Тучка золотая

            Они последовали советам Татьяны Сергеевны. Мать выходила из дома по утрам в семь тридцать, а возвращалась около шести; Анна привозила Оксану без пятнадцати — без десяти восемь, а в пять вечера та сама уезжала, поскольку Анна была в это время ещё на работе. Так как чтение вслух успокаивало бабушку, Татьяна Сергеевна присоединилась к этой практике и перед сном всегда прочитывала ей пятнадцать-двадцать книжных страниц (Оксана дала ей свою электронную книгу с текстом «Сандро из Чегема»). Днём девушка либо читала ей сама, либо включала запись чтения Марка, а также его песни под гитару. Диму бабушка знала как «Яшенькиного друга», Анну — как «подругу Гали», а Татьяну Сергеевну называла сватьей и время от времени спрашивала, как дела у Яшенькиной семьи. Та отвечала, что всё чудесно. По какому-то удивительному совпадению, жену Марка тоже звали Аллой, как и невесту Яши. Важно было окружить бабушку атмосферой спокойствия и любви, а людей, которые вызывают у неё негативную реакцию, удалить от неё. Ирина и Евгений вообще не подходили к ней. Слушая пение Марка и Димы, бабушка говорила: «Какой у меня Яшенька талантливый! И друг его тоже молодец».             Старый баян достался Евгению бесплатно, и он начал репетировать, уходя для этого в гараж: громкая музыка могла потревожить бабушку, а Ирина морщилась и говорила, что у неё голова болит. В то же время ежевечерние уходы мужа в гараж стали поводом для нового витка подозрений с её стороны: она была уверена, что он там встречается с Оксаной, и не раз пыталась их «застукать». Конечно, ничего «криминального» не обнаруживала и на время успокаивалась, но потом ревность и истерики начинались с новой силой. Тогда Евгений сделал то, на что далеко не всякий мужчина согласится пойти: он позволил жене поставить в своём «логове» ту самую камеру, чтобы Ирина могла в любой момент со своего телефона убедиться, что он там находится один и именно музицирует, а не совершает «акт измены». В очередной раз получив подтверждение его верности, Ирина иногда даже чувствовала себя виноватой за излишнюю подозрительность, но такие приступы раскаяния не длились слишком долго. Болезненные подозрения воскресали снова и снова. Ирине пришла в голову новая бредовая идея: она решила, что на её телефон каким-то образом транслируется не живая картинка в реальном времени, а запись, и на самом деле муж в это время ей изменяет. Не раз она прибегала в гараж, распалённая яростью и ревностью... и опять обнаруживала Евгения только в обществе старого баяна и планшетного компьютера, на экране которого были ноты.             Все эти подробности Оксана узнавала от Татьяны Сергеевны, которая не только ухаживала за бабушкой, но и внимательно наблюдала за поведением Ирины. Это была её работа, которую она выполняла тридцать пять лет в больнице. По сути, у неё оказались две подопечных вместо одной, за что она справедливо попросила доплату. И она её получила. У родителей Оксаны были кое-какие сбережения, которые они копили на отпуск и до последнего не хотели тратить на сиделку, но раскошелиться всё-таки пришлось. Этой суммы хватало на три месяца оплаты услуг Татьяны Сергеевны. Были ещё «похоронные» деньги бабушки, которые она, по обыкновению многих пенсионеров, откладывала и хранила дома в тайнике, не доверяя банкам. Место тайника она показывала только Оксане, и та, побывав в доме, нашла их всё там же: к счастью, бабушка их не перепрятала, а то пришлось бы устраивать обыск. Эти деньги Оксана, конечно, забрала оттуда и была вынуждена отдать родителям.             Узнав, что кое-какие средства у семьи всё-таки есть, но они предпочли превратить в бесплатную сиделку Оксану, Анна снова скрипнула зубами от бешенства. Вот что за люди? Её так распирало от эмоций, что она не удержалась — позвонила Марку.             — Нет, ну нормально, а? — возмущалась она. — Ага, пусть Оксанка гробит своё здоровье и нервы, пусть вкалывает сиделкой, а потом бабушку похоронить и в отпуск всё-таки съездить. Вот народ, а?!             — Ань, ну, с одной стороны, отдых после такого испытания людям очень не помешал бы, если здраво рассуждать, — ответил Марк. — Это можно понять. А Оксану взять в поездку они планировали?             — В том-то и дело, что с вероятностью девяносто девять и девятьсот девяносто девять тысячных — нет, — устало вздохнула Анна. — Марк, ты видел Ирину, видел, как она относится к Оксане. О чём ты говоришь, какой отпуск? За бабушкой ухаживает она, а отдыхать поехали бы родители. Без неё. Если бы, как ты оптимистично предположил, в поездку отправились они все — тогда ещё, может быть, как-то можно это оправдать. Но Оксаны в их планах не было. По крайней мере, в планах Ирины — точно.             — Ну, тогда это, конечно, свинство, — согласился Марк. — С другой стороны, кто мы такие, чтобы считать деньги в чужом кармане и решать, как люди должны их тратить? Но с чисто эмоциональной точки зрения — за Оксану обидно, конечно. Мы и вмешались с сиделкой только ради неё, потому что девчонка вымоталась. Там даже не столько из-за самой бабушки тяжело, хотя и с ней хлопот много, сколько из-за матери. Матушка, конечно — жесть. Я бы с Женей поговорил на эту тему... по-мужски. Ну да ладно, что уж теперь? Они же всё равно распечатали уже свою кубышку.             — Женя просто боится, что пороховая бочка рванёт, — сказала Анна. — Потому и не решается вступаться за Оксану. Потому что тогда Ирина уйдёт в полный неадекват, распсихуется и... Бог его знает, что может получиться.             — Вот именно. — Слышно было, как Марк на том конце линии чиркнул зажигалкой, прикуривая. — Ань, не знаю, как ты, а я не люблю судить и осуждать. Не по себе мне как-то. Потому что если, не приведи Господь, мы окажемся в такой ситуации, неизвестно, как мы поведём себя. Сейчас-то мы, как диванные эксперты, можем махать шашкой и бить себя пяткой в грудь — мол, а вот я бы!.. А вот вы, такие-сякие!.. Фу такими быть!             — Ну, мы всё-таки не совсем диванные, — не согласилась Анна. — Мы изрядно вовлечены в ситуацию, а не просто со стороны наблюдаем.             Конечно, первую скрипку тут играла Ирина, а Евгений, как всегда, ничего не решал. Анна отругала его за слабохарактерность, а тот сперва виновато молчал: ответить ему было нечего. Потом он всё-таки робко высказал оправдание, что боялся разозлить жену, потому и не перечил ей, хотя в душе, конечно, был не согласен с ней.             — Ань, ну, ты же видела её... Как с ней спорить? Она и из-за пустяка может скандал устроить, что уж говорить про серьёзные вопросы... Возразишь ей, а потом триста раз пожалеешь, что связался. Это вообще чудо какое-то, что она согласилась оплатить сиделку. Уж не знаю, как этой тётеньке удалось Ирусю очаровать, но это реально выглядит как магия. Где вы эту даму откопали? Она, наверно, и в клетку к тиграм зашла бы, не моргнув глазом, а те бы, как пушистые котятки, мурлыкали и подставляли ей пузико... Офигенная тётка! — И Евгений засмеялся.             — Да, классная тётя, — согласилась Анна. — Это знакомая одного из Диминых подписчиков.             Случай отправить Ирину к врачу подвернулся буквально через неделю. У неё снова поднялось давление, и Татьяна Сергеевна, измерив его тонометром, покачала головой:             — Сто шестьдесят на сто! Многовато, Ирина Васильевна. Вы вообще как — давно у врача были?             Ирина поморщилась и отмахнулась:             — Да некогда мне, работа... Да и чем они помогут, врачи эти?             — Ну, как это — чем? Подберут вам необходимые лекарства, — сказала Татьяна Сергеевна. — Возможно, вам не только от давления нужно, но и успокоительное что-нибудь. Вы очень много нервничаете, а гипертония во многих случаях бывает как раз результатом стресса. Спите тоже неважно, голубушка моя. Нельзя с этим шутить. Сердечно-сосудистые заболевания очень, очень «помолодели» в последнее время. Инфаркты, инсульты... Доведёте себя, запустите болезнь — не дай бог, свалитесь с инфарктом. Оно вам надо?             Она незаметно моргнула Евгению, и тот по её знаку присоединился:             — Ирусь, Татьяна Сергеевна права. Здоровье у тебя одно. Не запускай это дело, сходи к врачу, а? Ну, если я для тебя не авторитет — так хотя бы Татьяну Сергеевну послушай, она всё-таки медицинский работник с огромным опытом.             Ирина сначала отказывалась — мол, некогда, работа; вот пойду в отпуск, тогда и... Но Татьяна Сергеевна умела быть очень серьёзной и убедительной — Анна с Оксаной уже прочувствовали это в полной мере.             — Ирина Васильевна, голубушка, нельзя откладывать это в долгий ящик. У меня коллега вот так же всё откладывала, оттягивала... В результате — инфаркт в сорок два года. А в сорок шесть — второй. Не спасли, к сожалению. Хорошая женщина была, работе всю себя отдавала — так и сгорела на этой работе.             — Ой, Татьяна Сергеевна, будет вам краски-то сгущать, — пробормотала Ирина.             — А я отнюдь не сгущаю, — спокойно возразила та. — Просто пример из жизни привожу. Ирина Васильевна, душенька моя, вы у нас особа с тонкой нервной организацией, всё близко к сердцу принимаете, вот оно, сердечко-то, и страдает.             Ирина согласилась на визит к терапевту. А за день до её прихода Евгений с Татьяной Сергеевной выловили врача после окончания её рабочего дня и объяснили ситуацию: так и так, придёт женщина с жалобами на давление, но пациентку эту нужно расспросить посерьёзнее — не только про давление. И дать, если возможно, направление к психотерапевту для начала. Татьяна Сергеевна выступила свидетельницей — не забыв упомянуть место своей прежней работы, рассказала о странностях Ирины. Привести такого пациента к нужному врачу — задача щекотливая и непростая; может быть, можно как-то аккуратно и деликатно подвести Ирину к этому? Чтобы и не обидеть, и не спугнуть. Как-то убедить её в том, что её состояние требует работы с психотерапевтом, ну а если тот сочтёт, что тут случай из психиатрии, направит к соответствующему специалисту. Почему такой длинный путь? Чтобы было как можно осторожнее. И на любом из этапов этого пути есть риск, что она может «соскочить» — отказаться, просто не пойти на приём. Тут требовалась вся возможная тактичность, аккуратность и убедительность.             Но всё оказалось не так просто. Ирина упёрлась — мол, выпишите мне таблетки от давления, и всё на этом, ни к каким психотерапевтам я не пойду, времени нет, работать надо. Подгузники лежачей матери кто оплачивать будет? Дед Мороз?             — У меня всё в порядке с головой! — вспылила она прямо в кабинете. — Вам лишь бы человека в психушку засунуть!             Обследоваться на предмет гормональных сбоев и органических нарушений в мозгу она тоже отказалась, мотивируя свой отказ всё той же работой. А принудительно её лечить никто не имел права — только в случае, если она начнёт буянить и создаст опасность для окружающих. Домой она пришла злая, дёрганая — даже опытной, выдержанной и хладнокровной Татьяне Сергеевне пришлось непросто. Она обладала каким-то особым даром действовать успокаивающе на людей, но даже ей оказалось сложно совладать с этой вспышкой Ирины. В итоге, вместо того чтобы читать бабушке вслух её обычную вечернюю порцию «Сандро», она беседовала на кухне с матерью Оксаны. Евгений имел неосторожность зайти туда, чтобы взять из холодильника что-нибудь вкусненькое для «вечернего дожора», и Ирина как с цепи сорвалась:             — Ты чего припёрся?! Только и знаешь, что жрёшь! Бездонная бочка! Только на твоё брюхо и работаю, надрываюсь! До инфаркта скоро доработаюсь!             Справедливый аргумент о том, что Евгений, вообще-то, тоже работал и получал достаточно, чтобы не отказывать себе в еде, приводить было просто опасно — всё равно что зажжённую спичку в бензин кинуть. Сейчас вообще было лучше промолчать, что Евгений и сделал — просто взял из холодильника контейнер с пловом и убрался с кухни подобру-поздорову, а Татьяна Сергеевна продолжила успокаивать Ирину.             — Ирина Васильевна, душенька, никто вас в психушку засовывать не будет. Даже на работе никто не узнает. Сейчас не советские времена. Вы ведь не буйная, с ножом ни на кого не бросаетесь, голоса не слышите. А вот справляться со своими переживаниями надо научиться: таблетки от давления ведь только с симптомом борются, а не с причиной. Психогенная гипертония — слышали о таком? Тут душу лечить надо, а не тело. Физические проявления — только следствие внутреннего душевного разлада.             Но причину проблем Ирина видела не в себе, а в Евгении и Оксане. Именно в них был корень зла. Даже если Евгений не встречался с Оксаной, если даже физической возможности не было, он, по её убеждению, всё время думал о ней. А та была виновата лишь тем, что существовала — молодая, красивая, соблазнительная. Ирина проклинала тот день, когда родила её.             — А в разводе с первым мужем тоже дочка виновата? — осторожно спросила Татьяна Сергеевна.             — При чём тут это? — раздражённо воскликнула Ирина. — Он мне постоянно изменял! Со всеми подряд! А потом нашёл какую-то бабу старше себя на двенадцать лет и свалил с ней в Америку! Видели бы вы, какая она страшная! Одеваться не умеет, килограммов двадцать сбросить надо... И вот на ЭТО он меня променял?! На вот это толстое чмо?.. Вот что он в ней нашёл, что?!             — Видимо, какие-то качества, за которые и полюбил, — мягко проговорила Татьяна Сергеевна.             — Ой, да не начинайте вы мне про богатый внутренний мир, я вас умоляю! — поморщилась Ирина. — Мужик — он в первую очередь глазами любит.             — Может, поначалу и клюёт на внешность, — дипломатично согласилась Татьяна Сергеевна. — Вот только живут-то не с внешностью, живут с личностью. Даже если барышня — раскрасавица, а по натуре своей — язва прободная, жить с ней он не сможет. А по поводу вашего здоровья... Вот вы, Ирина свет Васильевна, всё твердите: работа, работа... Лечиться вам некогда, видите ли. А загоните себя, организм не выдержит — вообще работать не сможете. И что тогда? Всех денег на свете не заработаешь.             — А жить-то на что, если не работать? — Ирина нервно раскусила кубик сахара. — Кто меня содержать будет? Женька сразу сбежит. А Оксанка... Да эта стерва только рада будет, если я сдохну.             — Вы, Иринушка Васильевна, плохие-то мысли в головушке не крутите, а рассудите спокойно, здраво... Вы у себя одна. Вам что нужнее — быть здоровой и счастливой или чтобы вас все жалели? Есть люди, которые за счёт чужой жалости и живут, получают выгоду. Такая у них жизненная стратегия. Вот только у меня лично к таким людям уважения нет ни грамма. Хитрость их могу оценить, но уважать за это не могу. Вы, голубушка моя, не производите впечатление человека-паразита. Вы сильный человек, просто вам надо сосредоточиться прежде всего на себе самой. Позаботиться о себе. Никто, кроме вас, этого не сделает, если вы сами не захотите. Это тоже работа, только оплачивается она не деньгами, а результатом — вы становитесь человеком, который может всё. Человеком, внутренняя уравновешенность которого помогает ему справиться с любыми внешними неурядицами. Поймите: неисправный механизм, если его не ремонтировать, не может работать. Расшатанное здоровье, если для него ничего не делать, склонно только ухудшаться. Всё в ваших руках, только в ваших. Желание должно исходить от вас, изнутри. За желанием следуют действия, шаги. А там Вселенная подключится и пошлёт вам людей, которые помогут, посодействуют вашей цели. Если сидеть и ничего не делать, ничего и не произойдёт. Боритесь за себя. За настоящую себя. Не списывайте себя в утиль. Но делайте это ради себя, а не ради кого-то. Вы — первичны, а окружающие подтянутся. Глядишь, и муж посмотрит на вас другими глазами. А если не оценит — зачем вам такой муж? Зачем цепляться за человека, который на самом деле не ваш? Ваш — это тот, кто пройдёт с вами через трудности и испытания, радуясь вашим победам, как собственным. Знаете что, голубушка? Я знаю одного врача, прекрасного и с профессиональной, и с человеческой точки зрения. Я работала вместе с ним достаточно долго, чтобы удостовериться в этом. Если хотите, я могу договориться с ним, и он примет вас. Он психиатр, но это не должно вас пугать. Он владеет и психотерапевтическими методами лечения. Поверьте, никто не ставит цель упечь вас куда-то, лишить дееспособности и тому подобное. Цель — восстановить здоровую обстановку в вашей семье. Очень вероятно, что работать придётся со всеми участниками ситуации — с вашим мужем и дочерью тоже.             Увы, в этот вечер всё красноречие и убедительность Татьяны Сергеевны пропали втуне. Ирина считала, что с мужем (козёл и изменник) и дочерью (шлюшка мелкая) не работать надо, а... а... Она сама не знала, что с ними делать. Вероятно, мстить им, отравлять их жизнь она считала лучшим для них наказанием.             — Ирина Васильевна, помилуйте! Класть своё здоровье, свои нервы на алтарь мести? Портить кому-то жизнь, отравляя этим же ядом и свою собственную — разве в этом счастье? — с сожалением покачала головой Татьяна Сергеевна. — Зря, зря вы так, голубушка. Это разрушительный путь, путь в никуда. Это тупик. Но давить на вас не буду. Подумайте, хорошенько подумайте. Без вашего решения и вашего согласия никто вам помочь не сможет.             Впрочем, с тех пор как Оксана перестала пересекаться с матерью дома, у той пропала основная возможность изводить её и трепать ей нервы. Казалось бы, для неё было логичнее отказаться от сиделки и вынуждать Оксану присутствовать дома вечерами и ночами; манипулировать же Татьяной Сергеевной было невозможно, эта опытная женщина не поддавалась ни на какие провокации, капризы и истерики. Ни говоря ни слова, одним своим присутствием она уже доминировала, но доминантность эта не основывалась на запугивании и демонстрации силы, а завораживала матриархальной мудростью, каким-то ощущением порядка, покоя, стабильности, уюта. От неё исходила спокойная уверенность, непоколебимая и властная. Она могла одним взглядом усмирять тигров. Вожак в стае — вот кем она была, и это сразу чувствовалось. С ней и бабушка стала гораздо спокойнее, что не могло не сказаться положительно на качестве ночного сна её родных. Вероятно, Ирина оценила это.             Да и ни с кем она так не говорила по душам, как с Татьяной Сергеевной. Даже с собственной матерью — той, что теперь стала беспомощнее ребёнка — она не имела таких доверительных отношений. Будучи сама в душе несколько инфантильной, Ирина потянулась к ней, как к материнской фигуре. Вот это забытое детское ощущение уюта, когда домашним очагом и «погодой в доме» управляет настоящая мудрая мать и хранительница, и зацепило Ирину. И её мучили противоборствующие стремления: с одной стороны, мстительное желание подвергать Оксану мучениям, а с другой — отдыхать в этом уюте и порядке, который создавала Татьяна Сергеевна. Сама Ирина с ролью матери и хранительницы очага не справлялась. Даже по отношению к мужу она вела себя скорее как капризное дитя, нежели равноправный партнёр.             В итоге, колеблясь между ролями тирана и ребёнка, Ирина выбрала вторую. Можно было их, в принципе, и совмещать, но у такой родительницы, как Татьяна Сергеевна, не очень-то забалуешь. На манипуляции она не велась и с первых минут заставила себя уважать.             Евгений, чтобы поменьше общаться с женой, каждый вечер на два-три часа уходил в гараж музицировать.             — Опять к ней пошёл? — язвительно спрашивала Ирина.             — Да, к ней, — кивал он. — Она — это музыка.             — Ну-ну, — криво усмехалась Ирина. — С музыкой он встречается, конечно... Где музыка и где ты! Сам-то себя слышал, бездарь? Глухонемой капитан дальнего плавания споёт лучше, чем ты!             Евгений, стиснув челюсти и мрачно дрогнув ноздрями, уходил с баяном под мышкой. Он понимал, что её колкости — просто попытка уязвить его, сделать больно. Её слова не стоило принимать всерьёз.             Он репетировал месяц, прежде чем сообщил Марку, что готов выступить перед подписчиками. Для Оксаны его участие в прямом эфире оказалось сюрпризом; получив оповещение о начале стрима, она побежала заваривать чай, чтобы было уютнее. Пока Марк с Димой болтали и отвечали на приветствия зрителей в чате, чай как раз успел завариться, и Оксана открыла коробку «Чоко-пай».             «Ребят, у меня всё готово — чай и вкусняшки! — написала она. — Можете начинать))»             — Оксан, ты только чаем не подавись, — усмехнулся Дима.             «А почему я должна подавиться?))» — отправила Оксана сообщение с недоумевающим смайликом.             — Увидишь, — загадочно ответил Дима.             Они с Марком исполнили по паре песен, когда послышался звонок в дверь. Надя пошла открывать, а Оксана по эту сторону экрана откусила очередной «Чоко-пай», ещё не подозревая, кого сейчас увидит. Вошёл Евгений с баяном, и Марк сказал:             — Позвольте представить вам, уважаемые друзья, нашего гостя. Его зовут Евгений, и, как вы уже догадались, он тоже будет петь.             Рот Оксаны перестал жевать и замер, открытый. Она посмотрела на Анну.             — Ты тоже это видишь? Или мне мерещится?             — Нет, не мерещится, — усмехнулась та.             Оксана снова посмотрела на экран, где её отчим уже сел в кресло с баяном, потом перевела полные недоумения глаза на Анну.             — Э-э... Они это серьёзно?             — Вполне, — кивнула Анна.             На лице девушки было написано откровенное сомнение в том, что они сейчас услышат что-то хорошее. «Марк, Дима! Не уверена, что это хорошая идея», — как бы говорил её взгляд. Но когда пальцы Евгения забегали по клавишам, и он запел «Севастопольский вальс» из репертуара Георга Отса, её скепсис начал постепенно сменяться выражением озадаченности. Потому что Евгений пел превосходно — комната сразу как будто наполнилась его голосом, который лился свободно и мощно. Играл он тоже довольно уверенно. Даже не скажешь, что был десятилетний перерыв.             «Очень душевно поёте, Женя, — написали в чате. — Манера чем-то напоминает Георга Отса. И тембр очень приятный, тёплый и бархатный».             Когда Евгений закончил петь, Дима зачитал ему восторженные комментарии.             — Спасибо, — смущённо ответил тот, потирая руками зарумянившиеся щёки. — Благодарю за такое сравнение, я на самом деле считаю Георга Карловича величайшим певцом. Для меня он действительно стал кумиром и примером для подражания.             В течение всей песни Оксана так ни разу и не откусила свой «Чоко-пай» — слушала в немом изумлении.             — А ты что, не знала? — Анна отхлебнула свой чай, внутренне забавляясь её неподдельной реакцией.             Та медленно покачала головой.             — Кхм, — откашлялся между тем Евгений. — Должен сразу извиниться перед зрителями за возможные косяки... В последний раз я брал в руки инструмент лет десять назад. Пришлось вспоминать...             — Да какие косяки, Жень, ты о чём? — эмоционально откликнулся Марк. — Уважаемые зрители, вы слышали какие-то косяки?             Дима продолжил зачитывать восторги в чате. Евгений, красный до корней волос, сконфуженно улыбался, прятался за ладонью.             — А ещё Женя у нас умеет очень мило смущаться, — со смехом заметила Надя.             — Десять лет... Они с мамой как раз женаты столько, — проговорила Оксана. — То есть, получается, он бросил петь, когда на ней женился?             Анна развела руками, а девушка хмурилась, глядя на свой надкушенный «Чоко-пай». А чат пестрел от смайликов-эмоджи — аплодисментов. Зрители прямо-таки требовали от Евгения новых песен — хиты советской эпохи, которые исполняли такие баритоны, как Муслим Магомаев, Эдуард Хиль, Сергей Захаров, Олег Ухналёв, Юрий Гуляев.             — Ох, народ, погодите, не всё сразу, — с нервным смешком сказал он. — Я ещё не очень свободно себя чувствую и в плане голоса, и в плане владения инструментом... Я к сегодняшней встрече месяц готовился. Есть несколько отрепетированных вещей, их я и спою сначала. А потом уж — как пойдёт.             — Жень, всё нормально, расслабься, — подбодрил его Марк. — Отдохни, соберись с духом, а мы тут пока побренчим на гитарах, что-нибудь подвывая.             Пока они пели, зрители в чате продолжали оживлённо обсуждать Евгения, восхищаться и просить ещё. Дамы писали:             «Женя, у вас очень мужественный голос!»             «Тембр просто чарующий!»             Евгений сам не ожидал, что будет иметь такой успех с первой же песни. Он исполнил «Одинокую гармонь» и «Чёрного ворона», а потом «Не для меня». Зрители в чате бесновались — там были сплошные аплодисменты, смайлики с влюблёнными глазами-сердечками.             — Слушайте, я не знаю, как петь после такого! — засмеялся Марк. — Мы по сравнению с тобой звучим совсем уж по-любительски... Не знаю, как Дима, но лично я комплексовать начинаю!             — Да ладно, ребята, не прибедняйтесь, — сказал Евгений. — Я, по сути, тоже любитель. Начал учиться, но профессионалом так и не стал. Музыкант-недоучка, певец-недоучка...             «Женя, это вы не прибедняйтесь!!! — писали в чате. — Если вы недоучка, то те звездульки, заполонившие нынешнюю сцену — вообще нули полные!!!»             Марк с Димой исполнили по песне, после чего Евгений под их аккомпанемент спел несколько романсов. Видимо, у него кончились отрепетированные вещи, и зрители всё-таки дождались советскую эстраду в его исполнении. В перерывах он пил чай.             — Сегодня мы у тебя на разогреве, — пошутил Марк.             «Я прошу, хоть не надолго» и «Мгновения» взорвали чат новой жёлтой вспышкой оваций, а «Смуглянку» пели все хором, но голос Евгения, конечно, царил и доминировал. А когда пошёл третий час стрима, снова взялся за баян.             — Я похулиганю немножко, — с застенчивой улыбкой сказал он.                          Тост, друзья, я ваш принимаю —             Тореадор солдату друг и брат!             Храбрость солдата я уважаю,             С ним стакан осушить всегда очень рад!                          «Куплеты Эскамильо» из оперы «Кармен» пролились из его горла мощно и страстно, с великолепными, глубокими низкими нотами, а к верхним он взлетал смело и темпераментно, без усилий и натуги. Внешне он оставался сдержанным, сосредоточенным, не особенно играя мимикой, но голосом вытворял такое, что мурашки бежали по коже. Напряжение и жаркая, будоражащая атмосфера корриды полыхала испанским огнём, баян заменил собой целый оркестр, и это было так неожиданно и сильно, что зритель под впечатлением не сразу замечал это — создавалось полное ощущение многоголосой оркестровой музыки.                          И ждёт тебя любовь, тореадор,             Да, ждёт тебя любовь!                          — Женя решил добить зрителей, которые уже и так задыхаются в конвульсиях восторга, — прокомментировала Надя, когда музыка смолкла и все немного перевели дух, захваченный этим неожиданно могучим исполнением.             — Э-э... Нормально так похулиганил, — со смешком проговорил Марк. — Просто взял и сломал голосом бетонные перекрытия!             «Евгений, у вас просто роскошные низы! — писали в чате знатоки. — У многих певцов в этой арии низкие ноты звучат как-то сдавленно и невнятно. Редкий голос с ними справится так уверенно и чётко!»             — Спасибо... Спасибо за тёплые слова, мне очень приятно, — слегка устало, но со смущённой благодарностью в глазах проговорил Евгений. Он выложился по полной и был несколько обессилен.             Ему снова налили чаю. Пока Марк задумчиво наигрывал отрывки из только что исполненного фрагмента, Евгений сказал:             — Могу рассказать одну забавную историю, связанную с этой арией. В армии я участвовал в ансамбле песни и пляски. Ребята там подобрались хорошие — с голосами, со слухом, на инструментах играли. Хор у нас был тоже. Так вот, наш руководитель по случаю приезда высокого начальства решил удивить гостей. Обычно-то что исполняют? В основном, патриотические советские песни, русские народные... А нам поставили задачу — вот эти самые «Куплеты тореадора» забабахать. На баянах, балалайках — на всём, что есть. Ну, и солист был нужен соответствующий. Как говорится, догадайтесь с трёх раз, кого выбрали. А сроки сжатые, высокие гости уже через неделю приезжают. Репетировали до потери пульса. Всё как положено, на французском. Произношение, конечно, жуть... Да и хрен с ним, с произношением, главное — вокально вытянуть. И вот настал час икс. Гости — после застолья, поддатые слегка. Начали мы бодренько, по-боевому, ваш покорный слуга — солдату друг и брат... И тут вдруг команда — отставить. Что такое, что случилось? Облажались? Все в панике, пот ручьями, коленки трясутся. Руководитель на полусогнутых: «В чём дело, товарищ генерал? Что-то не так?» Оказывается, товарищу генералу по-французски непонятно. Он человек простой, ему надо знать, о чём поётся. И ему пофиг, что мы на русском не репетировали. Вернее, русскую версию я знал — в том варианте, в котором её Георг Карлович исполнял. У меня дома на грампластинке запись эта была. Но вот так, на ходу, моментально перестроиться, переключиться — короче, растерялись мы все слегка. Помню, у одного баяниста, который ближе всех ко мне сидел, аж в животе забурчало на нервной почве. А тишина гробовая, поэтому громко получилось... Мы не знаем, то ли ржать истерично, то ли в обморок падать... Руководитель на меня смотрит такими глазами — спасай, мол, братец, на тебя вся надежда! Я ему так же, глазами, отвечаю: попробую, мол. И киваю. Ну, мы всё заново начинаем, играем вступление, я пою на русском — уж не знаю, каким чудом текст вспомнил. Как будто в голове что-то вспыхнуло, вроде озарения. Хор, правда, как репетировал на французском, так и пел, но это было уже неважно, главное — я-то спел по-русски. Товарищ генерал остался доволен. «Молоток, — говорит он мне. — Можешь же, когда захочешь! Орёл, орёл!» — И Евгений со смехом пояснил: — Это он подумал, что я прямо на месте арию с французского перевёл. Он же не знал, что всё давным-давно переведено!             Все посмеялись. Евгений, помолчав и сделав глоток остывшего чая, снова тронул клавиши баяна.             — Я эту песню не репетировал, попробую сыграть по памяти...                          За лесом солнце просияло,             Там чёрный ворон прокричал,             Прошли часы мои, минуты,             Когда с девчонкой я гулял...                          Пару раз он немного сбился, но впечатления это не испортило. «Прощай, лазоревый цветок», — закончил он, и все некоторое время молчали. В чате писали:             «За душу взяло!!!»             «Женя, супер! Опера — это, конечно, круто, но вот такое — это прям ваше! Вы такой настоящий, могучий русский мужик, к чему вам все эти тореадоры, Фигаро и иже с ними? Пойте лучше наше, родное!»             Потом Евгений спел «Выхожу один я на дорогу» под аккомпанемент Марка, а вместе с Димой — «Обнимая небо».                          Лишь одна у лётчика мечта —             Высота, высота.                          «Таким старым, советским повеяло», — писали в чате.             Вечер завершился под «Жди меня, и я вернусь». Оксана встала из-за компьютера и расхаживала по комнате с кружкой чая в одной руке и «Чоко-пай» в другой.             — И что ты об этом думаешь? — спросила Анна, пытаясь прочесть в её глазах мысли.             Девушка долго молчала, задумчиво хмурясь. Доев и допив, она опустилась на стул.             — Вот что, по твоему мнению, может заставить человека бросить делать то, что он любит и умеет? Жизненные обстоятельства? Разочарование? Чьи-то злые слова?             — Женя говорил что-то про трудную жизнь, — припомнила Анна. — Но мне кажется, это общие слова или ответ такой... уклончивый.             — Мне кажется, это как-то связано с матерью, — напряжённо глядя куда-то в потолок, проговорила Оксана. — Может, она сказала, что он бездарь, и он поверил? Или приревновала его к кому-то? Сама знаешь, у Димы, например, куча поклонниц на канале... Есть даже одна странная особа, которая по нему маниакально сохнет. Ему пришлось её даже забанить, потому что в последнее время она стала писать какую-то чушь... Я это к чему? Просто понимаешь, отчим — он с виду простой мужик, работяга. Я и не знала его иным. А сейчас увидела, услышала... Когда он поёт, он преображается. И у него реально офигенный голос. Такие голоса... могут определённым образом действовать на женщин, если ты понимаешь, о чём я.             — Ты думаешь, что у него были поклонницы, и это могло не понравиться твоей матери? — уловила её мысль Анна.             Оксана кивнула.             — Запросто. Может, ультиматум поставила... И он выбрал её. Ань, я хочу с ним поговорить. Только не дома и без матери. Может, Дима с Марком пригласят его на следующий стрим?             — Спрашиваешь! — хмыкнула Анна. — Да если они его не позовут, зрители им этого не простят! Ты сама видела, что в чате творилось.             Евгений чувствовал себя так неуверенно, что заявил: ему потребуется ещё месяц, чтобы отрепетировать хотя бы несколько новых песен. Марк выдвинул другое предложение: тот за неделю репетирует только одну вещь, а остальные поёт под гитару. Это не концерт, это просто дружеская встреча, поэтому — больше расслабленности и спонтанности.             Субботним вечером Анна с Оксаной приехали к Диме, чтобы до начала стрима успеть поговорить с Евгением. Марк в гостиной тихо перебирал струны и напевал вполголоса, Дима копался в настройках телефона, а Евгений сидел на кухне, положив руки на стол и мрачно опустив голову. Надя заваривала чай. На столе стояло блюдо принесённых ею пирожков — аппетитных, красивых и золотисто-румяных. Присев к столу, Оксана с полминуты смотрела на отчима, потом сказала:             — Ты чего такой?             Евгений промолчал, за него ответила Надя:             — Он петь отказывается. Говорит, что просто посидит с нами.             Эта хрупкая голубоглазая женщина с копной коротких, но пышных рыжих волос отнеслась к Евгению с сердечностью и заботой. Услышав от Марка его историю, она согласилась бесплатно отдать ему старый баян своего сына, а когда услышала его выступление на стриме, поняла, что не зря это сделала. Сейчас она, огорчённая его мрачным видом, хлопотала вокруг: налила чай, подвинула к нему пирожки. Сев к столу напротив него и устремив на него взгляд своих пронзительно-голубых глаз, полных участия и тревоги, спросила:             — Жень, ну чего случилось-то? Рассказывай.             Они с Оксаной сидели и вдвоём смотрели на Евгения, и тот под их взглядами сдался.             — Да Ирина опять, — вздохнул он. — Из-за неё мне всю эту неделю не удалось порепетировать ни разу. Хотел песню подготовить, но не вышло... Такие скандалы закатывала, что прямо перед соседями неловко. Если так дальше пойдёт, то завязывать придётся с музыкой. Она не даст. Просто как фурия бешеная становится. Глаза сумасшедшие, орёт, визжит в истерике, потом давление у неё... Сиди потом рядом с ней, водичкой отпаивай, таблетки подавай. И слушай её выступления на тему, какой я козёл. Настроение такое, что хоть на помойку себя выкидывай. Не могу я петь. Даже не потому что не репетировал, а... просто не могу. Вот тут, внутри, — он прижал руку к груди, — молчит всё.             — Ты десять лет назад тоже из-за неё музыку бросил? — спросила Оксана.             Евгений вскинул на неё угрюмый взгляд.             — Типа того. Это ещё до свадьбы с ней было. Я после армии в фолк-группе выступал. Не могу сказать, что мне поклонницы прямо на шею вешались, не было такого. Но Ира всё равно ревновала. Хотела, чтобы я всё время с ней проводил. Я пытался удержаться в группе, отстаивать своё право заниматься тем, что я люблю. Но потом она заболела, в больницу попала, и я сдался. Считал себя виноватым. Ну, и любил её сильно, что уж отрицать... Она выздоровела, мы расписались. Года полтора всё было хорошо, прямо идиллия. Надо было как-то зарабатывать, я хватался за любую работу. Грузчиком работал... Потом колодцы копать устроился. Так вот и копаю до сих пор. Ну а Ира... Башня у неё потихоньку всё накреняется и накреняется. Устал я. Не могу больше. Уже не знаю, что я к ней чувствую. Кроме жалости, наверно, уже ничего... А о светлом, счастливом времени осталась только память. Даже не верится, что такое время и правда было когда-то. Она уже не тот человек, кем была в начале отношений.             Евгений сделал глоток чая, помолчал. Он смотрел перед собой действительно усталым, неподвижным, угасшим взглядом.             — Развестись, уйти — совесть не даёт... Не сейчас, по крайней мере, пока вся эта ситуация с бабушкой продолжается. Одна она не потянет расходы — сиделку и всё прочее... Так и тяну эту лямку. Вкалываю только потому, что жить на что-то надо, семью обеспечивать. А кому пожалуешься? Тебе, что ли? — Евгений вскинул взгляд на Оксану, невесело, горьковато усмехнулся. — Ты меня всегда считала чужим. Пустым местом. Просто дядькой, с которым живёт твоя мать. А мои попытки наладить с тобой отношения приводили её в бешенство, потому что якобы подтверждали её подозрения. Да и не привык я жаловаться... Толку-то от этого? Слезами горю не поможешь. Ладно. — Он провёл ладонями по лицу, потёр глаза, как бы смахивая с себя минутную слабость. — Что-то раскис я... Пора кончать нытьё. А петь... Уж простите, не лежит душа сегодня. Песня-то вот отсюда идёт... — Он приложил руку к сердцу, потом обхватил ладонью горло, будто разминая в нём что-то. — А у меня тут ничего хорошего нет.             Он уронил руки на стол, Надя мягко накрыла их своими.             — Жень, если не хочешь или не можешь — никто тебя не станет принуждать. Но мне кажется, что это, наоборот, может тебе помочь. Когда внутри слишком много невысказанного, наболевшего, надо это выпускать наружу. Хоть словом, хоть песней. Словами ты сейчас немного облегчил душу. А песня... Может, не сразу, может, позже. Если захочешь, конечно.             Анна решилась спросить:             — А группа? Ну, в которой ты выступал... Она ещё существует?             — Они ещё года три или четыре выступали, — ответил Евгений глуховато, как бы сквозь ком в горле, который он усиленно пытался прогнать массажем и глотками чая. — А потом каждый пошёл своей дорогой. Кто-то более успешно, кто-то менее. Ушёл мой поезд...             — Жень, погоди отчаиваться! — сказала Надя. — Рано крест на себе ставить, рано!             — Думаю, у судьбы есть некий предел, лимит на вторые шансы, — вздохнул Евгений. — Когда всё слил и профукал, не всегда можно вернуться. Не думаю, что мне что-то светит на этой дорожке, с которой я когда-то свернул. Только и осталось, что иногда петь вот так, для друзей. Ладно... Всё, хватит об этом.             Взяв с собой кружку с чаем, он встал и перешёл в гостиную, к Диме и Марку. Стрим уже шёл, аудитория понемногу собиралась. Случайный англоязычный зритель написал: «Не знаю, что я тут делаю, но вас приятно слушать, ребята. Жаль только, что не понимаю, о чём вы поёте». Познаний Марка в английском было достаточно, чтобы понять комментарий, но перевести ответ он всё-таки попросил Оксану, владевшую языком на гораздо более продвинутом уровне:             — Спасибо большое, нам очень приятно. На английском я могу исполнить всего пару-тройку композиций, причём вынужден заранее извиниться за произношение. Я немного читаю, понимаю на слух, но вот с произношением у меня беда. В школе и университете я учил немецкий, а английский сам немного изучал, но недостаточно, чтобы свободно говорить на нём.             Он исполнил «Maybe I Maybe You» группы Scorpions, а также «Shape Of My Heart» и «Fragile» Стинга. Кто-то из зрителей написал, что тут очень органично вписался бы Евгений — его роскошный баритон был прямо-таки создан для песни «Can't Help Falling In Love». Сердце Анны не могло не дрогнуть от дружеской заботы во взгляде Марка, обратившегося на Евгения в момент чтения Димой этого комментария. Тот на миг застыл, и Анна, посмотрев на Надю и Оксану, прочла в их глазах то же самое, что чувствовала и сама. Это была вибрирующая пауза, нервная и натянутая, как струна.             — Может быть, чуть позже, — проговорил Евгений.             Марк с Димой, как могли, занимали зрителей, но то и дело в чате появлялись комментарии:             «А Евгения мы сегодня услышим?»             «Что это Женя сегодня молчит?»             «Жека, ну давай, не томи! Сколько можно упрашивать? Может, тебе миллион алых роз прислать?))»             Кто-то пошутил, что Евгений уже ведёт себя, как капризная знаменитость. Телефон в этот момент был в руках у Оксаны, и она сказала:             — Народ, давайте будем тактичнее, а? Это не концерт, на который вы билеты купили. Разные бывают обстоятельства. Иногда личные, которые не каждому объяснишь. Сейчас как раз такой случай.             — Да, ребята, отнеситесь с пониманием, пожалуйста, — присоединился Марк. — Если Женя соберётся с духом, он споёт.             Евгений сделал ему знак, что надо поговорить с глазу на глаз. Марк понял, уступил «сцену» Диме, и они вышли на кухню. Их не было минут двадцать; Надя спела несколько романсов и «Надежду» Анны Герман. Тем временем Марк с Евгением вернулись: первый с решительным видом сел в кресло с гитарой и телефоном, второй остался стоять, опираясь рукой на спинку кресла.             — Так, друзья мои, — объявил Марк, — Женя всё-таки попробует спеть. Но не «Can't Help Falling In Love», а другую песню из репертуара Пресли. Я её, если честно, буду играть впервые. Нашёл тут в интернете аккорды, попытаюсь...             — Песня называется «What Now My Love», — добавил Евгений.             История в этой песне рассказывалась, казалось бы, не самая оригинальная, знакомая всякому, кто переживал расставание, но от силы голоса Евгения мурашки бегали по коже. В нём звучала боль и драма. А на заключительных четырёх строчках он взорвался такой трагической, надрывной мощью, что Анна вздрогнула, охваченная холодком. И была не одинока в своих ощущениях: Оксана сидела с широко распахнутыми, потрясёнными глазами, а взгляд Нади... Наверно, влюблённые поклонницы на концертах Элвиса так смотрели на своего кумира.             «Фигасе концовочка!!! У вас там стёкла из окон не вылетели?» — писали в чате.             Наконец все песни были спеты, певцы устали, да и время уже близилось к полуночи. Дима попрощался со зрителями и закончил стрим. Надя снова заварила чай, и все в задумчиво-усталом настроении доели пирожки.             — Ты как вырвался-то к нам? — спросил Марк Евгения. — Неужто жена отпустила?             Тот усмехнулся.             — Ты не спрашивай меня, как я вырвался. Лучше спроси, как мне сейчас возвращаться домой.             Помолчав, Марк сказал:             — Жень, спасибо тебе, что пришёл. Не будем загадывать, когда снова встретимся, учитывая все обстоятельства... Как получится.             Оксана и Марк сели в машину к Анне, а Евгений предложил Наде подвезти её домой. Та с ласковой улыбкой согласилась:             — Спасибо, Жень.             Анна завела двигатель и тронула машину с места. Ехать в тишине было как-то не по себе, молчание угнетало тревогой, и Марк, достав гитару из чехла, начал наигрывать «Кукушку» Цоя.             — «Песен ещё не написанных сколько? Скажи, кукушка...» — начал он.             — «Пропой», — тихонько подхватила Анна.             А на припеве к ним присоединился голос Оксаны, и они допели до конца уже втроём. Потом — «Пачку сигарет» и «Печаль». Когда они прощались возле дома Марка, Оксана обняла его и долго так стояла, опустив голову ему на плечо. Тот поглаживал её по лопатке.             — Спасибо, Марк, — проговорила она наконец. — Мне сейчас очень грустно. В горле и в сердце — горечь. Но что-то повернулось по-другому в моей душе сегодня. И, думаю, не только у меня. Спасибо, что сделал это возможным. Это нужный поворот, нужное направление.             Этой ночью они с Анной пошли спать только в четвёртом часу — благо завтра было воскресенье. Из колонок негромко звучал Цой, чайник услужливо свистел, наполняя кружки кипятком снова и снова, а YouTube красной линией воспроизведения полз дальше и дальше в темноту. Коробка «Чоко-пай» опустела, Оксана задремала в кресле, и Анна, укрыв её пледом, накинула куртку и вышла на балкон — в сырой весенний мрак.