Попала

Следующее «утро» началось с ночи и длилось чередой нервных разговоров с собой, мамой и Хедвиг, тренировок со свечкой, попыток заснуть, вскакиваний в постели, накатывающего ужаса, периодических перехватов дыхания, бесконечных планов на будущее, попыток написать завещание, хождения по комнате и желания выкинуться в окно. Так себе набор, не находите? Если бы я пришла к Волдеморту сдаваться, он бы впервые убил кого-то из милосердия. Обычно в ожидании чего-то в животе начинают порхать бабочки. Мои бабочки явно были какими-то мутантами, потому что казалось, что под диафрагмой что-то скручивается, пытается выползти и вообще жить своей жизнью, прямо как Чужой. Из-за этого сердце явно хотело сбежать, а мозг продумывал этот самый план побега, создавая по идее за секунду. Я кусала руки. От этого боль была тупая и гадкая, но она отвлекала от проблем, а следы от зубов проходили быстро и синяки оставались лишь от самых отчаянных оттисков. В голове засела мысль про встречу со Снейпом, и это отдавалось в груди далеко не предвкушением, а дичайшим волнением и подступающей к горлу тошнотой. Я представляла, как Драко снова будет подкалывать, колдовать по мелочи, чтоб насолить, а я даже не смогу палочкой нормально взмахнуть. Как придется лгать Рону и Гермионе, пытаться влиться в компанию незнакомых людей, улыбаться Дамблдору и МакГонагалл. Всю жизнь вспоминать семью и не иметь возможности к ним вернуться. Голова разрывалась от мыслей, и ничто не могло прервать их бесконечный поток. Из-за этого в теле будто появилась тяжесть, легкие пытались ухватить побольше воздуха, но казалось, что кто-то медленно выкачивает кислород, в горле встал ком, появилась тошнота. В три часа утра я все же пошла в туалет и, согнувшись над сидением, положила два пальца в рот. От раздражения слизистой бесконтрольно полились слезы, а когда меня наконец вывернуло чем-то непохожим на остатки еды, то начали дрожать руки и ноги. Хотелось просто сдохнуть на полу туалета, и я, оперевшись спиной о стену, просто разрыдалась. Вроде бы это было тихо. По крайней мере, я честно старалась, но спустя несколько минут в дверь туалета постучали, а потом включился свет. Я заслонилась от него рукой и внутренне сжалась. — Господи, что с тобой! — громким шепотом сказала тетя Петунья и присела рядом. — Гарри! Меня трясло, даже если бы я хотела сказать связное предложение, вырвался бы лишь набор букв, получилось только некрасиво скривить лицо, поджав подбородок. — Гарри… Голос осип, вышел только хрип. Это выглядело донельзя жалко, и я тут же пожалела, что вообще открыла рот, что вообще вышла из комнаты, что вообще поддалась слабостям, что вообще рождалась, ведь теперь Дурсли точно найдут над чем пошутить. Тетя положила сухую ладонь на плечо, и, наконец, голос прорезался: — Я жил. Я жил. А теперь… — сиплый голос подводил, мысли путались. — Я не хочу в Хогвартс… Не хочу магию. Хочу домой… Я заревела громче. Петунья один раз погладила по волосам. Ровно один раз, а потом отстранилась и позвала: — Пойдем, Гарри, а то простудишься. Я, опираясь о стену, встала и поковыляла в комнату. Тетя сделала шаг вперед, но так и осталась стоять у туалета ночной тенью, не решаясь последовать за племянником. Уже у комнаты я услышала, как щелкнул выключатель. В голову пришла легкая дымка. Я представляла ее паром от слез. Мысли все еще путались в лабиринте мозга, но теперь казались такими далекими… Я проваливалась в дрему, видела лицо Волдеморта, вздрагивала, открывала глаза, снова отключалась, видела лицо мамы, просыпалась от забитого носа и слез, засыпала, вскакивала из-за видения о смерти, трогала шрам на лбу, успокаивала колотящееся сердце, сотый раз кусая руки, скидывала мокрое одеяло, ложилась на пол, снимала майку, надевала другую, мочила лицо водой из стакана на столе, снова проваливалась в дрему, сидя на полу, уложив голову на кровать, просыпалась от неудобной позы. Около пяти я со всей силы дала себе пощечину. Так, что щеку обдало жаром, а в ушах на секунду зазвенело, и поковыляла в душ. Видок перед первым сентября был не лучшим: припухшие глаза и губы, покрасневшая щека, зудящие руки в отметинах от зубов с наливающимися синяками. Увидев себя в зеркале, я испугалась, и в голове пронеслась единственная нормальная мысль: что я с собой делаю? Уродую, разрушаю вместе с фундаментом, вместо того чтобы отстраивать на этом фундаменте замок. Я действительно боялась, глядя на покалеченные руки и лицо. Что еще могло прийти в голову? Порезать вены? Кто-то подкинул мне шанс жить, даже стать знаменитой, героем, а я трачу его впустую. «Соберись, Евгения, — повторила я слова, которые часто говорил папа, — хватит ныть. Ты жива, ты материально обеспечена, у тебя есть друзья, осталось только с ними лично познакомиться, но это неважно. Ты нужна людям даже если не как спаситель, то хотя бы как символ. Ты справилась с огромным количеством проблем: примирилась с Дурслями, смогла попасть в Косой Переулок, сменила внешность, дала интервью. Разве сможет тебя напугать Снейп? Разрежь его заклинания острым языком. Малфой палкой махать начнет? Против лома нет приема, не зря же ты качалась! Учись, чтобы, черт возьми, обрести магию, о которой так мечтала раньше!» Настроение с депрессивного перешло на маниакально-веселое, а потом должно было съехать в легкую хандру и, наконец, долгожданную умеренность. Я агрессивно чистила зубы, представляя, как буду раскидывать направо и налево врагов, умыла лицо ледяной водой, а потом позволила себе поотмокать под душем минут сорок. Брилась сегодня я особенно тщательно, не желая, чтобы щетина усугубляла и так плачевный вид. Вышла из ванной комнаты с выражением лица истинного борца и, зацепившись ногой за край перил из-за снова упавшего зрения, только сжала зубы. В комнате я снова проверила все вещи и немного нервничала из-за того, что не нашла Мантии-Невидимки, а сны с прошлым Гарри не хотели даже нос сунуть в мой потихоньку вытекающий мозг. Было начало седьмого, и Дурсли, которые вчера громко обговаривали то, что им придется везти меня на вокзал, должны были встать лишь к восьми тридцати. Я сделала глоток зелья для зрения, капнула в стакан с остатками воды три капли pulchritudo mortiferum и выпила черную жидкость. На сей раз особых ощущений не было, видимо, просто подкорректировался срок действия. Делать было абсолютно нечего. Конечно, пробежаться или сделать пару отжиманий было бы полезно, потому что из-за подготовки, волнения и плохого самочувствия я забросила тренировки, но мыться второй раз не хотелось. Не зная, как скоротать время, я открыла окно и легла на кровать. Солнце светило в глаза, нагревая кожу, легкий ветерок лениво забрел в комнату, принося прохладу. Я поежилась и забралась под одеяло. Оно будто готовилось принять меня в свои теплые объятья всю жизнь, обвило мягко и приятно. Грудь наполнялась свежим воздухом, а тело расслабилось, в голове было приятно пусто, только иногда возникали образы каких-то чудных цветов. Плохие мысли улетучились, будто кто-то выпихнул их ногами за дверь. Стало совершенно спокойно и хорошо. Я открыла глаза от писка будильника, нажала на кнопку, перевернулась на другой бок и вжалась лицом в подушку. Потом вспомнила, какой сегодня день, подскочила, увидела стрелку часов на семи и снова повалилась в кровать. Вчера я поставила будильник пораньше, но теперь перевела на полтора часа позже и снова отключилась. Когда противный звон раздался второй раз, я чувствовала себя не менее уставшей и потрепанной и встала с кровати огромным усилием воли. В зеркале отражался невыспавшийся парень с гнездом на голове, припухшим лицом и красными глазами. Я потерла глаза и остановила взгляд на искусанных руках. Оставлять это просто так было нельзя, пришлось искать старый, уже однажды использованный бинт и хотя бы тоненько обматывать им руки, чтобы, если что, соврать об ожоге, царапинах или сражении с медведем. Сделать с волосами что-то стоящее с помощью одной расчески оказалось непросто, они продолжали торчать так, как залежались на подушке, и в итоге я просто привела все в еще больший беспорядок, как обычно ходил Поттер. Чтобы не забыть, сразу надела очки. Осталось дело за малым: застлать кровать и одеться. Все это заняло пару минут. Лицо все еще выглядело покореженным, но аккуратная одежда слегка исправила ситуацию, а если мило улыбаться, то и вовсе должно получиться что-то сносное. Из кухни слышалось дребезжание тарелок и ложек, на лестнице пахло манной кашей. Тетя расставляла столовые приборы, дядя уже сидел за столом, а Дадли все еще где-то пропадал. — Ну что, радуешься? — недовольно сказал Вернон. — Нам с Петуньей придется делать крюк, чтобы тебя отвезти. Доволен? — Только не надо драмы. Я глянула на дядю так, что наверняка молоко в ближайшем квартале скисло. — Ма-аночка, — ласково пропела тетя мужу и поставила перед ним тарелку с кашей. Я никакого комментария не удостоилась, но была довольна хотя бы тем, что манка была густая и наложили ее полную тарелку, а не как в первые дни пребывания в этом доме. Завтрак прошел относительно спокойно. Дядя, конечно, как всегда бурчал и пытался качать свои права, но это было обычным делом, и в такие моменты я просто представляла нас не очень благополучной семьей. Петунья не обмолвилась ни словом о ночном инциденте, за что я была ей очень благодарна. В девять пятнадцать все вещи уже лежали в багажнике, и я была готова ехать. Вернон снова злился, потому что потратил несколько минут на то, чтобы впихнуть тележку в машину. Я залезала в салон осторожно, потому что за поясом была заткнута палочка, и сломать ее в первый день, да еще до учебы, не хотелось. Не то чтобы когда-то я страдала еще и клаустрофобией, но в жаркой маленькой машине снова начало подкрадываться волнение. Сначала старалась смотреть на проплывающие мимо пейзажи, которые вскоре начали напоминать о даче и родителях и заставили прикрыть глаза. Всю дорогу я проболталась на заднем сидении, как безвольная сосиска, и так и не смогла заснуть, хотя глаза болели и слипались. Когда машина остановилась, а дядя Вернон скомандовал: — Вылезай. Я испугалась, глядя на вокзал вблизи. Руки взмокли, пришлось вытереть их о штаны. Через пару минут начнется эра магии. — Ну, живее! Я настолько погрузилась в переживания, что ничего не ответила, только открыла дверцу и обошла машину, чтобы достать вещи. Нехотя дядя помог мне вытащить чемоданы и Хедвиг и поставить все это на тележку. — Ну, все, — выдохнул Вернон, видимо, уже ощущая, как с плеч свалился груз в виде племянника. Я скомкала край рубашки и сжала зубы. Сердце стучало быстро-быстро. — До свидания. Дурсли явно не были милы, но ступать во тьму за порог было страшнее. Сейчас часть меня хотела все бросить и уехать обратно. Я посмотрела на тетю почти в панике, быстро моргая от пытающихся убежать слез. Мы неловко постояли несколько секунд, потом я кивнула на прощание и медленно покатила тележку. Проворные слезы быстро добежали до подбородка и закапали на рубашку. Неужели я такая плохая, что не заслуживаю пожеланий удачи, сэндвича на дорогу или объятий? Хотя Дурсли стали намного добрее в сравнении с тем, что было с Гарри до моего переселения в его тело, мне, ребенку, привыкшему, что дома всегда царит любовь, было по-детски обидно. И не обращать на это внимания, довольствуясь тем, что есть, попросту не получалось. Как бы я не хотела считать себя бесстрастной и расчетливой, это было бы самообманом, в незнакомом мире мне нужно было кого-то любить, и, к сожалению, Дурсли попали под прицел очень зловредного Купидона. Когда я зашла на вокзал, то утерла слезы рукавом и постояла немного, приводя в порядок дыхание и надеясь, что лицо не сильно покраснело. Найти нужную платформу особого труда не составило, сложнее было решиться пройти через кирпичную стену. Я на секунду прикрыла глаза, собираясь с мыслями, а потом резко рванула вперед. Стена пропустила совершенно беспрепятственно, будто голограмма, а на другой стороне показался голый перрон. Поезда еще не было, магов сосчитать мог даже гуманитарий. Хотя, чего еще следовало ожидать прибывшему на двадцать минут раньше человеку. Я составила клетку на землю, уселась на чемоданы и открыла дверцу, выпуская сову на свободу. Она умостилась мне на плечо, гордо ухнула и минут пять клювом перебирала волосы. — Ты что, седину там ищешь? — задала риторический вопрос я. — Хотя, оно-то, в принципе, логично, учитывая последние события. — И какие же, позвольте узнать, события? — раздался сзади бархатный голос. Я резко обернулась, вытаращившись на говорившего, а потом усилием воли сделала разочарованное лицо «а, это всего лишь Малфои». Отец и сын стояли в похожих позах. Их можно было назвать ослепительно красивыми, словно ангелы, только совершенно одинаковые выражения превосходства на лицах заставляли думать обратное. «Два мудака пришли поиздеваться над сироткой. Думают, вывести меня, чтобы я начала орать о Волдеморте и обвинять их семью в пособничестве мировому злу. Лучшее начало дня!» — Да вот, вчера в футбол проиграл кузену, а позавчера тетя перепекла яблочный пирог, — беззаботно сказала я, выдумывая на ходу, полностью игнорируя существование всяких безносых злодеев и черных капюшонов со стремными масками. — Боюсь, последующие дни тебя будет волновать другое, — влез Драко, махая толстой газетой. — Из тюрьмы сбежал еще один крестный? — скучающе спросила я, хотя уже знала, что именно напечатали. — Он обнял меня своей сильной рукой за талию и притянул ближе, мимолетно улыбнулся на камеру, а потом прижал еще сильнее, пронзительно глянул прямо в глаза… — насмешливо процитировал Малфой. — А, так ты и выучить уже успел, — съязвила я, одновременно пытаясь разобраться, проклинаю я Скитер или уважаю ее способности и влажные фантазии. Когда наружу чуть не вырвался смех, поняла, что ближе ко второму, потому что, на удивление, отрывок из газеты не вызвал каких-либо отрицательных эмоций. Лицо Драко покрылось пятнами. Он смущался настолько откровенно, что я прыснула и никак не отреагировала даже на испепеляющий взгляд Люциуса. — Совершенно никаких манер, сразу видно, что нет воспитания. Наверное, Шугар-Малфой хотел меня задеть. Скорее всего, с самого начала, надеясь, что я вспомню о его членстве в Пожирателях, Волдеморте, смерти Седрика, разозлюсь, буду что-то доказывать. Но все это было для меня слишком чужим и далеким, даже издевки про родителей. — На нет и суда нет, — пожала плечами я, все еще улыбаясь. Люциус без особого энтузиазма приподнял уголки губ в ответ. — Кстати, — он наклонился, чтобы прошептать: — По вашему лицу видно, что вы рыдали. — А по вашему, что вы пьете омолаживающее, и что? Люциус скрипнул зубами. Я не знала, пользуется он дарами магии для красоты или нет, но в любом случае отвечать: «У меня все натуральное», — заведомо глупо. Да и очень сомнительным было то, что за сороковник Малфой выглядел лет на тридцать при худшем освещении. — До свидания, — процедил он. — До встречи, Поттер, — не менее хмуро попрощался Драко и перед пафосным уходом впихнул мне в руки газету, видимо, чтобы я полностью могла осознать унижение. Вдалеке послышался свист поезда. Я вскочила с багажа и, только увидев открытую клетку, поняла, что все это время Хедвиг сидела на плече и злобно смотрела на Малфоев.