***
Музыка стала отдушиной моей жизни с тех самых пор, как отец решил прекратить мое обучение игре. Как только я перестал получать удары за каждую, как считал отец, ошибку, я проникся музыкой. Когда я играл, мне всегда становилось легче. Какая-то магия наверное есть в этих струнах. Их звук как бальзам для моей души. Наверное, это странно и даже немного неправильно. Другие циркачи из труппы душу облегчали иначе. Кто-то гневом, кто-то в таверне топил сердце в вине. Девушки иногда плакали. Я играл. Чтобы не случалось, это помогало. Некоторые вещи из своего прошлого я плохо помню. Потому что не хочу вспоминать.***
Целый день я бегал по городу, расклеивая афиши. Вернулся только под конец дня. Шатры уже поставили, завтра должно было быть первое представление. Я заглянул в манеж, еще раз проверил все механизмы, канаты, тросы и все остальное оборудование. После того случая с копьем, я стал недоверчив в этом плане. Ну и в конце концов, кому будет хуже, если я их еще раз проверю? Я поел в пустом шатре, как и обычно, на самых верхних зрительских скамьях. За целый день и крошки во рту не было. Затем в шатер, уже ведь вечер, пора бы уже. Когда я вышел из манежа, уже почти стемнело. Сильно я задержался. Отец будет недоволен и я точно опять сегодня огребу. Я всерьёз задумался над тем, чтобы лечь спать где-нибудь на куче сена за манежем, ведь стоял конец лета и ночи еще были довольно теплыми. Однако мне нужно было подготовить костюм на завтра и проверить лютню. А если придти утром, то будет еще хуже. Ладно. Лучше получить сейчас, чем утром и выступать со свежими синяками. К тому же последнее время он стал колотить меня не так зверски. Постарел Дорн, ничего не скажешь. Даже жаль его немного. Я поднял полог шатра. Оу, неожиданно, он не один. Я опустил полог обратно, сел неподалеку, снял со спины цитру и занялся любимым делом. Я не заметил, сколько времени я играл, да и к разговору в шатре не прислушивался. Но вот явную ссору заметил. Впрочем, сложно было не заметить, как разгневанный Дорн чуть ли не пинками выгнал из шатра какого-то здоровенного детину. - Убирайся! И больше чтобы я тебя здесь не видел! - орал он в след мужчине, размахивая палкой. Я так и замер с цитрой в руках от его крика. Мужчина пробормотал что-то и убрался восвояси. - Что пялишься, уродец?! Быстро в шатер! Ох… Ничего хорошего меня точно не ждет. Я нырнул в полумрак шатра вслед за отцом. На столе стояла початая бутылка и пара кружек, еще одна, уже пустая, валялась под столом. - Где тебя носит, ублюдок?! Где шлялся? - я быстро убрал инструмент подальше. Не хватало еще, чтобы он в гневе разбил цитру. - Афиши расклеивал, - тихо ответил я. - Афиши расклеивал?! Это час работы! Где тебя все остальное время черти носили? - Нигде. Я только расклеивал афиши, клянусь, - он же все равно не станет меня слушать. - Ложь! Ты… Ты!.. Шляешься по кабакам да по игорным домам, деньги мои тратишь, тварь! - отец схватил меня за грудки и притянул к себе. Даже под маской я чувствовал запах алкоголя от его дыхания, - Дай я в твои бесстыжие зенки посмотрю… В борделе отирался, да? Ведь так же? Признавайся, говнюк! - Я действительно только расклеивал афиши, - тихо сказал я. Все равно он не станет меня слушать. - Брехня! - отец отбросил меня и схватился за палку, - Я тебя отучу лгать! Сейчас ты у меня получишь, мразь! На колени! Сердце колотилось, но я не сдвинулся с места. Я никогда не лгал и каждое такое его обвинение больно отзывалось в душе. - На колени, я сказал! - Нет, - как только у меня духу хватило это сказать. Я сам не верил в то, что посмел. - ЧТО?! - и без того красный, потный и до предела злой отец буквально начал задыхаться от гнева, - Ты что сказал сейчас, подонок? На колени! Сейчас же! Я не шевельнулся. Я не виноват. Я больше не стану перед тобой на колени. Хватило бы только сил… От страха я задышал быстрее, но мне все равно не хватало воздуха. Отец занес палку. Я замер в ожидании удара, закрыл голову руками, но остался стоять. Теперь он точно изобьет меня до полусмерти. - А ты наглый выродок! - первый удар пришелся куда-то на плечи. И еще один. И еще. И все это отец сдабривал отвратительной бранью в мой адрес. Удары и оскорбления, удары и оскорбления. Я… Я не знаю, сколько времени это продолжалось. Но удары стали слабеть, а и без того тяжело дышащий отец стал хрипеть. Я только поднял голову из-под локтя, как он так и остановился с занесенной надо мной тростью. Вены на его шее пугающе вздулись, по раскрасневшемуся лицу тек пот. Глаза казалось сейчас вывалятся из орбит. Никогда не видел его в такой ярости. Я только сильнее сжался, стараясь спрятать голову, и закрыл глаза, чтобы только не видеть этого ужаса. Это мгновенье, что я ждал удара занесенной палкой, показалось мне вечностью. Из тянущегося бесконечно ужаса и ожидания удара меня вырвал странный звук. Я с опаской поднял голову: отец выронил свою трость. Сердце колотилось, а я стоял, не в силах сдвинутся с места и даже моргнуть. Тяжело дыша, с какими-то жуткими хрипами, отец схватился за сердце и протянул ко мне свободную руку. - Сол… - прохрипел он, пытаясь схватить меня за одежду, - Соооол… Я отшатнулся в ужасе от него. Он… Ч-что… Чего он хочет? Нет-нет-нет, не трогай меня! - С-сол… - хрипел он, - я… Я… - он все же схватил меня за шиворот и потянул к себе. Я чувствовал тяжелую руку на шее. Отец дохнул мне перегаром в лицо, и только сильнее сжал пальцы. Я замер от ужаса, - С-сол п-позови… - Что? Я не понимаю! Меня колотит от страха, я ничего не понимаю из того, что он хрипит. Он же сейчас тут меня задушит и… Я истерично пытаюсь сорвать его руку со своей шеи. Не получается, его железные пальцы только сильнее сжимают мое горло. Мне начинает не хватать воздуха. Я пытаюсь глотнуть хоть крохи, жадно открывая рот, но не могу. Перед глазами появляются мушки, сердце кажется сейчас пробьет ребра. Я в панике пытаюсь оттолкнуть его от себя. Мои попытки не приносят никакого результата и сознание начинает покидать меня. Один из моих рывков неожиданно оказы вается удачным. Еще секунду казавшиеся моим приговором железные пальцы отца соскальзывают с моей шеи и я кубарем лечу на пол. Только по грохоту понимаю, что он тоже не устоял на ногах. Я поднимаюсь в земли, опираясь на руки. Ничего не вижу — глаза залепили мокрые волосы. Горло саднит, я тяжело дышу. Наконец-то воздух. Вдох и выдох. Вдох и выдох. Сердце все не желает замедляться, а руки дрожат. Животный ужас начинает отступать и я уже хотя бы могу думать. Я слышал грохот. Я поднимаю голову и пытаюсь осмотреться. Все немного плывет, но я могу различить предметы. Стол свалился на бок — видимо отец задел его при падении. Сам он лежит на земле. Неподвижно. Он даже не попытался подняться? Почему? Поднимаюсь на ноги. Меня шатает. Подхожу к отцу. Не могу наклонится — начинает мутить. Просто позволяют себе упасть на землю рядом. Какое-то время просто смотрю на него. И далеко не сказу замечаю, что он не дышит. Я с трудом заставляю себя поднести руку к его лицу. Он действительно не дышит. Меня начинает бить крупная дрожь. Как так? Я ведь просто толкнул его! Я не хотел, нет-нет-нет! Как?! Я снова встаю на ноги. Меня шатает. Что теперь будет? Взгляд бездумно блуждает по шатру. Я усилием воли заставляю себя посмотреть на отца и только сейчас замечаю кровь на углу стола. Колени подламываются и я снова падают на землю. Все кончено. Он мертв. Это я виноват? Я не понимаю… Я ничего не понимаю… Полог шатра распахивается и в свете фонарей я вижу мужчин нашей труппы с вилами, палками, кто-то даже с оружием. Свет от фонарей слепит, я не в силах подняться и просто смотрю на них. Кто-то вытаскивает меня за шиворот из палатки, все кричат. Я не могу толком разобрать, что, но часто слышу «убийца». Это обо мне? Обвинение вырывает меня из ступора и я осознаю себя стоящим у телеги, вокруг почти все мужчины из нашей труппы, кто с вилами, кто с палками, кто с чем, и даже несколько женщин. - Убийца! Смерть ублюдку! - кричит кто-то из толпы. Еще несколько обвинений в мой адрес. - Нет-нет, я… Я не хотел, - неловко пытаюсь оправдаться я, но глядя на сжимающийся круг озлобленных людей, я понимаю, что меня не слышат. Еще несколько секунда и они просто разорвут меня. Я оглядываюсь, как загнанный в угол зверь. Бежать некуда. Вообще не куда. Но, сам еще толком не успев понять, что я делаю, я запрыгиваю на телегу и прямо по ней бегу прочь. Я не знаю, куда, просто прочь, только бы оказаться подальше от этой разъяренной толпы. Я петляю среди шатров, клеток, телег, сложенных ящиков и тюков. Труппа разбилась на маленькие группы и пытается поймать меня, отрезав выход. Я мечусь в проходах как заяц, дыхания не хватает. Пролетев буквально в паре метров от бежавших мне наперерез Легесту и Игану и выбегаю на пустую ночью площадь. Куда дальше? На другой стороне площади факела. Я застыл в сомнениях буквально не секунду. Взбешенная труппа за спиной меня точно растерзает. Кто там с факелами я не знаю. Я бросился к одной из боковых улочек, ведущих от площади. Легкие горят, сердце сейчас разорвется. Я почти добежал до нее, как из-за поворота улицы появился отряд городской стражи с факелами. Я уже слышал топот трупы за спиной, а стража уже заметила меня. Мне некуда деться. Я больше не могу. Зачем это все? Пусть делают, что хотят. Что-то тяжелое ударяет мне в спину, я падаю вперед, лечу кубарем, сдирая руки в кровь о брусчатку. Поднимаю голову и утыкаюсь маской в сапоги подоспевшей стражи. Мне в горло упирают глефу. - Дернешься — отправишься к праотцам, - обещает мне мужчина, лица которого я разглядеть не могу — свет слепит глаза, - Что здесь происходит? - обращается он же уже к труппе. - Он убил директора, Дорна! - выкрикивает кто-то. - Вор, что ли? - уточняет мужчина, - А маску то пошто такую глупую нацепил? Глефу убирают, кто-то хватает меня за руки и вздергивает вверх. Я встаю на ноги. Мне связывают руки. - Да не вор он. Это Сол, из труппы нашей. Сын его, Дона, то есть, - прогудел подоспевших Кхемед. - С чего вы решили, что это он, если он в маске? - Так он всегда в маске. - Зачем это еще? - Так он урод, ваше благородие. Совсем урод, такой что смотреть тошно, - - Больной, что ли? - А может и больной, только уж точно не заразный. Стражник отшатнулся от меня и бросил веревку кому-то из своих подчиненных. - Так. Вы двое, - он кивнул стражникам, - отведите этого куда следует. Остальные — со мной. Меня дернули за веревку и повели куда-то по городу. Я не особенно понимал, куда, да и не было мне до этого дела. Я послушно плелся следом за стражами. Те сначала следили за мой, осторожничали, а потом совсем перестали обращать внимание и о чем-то переговаривались. Р чем - я не слушал. Меня привели к городской ратуше, там в подвалах была и тюрьма. Я оказался в крохотной каменной каморке, три шага на четыре, совершенно пустой и холодной. Под потолком было крошечное зарешеченное окно, в углу — охапка грязной соломы. Я стоял посреди этого каменного мешка со связанными руками. Где-то в глубине души я понимал, что моя жизнь разрушена, но эта мысль еще не добралась до моего сознания. Я был как в тумане, в ступоре. В голове повисла мутная пустота. Утром, на заре, я очнулся от тяжелого сна. Меня разбудил шум в коридоре. Я сел, встряхнул головой. Неужели это все на самом деле? Неужто это не ночной кошмар? Дверь в камеру скрипнула и отворилась. Вошел дюжий мужик, а с ним еще двое помощников. В проходе стоял стражник с пикой. Они за мной? Я поднялся со своей убогой постели. - Так, парень, будешь вести себя спокойно и все пройдет быстро и без последствий, понял? Я ничего не понял, но мне было все равно. Дюжий мужик оказался кузнецом, а его спутники — его же подмастерьями. С меня сняли веревку и заковали в кандалы. Стражник, что стоял у двери, оставил ломоть хлеба и кувшин воды. Когда кузнец и его подмастерья уходили, то один из них бросил стражнику: - Этот какой-то смирный у тебя. - Смирный-то смирный, однако ж душегуб. Я сполз по стене. Душегуб. Значит, отец действительно мертв. Я убил его? Теперь меня повесят? Как вообще это получилось? Я не хотел его убивать, у меня даже мыслей таких никогда не было. Но… Я ведь не убивал. Я только… Какая теперь разница? Теперь уже все. Меня никто не станет слушать. Я три дня провел в камере. Стражник каждое утро оставлял мне хлеба и кувшин воды. Я просто ждал. Раз уж меня признали виновным, то вскорости должны были повесить, верно? Все эти ночи я просыпался от жутких видений смерти Дорна. Его тело на полу. Перевернутый стол. Каждый раз это возвращало меня к мыслям о том, что случилось. Я думал о том, была ли это случайность, или я действительно виновен? Я бы никогда не замарал руки кровью. В конце-концов, он мой отец. Я не желал ему зла. Заслуживал ли он того, что случилось? Я не знаю. Но я не убивал. Я точно не убивал. Это ведь иначе происходит, правда? Я тысячу раз прокрутил в голове те события и каждый, каждый раз уверялся в том, что я не убивал. Я не хотел этого. Да, я был виноват в его смерти, но я не убивал. Может быть меня и осудят, ведь в конце концов вина на мне есть, но я не убийца. Ведь моя труппа расскажет, все как было. Они же видели, что я был там, но отец упал, это получилось случайно, что я не убивал его. Я ждал суда, чтобы узнать, что меня ждет. Ведь должен же быть суд? На четвертый день стражники повели меня куда-то наверх, в саму ратушу. Я заволновался — сейчас будет суд? Ох, сейчас я увижу свою труппу, они обязательно за меня поручатся. Может меня даже отпустят? К моему удивлению, меня провели не в зал суда, а в какой-то кабинет. Ближе к дальней стене стоял большой стол, заваленный книгами и бумагами, за которым сидел немолодой уже мужчина. Он что-то увлеченно писал. Примерно в полутора метрах от стола стоял стул. Я не сразу заметил, что он привинчен к полу. Меня усадили на стул, цепь кандалов закрепили на замок за кольцо, укрепленное на стуле. После стражник ушел и я остался один на один с этим мужчиной. Тот продолжал писать и не проявлял ко мне ни малейшего внимания. Я огляделся. А нет, в дальнем углу дремлет еще кто-то. Он закрыл лицо шляпой, я не могу его разглядеть. Большие напольный часы мерно тикают и качают маятником. Я подобрал ноги на стул, коснулся маски. Все нормально. Может это и есть суд? Я молча ждал. Часы тикали. Я стал рассматривать циферблат. Мужчина скрипел пером. Я посмотрел в окно. Часы тикали. Прошло 10 минут. Мужчина отложил перо, поднял на меня голову. - Сол, верно? - Да, - ответил я. - Некогда мне тут с тобой возиться, - он встал, подошел ко мне и протянул мне бумагу и перо, - Подпиши вот тут, что ты сознаешься в убийстве своего отца, Дорна, директора цирка. Я опустил глаза на документ. «Я, Сол из цирка «Куун Сатеед» сознаюсь в том, что ночью 17 октября я убил своего отца, Дорна из цирка «Куун Сатеед»...» То есть как это? Меня считают убийцей? Почему? Это какая-то ошибка? Я посмотрел на мужчину, держащего передо мной бумагу. Слова застревали в горле. - Нет. Я не подпишу, - тихо, почти шепотом ответил я и замер, ожидая реакции. Зачем он так? Ведь я не убивал отца. Может быть я виноват в его смерти, но я не убивал! - Писать не умеешь? Тогда просто крестик поставь, - разрешил тот. - Я умею писать, - чуть более уверенно сказал я. - Тогда какого черта, парень? Ты его убил, это и ежу понятно. - Я не убивал его, - признание в невиновности легче? Кто это придумал? Мне каждое слово дается так, будто бы я мешки с мукой таскаю. Но почему он настаивает? Он не верит циркачам из труппы? - Парень… Как там тебя… - он глянул в бумагу, Сол, так? - Да. - У тебя есть два варианта. Или ты подписываешь признание и отправляешь после суда на катогу, уж будь уверен, я выхлопочу для тебя каторгу, а не петлю, или продолжаешь глупо упорствовать и тогда после суда отправляешься на висельницу. Тебе ясно? - Да, - что здесь могло бы непонятным? Или он считает меня юродивым? Я и с первого раза все понял. - Подписывай. Я вздохнул. Смерти я не боюсь. Каторга… Какая разница? Вряд ли я оттуда вернусь. И так и так смерть. - Нет, - второй раз дался мне проще. Почему слово «нет» такое тяжелое? Тащишь его на шее как колесо от телеги. - Сол, ты тупой? - мужчина посмотрел на меня с некоторым сочувствием. - Можете считать меня тупым, - не вы первый, не вы последний. Мужчина отошел к столу, убрал чернильницу и перо, достал трубку, раскурил. - Ты понимаешь, что тебя повесят, если ты это не подпишешь? - Да, я понимаю. Вы мне об этом только что сказали. Два раза, - нет, серьёзно, у меня на столько жалкий вид, что он еще и еще повторяет мне одно и то же? Я вздохнул. Впрочем, чего я еще ожидал? Грязный, нечесаный, в соломе небось. От этой мысли я дернул плечами и сел ровнее. Хоть позу приму подобающую. - И ты умрешь, Сол. - Да, господин судья. Я умру, - не новость. Бессмертны только боги, а все мы рано или поздно умрем. Я вспомнил тот случай, год назад. Когда меня ранило копьем. Тогда мне не было страшно. Я совсем не боялся. Смерть оказалась не такой жуткой, как о ней говорят. Я не боюсь. Пусть вешают. - Я не судья, я инквизитор. Но ты все еще можешь подписать эту бумагу и тогда ты отправишься на каторгу, Сол. - Могу, - я почти ничего не знаю о каторге. Но если я соглашусь, то оболгу себя. Если соглашусь, то кем я сану потом? Бывшим каторжником? - Ну и? - Но не буду, - отказ снова сначала застрял у меня в глотке, но в этот раз я совладал с собой значительно быстрее. Сейчас мне дался отказ еще легче, чем парой минут ранее. Что же такое? С каждым разом мне все легче отказываться. Мужчина затянулся. Посмотрел на меня внимательно, помолчал. Затем спросил: - И почему же? Я поднял глаза на этого человека, вздохнул. Почему он мне не верит? Говорить правду легко, но отказывать невероятно сложно. - Потому что я не убивал своего отца. - Так, парень, заканчивай это цирк. Все улики против тебя, показания против тебя. Тебе в любом случае не отвертеться. Показания? Он, должно быть шутит. Ведь они все видели, разве нет? Может кто-то и мог что-то не так понять, но не все же разом? Тогда, в темноте, могли и ошибиться, кто-то крикнул, все побежали… Но потом ведь они должны были понять, что я не убивал? Это какая-то уловка? - Вы, должно быть, ошибаетесь. Я не убивал своего отца, - почему он нам не верит? - Нда? И почему я должен тебе поверить? - он выдохнул клуб дыма. - Спросите мою труппу. Они ведь все видели, должны вам объяснить, что это просто ошибка, - это же так просто! Может, после этого меня отпустят? - Уже спросил. Все они в один голос твердят, что ты убил Дорна. Что у тебя был повод — вы давно не в ладах, ведь так? К-как вся труппа? Как убил? Почему? Значит, они… Я опустил голову. Мой мир рухнул. Мне стало все равно, повесят меня, сгнию ли я на каторге или же меня по какой-то случайности отпустят. Я понимаю, в темноте могли и ошибиться, да под горячую руку... Но потом, потом-то они должны были разобраться! - Значит ты рассчитывал на заступничество циркачей. Однако ты, парень, просчитался. Они решили не брать греха на душу и не лгать под присягой. А вот ты сейчас лжешь. Подписывай бумагу, завтра будет суд и отправишься на каторгу. Или ты с ними в сговоре? Дорна убил, а деньги собирался поделить, но вот твои подельники тебя бросили тут. Так дело было? - мои ответы несколько разозлили мужчину с трубкой. Я занервничал. - Нет. Не было никакого сговора, - какой сговор? Как вообще такое может в голову придти? Убить ради денег родного отца?! - Тогда не морочь мне голову и подписывай уже. - Нет. Я не подпишу. Пусть меня повесят, если уж так получается, - еще один отказ. Еще чуть-чуть и у меня не будет сил сопротивляться. Пусть и каждый отказ дается мне легче, но чувствую себя измочаленным уже сейчас. - Почему не подпишешь? Тебе так не терпится примерить пеньковый галстук? - Нет, господин. Мне бы этого не хотелось, - какие-то странные вопросы. - Тогда подписывай и отправишься на каторгу. - Нет, не подпишу, - что-то с моим голосом. Я почти сорвался на фальцет. - И почему же? Ты же молодой парень, отработаешь свой срок в шахтах и вернешься, - зачем он заставляет меня подписывать это? Я вздохнул. Кажется, я дрожу. Руки мокрые. Пока у меня есть хоть толика сил, я не подпишу это. Если они попробуют меня заставить… Не знаю. Наверное, я не выдержу. - Не вернусь. Потому что не подпишу, - горло сжало от волнения. - Сол, серьёзно. У тебя есть все шансы вернутся оттуда живым. - Я знаю. Но нет, - каждый отказ пригибает меня все ниже к земле, но пародоксальным образом это меня освобождает. - И почему же? Ты можешь мне объяснить? Тебя науськал кто так говорить? Кто-то тебе заплатил за убийство? - Нет. Никто мне не платил, никто не учил меня, что сказать. Почему вы вообще считаете, то я убил своего отца?! - с трудом сдерживаюсь, чтобы не сорваться на крик. - Потому что на тебя указали циркаци, Сол. ПОдпиши уже чертову бумагу. - Нет,- опять это тяжелое слово. - Ну и почему же "нет"? Я глубоко вздохнул, пытаясь успокоиться. Не помогло. Или я не заметил. Я не хочу, не хочу, но вдруг если я скажу, то инквизитор больше не будет - Если вы меня отправите на висельницу, то я буду несправедливо осужденным. А если подпишу вашу бумагу — лжецом, который сам себя оговорил. Поскольку у меня есть возможность выбирать, я выбираю висельницу и честность хотя бы перед самим собой. Мужчина шумно выдохнул дым и покачал головой. - И все же ты дурак, - вздохнул он. Прошелся по комнате, остановился у окна. - Он тебя бил, верно, Сол? - Немного. Как всех, - к чему это он? - Как всех? Покажи спину, - мужчина подошел ближе ко мне. Я заволновался. - Я откажусь, если позволите, господин инквизитор. Мужчина снова затянулся трубкой. - Откажешься, значит? А почему ты маску не снимаешь, Сол? В камере ты один, а все равно в маске. Я закрыл голову руками — вдруг и ему взбредет в голову попытаться сорвать с меня маску? - Я урод, господин инквизитор - каждый раз я чувствовал стыд и неловкость за свое уродство, хоть этот вопрос мне задавали множество раз. - Урод? И давно ты изуродован? - Давно, господин инквизитор. С рождения. - Вот как… То есть родился ты уже таким… Ясно. Покажу спину, Сол. Или лицо. Выбирай. Выбора у меня на самом деле и не было, так что я покорно стянул рубашку. Стараясь стать еще меньше, я опустил плечи. Я был ненужным и чужеродным в этом кабинете. - Как всех, говоришь? Как всех, Сол, - это за разбитый кувшин розгами. А тебя вся спина в следах. Что за шрам? - он ткнул пальцев в след, оставшийся от раны. - Шрам? Это… Трюк не удался, - я натянул рубашку обратно и отодвинулся подальше, вжавшись в спинку стула. Подавил дрожь. Не люблю, когда меня кто-то касается. - Трюк? А подробнее? - Меня случайно ранило копьем, - вспомнились добрые жрицы, которые мне помогли. Мужчина попрехнулся дымом. - Случайно ранило копьем? Ты хоть знаешь, как копье выглядит? Давай-ка подробнее. - Да, господин инквизитор. Это был трюк такой, в конце представления. Я выходил в центр манежа на поклон, а сверху бросали копья так, чтобы они оказались скрещенными, а я — между ними. Мужчина присвистнул. - Дай угадаю — это был первый и последний раз? - Нет, что вы, - я немного успокоился. Наконец-то он забыл об этой бумаге, - Мы к тому времени уже довольно долго выступали с этой программой. Просто несчастный случай. - Несчастный случай? Ты в этом уверен? Как ты вообще умудрился выжить после такой раны? - Меня жрицы вылечили. Они тогда оказались в цирке. Очень повезло, - жаль, что мы больше не возвращались в Меларим с тех пор. Я бы хотел их увидеть и еще раз поблагодарить. Но, видимо, не судьба. - Ага. Жрицы. Какие жрицы? - Жрицы Арауна. - А где это было? - В Мелариме, господин инквизитор. - Угу, - буркнул тот, - Похоже на правду, - мужчина подошел к двери, открыл и кому-то сказал: - уведите. Почти сразу же появились стражники. Сняли замок, что крепил кандалы к стулу и повели меня обратно, в камеру. Там я провел еще два дня. Все это время меня мучила одна и та же мысль: почему труппа за меня не заступилась? Что я им сделал? В чем я виноват? Я же действительно не убивал, почему меня оговорили? Чем я их обидел? Я не мог не думать об этом, болезненно навязчивые попытки осознать происходящее не шли из моей головы. Я не понимал. Не понимал абсолютно ничего. Мучительные мысли не шли из головы и время до следующей встречи с инквизитором я провел бесцельно бродя по камере в тщетной попытке уйти от терзавших меня мыслей. Меня снова провели в уже знакомый мне кабинет, снова приковали к стулу. Вот только инквизитор ждал меня не за столом, а стоял перед ним, посасывая трубку. - Здравствуйте, господин инквизитор, - я, как и прежде, подобрал под себя ноги. Не привык я к стульям. - Здравствуй, Сол,- мужчина смерил меня взглядом и отослал стражей из комнаты, - Я тут некоторые детали обнаружил, - инквизитор помедлил, видимо, ожидая моей реакции. Я молчал. Тогда он продолжил: - Знаешь, Сол, ведь на самом деле мне тебя жаль. Ты же совсем еще ребенок. Сколько тебе? - Семнадцать, господин инквизитор, - если бы я был старше, разве бы что-то изменилось? - Семнадцать… У меня сын младший тебя старше. Совсем ты еще дитя… Я ведь тебя понимаю, парень. Он отвратительно с тобой обращался. Я бы сам такого подонка своими же руками на тот свет отправил. Я поднял глаза на инквизитора. Это какая-то шутка? Что за бред? Что он несет? - Мой отец был хорошим человеком, - ответил я. Мне показалось, или мой голос звучал как-то неуверенно? - Хорошим человеком? Сол, парень, его уже зарыли, а ты следы его хорошего обращения до конца жизни на себе носить будешь. На тебе живого места нет, Сол. Очнись! А ты как заведенный твердишь, что Дорн был хорошим человеком, - мужчина вздохнул и снова затянулся трубкой, - Хорошие люди не бьют своих детей до полусмерти, Сол. И я не говорю о другом. Может, кто и не заметит, но у меня глаз наметанный. Того, что у тебя в жизни было, я даже врагу не пожелаю. Я тебе помочь хочу, парень. Понимаешь? - Да, понимаю. Я вам очень благодарен, - почему он говорит такие вещи о моем отце? Зачем? Может, конечно, он не был лучшим отцом, но точно не был плохим. - Поэтому послушай меня внимательно, парень. Вся труппа свидетельствует против тебя. Уж не знаю, на что ты там рассчитывал, но они точно решили от тебя избавиться. Я замер. Он не шутит? Он говорил то же самое и в прошлый раз, но если это ложь, зачем ему так настаивать? - Это какая-то ошибка… - пробормотал я. - Ошибка? У меня стопка подписанных ими показаний. И все, все до последнего человека говорят о том, что ты его убил. Даже те, кто той ночью спали и ничего не могли ни видеть, ни слышать. Понимаешь, Сол? Все говорят, что ты его ненавидел. И было за что. - Нет. Это ложь, - слова инквизитора были на столько нереальными, что у меня закружилась голова, - Я любил отца. - Да? И по твоему, он был хорошим человеком, верно? - Конечно, - я не понимал, к чем это он. - Значит, такого отца ты бы пожелал своим детям? Другим людям? И всего того, что он делала с тобой? - инквизитор прищурился, глядя на меня и ждал реакции. А я не знал, что ответить. Он поставил меня в тупик. Я молчал, а перед глазами вставали некоторые моменты из моего прошлого. И я не мог ответить. Просто не мог, потому что моя жизнь не мед уж точно. - Молчишь? Вот подумай об этом на досуге, парень. А теперь давай-ка поговорим о твоих перспективах. Про висельницу и каторгу я тебе уже рассказывал. Мотив у тебя есть. Циркаци свидетельствуют против тебя. Тебя видели рядом с телом. Там вся палатка разворочена после вашей потасовки. Если дело дойдет до суда без твоего признания, тебя повесят. И это будет очень скоро. Уж поверь, судья Альгерд тебя расколет в два счета и он с тобой возиться не будет в отличии от меня. А будешь упорствовать - подйешь на дыбу. Ты знаешь, что это такое? Я не слышал, что говорил инквизитор. Меня будто бы оглушило. Я думал о своем отце. И о вопросе, который задал инквизитор. Кто-то сильно тряхнул меня за плечо, я вскочил. - Так что, если ты так настаиваешь на своей правоте, ты готов подтвердить это, Сол? Повторить все то же и на суде, и, может быть, и на дыбе, м? - Да-да, конечно… - Уверен? - Да, конечно… - я не понимал, чего от меня хотят, просто согласился, чтобы это наконец закончилось. Наверное, меня снова отвели в камеру. Я точно не помню. Но я оказался там. Я толком не помню, сколько времени прошло до того момента, когда я смог хоть немного начать вновь осознавать реальность. После слов инквизитора я был сам не свой. Хотел бы своей судьбы кому-нибудь? Хотел бы? Я оказался зажат между двумя вещами, которые считал верными. Но до того, как инквизитор буквально столкнул их между собой в моей голове, я даже не задумывался о том, что сам себе противоречу. Получается, я лжец? Я вскочил на ноги и оказался посреди комнаты. Зачем? Не знаю. Я пытался хоть что-то сделать, чтобы унять это жжение противоречия в своей голове. Будто бы инквизитор запихал мне головешку в грудь и она тлела у меня под ребрами, жгла и мучила меня. Я пытался сделать что-то с этим, я бегал по камере, я заставлял себя делать обычные упражнения, я повторял тексты постановок, я вспоминал ноты всех песен, которые знал, я мысленно отыграл все представления, я сотни раз пересчитал все звенья на кандалах, я делал все, чтобы только забыть об этом, но не мог. Казалось, я помешался. Я не знаю, сколько это длилось. В чувство меня привел мой собственный крик. - Да заткнись ты уже! Который день спать не даешь! Ори-не ори, если уж Лардву вознамерился тебя повесить, уж будь уверен, от тебя повесит. Что? Я оглянулся. Я все так же в камере, только-только начинает светать. Я сел на кучу соломы, подобрал ноги, уткнулся лицом в колени. Он прав. Он прав, а всю жизнь себе лгал. Я бы не хотел другому такой судьбы. И это значит, что я всю жизнь лгал себе. Мой отец не был хорошим человеком. Я сидел в углу, откинув олову назад и смотрел в потолок. Все потеряло какой-либо смысл. Моя жизнь рухнула. Несколько дней назад у меня была семья — отец и моя труппа, мой любимый цирк. А теперь у меня нет ничего — отец мертв, труппа от меня отвернулась. А без труппы нет и цирка. И вскоре меня повесят. Я засмеялся. А ведь это не худший вариант. Теперь мне и вовсе не было причин цепляться за жизнь. Что в жизни толку, если в ней ничего не осталось? Я плохо помню суд, я был как в тумане. Помню, пришло много людей. На суде Лардву, инквизитор, сказал, что в мою пользу свидетельствовал мой дядя, которого я никогда не видел. И много чего еще. Он говорил о моем отце, о том, что я защищался, о том, что я бы не смог убить Дорна таким образом — я слишком слишком слаб. Он много чего говорил. Судья оправдал меня и постановил отпустить. Меня отвели к кузнецу. Пока тот снимал кандалы, инквизитор ожидал. Когда меня освободили от оков, Лардву провел меня к выходу из тюрьмы. - Знаешь, Сол… Лучше бы ты уходил из этого цирка. Сейчас у них не вышло от тебя избавиться, но они попытаются снова. И в следующий раз тебе так не повезет. Останешься с ними - и тебя сживут со свету. Лучше уходи. Я, все еще ошарашенный решением судьи, слушал, но не понимал его. Инквизитор проводил меня до дверей. - Все парень, свободен. Вон тебя дядя ждет. И подумай над моими словами! - крикнул он мне в след. Меня действительно ждал мужчина. Тот самый, которого Дорн выгнал из палатки в тот злополучный вечер. - Сол, да? - поприветствовал меня он, - Я тут в общем твои вещи собрал… - он протянул мне сумку и цитру, - Зови меня Стедд. В общем ты это… Давай возвращайся в цирк, мы завтра отъезжаем. А я тут еще кой-какие дела решу. Хорошо, Сол? - Да. Спасибо вам, - я забрал вещи и побрел к цирку. Когда я пришел, труппа сделала вид, что меня не заметила. Шатра отца нигде не было видно — видать его уже сняли, ведь цирк готовился к отъезду и артисты разбирали и складывали шатры, упаковывали всё оборудование и прочие вещи. Я стоял посреди суетящихся как призрак. Никто не обратил на меня внимание, будто бы меня и не было вовсе. Каждый, абсолютно каждый сделал вид, что меня здесь нет. Начинался мелкий дождь, я стоял среди шатров и суеты, чужой тем, кого считал своей семьей.***
Я так и не побывал на могиле отца в тот день, хоть время у меня было. Не смог. Хозяином цирка после смерти моего отца стал Стедд. Высокий и крепкий мужчина, выше меня. Он не был похож на отца. Впрочем, я тоже ведь не особенно похож на покойного Дорна. Он первое время меня не трогал, даже был дружелюбен ко мне, но в целом я его не особенно интересовал. Лютня моя так и не нашлась. Не представляю, кому бы она могла понадобиться и куда в итоге подевалась.***