Больно касаться тебя

      Когда Ламберт возвращался, справившись еще с двумя, после чего он был полностью, нахрен, вымотан, и еще жутко раздражен и просто не в себе. Под этим зельем его раздражительность повышалась. И еще он был уставшим. Он думал, что разберется с этим за час максимум, а в итоге!..       Тьфу.       Он думал, что найдет Лютика по запаху, но… понял, что найдет по всхлипам.       Он напрягся и медленно пошел в сторону этих звуков.       Ламберт был уставшим, вымотанным и он встал как вкопанный, оглядывая эту… картину. Ладно, может у Ламберта наблюдались явные проблемы, возможно, в некотором плане он был садистом, но он в самом деле не планировал делать Лютику больно изначально, понимая, что напугает этим.       И вот он — Лютик.       В первые же сутки, сидит сжавшийся у дерева, рыдающий и в крови.       У Ламберта опустились плечи.       Он выругался и, засунув меч в ножны, медленно двинулся к нему. Пахло кровью, пахло страхом, напряжением и разрываемой болью. Всхлипы были судорожными, рваными, будто бы Лютик задыхался в этих рыданиях.       — Неплохо так тебе перепало, — цыкнул Ламберт, садясь рядом и хотевший протянуть к нему руку.       Но едва он успел коснуться его плеча, как Лютик вздрогнул и едва не отскочил к другому дереву. На него уставилась пара перепуганных глаз, мокрых и покрасневших, и Лютик судорожно закачал головой, пытаясь отползти.       Выглядел он так, будто у него началась истерика.       Ламберт планировал наблюдать такое шоу ну, минимум через неделю, а тут... первый же день? Вот тебе и крепкая психика. Тьфу ты, ребенок как есть, только вид делал, что знал что-то о жизни.       — Лютик, иди сюда, я залечу твои раны.       Ламберт снова протянул к нему руку, и Лютик попытался отползти, закачав головой и неясно зашептав какой-то бред. Ламберт не понимал и половины, но с удивлением выцепил для себя неясные слова извинений. Просьбы не трогать. И снова извинения.       Лютик был напуган как мелкий зверек.       — Тсс, успокойся, я не причиню тебе зла, а вот ты сам себе причинишь, если будешь так активно ерзать. Все, давай. Не выпендривайся, иди сюда.       Невзирая на просьбы не трогать, на попытки оттолкнуть, выбраться, Ламберт подхватил его на руки и критически оглядел, что вся сорочка, блять, полностью, была в крови до того, что ее выжимать можно. Ламберт плотно сжал зубы, черт возьми, такая потеря крови для человека не нормальна.       Лютик продолжал ерзать, даже пинаться, и Ламберту пришлось гаркнуть:       — Лютик, успокойся немедленно, пока я не сделал что-нибудь плохое!       Подействовало.       Быстро и эффективно.       Тот загнанно всхлипнул и сжался, будто хотел быть таким маленьким, чтобы никто не смог его увидеть.        — Да, молодец, а теперь зажимай рану на плече рукой. Давай.       — Больно, — послышался неясный всхлип.       — Будет больнее, если ты не будешь слушаться меня.       Ламберт знать не знал, как он там трактовал эту фразу: как угрозу или предупреждение, но он послушно зажал ту, что на плече, ладонью и внезапно спрятал лицо в его шею.       И Ламберт на миг потерялся в этом моменте. Так доверчиво, добровольно, Лютик сам это сделал. Мурашки прошлись по спине и Ламберт, одернув себя, быстрее пошел вперед, ощущая то, как Лютик дрожал, как всхлипывал, и это было не то возбуждающе, не то просто прекрасно.       Снова выйдя на полянку, Ламберт усадил Лютика у одного из деревьев и быстро подбежал к сумкам. Достал обезболивающее и мазь. Мазь была для всех одинаковой, а вот обезболивающее… Надо было быть аккуратным с дозой, чтобы не переборщить.       Он быстро вернулся к Лютику, и тот поспешил отвернуться. Ламберт покачал головой и взял за край рубашки, снимая ее.       Лютик посмотрел на него ошалелым взглядом, будто бы Ламберт делал что-то дикое, и попытался оттолкнуть.       Ламберт зарычал и сказал:       — Не знаю, что ты там надумал, но я хочу обработать твои раны и перевязать. Успокойся и расслабься, Лютик.       — Ты не оставишь меня на ночь в стойле? — почему-то спросил Лютик, и Ламберт, честно, абсолютно, нахрен, честно нихуя не понял. Он моргнул, так и замерев на секунду.       — Какое стойло, Лютик? Ты головой ебнулся? Она тебя о дерево приложила или что?       — Ты сам сказал! Накричал на меня!       Ламберт нахмурился и, рыкнув, резко вздернул сорочку кверху, едва не порвав ее, и Лютик застонал от боли и вжался в дерево.       — Я не помню, что я там тебе кричал. А сейчас просто успокойся, пока я не вспомнил и не воплотил это все в жизнь.       Лютик замер, как от страха, и уставился на Ламберта широко-раскрытыми светло-голубыми, немного покрасневшими глазами. Медленно моргая, смотря… не то как на свой ад, не то как на спасение.       Ламберт не понимал Лютика. Не мог его прочитать в какой-либо момент, он всегда был непонятным для него образом. Будто что-то пряча, он тасовал свои эмоции, размазывая на своем лице, и Ламберт просто… не понимал. Ориентировался на запах, но он мог подводить или попросту смешиваться, или быть незначительным.       Достав бутылку с обезболивающим, он вздернул Лютика за подбородок и попытался влить буквально на один глоток. Но Лютик, едва зелье успело коснуться его губ, закашлялся и отвернулся, выплевав все на землю.       — Блять, как с ребенком, честное слово. Уже жалею о всем этом, — зашипел Ламберт, а после, сам сделав буквально один глоток, взяв Лютика за лицо, поцеловал.       Лютик замычал, но Ламберт плотно держал его лицо, так что он, осознав, что отстраниться не сможет, замер. В глотку соскользнуло неприятное на вкус зелье, почти обожгло, как очень высокопроцентный алкоголь, и Лютик ощутил вслед за этим влажный язык. Это было куда приятнее зелья.       Контраст на контрасте.       Ламберт медленно отстранился от него, едва удерживая себя от того, чтобы не продолжить целовать его. Такого — податливого, перепуганного, с едва прошедшей истерикой — его хотелось еще больше.       — Не тошнит? — уточнил Ламберт, заметив, как меж их губ протянулись тонкие ниточки слюны, и это, сука, его тоже возбуждало.       Перед Лютиком он ощущал себя совсем беззащитным и слабым.       Как хорошо, что сам Лютик не догадывался об этом и не умел этим пользоваться.       Лютик отрицательно покачал головой, и Ламберт кивнул.       Ламберт вытер чистым куском сорочки место ран и прищурился, недовольно цыкнув.       — Вот сложно было на месте сидеть, а?       Ламберт вылил немного обезболивающего на свою ладонь и приложил ее к ране. Лютик зашипел и сожмурился, сжав зубы.       — Да тише, не шипи ты так, сейчас отпустит. Вот, чувствуешь? Уже легче, да?       Лютик дергано кивнул головой, и Ламберт видел, как расслабились его плечи. Он слышал его сбитый ритм сердца, и он почти пугал тем, каким громким и сильным был. Снова смочив ладонь, он коснулся второй раны. После, смазав все мазью, он оглядел некогда сорочку Лютика. Полностью в крови, ей едва можно было что-то нормально перевязать.       Поэтому, выругавшийся, Ламберт откинул ее к дереву и, стащив с себя доспехи, быстро снял с себя рубашку через голову. Лютик наблюдал за этим с бешеными глазами, будто бы Ламберт собрался его трахать или еще чего похуже. Но он лишь быстро разорвал ее и перевязал раны.       — Этого должно хватить, пока мы доедем, — проговорил он, потуже затягивая на нем ткань. — Тебе холодно? — спросил Ламберт, уже не уверенный, что тот дрожал только лишь от страха.       Лютик утвердительно кивнул. Тяжело выдохнув, Ламберт накинул на него свою кожаную куртку.       — Она теплая, должна согреть. А теперь иди сюда, усажу тебя на лошадь. Как вообще? Не болит?       Лютик на секунду замер, будто удивился чего-то, напугался, не ожидал, он посмотрел ему в глаза, широко раскрыв свои, и сказал, севшим и тихим голосом:       — Нет, не болит.       — Отлично, — кивнул Ламберт и, помогая тому встать, медленно повел к лошади.       Лютик под его касанием вздрогнул, но очень быстро успокоился, все смотря на Ламберта, как на с ума сошедшего. Ламберту, на самом деле, эти взгляды нравились больше чем те, какими он его награждал, когда пугался. А пугался он его, казалось, каждую ебаную секунду.       Ламберт соврет, если скажет, что ему это не нравилось абсолютно. Нет, в каком-то смысле его это возбуждало, но… но было особенно прекрасно, когда Лютик улыбался ему, расслабляясь и даже доверялся. И сейчас… он отчего-то доверился. Полностью спало эти вечные напряжение, недоверие, раскрывалось нечто новое.       Новое чувство, которое Лютик к нему еще не испытывал, и Ламберт, сбитый с толку, сам едва мог различить его и понять его суть.       Он помог тому забраться на лошадь, и сам на секунду замер, заметив на гриве… косички. Он пораженно моргнул и едва глупо не заулыбался. Откашлявшись, он сел позади Лютика, поправив на нем куртку и, не удержавшись, поцеловав в висок.       Он не ощутил от Лютика ни отторжения, ни страха.       Хотя, если честно, Ламберт не был профессионалом в человеческих чувствах, и не всегда малейшие детали и даже запах могли полностью передать состояние таким, каким оно есть. Да и учитывая, что у Лютика элементарно случилась истерика. Да, едва ли после такого ты будешь бояться поцелуя в висок.       Доехали они молча и Ламберт, неся Лютика на руках в комнату, едва ли не наслаждался этим моментом. Тем, как прекрасно и легко он ощущался в его руках, как он тяжело дышал в его шею, каким расслабленным и не боящимся он был.       Ламберт… Ламберт был в восторге от этого.       От того, как прекрасно было ощущать доверие пусть такое эфемерное, и в каком-то смысле все равно вынужденное, от Лютика. Это было тепло и мягко, и Ламберту не хотелось давить на него психологически, выманивать из него согласие манипуляциями, хотелось… просто заботиться о нем.       Он медленно усадил его на кровать и проверил раны. Ткань не промокла, следовательно, кровотечение прекратилось. Лютик дрожал от холода, был бледным и, судя по его глазам, очень хотел спать.       Ламберт погладил его по колену, сидя перед ним на корточках, смотря в глаза, пытаясь насладиться этим моментом, запомнить.       — Ты больше не злишься? — сипло, будто сорвав голос, спросил Лютик. — И не будешь относиться ко мне как лошади?       Ламберт судорожно выдохнул и, чуть помедлив, поцеловал место рядом с перевязкой. Чуть ниже, к руке. Стянув с его руки кусок куртки, он спустился еще ниже, целуя его кожу, пытаясь запомнить то, как Лютик не вздрагивал, не отвращался этих касаний, что он позволял, возможно, был согласен.       Он поцеловал в сгиб локтя, и услышал, как Лютик тихо хихикнул от щекотки и касания бороды. Ламберт спустился ниже, поцеловав в пульс, в раскрытую расслабленную ладошку. Медленно перевернул ладонь, поцеловав каждую костяшку, а после ласково сжал его руку в своей.       — Я разозлился, потому что испугался за тебя. Конечно я не буду делать ничего… такого.       — И я не тупой?       Ламберт тяжело выдохнул и покачал головой. Лютик находился в очень странном состоянии, отходя от такой встряски, это было что-то похожее с алкогольным опьянением, и да, это все еще насилие. Все еще не добровольно, но ведь в этом смысл.       Ведь суть Ламберта — насилие, манипуляции и вранье.       Так что все нормально.       — Смотря какова причина, что ты пошел в лес.       — Я подумал, что ты умер. И испугался, что буду привязан к трупу.       Ламберт почти что горько усмехнулся, понимая, что Лютик вовсе не боялся его смерти, он боялся, что будет привязан к нему посмертно. Но не то чтобы Ламберту в самом деле обидно, он пока и не ждал от Лютика таких чувств. Он не ждал мгновенного результата, работы было еще много, и он обязательно постарается.       — Если я умру, то оно пропадет. Я же говорил, что это как договор, а для договора нужны двое. В случае смерти одного из нас он сам по себе распадется.       — И что, не боишься, что я тебя убью?       Ламберт едва не рассмеялся и медленно покачал головой, поглаживая костяшки на его руке.       — Пока что нет. Я не знаю, каким в итоге ты станешь, но сейчас — нет. А дальше… будь что будет.       Лютик кивнул и пожал плечами, шмыгнув носом, он глянул на него из-под челки.       — Спасибо, что позаботился обо мне. Ты мог это и проигнорировать.       — Не мог, — выдохнул Ламберт. — К сожалению, не мог.       Лютик вскинул бровь и устало зевнул. Ламберт выдохнул и, стащив с него куртку, начал медленно развязывать завязки на штанах, чтобы уложить того спать. Он пояснил:       — Лютик, да, я возможно… немного сложный человек, — Ламберт услышал, как Лютик презрительно фыркнул. Да, может, Ламберт подобрал не самое верное слово, но он не знал, как еще можно было назвать свои определенно странные пристрастия. Но, откровенно говоря, с Лютиком он делает то, что делает не только для того, чтобы получить удовольствие от насилия. Нет. Тут все по-другому, и его планы намного более долгосрочные, нежели обычное и тупое повторять изо дня в день одно и то же действие. — Но я знаю, что то, чем я нас связал — накладывает на меня определенную ответственность…       Он выдохнул и, стащив с него штаны, погладил по щиколотке, а после поцеловал в коленку. Чуть спустился ниже, расцеловывая кожу вокруг, прикусил легонько, и Лютик судорожно выдохнул. Ламберт поднял на него взгляд, прижавшись щекой к его ноге, сказав:       — Так что я буду заботиться о тебе так, как умею. Залечивать твои раны, защищать, покупать все, что ты захочешь. И буду любить тебя. Не так, как тебя любили все они до этого. Ты не знал этой любви и пока она тебя пугает, но это вопрос времени.       — Ты… ты сейчас врешь, — еле слышно прошептал Лютик. — Ты сам сказал, что не любишь меня. И тогда ты был честен. В тебе будто две личности.       Ламберт тяжело выдохнул, оглаживая по колену и вторую ногу.       — Потому что ты спрашивал про другую любовь. Про ту, о которой ты поешь. Но моя… о, детка, она особенная. Никто еще не желал тебя так сильно, как я. Я не просто хочу тебя. Это о большем. Ты поймешь. Скоро ты все поймешь.       — Пойму, и что потом?       Лютик вздрогнул, когда Ламберт поцеловал его во внутреннюю сторону бедра. Лютик сейчас очень плохо что-то осознавал или понимал. Касания стали просто касаниями, взгляды просто взглядами, все лишилось эмоций.       Остались голые ощущения тела, и они не были для него отталкивающими.       Ламберт стелился перед ним как ласковый зверь, в ушах Лютика гудело, так что он верил. Снова верил, хотел верить, хоть и знал, что пожалеет об этом. Возможно, через час, может — к утру.       И снова будет бояться. Будет бояться и ненавидеть.       Но сейчас губы Ламберта не вызывали отвращения, и Лютик даже не испытывал ужаса от происходящего.       Медленно подняв взгляд, Ламберт прошептал:       — И ты захочешь остаться со мной в аду.       Лютик медленно моргнул и закачал головой.       — Нет. Нет. Нет, — залепетал он. — Если когда-нибудь ты дашь мне выбор, я не останусь. Запомни это.       Ламберт улыбнулся и снова поцеловал. На этот раз поддев белье, во внутреннюю сторону бедра, там, где кожа была чувствительнее. Лютик вздрогнул, закрыв глаза.       — Это мы еще посмотрим, мой милый, мы еще посмотрим, — прошептал Ламберт, глубоко вдыхая его запах. Запах возбуждения. Он прикусил нижнюю губу, а после прошелся языком по коже, и Лютик вздрогнул, издав неясный звук, от которого у Ламберта мурашки по загривку прошлись.       Подняв на Лютика мутный взгляд, он облизнулся, а после подался еще дальше, буквально вклинившийся своим лицом ему меж ног. Лютик вздрогнул и зажмурился, когда Ламберт прошелся языком по ткани белья. Внизу стеснило давление, тяжесть, возбуждение привычно ощущалось немного тянущим чувством.       — Ламберт… — протянул Лютик почти жалостливо, не понимая, хотел он этого или нет.       Какая-то часть, видно, полная мазохизма, желала этого касания, будто в интересе замерла, но так же… то, что Лютик сейчас не чувствовал ужаса от всех этих эмоций, не значит, что он не помнит, кто такой Ламберт. Через что он заставил его пройти (и через что заставит пройти там, впереди). Он все это помнил и знал, но просто замер, глядя, как влажный язык вылизывал его через ткань белья.       — Ты так пахнешь прекрасно, когда возбужден. Такой… такой сладкий запах.       Лютик зажмурился, когда Ламберт обхватил губами головку через ткань белья, и Лютика пробрало на дрожь по всему телу. Он вздрогнул, попытался свести колени, но не более. Не пытался оттолкнуть, не ощущал страха и ужаса. Легкое чувство отвращения гуляло по загривку, может, легкая боязнь, но так же это все смешивалось с этим странным интересом.       Интерес к чему?       Ламберт хотел показать, что мог доставить удовольствие только ему, не думая о себе, но насколько правдиво это желание?       Лютика трясло, и он сам не знал, от ожидания или от страха, от ужаса или странного мазохистского желания.       Ламберт, ничего не спрашивая, тяжело дыша, медленно развязывал завязки на его белье и, приподняв за бедра, стащил его с него. Поднял на него мутный, сгорающий в желании взгляд и снова склонился, целуя низ живота, и все ниже и ниже.       Лютик задушенно спросил:       — И что, тебя совсем не смущает, что я в полуобморочном состоянии? Что ничего толком и не понимаю?       Ламберт поцеловал его во внутреннюю сторону бедра, в эту нежную-нежную кожу, где Лютик даже пах по-особому, совсем не так, как возле шеи или у плеч, или его волосы. Запах был таким приятным и сладким, что Ламберт, не удержавшись, лизнул.       — Я знаю, что ты устал, поэтому я не буду делать ничего, что изнурит тебя. Тебе будет хорошо и приятно. Тебе очень-очень понравится.       Лютик вздрогнул и зажмурился, когда Ламберт прикусил нежную кожу, а потом вжался носом во внутреннюю сторону бедра, в то место, которое проходило рядом с промежностью, и глубоко, не стесняясь, вдохнул его запах.       — Я просто хочу сделать тебе приятно, малышка. Хочу загладить свою вину. Я не сдержался, накричал на тебя, напугал…       Лютик хотел ответить, что это неправильно, это нечестно, это ничем не отличается от насилия, и это ничуть не похоже на то, что он пытается заслужить прощения.       Но он... не нашел сил сопротивляться. Не нашел даже сил, чтобы сказать это вслух. Ламберт снова был тем больным человеком, которому нет веры, который видит все искаженно, который живет в своем несуществующим мире.       — Тссс, — прошептал Ламберт. — Тебе будет хорошо.       Он поцеловал кожу под пупком, а потом сразу обхватил головку. Лютик издал неясный звук и будто бы напрягся всем телом — Ламберт ощутил как под его ладонью бедро стало твердым, напряженным, и он успокаивающе его погладил по нему, посасывая головку.       Ласкать Лютика таким образом было великолепно.       Ламберт соврет, если скажет, что все это время он не ощущал к нему желания, не чувствовал возбуждения. Видя, каким слабым, обессиленным, непонимающим он был — в груди все тяжелело, и эта тяжесть раскаленным свинцом стекала вниз. В паху каменело, и все становилось таким неважным. Лишь бы как можно скорее коснуться его, узнать его вкус.       вспомнить его вкус.       Ламберт редко прибегал к таким ласкам. Ни разу с парнями и иногда с девушками. Но Лютика хотелось даже так.       Хотелось показать ему, напомнить о том удовольствии, которое Ламберт мог подарить ему. Он умел быть ласковым и нежным, и рядом с Лютиком эти умения будто становились куда лучше и прекраснее. Более того — Ламберт сам ощущал от этого удовольствие.       Он медленно взял глубже. Он не мог сказать, что у Лютика был маленький размер, нет, достаточно длинный, хоть и не особо толстый, но Ламберту было так легко с ним, не болела челюсть и ничего не сводило — было легко и просто, будто бы у него был опыт.       Лютик всхлипнул и неожиданно сжал его голову меж своих бедер. Ламберт не знал, как трактовать этот жест в случае Лютика, но он однозначно завел его самого еще больше.       Он желал бы соскользнуть ниже, лизнуть нежную кожу и вылизывать его там, где едва ли его кто-то мог коснуться после Ламберта, заставить его ощущать совсем другие чувства, то, что никто бы ему не показал, а Ламберт бы смог, но он сдерживался, зная, что вот этим точно можно напугать Лютика полноценно.       Поэтому он делал то, что Лютик знал. Что для него делали другие.       Ламберт опустился ниже, задвигав головой, плотнее обхватывая губами и работая языком. Он видел краем глаза, как Лютик комкал простынь, слышал его тяжелое дыхание и чувствовал, как напряглись его бедра, которые Ламберт без стеснения лапал и мял. Такие мягкие и теплые, которые навевали воспоминания о той ночи. Той прекрасной ночи, которая лихорадкой гуляла по его коже еще долгие два года после.       Поэтому сейчас Ламберт, словно голодная псина, довольствовался малым. И даже этого ему хватало. Собственный член стоял почти болезненно, трясь о ткань белья и штанов, и хоть он и понимал, что придется снова сухо дрочить в кулак, но он был рад, что смог сделать это и не чувствовать от Лютика страха и отторжения.       Нет, безусловно, страх Лютика был сладким и манящим, желанным для него, для Ламберта, но ощущать спокойствие и даже почти покладистое, почти-что-согласие было еще лучше.       Ламберт различал в его тихих стонах то, что не слышал в тех криках, когда он брал его — сильно и глубоко. Что-то другое, и это другое было так прекрасно и хорошо для Ламберта.       Не надеясь на отдачу, он медленно убрал с трудом руку от его бедра и потянулся к руке Лютика, которой тот мял простынь, переплетая их пальцы, и Ламберт буквально простонал, когда Лютик схватился сам за его руку, сминая так сильно-сильно, а следом — застонал и сам Лютик от вибрации в чужой глотке. Откровенно и так сладко, что Ламберт уж стал думать, что прямо так и кончит.       Он гладил его свободной рукой по бедру, сжимал и мял, поднимаясь вверх, ненавязчиво оглаживая, не прибегая к другим ласкам. Просто проглаживания и касания.       Бедра Лютика мелко дрожали и, блять, это было лучше любых слов и стонов. Он ощущал, как близко Лютик был: от удовольствия, от Ламберта, от его, черт возьми, рта, и это было так хорошо.       Зажав голову Ламберта меж своих бедер, Лютик крепко-крепко сжал его руку в своей, и Ламберт едва снова не застонал, чувствуя в этом не то желание, которое было в ту ночь. Он чувствовал страсть, хоть он не знал, была ли она вызвана полубессознательным состоянием, слабостью или контрастом происходящего, но это было фантастически.       И еще лучше было услышать его почти крик, когда Ламберт взял еще глубже, почти коснувшись носом лобка. Лютик сильнее зажал его голову и впился рукой в его волосы, когда Ламберт стал рвано двигать головой. Рвотного рефлекса у него почти не было, так что это для него было довольно легко и явно того стоило.       То, как себя вел Лютик, какие звуки издавал. Да, едва ли понимая, что происходит, но получая от этого такое удовольствие — так, что Ламберт верил этому. Верил этим чувствам, будто бы нет, они вовсе не были частично искусственно вызваны.       Лютик кончил издав какой-то неясный звук, но Ламберт клянется, что это было самое прекрасное, что он вообще слышал под собой, от своих рук, губ или языка.       Сглотнув, он медленно отстранился, посмотрев на Лютика. Тот выглядел так, будто уже наполовину потерял сознание. Взгляд мутный и неясный, покрасневшие щеки на нездорово бледном лице выглядели почти пугающе, но еще — сексуально.       — Ты как? — спросил Ламберт, с трудом раздвинув ноги Лютика пошире, выпутываясь из плена его горячих мягких бедер.       Лютик не ответил. Он откинул голову назад, ударившись затылком о стену и тяжело, почти с надрывом выдохнул. Ламберт прислушался, заметив, что его сердце билось быстрее нужного.       Он выпрямился и, проверив, не пошла ли снова кровь, аккуратно уложил его под одеяло.       — Засыпай, я перевяжу тебя.       Это было самое не сексуальное завершение подобных ласк. Ламберт не ожидал благодарности или поцелуев, но наполовину потерявший сознание Лютик это было почти… оскорблением.       Нет, он знал, что тому и до этого было плохо, да и такая потеря крови… В любом случае, зато Лютик плохо соображал, не требовал уйти и давал ему ласкать себя, отзываясь почти искренне и по-настоящему.       Лютик тяжело выдохнул и буквально упал на подушку, прикрыв глаза. Ламберт коснулся его лба и невольно цыкнул, осознав, что у того и вовсе начался жар. Наверное, не следовало так его нагружать после такой встряски. Или это побочное от зелья?       Выдохнув, он накинул на него одеяло до бедер и принялся развязывать свою порванную рубашку чтобы заменить ее на более презентабельные и предназначенные для таких целей ткани.       Сняв повязку с плеча, Ламберт вздрогнул, когда Лютик резко схватил его за запястье. Он вздернул бровь, посмотрев ему в глаза.       Лютик смотрел из-под полуприкрытых век так, что его глаз почти не было видно.       Тяжело дыша, он спросил:       — Ты не больной, который ловит кайф с насилия и не понимает, что происходит. Тогда зачем ты это делаешь?       Ламберт криво усмехнулся, сказав:       — Я больной, который ловит кайф с насилия. Но в кое-чем ты прав. Я отлично понимаю, что делаю. А теперь спи, тебе нужно восполнить силы, — он склонился, целуя в лоб, наслаждаясь тем, что не ощущал отторжения Лютика в этот момент.       Это было почти волшебно.