Больно касаться тебя

      Пробуждение было тяжелым. Он проснулся от тошноты в глотке, его сковал озноб, голова болела до того, что хотелось зарыдать. Он медленно открыл глаза, тяжело задышав, пытаясь привести дыхание в норму. Чувство было такое, будто он с похмелья. С ужасного, отвратительного похмелья.       — Ты как?       Его голос.       Голос раненого зверя. Только эта рана — муляж.       Лютик с трудом раскрыл полностью глаза, увидев его лицо. Обычное, не такое оно уже и встревоженное. Совсем не выглядит как волнующийся влюбленный мужчина. Как… Ламберт. Настоящий, сука, Ламберт.       — Ты что-то подлил в вино? — тяжело дыша, спросил Лютик и, подняв голову, тут же закрыл рот рукой, ощутив тошноту от того, как весь мир завертелся.       — Тш-ш-ш, давай, сюда, — он попридержал его за голову и подставил тазик.       Лютика скрутило и вырвало.       — Ты сутки валялся и все блевал. У тебя начался озноб, жар, галлюцинации… ну и жесть, Лютик. Вот тебе и хорошая психика, — Ламберт покачал головой, отставляя тазик. Взял влажную тряпицу, вытер подбородок и его рот. Достал чистой воды, напоил его и помог медленно и аккуратно уложить голову назад.       — Что было в вине? — зашептал Лютик, вцепившись ледяными пальцами в его запястье.       — В вине? В вине ничего было, — захлопал глазами Ламберт. — Я же при тебе его покупал, при тебе же и открывал…       Лютик посмотрел на потолок, пытаясь проморгаться. Бил озноб и жар, он ощущал, что сорочка на нем была мокрой. В ушах звенело.       — Тебе что-то дать?       — Дай мне побыть одному, — прошептал Лютик прежде чем снова вырубиться, сжимая мертвой хваткой его запястье.       В следующий раз было легче. Намного легче. Мир не кружился, в ушах не звенело, все стало на свои места. Он с трудом открыл глаза и кое-как, очень аккуратно, оперся на локти, осматриваясь. И тут же встретился взглядом с Ламбертом. Тот сонно зевнул и уставился на него.       — Ну? Нормально? Я уже заебался тут сидеть и смотреть, чтоб ты не сдох. У меня другие планы как бы.       Лютик выдохнул и грохнулся обратно. Ей-Богу, наверное, просто вино было испорченное. На Ламберта не подействовало, конечно, с его-то метаболизмом, а Лютика накрыло. Вот и все. Ничего нового.       — Я больше не смогу пить вино, — прошептал Лютик низким сухим голосом, который немного хрипел. — Никогда так хуево из-за него не было.       — Это не из-за него.       Лютик моргнул. Тело наливалось свинцом, сердце пропустило один удар, а когда снова пришло в себя — его стук был даже почти болезненным.       Лютик снова с трудом оперся на локти, смотря на Ламберта.       Точно. Его медальон вибрировал, он целовал его зачем-то… и явно против его воли.       — Я не понял… Ты меня что, чем-то опоил и трахнул меня без сознания?       Ламберт изумленно вскинул брови и уставился на него, как на с ума сошедшего. Он покрутил пальцем у виска:       — Что у тебя в голове вообще? Я по твоему совсем больной, чтобы трахать людей без сознания?       — Ты целовал меня, когда я был без сознания, о чем речь!       — Это не был поцелуй, — скривился Ламберт, подперев подбородок кулаком.       — А что это было? Искусственное дыхание?!       Лютик осмотрелся и понял, что это… не его комната. Он не снимал эту. Эта была отчего-то больше и окно находилось не там…       — Стой, сколько я так валялся?       — Три дня, — пожал плечами Ламберт, шмыгнув носом.       — Ладно, вернемся к твоем поцелую… Что это было вообще? И… — он принюхался к себе, — черт, так я воняю потом.       — Я попрошу о бадье, — кивнул Ламберт, вставая, но Лютик резко рванул вперед и взял его под локоть, хоть тут же поморщился от боли в висках и едва не зашипел.       — Какая бадья, Ламберт? Что происходит? Что со мной? Почему мне стало плохо, почему валялся три дня… почему ты поцеловал меня, а теперь говоришь, что это был не поцелуй? И… почему ты забрал меня в свою комнату и просишь о бадье?       Ламберт улыбнулся ему, сощурившийся, и издал какой-то неясный, странный смешок, и это почти было пугающе — то, как он прозвучал. И в этот миг Лютик снова увидел того человека, который закрыл его в комнате, шантажировал, принудил к сексу и унизил. И бросил, оставил одного, униженного, боящегося даже собственного отражения.       Вот в чем был обман.       не в том дне.       Он был во всех днях после.       — Ну, это же нормально, так? Платить за человека, который тебе нравится. Ухаживать за ним, все такое.       — Какое ухаживать, Ламберт?! Иди ты на хуй, я не хочу даже тебя видеть!       Лютик вскочил с кровати и ощутил почти облегчение, когда он схватил свою лютню, сумку и дублет, а Ламберт… не остановил его. Просто следил за этим так, будто он тут вообще ни при чем.       Лютик едва не затаил дыхание, решив, что Ламберт все-таки головой пошел, и пока Лютик валялся, все-таки трахнул его и напридумывал себе, что теперь они вместе и за Лютиком надо ухаживать.       Сжав губы, Лютик быстро ринулся к двери. Она была открыта, и от облегчения и предвкушения у Лютика сердце заколотилось еще быстрее. Он нырнул за нее и заметил, как Ламберт медленно встал и пошел за ним. Но не бежал, нет, он даже не закрыл за собой дверь.       Лютик глянул на него через плечо, как на безумного, и быстрым шагом пошел вперед. А потом его колени резко подкосились, руки затряслись и сковал ужасный, нестерпимый озноб. В желудке что-то скрутилось, перед глазами вспыхнули пятна от боли, и его едва не скрутило.       — Ну и куда ты? Давай, идем обратно, пока хуже не стало.       Лютик сам не заметил, как вцепился рукой в Ламберта, едва ощутив его рядом, лишь бы не упасть и не сломать себе нос. Колени подкосились, в глазах стало мутно.       — Тсс, птенчик, сорвался уже лететь. Давай, идем назад.       Ламберт придержал его за плечи, и рядом с ним Лютик ощутил, как все спазмы тут же сошли на нет. Сила вернулась в колени и ноги, он смог выпрямиться. Тошнота и давление из глотки пропали, он нервно стал оглядываться по сторонам, пока Ламберт вел его обратно в комнату.       Лютик не понимал, что происходило, но он отчетливо ощутил, как внутри все стало холодным, будто изморозью покрылось от страха. Он снова заозирался, ощущая, что тело будто налилось свинцом, идти стало совсем сложно.       К ним навстречу шел какой-то мужчина — хорошо выглядящий, сонно зевающий, и Лютик заорал:       — Помогите!       Ламберт встал как вкопанный, посмотрев на Лютика как на с ума сошедшего.       Мужчина остановился, удивлённо посмотрев сначала на Ламберта, который раздосадованно пожал плечами, будто не понимал, чего тот так разорался, а потом и на Лютика. Он спросил:       — Вам нужна помощь?       Ламберт молчал. Ничего не говорил, не стал затыкать рот ему рукой, отпихивать того мужика, накладывать Аксий. Просто встал рядом, пораженно вскинув брови и сложив руки на груди.       Лютик, тяжело дыша, чувствуя, как от страха колотились пальцы и немного кружилась голова, сказал:       — Да, я…       И все.       Просто я.       Он ничего не мог сказать. Речь оборвалась. Из глотки не лезли слова.       — Он…       Пауза. Лютик мог дышать, дыхание никуда не девалось. Нормально работали легкие и не болело горло. Он просто не мог сказать.       Ни «меня взяли плен». Ни «он насильник».       Ничего. Он просто уставился как умалишенный, как напуганный кролик на того мужчину, надеясь, что он прочтет все по глазам, но он лишь непонимающе смотрел то на Ламберта, то на Лютика.       Тяжело выдохнув, Ламберт подошел к тому мужчине и, положив тому руку на плечо, что-то шепнул на ухо. Тот понятливо кивнул, посмотрел на Лютика с каким-то сожалением, пожелал ему здоровья и силы, чтобы справиться с недугом, и просто ушел.       А Лютик остался стоять и смотреть безумным взглядом, как его шанс на спасание уходит.       Ламберт мягко взял его за локоть, подталкивая к выходу, и Лютик поднял взгляд, полный ужаса, на Ламберта.       — Я не хочу, — пролепетал он задушенно, пытаясь одернуть локоть.       Ламберт помрачнел:       — Кошечка, помнишь, что я говорил про твои коготки? Идем и не капризничай, не зли меня. Я, знаешь ли, тоже был не очень рад возле тебя четыре дня носиться, убирать блевоту и промакивать пот. Пошли, пока я не разозлился.       Лютик ошалело заморгал, ощущая, что дыхание стало сбиваться, стало тяжелым, и дышать было… сложно. Ламберт потянул его за собой, и Лютик, прижав к себе сумку, лютню и дублет, был волен только плестись за ним, глядя ошалелым взглядом в его затылок.       Дверь за ним мягко закрылась, и Лютик просто уставился в скомканную кровать.       Ламберт снова аккуратно подтолкнул его вперед, буквально силой заставив обратно сесть на кровать.       Он тоже присел рядом, забирая из окоченевших рук лютню, дублет и сумку, а потом аккуратно взял его руки в свои, смотря в глаза так ласково и понимающе, что это даже пугало.       — Что ты натворил, Ламберт? — сипло, загнанно спросил Лютик, чувствуя, как билось сердце ему о небо, желудок крутило, хотя Лютик догадывался, что тошнить ему было нечем. Мир начинал медленно крутиться, и Лютику казалось, что он вот-вот снова потеряет сознание.       — Я? Ничего плохого, птенчик.       — Почему мне стало плохо, когда я убежал от тебя? Почему… я не смог ничего сказать тому мужчине?       — А что ты хотел ему сказать?       — Что ты меня…       насилуешь.       Ничего. Тишина.       Ламберт фыркнул и пожал плечами, сказав:       — Сам не знаешь, что тебе не нравится.       Лютик выругался и вырвал свои ладони из рук невольно цыкнувшего Ламберта. Он порылся в сумке, достал бумагу, чернила и перо. Макнул кончик в чуть не пролившиеся чернила и просто застыл им в миллиметре от бумаги. С трудом написал «ты»       «…насильно меня здесь закрыл».       Нет. Ничего. Рука дальше просто не шла. Ламберт вздернул бровь и покачал головой. Тяжело выдохнул, закрыл баночку, отложил перо и бумагу.       — Я не сделал ничего плохого. Просто… ты ведь хотел помочь мне, да? Чтобы я перестал ненавидеть себя? — он медленно взял его за подбородок, притянув к себе. Лютик так же резко отдернулся, попытался отсесть, но Ламберт зарычал и резко схватил его за бока, прижав к себе, выдохнув в его губы: — Коготки, кошечка. Неужели мне в самом деле придется немного усмирить твой характер? А теперь, будь добр, дослушай, раз уж спросил…       — Не надо, не целуй, — заполошно попросил Лютик, будто бы Ламберт в самом деле мог его послушаться, если он очень хотел.       Ламберт прищурился, но медленно отстранился.       — Да, понимаю, нельзя так резко. Не хотел напугать, прости. Успокаивайся, малыш, — он погладил его по груди, там, где заполошно билось его сердце. Лютик не понял, кому конкретно он это говорил: ему или сердцу. — Так вот. Ты хотел помочь мне? Убедить меня, что я не должен себя ненавидеть, так? Но… после нашей той встречи… Блять, ты бы знал как я ненавидел свое тело за то, что твое тело не хотело мое тело. И тебе выпал прекрасный шанс доказать мне обратное. Не сразу, не пугайся… Я ж не монстр, — фыркнул он почти обидчиво, будто бы мысль о том, что он насильник в самом деле его обижала. Будто бы это было не так.       — И… и что дальше? Как это... связано с сейчас происходящим? — спросил кое-как Лютик, губы его не слушались. Голос тоже. Ничего его больше не слушалось.       Это больше не его тело.       Оно не принадлежало ему. Отныне и на…       — Я в самом деле не смог выбросить тебя из головы. Я вспоминал тебя, твое тело, ты был так хорош. Всего в меру: и характер показывал, и уламывать тебя надо было, а потом ты стонал. Долго и сладко. И просил дать тебе еще, — он снова взял его за подбородок и, потянувшись вперед, прошептал на ухо: — у меня долгое время в ушах стояло твое «сильнее». И я трахал тебя сильнее, насаживал до самого основания, а потом ты снова показал свой характер, даже после того, как кончил от моего члена. Ты был так охуенно хорош, малыш, так хорош, как никто больше, — Ламберт лизнул его мочку уха, и Лютик зажмурился.       Медленно отстранившись, Ламберт сказал:       — В общем, я понял, что хочу тебя. Твое тело, твой характер. Хочу целовать тебя не только на пике оргазма. И самое главное — хочу доводить тебя до оргазма. А потом, после той встречи... Нашей первой. Увидев тебя, понял, что хочу больше. Хочу тебя рядом. Тебя спящего у меня под боком. Завтракающего, сонного, поющего. Я хотел тебя рядом. И чтобы никто не смог тебя у меня забрать. Даже твой собственный сучий характер, над которым придется поработать. Ну, как и с любим не ограненным алмазом, — он провел костяшками по его щеке. — Надо совсем немного поработать, чтобы сделать что-то идеальное.       Лютик медленно моргнул, его нижняя губа дрожала. Он старался держать себя в руках, но собственный ритм сердца и шум крови в ушах — оглушали. Мир кончился, начался Ламберт. Безумный, больной на голову ублюдок. Это не было миром, это даже не было городом.       Это было капканом.       в который лютик все-таки угодил.       — И я честно с самого начала хотел вести эту игру по правилам. Быть честным. И я был искренним, когда пришел к тебе в тот первый раз. Думал, что смогу загладить вину, но во вторую встречу… Что ж, я понял, что такой путь займет слишком много времени, а ты ведь человек… И у нас не было этого времени.       у тебя.       у тебя, блять, не было этого времени.       мне оно на хуй не упало.       Но Лютик молчал. Он уже не мог говорить. Постепенное осознание ситуации накрывало как огромное одеяло, и под ним было жарко и удушливо, оно забирало дыхание и Лютику было тяжело дышать. Поэтому он просто молчал и смотрел Ламберту в глаза, пытаясь ловить самые маленькие крупицы воздуха, чтобы не задохнуться.       Это все, что он мог.       — Поэтому… поэтому я решил просто тебе показать, что ты тоже хочешь. Хочешь меня. Так же, как и хотел в тот день. Как бы ты не ворочал нос, ты был подо мной, и ты просил, чтобы я дал тебе больше. Просил не останавливался, просил быть рядом, быть с тобой, прямо в этот момент — с тобой максимально открытым и беззащитным. Что это, если не желание?       Принуждение, ебучий страх, угроза насилия и твои бешеные глаза. Твоя злость и агрессия.       Вот что это.       Это не было желанием, я не хотел тебя по-настоящему ни одной ебучей секунды в своей жизни.       а когда хотел — это было обманом, твоей ебучей манипуляцией, на которую я повелся.       — Поэтому мне пришлось немного поколдовать, немного потратиться, и теперь… Теперь у тебя будет много времени понять, что тебе в самом деле нравится.       Лютику было холодно до этого, но после — о, после ему показалось, что его кожа покрылась изморозью. Что пальцы стали ледяными, что сердце начинало замедляться только от того, что покрылось тонкой коркой льда, что стало замерзать. Это просто защитный рефлекс. Лед, чтобы не чувствовать.       Не чувствовать ни жар его кожи, ни касаний, ни последующую боль.       — Поэтому… ну, для этого нужен был добровольный поцелуй. Это что-то вроде печати, пожатия руками. Я думал, что мне придется долго тебя на него разводить, но все оказалось проще, — он хмыкнул. — Так что... теперь у нас договор.       — Какой договор?..       Лютик спросил так тихо, что никакой человек бы его и не расслышал, но Ламберт не был человеком, и он все прекрасно слышал.       — Есть условие. Одно небольшое условие. И пока оно не выполнено — ты не сможешь уйти от меня дальше, чем на некоторое расстояние. Чем дальше отходишь — чем больнее будет. Ну и говорить о данном… договоре…       проклятье.       это ебучее проклятье.       как и ты, и твое присутствие в моей жизни — ебучее проклятье, ламберт.       — О данном договоре не можешь. Ни в каких вариациях. Вот. Мило же, правда? Это как брак, только более действенно.       Лютик моргнул и попытался глубоко вдохнуть. Так чертовски сложно дышать. Нечем дышать, блять, просто нечем. Мало воздуха. Катастрофически мало воздуха.       — Все будет прекрасно, Лютик. Я покажу, как много я могу тебе дать, — он снова потянулся к его лицу, но Лютик задушенно прошептал:       — Нет…       Ламберт замер, поджал губы и досадливо выругался.       — Ладно-ладно, понимаю, ты не в лучшем сейчас состоянии. Да и… тебе нужно прийти в себя. Но не подумай, малыш, это не значит, что я буду ждать твоего разрешения очень уж долго. У нас нет времени и, в конце концов… я знаю, что тебе понравится. Что ты захочешь больше. И самое очаровательное — ты будешь просить больше.       Он прервался, улыбнувшись. Погладил по щеке и, коснувшись его носа своим, прикрыв глаза, выдохнул ему в губы:       — И я дам тебе. Дам все, что ты пожелаешь. Любые вещи, украшения, музыкальные инструменты. И удовольствие. Так много удовольствия, что ты забудешь все. Такое прекрасное удовольствие, что когда я оторвусь от тебя и спрошу, как тебя зовут, ты сможешь только шептать мое имя.       Лютик смотрел в одну точку за его плечом. Он бы не поверил, потому что все это казалось каким-то сюрром, но он уже пытался уйти. Пытался попросить помощи, но все зря.       Он в самом деле скрепил их проклятьем.       — Тсс, не нервничай, я буду рядом. Все будет хорошо, — он поцеловал его в щеку, а потом потерся носом о висок. Глубоко вдохнул его запах и прошептал: — Я всегда-всегда буду рядом, моя пташка. Ты будешь в порядке рядом со мной.       Лютик даже не вздрогнул, когда Ламберт его обнял, зарывшись носом в его шею. Он просто пялился в стену напротив нечитаемым мертвым взглядом и понимал, что от страха не может даже пошевелиться.       Больше это не его тело.       Отныне это собственность Ламберта.