой. — Простите, но откуда у вас подлинник Шишкина? — спросил он очень вежливым тоном, хотя, казалось бы, вежливо было бы начать не с этого. — Это подарок, — ответил Глеб, оставляя на вешалке свою шляпу. — О, я ведь должен объясниться. Дело в том, что кто-то открыл мне дверь. Я постучал, и она открылась, но никого не было. Мне не стоило входить? Глеб посмотрел на кота, который сидел на стопке книг, вытянувшись и распушив усы. Кот мяукнул. — Всё в порядке, — сказал Глеб. — Вы можете снять пальто. — Мне так неудобно занимать ваше время. Я только хотел вас просить… Я пришёл, потому что… — Вы пришли, потому что у вас кто-то болен? Глеб прошёл в кабинет и нажал кнопку на электрическом чайнике, который стоял в углу на небольшом секретере. Разницу между посетителями он считывал, можно сказать, интуитивно, потому что внешне она почти не проявлялась. В большинстве они выглядели уязвлёнными и неуверенными, не решались говорить. — Да, — сказал мужчина, опустив голову. — Я слышал, что вы… — Не я, мой сын. Снимайте пальто и садитесь в кресло, уроки у него закончатся только через сорок минут. Как вас зовут? Мужчина удивлённо посмотрел на Глеба, неуверенно помялся на месте и наконец, отставив трость, стал снимать пальто, под ним был толстый коричневый кардиган. — Роберт Станиславович Поплавский. Зовите меня просто Роберт. Он сел в бархатное кресло у письменного стола и посмотрел на кота, который продолжал сидеть на столе и внимательно наблюдать за происходящим. Глеб тоже посмотрел на кота. — Ты не мог бы, пожалуйста?… — попросил он. Кот посмотрел на него в ответ и перепрыгнул на подоконник, где уселся возле маленького гранатового дерева в горшке. Глеб налил две чашки чая и перенёс на стол, поставил пиалу с мёдом. — Кто у вас болен, Роберт? — спросил он, усаживаясь в кресло с другой стороны стола. Мужчина оторвал удивлённый взгляд от кота. — Спасибо, — сказал он невпопад, будто опомнившись, и придвинул кружку ближе, задумчиво сделал осторожный глоток. — Моя дочь умирает. У неё саркома кости в последней стадии, и сейчас ей уже ничто не помогает… Ей всё время больно и страшно, а ей ведь только двадцать семь, она ваша ровесница… Он горько поджал губы и стиснул левой ладонью трость, теперь Глеб видел, что рукоятка была в форме медвежьей головы. — Она у нас поздно появилась, знаете, мы с женой взяли её из детского дома ещё совсем крошечную. А теперь уже и жены нет, и только она у меня осталась. Роберт снова взял кружку, отпил немного и опустил в неё взгляд. — Мне очень неудобно просить вашей помощи… Но всё, что я могу сейчас, — это бессильно смотреть, как она умирает. Если бы вы знали, как это тяжело. — Я знаю, — ответил Глеб, и Роберт, повернувшись, посмотрел на него влажными глазами. — Но я должен вас предупредить. Это очень сложная болезнь, которая потребует много энергии. Возможно, в данное время у Никитки такого количества энергии просто нет, и я не знаю, сколько времени может понадобиться. Единственное, что я могу вам пообещать: мы сделаем всё, что в наших силах. Роберт поставил кружку и потёр лоб ладонью. — Спасибо, это больше, чем я мог просить. Они допили чай в тишине, а потом поехали за Никитой, и уже полчаса спустя Глеб стоял в школьном дворе на том же месте, что и вчера. Он смотрел на мёртвый, высохший лес. — Он утром был нормальный, а потом просто умер, — говорил Никита. — А Валентин Сергеевич рассказывал, что он умер за несколько минут, так быстро, как ни одно растение не умирает. Пап, а если сила тоже умерла? Глеб взял его за руку, и они пошли к машине. Роберт от неожиданности вышел на улицу. Заметно было, что увидеть семилетнего мальчика он никак не ожидал. Он вежливо представился и пожал Никите руку. Никита ответил смущённо, он был расстроен и переживал, что в этот раз уж точно ничего не получится. Но, конечно, они поехали в больницу. Никита неуверенно держал Глеба за руку, пока они шли в палату. К больницам он никак не мог привыкнуть, потому что здесь всегда были самые сложные случаи. В палате не горел свет, были плотно зашторены окна. На койке лежала бледная девушка, на лбу её проступила испарина, короткие волосы спутались от того, что она металась по подушке. — Как же больно… — повторяла она шёпотом то ли во сне, то ли просто в беспамятстве. Роберт поспешил к ней и положил ладонь на лоб. — Оленька, — сказал он, но девушка, казалось, его не слышала. Никита сильнее стиснул ладонь Глеба, и они подошли к койке вместе. На бедную, измученную болезнью Олю было тяжело смотреть, и Никита сразу взял её ладонь, чтобы поскорей ей помочь. Лиловая энергия заструилась по руке, но хватило её только на то, чтобы унять боль — Оля вздохнула и затихла, погрузившись в спокойный сон. Роберт удивлённо поднял голову и убрал руку со лба дочери, но Никита испуганно покачал головой: он больше ничего не мог сделать. — Простите, Роберт, — сказал Глеб, обнимая сына за плечо. — Мы придём в другой день.