Попала

Сон помог ориентироваться по дому, не натыкаясь на неизвестные двери. Не казалось, будто я всю жизнь ходила по этим светлым коридорам, скорее ощущалось, будто пришла в гости к старому знакомому, у которого уже была пару раз много лет назад. Но все равно было немного страшно. С одной стороны, чужие воспоминания были очень нужны, с другой, они могли сделать меня совсем другим человеком. Не Женей, но и не Гарри, чем-то средним и непонятным. Ванна нашлась быстро, и, к счастью, по пути никто не встретился. Там, возле стакана с новенькими зубными щетками, лежала та самая, потрепанная жизнью. Я задумчиво покрутила ее в руках и на всякий случай помыла (станется с Дадли прополоскать ее в унитазе). В голове прочно засел момент, как Гарри, дочистив зубы, кладет щетку на место, но я решительно положила ее в общий стакан — наверняка потом об этом пожалею, но пока что внутри проснулся «маменькин бунтарь». Душ немного помог снять отек с лица, но добавил щекам красок: вначале — потому что я не удержалась и таки рассмотрела новое тело ниже пояса, потом — потому что от осознания, что теперь придется жить с членом, заревела. Благо, вода заглушила шум, а в голове всплыл новый пункт плана: научиться писать. Наскоро протерев голову выцветшим полотенцем, я придирчиво осмотрела в зеркало лицо с легкой щетиной. Волшебно, теперь смогу носить бороду. Я шмыгнула носом, вспоминая прежнее тело без кадыка, волосатой груди и… надо было побрить подмышки. К старому станку я даже не притронулась — выглядел он так, будто прошелся по рукам человек так у двухсот. Сразу открыла шкафчик, порылась, выудила новенький, не вызывающий отвращения, и с удовольствием намазала лицо чьей-то пеной для бритья. Удалив ненужные волосы и еле удержавшись от того, чтобы побрить грудь и ноги, я закрыла лоб челкой и взгромоздила на нос очки. К сожалению, даже сквозь них были видны мои бледные глаза. По крайней мере, после пролитых ночью слез стало немного легче, и теперь появилось желание что-то делать, а не просто лежать и пялиться в потолок. — Сколько можно возиться, выходи из ванны! — проорал кто-то с коридора. — Пять минут, — ответила я, быстро надевая трусы. — Что? Пять минут?! Ты думаешь, я буду так долго ждать?! Дверь распахнулась, и я вперила тяжелый взгляд в Дадли. — Я уже пятнадцать лет жду, когда ты поумнеешь, и что-то пока безрезультатно, так что тебе пять минут ничего не сделают. Лицо кузена в тот момент было настолько удивленным, будто его отец сказал, что хочет бегать по утрам и пойдет в тренажерный зал. Я, внутренне ликуя, что смогла выдавить целое предложение, уже натягивала штаны и решила не закрывать дверь, отходя дальше, чтобы Дадли смог почистить зубы. — Ты что, поставил свою щетку с нашими?! — возмущенно воскликнул он. — Ну да, — пожала я плечами, пытаясь выглядеть беззаботно-безразличной, хотя все сжалось, потому что получить кулаком в лицо не хотелось. На ходу натягивая майку, я вышла из ванны и направилась в гостиную. Перед тем, как зайти, на секунду застыла, решаясь, но потом сделала заветный шаг. — Ты, наконец, — речь Вернона прервалась ложкой супа, — соизволил явиться. Но и не надейся, тебе ничего не достанется. Дядя ухмыльнулся, хотя губы терялись на его красном лице. — Хорошо, тогда сам сделаю себе яичницу, — негромко ответила я, проходя к холодильнику. — Кто разрешал брать тебе яйца? Вопрос, честно говоря, застал врасплох. Никто не запрещал мне даже съедать последнюю конфету, не говоря уже о жалкой паре яиц. — Почему Дадли может их взять, а я нет? — эти слова заставили заплывший жиром мозг дяди поднапрячься, а мое сердце сжаться до размеров грецкого ореха и опуститься к пяткам. — Потому что!.. На тебя и так идет много денег. Не успел на завтрак — останешься голодным! Вернон стукнул по столу рукой, отчего тарелки и столовые приборы весело подпрыгнули. Под его грозным взглядом стало еще неуютнее, а от громкого голоса заслезились глаза (я всегда была из тех, кто от криков начинает непроизвольно рыдать, а не смеяться), но я понимала, что пойти на попятную сейчас — значит проиграть войну и навечно остаться подобием домового эльфа. — Безработные в месяц получают пособие больше, чем вы мне дали за всю жизнь, — дрожащим голосом ответила я. — Да что тебе не нравится?! — взвизгнул Дурсль. — Пятнадцать лет все устраивало, а сейчас взъелся. Вот запру тебя в комнате!.. «Представляете, в пятнадцать у меня появились яйца», — с нервным смешком подумала я. — Я не хочу всю жизнь есть каши на воде, носить одежду Дадли и утирать сопли бородой Дамблдора. Думаете, магия — решение всех проблем? Если еще раз запрете меня в комнате, то я сообщу в фонд защиты детей. Рот Вернона медленно открылся, потом его лицо, все еще с открытым ртом, приняло такое злое выражение, что мне стало жутко. Мне в целом было жутко. Человеком стеснительным и молчаливым я точно не была, скорее нагловатой, но происшествие настолько выбило из колеи, что было страшно в целом всегда. — Да мы!.. Мы тебя вырастили! А ты еще и пререкаешься! Дядя грузно поднялся, заставляя меня пятиться назад. Он слишком резво для своего роста и веса рванул вперед и вцепился пальцами в мое худое плечо. — Дорогой, успокойся, у мальчика просто плохая семья… — начала тетя успокаивать мужа, видя, что он сейчас просто в прямом смысле меня раздавит. Слова про семью меня совершенно не обидели: Лили и Джеймс были для меня чужими, последнего я вообще недолюбливала из-за подростковых выходок. За сто долларов я бы даже пошутила на эту тему, но просто так проигнорировать этот выпад, даже из побуждения защитить меня или, по крайней мере, не дать Вернону сесть за убийство, я не могла. Хотелось сказать что-то ядовитое, гадкое, разозлить еще больше и одновременно зажаться и извиниться, чтобы дядя убрал свои руки подальше. — Вы моя семья. Голос пищал и хрипел, поэтому прозвучал тихо. Вернон схватил меня за грудки и притянул к себе. — Что ты там бормочешь?! — Вы моя семья! Вы! — выкрикнула я и почувствовала, как глаза слезятся. Даже не потому, что Вернон кричал, а потому, что мои слова были правдой. Никакой мамочки, никакого папочки и братишки, только дядя, тетя и Дадли. Только постоянное подчинение или вечная борьба. Ноздри Вернона все еще раздувались, но бешеные глаза потухли, заплыли пеленой. Я открыла рот, чтобы продолжить душещипательный монолог, но дядя вдруг снова скривился и прижал меня к холодильнику. — Да как ты смеешь, щенок, влезать в нашу семью?! Ты подкидыш! Когда его красное толстое лицо, искаженное яростью, оказалось слишком близко, я действительно испугалась. Дядя вдруг почему-то ступил назад, чуть не потянув меня за собой, а через секунду я поняла, что он лежит под столом, и стало понятно, что он не тянул, а цеплялся за мое плечо, когда его откинуло. Петунья взвизгнула и подбежала к мужу, а я не могла оторвать взгляд от кряхтящего дяди, потому что… — Ты. Снова применяешь магию, — прохрипел Вернон, пытаясь встать, но отъеденная жопа тянула к полу, а Петунья сгибалась под весом мужа, как тростинка. Это была единственная мысль, которая пришла в голову дяди быстрее, чем в мою. Я и правда применила магию. Интуитивно хотелось извиниться, но я заткнула это желание и дрожащим голосом предупредила: — И применю еще, если понадобиться. И если думаете, что меня накажут, то глубоко заблуждаетесь. Я сделаю так, что никто и не догадается. Вернон, наконец, поднялся. Снова злой и снова красный. — Ты! Весь в родителей! — И что с того? — выплюнула я и тут же сжалась. Дядя скривился, погрозил огромным кулаком и поковылял в другую комнату, как на магните утягивая причитающую жену. Это была магия. Я даже не поняла, что почувствовала, и почувствовала ли вообще, но это была магия.