Больно касаться тебя

You don't have to run Не нужно убегать, I have just begun Я только начал. and you'll be my quarry Ты будешь моей добычей. I am a wanker — yes I know Я мерзкий тип, да, я знаю, and I won't regret Я не пожалею. Asshole

      Открывая глаза, Лютика встретила только тяжесть. Тяжесть в груди, в голове, на всем теле. Не его тело. Помимо прочего, он чувствовал… страх. Блять, он все еще был напуган до усрачки и он хотел уже достичь стадии смирения, чтобы просто принимать это как данность. Он готов был сломаться, если это будет значить, что он перестанет бояться.       Медленно перевернувшись на спину, заметив краем глаза силуэт, он испуганно подпрыгнул.       — С добрым, — глянул на него Ламберт. — Как раз хотел тебя будить.       — Зачем? — моргнул он.       — Надо по заданию. Ты идешь со мной, разумеется. Не хочу рисковать твоим здоровьем. И, в конце концов, — он неприятно улыбнулся и подошел к нему, медленно садясь на край кровати. Сердце Лютика замерло, руки почти окаменели от ужаса. Ламберт пугал его каждый раз, когда оказывался так близко. Лютик ожидал удара, насилия, ничего хорошего. — Вчера я был таким терпеливым, что сейчас, думаю, я заслужил вознаграждение.       Лютик испуганно вздрогнул, когда Ламберт подался вперед. Он резко отстранился, зажмурив глаза. Ламберт усмехнулся и медленно навис над ним. Лютик не хотел открывать глаза, не хотел видеть, что Ламберт закрывает собой потолок, не хотел видеть его глаза, его улыбку.       Но он ощутил его дыхание на своих губах.       — Неужели по твоему я сейчас чувствую желание к этому? — тихо спросил Лютик, чувствуя, как быстро билось сердце.       — Нет, я чувствую страх. Но я вчера тоже покидал тебя без особого желания. Неприятно, знаешь ли, кусать подушку и трахать свой кулак, когда это мог быть ты. Твоя кожа в моих зубах, твоя рука на моем члене. Или места многим интереснее…       — Ты сказал, что тебе не все равно на мои желания, — все еще жмурясь, чуть отвернувшись, просипел Лютик.       — Не все равно. Но я вижу, что тебе все равно на мои. И сейчас не время для коготков, Лютик, не зли меня.       Его интонация поменялась резко. Начал предложение он спокойно и тихо, закончил недовольно и почти раздраженно, и это то, что напугало Лютика еще сильнее. Он боялся Ламберта, боялся его к себе касаний и был едва ли не взбудоражен от страха.       — Посмотри на меня, — скомандовал Ламберт, и Лютик с трудом раскрыл глаза, смотря на него. На его лицо, которое точно станет для него ночным кошмаром. — Лютик… я не хочу применять к тебе насилие, бить тебя или делать тебе больно, но… Но я долго думал об этом ночью…       Лютик моргнул, заметив, что невольно он даже дыхание затаил, просто пялясь на Ламберта, слушая его голос и ненавидя его при этом больше всего на свете.       — Но если ты продолжишь быть таким, то это будет меня злить. Мне не нравится твое поведение.       — Я даже ничего не делаю толком, — он хотел это выкрикнуть, но голос будто сел и дрожал. Лежа под Ламбертом, чувствуя его силу над собой, его власть и возможности, ему хотелось плакать. Перепуганный, он просто лежал и едва не трясся.       — Вот именно. Ничего. Держишь меня на какой-то странной дистанции и искренне думаешь, что я буду соблюдать эту дистанцию. Меня раздражает твой вечный страх, стоит мне на тебя только посмотреть.       Лютик моргнул, сердце неприятно сжалось. Ему оказывается теперь и бояться нельзя было! Только вчера Ламберт задвинул речь про то, что ощущает его настроение, его чувства и следит за ними, а сегодня вот — не испытывай страх, он мне не нравится.       Ламберт ведь в самом деле не понимает, почему Лютик боится. Он искренне верит, что Лютик играется.       Блять, Лютик напомнил себе, что нет веры его словам. Он манипулирует, просто манипулирует им. Надо держать это в голове и… и что? Получить по лицу? Ламберт же в самом деле начнет его бить, если ему будет что-то не нравиться. Ему даже похуй на то, что он просит те вещи, которые Лютик не может изменить.       Он не может перестать бояться, когда один вид Ламберта вводит его в ступор. Когда он, блять, нависает над ним и буквально угрожает. Он не может.       — Меня бесит это.       — Прошли сутки, Ламберт… я не понимаю, не понимаю... чего ты хочешь, — Лютик попытался дышать, попытался говорить с ним. Создавать вовлеченность в процесс. Он решил, что если будет делать вид, что пытается (пытается что? влюбиться, блять, в этого поехавшего ведьмака?), то Ламберт будет не таким… злым. Что это не будет его злить, что он успокоится.       — Хочу поцеловать тебя, — сказал он, усмехнувшись.       И Лютик кивнул. Не думая, он согласился. Пускай лучше целует, чем бьет. И то, и то унизительно, но это хотя бы не больно.       Может Лютик и трус, но он не хочет еще больше боли. Ему хватает моральной, той, что выжирает его изнутри, что давит на него.       — Хорошая пташка, — буквально мурлыкнул Ламберт, и его лицо тут же расслабилось, показалось вполне спокойным, и улыбка на его лице стала милой и притягивающей к себе.       И Ламберт поцеловал его. Даже не залезая языком в рот, он просто обхватил его нижнюю губу, мягко посасывая.       Лютик опомнился, что, когда он не принимал участия в данном акте не-насилия-ты-сам-был-согласен, Ламберт тоже злился, так что он вздрогнул и в следующую секунду коснулся ладонями его щек, обхватив губу, пытаясь отвечать. Ламберт шумно выдохнул и навалился на него сильнее, и Лютик уж перепугался, что Ламберт принял это как сигнал к действию и его сейчас еще и трахнут.       Но нет, он продолжил его целовать. Лютик закрыл глаза, хоть и понимал, что абстрагироваться крайне сложно, но ему немного полегчало от того, что Ламберт больше не злился, успокоился и даже не собирался его бить. Его рука погладила по талии и бедру, он даже не стремился засунуть ему язык в глотку.       Просто поцелуй, который, однако, полностью его успокоил.       Отстранился Ламберт не сразу. Кажется, за то время, что они целовались, у Лютика успело успокоиться сердце, и он даже смог прийти в себя.       Медленно отстранившийся на несколько сантиметров, Ламберт прикрыл глаза, довольно улыбнувшись и потеревшись носом о его нос. Он сказал на выдохе:       — А теперь точно с добрым утром.       — С добрым… — задушенно ответил Лютик.       За завтрак он даже успел прийти в себя. Ламберт больше на него не посягался, только смотрел иногда с мягкой улыбкой, будто в самом деле испытывал какие-то свои, непонятные, но очень светлые чувства. Ничего не говорил, ни к чему не принуждал, и Лютику вроде как вышло успокоиться.       Он даже спросил:       — Что за задание?       Ламберт оживился, посмотрев на него, и быстро ответил:       — Кажется, призрак, так что побудешь на расстоянии, может, метров двести или триста. Посмотрим.       — Геральт тоже как-то с призраком дрался… Неприятное шоу… У меня тогда ожог остался.       Ламберт нахмурился и сказал:       — Поэтому ты не пойдешь со мной.       — Даже если мне станет интересно посмотреть на тебя в бою?       — Даже если тебе станет интересно.       Лютик поджал губы и отвернулся, но по крайней мере он не был напуган. Да, ситуация все еще давила, было неприятно и даже больно, но не было страшно. Не было угроз, и Лютик радовался этому. Удивительно, как буквально за сутки Ламберт приучил его радоваться моментам, когда он идет на коротком поводке, но зато его никто не избивает!       Привязывая к вьюкам сумку, Ламберт спросил:       — Надеюсь, сегодня ты не против, что я сяду рядом с тобой?       Лютик заторможенно кивнул, не уверенный, что в принципе хотел ему отказывать.       Ламберт довольно улыбнулся, а затем, оглядевшись, притянул к себе за талию. Лютик вздрогнул и попытался не смотреть ему в глаза, опустив взгляд на медальон. Ламберт погладил его по пояснице и зарылся носом в его волосы за ухом, вдыхая его запах.       — Так ты мне нравишься, когда такой послушный. Надеюсь, в постели ты тоже не будешь препираться.       Лютик вздрогнул, а в глотке появилось неприятное давление только от представления, что он снова… снова окажется в этом положении. Перед ним, голым, с раздвинутыми ногами. Ощутит его руки где только можно и уж тем более — язык или член.       Помолившись раз пять про себя, Лютик выпалил:       — Я пока… пока не готов.       Ламберт фыркнул, но Лютик даже не успел снова перепугаться, как он сказал:       — Разумеется, я понимаю, — он поцеловал за ухом. — Но.       Успел. Успел перепугаться. После Ламбертовского «но» ничего хорошо не бывает.       — Но ты меня прямо с ума сводишь, так что не могу гарантировать, что удержусь от простых ласк. Хочу увидеть тебя без одежды, хочу снова коснуться тебя так. Хочу слышать, как ты стонешь.       Лютик не ответил, предпочитая игнорировать и надеяться, что молчание не будет злить Ламберта так же, как и отказы. Ламберт выдохнул и, поцеловав в шею, отстранился и посмотрел в глаза.       — Ну, что опять не нравится?       Лютик лишь покачал головой.       Ламберт нахмурился и погладил его по щеке, сказав:       — Мне не нравится, когда ты такой молчаливый и…       — Я не могу контролировать свои эмоции только от того, что ты этого потребовал! — на тех же эмоциях, в сердцах выкрикнул Лютик и уставился куда-то за его плечо, ожидая, что тот сейчас разозлится.       Но Ламберт лишь тяжело выдохнул и покачал головой. Он поцеловал его в лоб и сказал:       — Прости, все время забываю, что тебе сейчас тяжело… Все в порядке, я уважаю твои эмоции.       Лютик сжал губы. Уважает, ага, сейчас же... поэтому завалился к нему утром и сказал, что он не имеет права бояться.       Ламберт просто манипулировал, кидаясь из крайности в крайность. Задабривал, потом угрожал, и так по кругу. Лютик не понимал, какие намерения у Ламберта были по-настоящему, и тут до него дошло. Дошло, что так Ламберт и работал.       Не показывал своих истинных помыслов, скрывал их, заставляя путаться, и Лютик кидался из крайности в крайность.       К вечеру вчерашнего дня он запросто мог его оттолкнуть, отказать, а сейчас боялся и слово ему кривое сказать. И сейчас Ламберт снова задобрит его своими этими словечками, а потом снова — удар. Словесный или физический, Лютик никогда не узнает.       Метод кнута и пряника.       Лютику оставалось надеяться, что у Ламберта не припасено нигде реального кнута.       Ламберт ловко залез на лошадь и, подав руку, усадил Лютика впереди себя. Тот вздрогнул, когда Ламберт обнял его за живот и, поцеловав в висок, понудил лошадь пойти вперед. Лютик шмыгнул и огляделся.       Шумно вдохнув, Ламберт сказал:       — Прости меня за утро. Не могу на тебя такого смотреть…       — А по-другому и не будет… — тихо, еле слышно сказал Лютик, смотря на руку Ламберта на своем животе.       — Почему?       Лютика доводило это до отчаяния. До бессилия. Понимание того, что Ламберт в самом деле не понимал, что не так. Или понимал, но только строил из себя дурачка?       Черт возьми, ведь каждый его поступок — ебучая манипуляция. Ведь тогда, в их первую встречу, Ламберт почти что понимал, что принуждал. Да, спутал реальное желание с вынужденным, но все же… Все же даже тот образ был менее пугающим, чем то, как вел себя сейчас он.       Из крайности в крайность, он вгонял Лютика в ужас одним своим взглядом. Без возможности за ним угнаться, Лютик даже не знал, как стоит себя вести.       — Потому что я всегда буду бояться, а тебе это будет не нравиться. Ты будешь беситься, потом придешь к тому, что будешь меня бить и…       — Не говори глупостей. Я не ударю тебя.       — Утром был готов, — с обидой в голосе просипел Лютик, шмыгая.       — Может и был, — фыркнул Ламберт. — Но не значит, что я бы позволил себе это.       Лютик нахмурился. На секунду в голосе Ламберта проскользнуло что-то, что он не слышал до этого. Будто сейчас он сказал это искренне, не задумываясь. Будто в самом деле каждое его действие до этого — заготовленная игра одного актера.       Лютик напрягся, шумно вдохнув и нахмурившись, не понимая, какой Ламберт на самом деле.       Нежный псих?       Отчаянно влюбленный?       Агрессивный урод?       Или просто человек, ловящий кайф от принуждения, умный и хитрый, придумавший всю эту схему с проклятьем и теперь издевающийся над Лютиком, любуясь его реакцией?       — Со мной ты в безопасности, — напомнил ему Ламберт, снова целуя в висок. И снова в его голос вернулась это непонятная интонация. Сложная и заранее выученная.       — Ты меня любишь? — резко спросил Лютик, да так, что это было неожиданно даже для него самого.       И даже для Ламберта, который сам замер и замялся.       — Я… не знаю. Нет, скорее всего. Я хочу тебя, Лютик, ты мне нравишься, но любовь? Нельзя искренне полюбить того, кто не любит тебя.       В его голосе снова звучала разумность, звенела в голове у Лютика, приводила его в чувства. Будто в Ламберте либо было три человека, либо два образа и один настоящий он.       Лютик посмотрел через плечо на него. Ламберт смотрел куда-то в сторону, что-то высматривая, и не сразу заметил, что на него смотрел Лютик.       Взгляд Ламберта был спокоен, как у адекватного человека.       Лютик резко отвернулся.       Что-то, блять, в нем нахрен не так.       Играл ли Ламберт в это насилие, понимая, что делает, или же нет — не понимал?       Второй вариант буквально пугал, вызывал лютый страх и бессилие, потому что такой человек просто не имеет границы. Ведь чем больше он будет брать насильно от Лютика, тем дальше будет заходить. А в первом случае… в первом случае у Ламберта есть свои потребности, которые могут ограничиться даже тем, чтобы просто таскать против воли Лютика с собой по свету.       Лютику оставалось молиться на эфемерную адекватность Ламберта.       По приезду на место, Ламберт ловко спрыгнул с лошади и огляделся. Выглядя сосредоточенно, в своих мыслях, он внушал куда больше доверия.       Лютик оперся рукой позади себя, тоже осматриваясь и мысленно радуясь, что сможет провести примерно час без Ламберта рядом. Все же личное пространство Лютику было необходимо.       — Эй, — позвал его Ламберт, и Лютик повернулся к нему.       Тот, щурясь от солнца, поманил пальцем к себе, сказав:       — Поцелуй на удачу.       Адекватный Ламберт, сейчас больше пребывающий мыслями на задании, выглядел… не так опасно.       Лютик нахмурился и, нагнувшись, смазано поцеловал его в лоб. Ламберт довольно улыбнулся и, перехватив его руку, чмокнул в тыльную сторону ладони.       — Сиди здесь и жди. Если будет печь солнце, уведи лошадь в тень. Только не кидай мне Густава, он боевой, с характером, как и ты, — Ламберт улыбнулся, похлопав лошадь по боку.       — А ты всех лошадей Густавом называешь? — спросил Лютик, склонив голову к плечу, махая одной ногой.       — Нет, только с характером.       — Спасибо, что хоть не Лютиком.       — Назову так воробья, если когда-нибудь заведу.       Лютик фыркнул и отвернулся. И Ламберт, издав сдавленный смешок, достав что-то из сумки, быстро ушел. Лютик, по правде говоря, какое-то время находился в жутком напряжении, ожидая, что его все-таки скрутит и ему придется ползти в поисках Ламберта, но… нет.       Облегченно выдохнув, он аккуратно слез с названного Густава и повел его в тенечек, привязав за поводья к дереву, Лютик погладил его по гриве и сказал, грустно усмехаясь:       — Наверное, к тебе он даже человечнее относится, чем ко мне, да? Ну, что фыркаешь? Он хотя бы не ведет с тобой себя как три разных человека. Два из которых, кстати, ебнутые наглухо. Ладно, давай вкусненькое тебе что-нибудь дадим, может? Как тебе ромашки? Плотва любила ромашки.       Лютик выдохнул и немного отошел, собирая цветы. Это успокаивало его и напомнило о всех тех остановках с Геральтом, когда он скармливал Плотве венок, а Геральт наблюдал за этим с легкой улыбкой. И это даже помогло немного успокоиться.       В конце концов, когда Ламберт вел себя как нормальный человек, Лютику в самом деле становилось легче.       Скормив Густаву аж два венка из ромашек, Лютик элементарно заскучал.       Он посидел под деревом, казалось, что даже успел подремать. Поговорил с Густавом, погладил его по гриве, огляделся в поисках яблок, но их здесь не было.       — Знаешь, ты мне даже немного Ламберта напоминаешь, — сказал Лютик, поглаживая его по морде. — Вот глаза у тебя такие же… Не знаю. Не то что бы умные. Хотя, если Ламберт в самом деле раскатал этот цирк, придумал каждый ход, то… да, пожалуй, он умный. Очень умный. А если не придумал и у него реально с головой очень большие проблемы, тогда он не очень умный, но у него явно талант к манипуляциям.       Лютик поморщился, когда Густав фыркнул, запачкав его слюнями. Он вытер рукавом сорочки лицо и огляделся.       Никого не было.       Прижавшись щекой к морде Густава, он уставился в сторону леса, где скрылся Ламберт. Не было слышно ни шума, ни каких-либо звуков.       А потом Лютик перепугался, подумав, что Ламберт все-таки сдох. То что тогда… Проклятье спадет само или Лютик будет привязан к трупу? Тогда он будет ждать вечность здесь проходящих людей и такую же вечность пытаться объяснить им ситуацию, учитывая, что он не мог говорить об этом прямо.       Лютик похолодел от страха, и радость от нахождения одного заменилась ужасом. Он сглотнул и принялся плести из гривы Густава косички, надеясь чем-то занять руки.       На пятой косичке он снова напряженно глянул в сторону леса и, попросив Густава никуда не уходить, хоть тот и был привязан, сам пошел в гущу леса.       Шел он медленно и аккуратно, следя за ощущениями, за тем, чтобы ему не стало хуже, на случай, если Ламберт уже в какой-то другой части леса.       Стояла тишина. Абсолютно мертвая тишина, будто это и не лес вовсе. Колени у Лютика помягчели от напряжения, затылок был весь в холодном поту, сердце гудело в ушах.       Он даже не удивится, если окажется в самом деле привязанным к трупу без возможности сбежать. И так он и умрет здесь, рядом с Ламбертом.       Такими мыслями он чуть сам себя до слез не довел.       Рядом что-то зашуршало и Лютик, вздрогнув, спросил:       — Ламберт? Это ты? Слушай, я, конечно, все понимаю, но ты мог бы заранее примерно определять время, а то…       А потом Лютик завизжал. Так громко, что у него заболели связки, заболело горло и даже перед глазами помутнело. Хотя последнее, вполне возможно, случилось от страха.       Что-то неясное, пугающее и расплывчатое двинулось на него. Лютик грохнулся на землю, попытался отползти. Руку что-то обожгло, потом плечо, а потом все прошло. Что-то загремело, зашуршала трава, раздались маты, неясный крик. Еще более неясные звуки, а потом — тяжелое дыхание.       — Блять, — выругался в голос Ламберт.       Лютик с трудом оторвал от себя руки, которыми закрывал голову. По плечу и руке пульсировал жар. Что-то липкое и теплое стекало по рубашке, и он поднял запуганный взгляд на Ламберта. Хотел выдохнуть облегченно, игнорируя боль в плече и руке, как Ламберт резко развернулся к нему.       На него уставились потемневшие от злости глаза, у висков можно было проследить вены. Ламберт был бледнее смерти, и он крикнул ему, так громко, что те птицы, что не разлетелись от побоища, решили улететь сейчас:       — Что я тебе сказал?! Что я, блять, тебе сказал?! Неужели ты совсем, нахуй, тупой, чтобы лезть к монстрам?       Лютик вздрогнул и, когда Ламберт стал подходить к нему, попытался отползти назад.       — Объясни мне, как ты, сука, не сдох рядом с Геральтом?! Он тебя к дереву привязывал, как лошадь, да?!       Лютик ударился спиной о ствол дерева, зажмурившийся и снова зажавшись, буквально ощущая, что злость и раздражение от Ламберта струились по земле. Внутри все сжалось от страха, его мелко затрясло.       — Может мне тогда тебя в стойле и держать рядом с лошадью, а?! Может после парочки таких ночек ты, сука, поймешь, что меня надо слушать?!       Лютик всхлипнул, закрыв голову, опасаясь удара, и зажавшись.       В стороне снова что-то зашуршало, и Ламберт, выругавшись, куда-то быстро ушел.       Лютик остался один, дрожа и рыдая, перепуганный до смерти сначала гребаным призраком, а потом Ламбертом. Что если он и вправду заставит его спать в стойле? Он же больной, не понимает чужих страданий, он не чувствует этого, у него нет эмпатии.       Он вообще нихрена не чувствует, это просто шоу для одного зрителя, для больного ублюдка, который специально изводит его, выводит на эмоции и наслаждается его страданиями. Специально ведет себя нормально какое-то время, чтобы потом напугать так, что Лютик побоится и слова ему сказать.       Ничего он не чувствует, похуй ему абсолютно полностью. Это просто больное, дикое животное.       Лютик зажал рану на плече, отчаянно заскулил: не то от боли, не то от обиды.       Сорочка неприятно липла к коже, все было в крови и неприятно влажное. Лютик зажал зубы, снова сжавшись, содрогаясь и дрожа, не ощущая ничего, кроме страха и обиды, что он оказался в такой ситуации. И что он может оказаться в ситуациях гораздо хуже…