Больно касаться тебя

      Проснулся Лютик от странного ощущения по всему телу. Лицо горело, тело трясло, как в ознобе. В ушах гудело, но… он лежал на чем-то мягком, укрытый чем-то тяжёлым, будто на него положили два одеяла. Свернувшись в неясный комок, он вздрогнул, когда что-то холодное коснулось его лба.       С трудом открыв глаза, он шмыгнул носом, а потом еще раз и еще, и понял, что у него... насморк! Горло немного дерло, но, вроде, не критично.       — Ну хоть проснулся. Ну что, умный ты наш, решил идти по пути «отрежу уши назло лицу»? Ты как только поймешь, что, — Ламберт прервался, и снова что-то холодное аккуратно коснулось его лица. Тот продолжил: — Что всеми этими выкрутасами себе хуже делаешь, а не мне, тебе сразу легче станет.       Лютик слышал все не очень хорошо, было жарко, почти болезненно жарко, но вместе с тем бил озноб от холода. Он смутно соображал, тело было тяжелым, и голова, казалось, была налита расплавленным свинцом.       Воспоминания грохнулись резко и быстро. И как он его выпорол за пять копеек, как потом обвинил в истерике, как Лютик потом ютился на улице и как ужасно болели ноги и ягодицы, стоило ему лишь перевернуться на спину. Да и сейчас он лежал в скрюченной позе эмбриона, заложенный одеялами.       — Эй-эй, ты меня слышишь?       Ламберт снова смочил аккуратно его лицо, а потом потянул за подбородок к себе.       Лютик шире раскрыл слезящиеся, покрасневшие глаза, встретился взглядом с глазами Ламберта и, зажмурившись, резко отвернулся, зарываясь лицом в покрывало. Только лицо Ламберта заставляло сердце неприятно сокращаться, почти болезненно. Он не хотел, блять, его видеть, и чувствовать его вшивую заботу тоже не хотел. Да и не забота это, блять, нет, не она — простое поддержание вещи в нормальном состоянии, чтобы пользоваться было легче. Ведь интерес с вялой игрушкой всяко утрачивается.       — Эй, Лютик, ты что, в самом деле обиделся?       Лютик хотел завыть — от досады, от тупости Ламберта, от ситуации. А может не от тупости, а от его остоебавших манипуляций, из-за которых Лютик уже понятия не имел, кто такой Ламберт на самом деле и какие у него мотивы.       — Да дьявол, Лютик, не время. Тебе нужно выпить лекарство, раз проснулся. И поесть. Жена корчмаря обещала тебе бульон сварить, и отвар там какой-то из народной медицины вашей. Ну, Лютик, посмотри ты на меня.       — Отстань!       Лютик думал, что крикнул, но голос вышел хриплым, а горло так сильно заболело, что у Лютика аж глаза заслезились. Он попытался откашляться, но то лишь сильнее заболело, будто бы кто-то засунул ему в глотку нож, натыканный кучами игл, и сейчас он старательно расцарапывал ему глотку.       — Я не буду тебя трогать. Просто дай мне дать тебе лекарство и еду.       Лютик сильнее спрятался под одеялами и зажался так сильно, что Ламберту показалось, что он его даже со своей силой не сможет разогнуть.       — Дьявол, Лютик, ты понимаешь, что у тебя, возможно, ангина?! На улице ночью холодно было, дождь моросил, у тебя жар и ты говорить не можешь! Оно само не пройдет! Ты своей упертостью только хуже сделаешь!       Лютик только шмыгнул носом. Он не понимал, от чего слезились глаза: от боли в горле или от того, что Ламберт даже сейчас так старательно перекатывал бочку на Лютика, что он вчера был виноват, что сейчас будет виноват. Во всем виноват Лютик, о чем Ламберта не спроси. Война начнется, так у Ламберта снова Лютик будет виноват!       Внезапно, тот, будто прочитав мысли, тяжело выдохнул. Он присел рядом, погладил по голове, заговорил так тихо, что почти шепотом:       — Я понимаю, что это моя вина. Я… пьяный был. Очень пьяный. Мне в таком состоянии сложно себя контролировать, и я ж понимал, что тебе иногда даже нравится… Но палку перегнул. Да и вообще не должен был начинать все это в таком состоянии. Я даже не разозлился из-за тех денег… не знаю, что со мной произошло. В смысле, нет, знаю… Мне в принципе приходится каждый раз терпеть, когда я рядом с тобой… Мне тебя всегда обнять хочется, поцеловать, хоть и знаю, что я на это сейчас права не имею… И вот, вчера перепил, все терпение треснуло. Я знаю, это не оправдает меня, я виноват, но… Сейчас-то я не прошу со мной разговаривать или вообще что-то со мной делать. Просто перевернись на спину, поешь и выпей лекарства. И все. Прости меня, если сможешь.       Речи Ламберта не внушали доверия с разумной стороны, но все эти его уловочки, и его интонация, и просьбы, и то, как он едва уловимо касался его волос — в Лютике это что-то поддевало, и он велся на это. Снова и снова.       — Пожалуйста, Лютик. Я сейчас схожу за бульоном, а потом ты выпьешь лекарство и поешь, хорошо?       Лютик не ответил, однако Ламберт встал с кровати и вышел. Лютик и сам ощущал легкий голод, кроме того, жар был болезненный, и находиться в таком состоянии было невозможно. Упрямиться и не пить лекарство в самом деле было бы глупо. Он шмыгнул носом, утерев мокрые красные глаза, которые будто бы немного болели от какого-то раздражения.       Он уставился в стену, сжираемый сомнениями. Неужели алкогольное опьянение достаточная причина для этого? Неужели он в самом деле не хотел? Не планировал?       Лютик не знал.       Когда вернулся Ламберт, комнату тут же наполнил запах куриного бульона — жирного и наваристого.       Рядом, на тумбе, раздался тихий стук, а потом Ламберт снова сказал:       — Давай, я помогу тебе.       Лютик сопротивляться не стал, однако, едва ягодиц коснулись ткани простыни, как он болезненно застонал и перевернулся на бок.       — Блять… Неужели прям так? Дашь мне посмотреть? Я только посмотрю, хорошо?       Лютика доводила до исступления эта тупая игра контрастов в нем. То он насильно его укладывает и пиздит ремнем до посинения, то спрашивает разрешения на то, чтобы только посмотреть. Блять, Ламберта хотелось ударить за все это, а потом — обнять. Наверное, на это он и работал.       Несмотря на все смятения, Лютик кивнул, шмыгнув носом и поджав губы. Ламберт сказал:       — Прости меня, я, в самом деле, даже не понимал, что творю. Я вчера даже не допер, почему ты так отреагировал! А утром… утром вспомнил и ужаснулся.       Ламберт тяжело выдохнул, но его тяжелым выдохам, а тем более извинениям, верилось едва. Впрочем, что-то Лютику подсказывало, что стоит тому попиздеть еще минут пять, и вериться будет все лучше и лучше. Самое страшное в этом было то, что Лютик не знал, как избежать ее. Веры.       Ламберт аккуратно стащил с него аж два одеяла, а затем медленно развязал завязки, все стараясь заглянуть Лютику в лицо, но тот старательно его прятал в оставшемся куске покрывала.       Ламберт покачал головой и медленно и осторожно подцепил каемку штанов и белья, спуская его вниз. Он снял их ровно до половины ягодиц и присвистнул.       — Да, я явно перестарался вчера…       — Что там? — сипло, едва не морщась от боли в горле, спросил Лютик, хрипя.       Ламберт состроил неясную мину и снова надел на него штаны.       — Там… синяки. Сильные. Очень. Давай так, бульон пока поостынет немного, а я смажу все это мазями, ладно? Они обезболивают и восстанавливают кровеносные сосуды.       На этот раз Лютик кивнул быстро и не думая. Тут он уже был согласен на все, лишь бы заиметь возможность переворачиваться на спину. Лежать на одном боку было неприятно, начинало затекать плечо и бедро.       Сделал все Ламберт быстро. Не лапал, не гладил. Просто смазал кожу на ягодицах и укрыл одеялом, сказав подождать минутку, пока впитается, а после можно будет переворачиваться, чувствительность достаточно упадет, чтобы сделать это без неудобств.       Лютик в ответ шмыгнул носом. От запаха бульона в животе заурчало. Через минуту Ламберт коснулся его лица ладонью и, тяжело выдохнув, снова принялся промокать холодной тряпицей, что, на самом деле, немного облегчало общее состояние. Из-за горящего лица Лютику было крайне некомфортно даже просто лежать, и уж тем более прятать его в одеяле, желая создать эфемерную преграду между собой и Ламбертом.       В конце Ламберт тяжело вдохнул и помог тому перевернуться на спину, а после... просто стал кормить с ложечки. В принципе, по-другому бы вышло едва. У Лютика так сильно дрожали руки, что он не донес бы до губ ложку не расплескав. И все Ламберт делал без лишних движений, не пытался как-то там коснуться и не лез с поцелуями.       А после дал лекарство и сказал, что может поспать, если хочется. Лютик сразу же отвернулся от него и попытался подремать. Весь день их взаимодействие сводилось только к тому, что Ламберт приносил ему лекарства и еду, а в остальное время и вовсе терялся из виду. Прощения он больше не просил, не оправдывался.       Жар не сходил несмотря на все лекарства, а после перешел в озноб. Несмотря на температуру, под одеялами его трясло от холода, и он все еще не мог в своей руке даже стакан удержать, так что до первой половины его поил Ламберт, а дальше Лютик уже мог сам.       Только под вечер Ламберт, снова поивший его лекарством, спросил:       — С какой целью ты пошел спать на улицу? Что ты хотел этим доказать? Я знаю, что я перегнул палку, напугал тебя… унизил, наверное, даже, но зачем надо было идти на улицу и мерзнуть? Кому ты что этим доказал?       Лютик уставился на него загнанным зверем, сильнее кутаясь в одеяло. Ламберт поил его снадобьем от какой-то знахарки, так что горлу значительно было лучше, хотя и говорить Лютик мог только шепотом, но хоть не болело.       — Действительно, почему я хотел дистанцироваться от насильника? Почему я напугался после того, как меня избили? Почему я не захотел находиться с тобой в одной комнате, после того, как ты снова выставил меня виноватым? Ламберт, я ушел не чтобы тебе что-то доказать, я ушел, потому что мне было страшно рядом с тобой, мне было больно и противно. А еще, сюрприз, я полночи рыдал, а ты сказал, чтобы я не скулил тебе под ухо.       Ламберт поджал губы и опустил взгляд, поведя плечом. Будто бы сам себя, наконец, ощутил виноватым. На удивление он даже сказал:       — Да… Наверное, в этом виноват тоже я.       — Виноват. И прощать за это тебя не собираюсь. Как и верить твоим словам.       Ламберт молчал. Смотрел на остатки неясной целебный жижи в стакане, и молчал. С тяжелым вдохом, отставив его, посмотрев в глаза, он сказал:       — Я знаю, что зачастую веду себя как животное. Знаю и понимаю. И ничего не могу с собой поделать. Потому что я хочу тебя, Лютик, очень хочу. И я… я думал, что сразу же затащу тебя в постель, а вышло… Вышло так, что мне к каждому своему поступку приходится искать предлоги. И иногда… я срываюсь. Как тогда сорвался после того, как напоил тебя. Как вчера сорвался… Я вижу тебя и не знаю, как подступиться, и меня это наизнанку выворачивает, потому что я хочу тебя, очень, блять, хочу, и я не знаю, что делать с этим желанием…       — Отпустить меня. Не будешь видеть и сразу легче станет.       Ламберт поджал губы и покачал головой. Чувство, витавшее между ними, было неясным напряжением, которое давило на виски и пазухи. Хотя, возможно, у Лютика обычная головная боль из-за болезни, ничего нового.       — Не могу. И не смогу. Никогда уже не смогу.       — Да что ты так в меня впился? Что ты вообще от меня хочешь? Если тебе нужен только секс, то… трахай, только голову не еби. Лучше терпеть член у себя в заднице через вечер, чем… чем вот так. Из двух зол меньшее…       — Нет, — перебил его Ламберт. — Мне не нужен только секс.       — А чего ты хочешь? Любви, ласки? Не будет этого. Никогда. Не после всех этих ужасов. Если бы ты в тот вечер не повел себя как идиот, и не навесил бы на нас эту дрянь… Я бы… я бы спокойно относился к твоим ухаживаниям. Не сразу бы тебе доверился, не спорю, но все было бы куда лучше, чем сейчас. Но нет, ты же конченный и больной, и можешь только так. А так… так ничего не будет, Ламберт.       — То есть ты согласен, чтобы я обращался с тобой как с обычной проституткой? Трахал, платил за это, а дальше ты сам? Лютик, я-то могу согласиться, но уж не знаю, насколько тебе это будет выгодно. Кто с тобой будет носиться в такие моменты?       Лютик не отвечал. Он досадливо поджал губы, опустил взгляд вниз, а затем — и голову, так, что челка закрыла глаза. Молчание было напряженным, и Ламберт буквально мог ощутить витающее в воздухе отторжение, досаду и тоску.       — Лютик?..       — Я не хочу с тобой разговаривать больше, Ламберт. Делай что хочешь. Ты все равно найдешь сотню оправданий.       Он перевернулся на бок и укрылся почти по макушку одеялом. Какая разница, что выберет Лютик, исход будет один. Такой, какой захочет сам Ламберт. По вине Ламберта Лютик находился в таком состоянии, был избит или раненым — это всегда было по вине Ламберта, а теперь, видите ли, устранение последствий какая-то супер-услуга, которую Ламберт, видимо, возводил в ранг милостыни и чего не каждый смертный будет достоит.       Ламберт раздраженно выдохнул.       — Черт тебя разбери, Лютик, я уже сам не понимаю, что мне надо делать с тобой. Я и так пытаюсь сделать все максимально комфортно, а ты… то на призрака напорешься, то установленную дистанцию нарушишь, то на сеновал пойдешь!       Лютик спрятался под одеялом полностью с головой, жмурясь и поджимая голову. Сердце ломило от обиды. Снова. Снова у Ламберта виноват Лютик. Ламберт будто бы специально упускал из вида ту ситуацию, в какой он оказался. Как ему было тяжело и противно во всем этом. Все это Ламберт игнорировал, и во всем обвинял Лютика, будто бы это он что-то не так делал, в то время как Ламберт сделал из него пленника, постоянно дурачил и обводил вокруг пальца.       Все это выглядело так, будто бы Ламберт уже убедил себя, что у них отношения, в которых Лютику почему-то не очень нравится, но на самом деле Ламберта он любит, а вредничает по собственной тупости.       — Лютик, я понимаю твое положение, понимаю, что…       — Я понимаю, что хочу сдохнуть. Все.       Это заставило Ламберта замолчать. Он не стал приводить сто аргументов в сторону того, что Лютик сам виноват, и его положение сугубо последствие всех этих его неправильных выборов.       Ламберт отчего-то сидел так долго. Просто молчал и сидел. А потом сказал:       — Тебя все еще бьет озноб, даже под двумя одеялами.       Лютик не ответил.       — Я лягу с тобой, чтобы согреть. Раз уж тебе все равно теперь, что я буду с тобой делать…       Лютик не ответил.       Ламберт выдохнул. Встал, разделся, затушил свечи, а после, приподняв одеяла, подлез ближе. Обнял за живот, прижал к себе, а потом… стал легонько поглаживать и просить прощения. Говорить, что был не прав, что много не понимает, что пытается, и снова — прости-прости-прости.       Лютик пытался отстраниться, оттолкнуть, но Ламберт прижимал к себе сильнее. Лютика пожирало отчаяние, именно в момент, когда Ламберт выдохнул ему в спину это горячее «прости», Лютик понял, что делит эти несчастные метры свободы с больным на голову человеком.       В один момент он перестал сопротивляться, а потом свернулся в максимально закрытую позу и, всхлипнув, уткнулся лицом в подушку. Он понимал, что избиения и все эти наказания никуда не денутся. Просто после них Ламберт снова будет просить прощения, раскаиваться и обнимать, а Лютик будет на это вестись. И все это будет в замкнутом круге до тех пор, пока Лютик не смирится, и тогда Ламберт будет просто днями его насиловать. Вот и все. Надеяться на лучший исход не приходится.       Проснулся утром Лютик, Слава Богу, один, да и в целом Ламберт вел себя так, будто вчера ничего не было. Он почти не появлялся, а если и приходил, то только чтобы принести лекарство и еду. Благодаря всем этим колдовским штукам Лютик быстро выздоравливал, хотя и горло пока не мог напрягать, но хоть озноб и жар почти пропали, и в целом Лютик стал чувствовать себя лучше.       Так прошли сутки. Ламберт ночевать в тот день так и не пришёл. Утром привычно притащил еды и лекарство. В тот же вечер Ламберт принес ему вместе с чаем белый хлеб с вареньем. Лютик любил сладкое, а в таком состояние глюкозы ему тем более не хватало, но он отказался и сказал, что подачки принимать его не намерен.       Ламберт хмыкнул и сказал, ставя поднос к нему на колени:       — Это не подачки, Лютик, это обычная доза сахара. Мне посоветовала это прикупить тебе жена трактирщика, всего-то. Ешь, я вовсе не пытаюсь тебя задобрить. Да мне и нечем.       Лютик шмыгнул носом, смотря на варенье и свежий хлеб. Все-таки, он сдался, и Ламберт улыбнулся, отходя, а затем у него заурчал желудок. При чем там громко, что Ламберт аж засмущался этого звука.       — А… а почему ты ничего не поел? — вопрос вырвался первее, чем он смог его осмыслить. Он не собирался о нем заботиться, черт возьми, он не должен был это делать, но… Лютик ел очень хорошо эти три дня. Ламберт носил ему супы и мясо, отвары, чаи, настойки, даже салаты, что в местных заведениях стоили денег. И это не упоминая про варенье с хлебом.       — Неважно, ешь.       Лютик моргнул и, когда Ламберт хотел уже уходить, он спросил:       — Стой… а где ты ночевал эту ночь? И… почему сейчас голодный? Ты покупаешь дорогую еду для меня, и лекарства…       — Лютик, просто ешь и отдыхай. Нам, возможно, придется следующую остановку делать в лесу… Так что тебе лучше полностью окрепнуть. У меня есть неплохая выделка из шкуры и меха, но все равно… Так что ешь.       — Стой, Ламберт, я…       Ламберт ушел.       Лютик быстро заморгал и, аккуратно отставив поднос с едой, подошел к сумкам Ламберта, там, где лежали деньги. Почти с ужасом Лютик обнаружил, что там оставалось мало, очень мало.       Он пораженно выдохнул, аккуратно закрывая сумку обратно и вернувшись к кровати. Выходит, что... Ламберт тратил все деньги на лекарства и еду, в то время как сам почти не ел, спал вчера и, видимо, будет спать сегодня хрен разбери где, а на задания пойти не мог, видимо, из-за боязни оставить его одного надолго…       Лютик так сильно хотел спихнуть это на желание понравиться, но он ведь… ничего не говорил. Ни про то, что голодал, ни про то, что и спать ему негде. И остановку в лесу они, по видимому, и сделают из-за нехватки денег. Лютику аж неловко как-то стало на миг, но не от того, что Ламберт на него тратился (сам виноват, черт, не стоило вести себя так), а то, что он… делал это искренне. Он не собирался это возводить в какой-то ранг мега-доброты и того, какой он весь из себя хороший.       Просто так.       Лютику стало как-то грустно и одновременно не по себе от того, что он не должен был испытывать такое чувство. Ведь он жертва, а Ламберт — насильник. Он не должен его жалеть, но… блять, он делал это.       Он шмыгнул носом и, накинув сверху дублет, чтоб не замерзнуть, вышел в коридор, прикрыв дверь. Ламберт был на первом, с кем-то разговаривал — вроде, отказывался от заказа, или что-то вроде того, и Лютик окликнул его — с трудом, правда, потому что горло болело, если чересчур его напрягать. Однако, Ламберт услышал, вскинул голову и, кажется, даже ничего не сказав своему собеседнику, быстро поднялся.       — Тут прохладно, Лютик, тебе нельзя… Еще и босый!       Лютик замялся и кивнул в сторону двери.       — Что-то случилось?       Лютик кивнул, и Ламберт, казалось, переполошился еще сильнее. Едва зайдя в комнату, Ламберт закрыл за ним дверь и буквально подхватил Лютика на руки, усадив на кровати, и укрыл его ноги покрывалом, нахмурившись, и снова повторил, что ему нельзя пока что даже из кровати вылазить. Не то чтобы Лютик особо сильно хотел из нее вылезать, потому что едва он вставал — начинала кружиться голова.       Немного смутившись, чувствуя себя не то отвратительно, не то ощущая даже странное тепло, он сказал:       — Оставайся сегодня в кровати. Со мной. И поешь. Я не голоден, а у тебя в животе урчит.       Ламберт широко раскрыл глаза, дернулся так, будто испугался. Кажется, полминуты они просто молчали, и Лютик вскинул брови, не понимая, что сказал не так.       — Я не люблю сладкое, Лютик, ешь, — покачав головой, заверил его Ламберт, поправляя на нем покрывало, чтоб просто занять руки.       — Поешь, — продолжал настаивать Лютик. — Я видел, что у тебя не осталось денег почти. И что ты хочешь, ночь голодным спать непонятно где? А там… задание бы все-таки взял. Со мной ничего не случится, и не убегу я. Или хочешь с тобой пойду.       Ламберт тяжело выдохнул, покачав головой.       — Нет, там ветренно, а ты и говоришь кое-как…       — Поешь.       Лютик нахмурился и потянулся к подносу. Отломил хлеба, намазал на него варенье, а после силой запихнул Ламберту в рот, едва не запачкав. Ламберт ел с таким лицом, будто Лютик ему битое стекло в рот запихнул. Возможно, он в самом деле не любил сладкое, но это все, что мог предложить ему Лютик. У самого не было никаких запасов еды.       — Надо… правильно деньги рассчитывать, — сказал Лютик, отламывая кусок от хлеба и снова запихивая ему в рот.       — Тебе нужны были лекарства и еда. Я не мог экономить. На тебе, по крайней мере…       Лютик тяжело выдохнул и повел плечом. Чего от него хотел Ламберт он не знал. И, что самое неприятное, Лютик не знал, чего и сам от него хотел.       — Ложись спать, — на выдохе, пожав плечами, — сказал Лютик.       — Рядом с тобой?       — Позавчера тебя это не смутило.       — Мне нужно было тебя согреть… Ночью, когда тебя перестало трясти, я ушел.       Лютик сдержал удивленный взгляд и просто кивнул, оставляя поднос. Снял дублет, откинув его неаккуратно на стул, и лег к стене, демонстрируя, что Ламберт может сам выбрать, где ему спать, настаивать он не собирался.       Ламберт лишь шмыгнул носом и медленно встал, задув свечи. Потоптался на месте, будто бы не решался, а затем зашуршал одеждой. Кровать рядом прогнулась, приподнялось одеяло, а потом Лютик ощутил почти знакомое тепло. Он улегся сзади, обнимая крепче и сильнее.       Лютик поерзал и перевернулся на другой бок, к Ламберту лицом. Иной раз, вблизи, он напоминал зверя, а в другой — совершенно не опасного человека, который не имеет ни единого злого намерения.       Лютик посмотрел ему в глаза, чей цвет и очертания едва различались в ночной тьме комнаты, опустил взгляд ниже — на полные губы, щетину, мужественный подбородок, широкие плечи и сильную грудь. Как мужчина Ламберт был хорош, и, может, он бы в самом деле мог бы стать ему хорошим любовником, или даже кем-то больше… но ведь не сейчас. И не после. И уже никогда.       Когда-то там, в прошлом, в веренице возможных событий, все могло быть по другому, но Ламберт выбрал этот путь, и Лютик сам был не уверен, что Ламберт был рад выбору.       Внезапно его подбородка коснулись грубоватые пальцы и вздернули вверх. Лютик послушался и посмотрел ему в глаза — доверчиво и открыто. Почему-то ночью Ламберт переставал казаться грубым монстром. Наверное от того, что во тьме скрывались все эти звериные повадки, и бешеные мотивы, и нечеловеческие действия. Потому что во тьме он различал его человеческие черты, и даже движения его становились мягче и аккуратнее, немного нерешительные, но все равно уверенные. Та уверенность, что бывает у мужчин, которые привыкли добиваться своего даже через череду падений, ударов, вздохов и боли.       Лютик вздрогнул, когда его губы накрыли губы Ламберта — немного суховатые, но мягкие и теплые. С рваным выдохом, он приоткрыл свои собственные, давая целовать себя глубже, интимнее. Так, как до этого целовал его Ламберт только под различными предлогами и почти насильно.       Ламберт рвано выдохнул и, чуть склонив голову вправо, провел языком по нижней губе, а затем, толкнувшись им глубже, чуть подался вперед, наваливаясь всем телом, оперевшись на руку по правую сторону от Лютика.       Лютик вздрогнул, но не отталкивал. От Ламберта веяло теплом, силой и уверенностью в каждом своем действии. Ладони Лютика коснулись сильной груди, прошлись вверх, к плечам и шее. Ламберт целовал его, хоть и глубоко, но продолжая быть нежным так, как умел.       Медленно отстранившись, Ламберт потерся своим носом о его, так нежно и ласково, будто бы просил на что-то разрешения, свободной рукой он погладил его по боку, а после снова убрал, будто не решался. У Лютика немного сбилось дыхание, и он ощущал, как мелко дрожало тело будто изнутри.       Словил рваный выдох Ламберта губами, и тот снова обхватил нижнюю губу, посасывая.       Под ладонью Лютик ощущал, что сердце у Ламберта билось сильнее обычного. Целовал он его ласково и нежно, даже щетина кололась приятно. Дыхание у того было сбитым и тяжелым, будто бы он задыхался от долгой беготни.       Вновь отстранившись, Ламберт прижался носом к его виску, шумно вдыхая, а после потерся о щеку своей. Откуда-то же в нем была ласка, обращенная к нему. Откуда-то же это все в нем было. Что-то же он чувствовал к нему, просто мотивация поступков не была понятной.       Лютик неуверенно прикусил кожу на щетинистом подбородке, буквально ощутив, как Ламберт вздрогнул и замер, напрягся так, что Лютик ощущал это своим телом.       Неуверенно он соскользнул губами ниже, поцеловал в кадык, а после — в шею, обхватывая кожу губами и посасывая. На вкус она была чуть солоноватой, но Лютику… нравился естественный вкус его кожи. Он не отталкивал, даже казался ему приятным. В ответ Ламберт лизнул за ухом, а после обхватил губами раковину уха, спускаясь ниже, к мочке, покусывая и вылизывая.       — Черт, Лютик, ну вот… вот зачем?       Голос Ламберта был хриплым и низким, и Лютик не сразу понял, о чем он. Отстранившись от его шеи, он ощутил, как Ламберт прижался к нему сильнее, а затем — и вставший член.       — Все равно на холоде придется яйца морозить, — усмехнулся Ламберт и, оперевшись на руки, хотел вставать, но Лютик в ответ обнял его за спину, притягивая к себе обратно. Увидел краем глаза, как удивленно тот на него посмотрел. — Лютик?       — Только я сам ничего делать не буду. И не смей совать свой член в меня, понял?       Ламберт напряженно кивнул, а после снова поцеловал. Его губы в этот раз накрыли чересчур резко, а поцелуй вышел немного рваным, будто в спешке. Ламберт поерзал и дрожащей рукой развязал завязки на штанах Лютика, спуская их вниз.       Рвано выдохнул, он почти со стоном устроился меж горячих бедер. Ему нравились ноги Лютика, а особенно — бедра. Какими мягкими и горячими они были, и какая нежная кожа была на внутренней стороне бедра. Ламберт огладил ее ладонью, и Лютик вздрогнул, громко выдохнув.       Член у Лютика тоже был аккуратный, не очень толстый, но длиннее среднего, без всяких изгибов. Он обхватил его ладонью, плавно двигаясь рукой вверх и вниз, и Лютик шумно выдохнул, так, что этот выдох был почти похож на стон. Ламберт двигал рукой медленно и аккуратно, постепенно наращивая темп, следя за реакцией Лютика, почти забывая о себе.       Зацепив зубами край сорочки, он чуть задрал ее, и обхватил губами сосок, и Лютик, застонав сквозь зубы, резко зажал его меж своих бедер. Ламберт посасывал и изредка слегка кусал, легонько оттягивая так, чтобы не вызвать дискомфорта.       Член в его руке дернулся, когда он отстранился от одного, и обхватил другой сосок, протиснув руку, на которую опирался, под поясницу, прижимая к себе плотнее.       — Ламберт, я… ох, — он зарылся пальцами в его волосы, притягивая к своей груди теснее. Он хотел напомнить ему, что не собирался касаться его, но, черт, он не хотел, чтоб он убирал от него руку, и Лютик думал, что Ламберт просто подрочит и кончит на него, но Ламберт, видимо, решил взять все.       Поэтому, всхлипнув сквозь стон, Лютик опустился одной рукой вниз, и, ослабив завязки, запустил руку в его белье, обхватывая его член, который тут же дернулся. Припустив белье, он начал двигать рукой в такт движениям Ламберта, откинув голову, и продолжая прижимать его к себе.       Внезапно, рыкнув, Ламберт отстранился и, уткнувшись носом в его шею, прошептал:       — Блять, хочу отлизать тебе.       Лютик ответил не сразу. Это не больно и было достаточно… приятно. Он закусил губу, чуть замедлив движения рукой, и прошептал:       — Л... ладно.       Ламберт выдохнул почти облегченно. будто бы ждал его разрешения в напряжении. Поцеловал в шею, ключицы, грудь и над пупком линию пресса, он перевернул того на живот, почти ту же зарываясь лицом меж ягодиц. Лютик сдавленно простонал только от ощущения того, как кололась щетина, и зарылся лицом в подушку, обняв ее руками.       Влажный язык прошелся меж ягодиц, и, вместе с тем, как Ламберт принялся его вылизывать, он, чуть повыше вздёрнув его бедра, обхватил член рукой, снова ритмично ей двигая. Бедра у Лютика почти тут же задрожали, и он закусил подушку, чтобы громко не стонать, чувствуя, что близок к оргазму. Языком Ламберт владел ничуть не хуже, чем, наверное, мечом.       Кончил Лютик сдавленно простонав и толкаясь бедрами навстречу языку, будто стараясь впечататься ягодицами в чужое лицо.       Ламберт, напоследок лизнув меж ягодиц, отстранился.       — Подожди секунду, не меняй позу.       Лютик только шумно выдохнул, оставаясь прижатым грудью к покрывалу, с вздернутой кверху задницей. Ламберт позади дышал тяжело и сбито, а потом на ягодицы и поясницу что-то закапало. Ну как, «что-то». Вполне понятно, что именно. Кончил Ламберт с неясным звуком, будто бы стон сквозь зубы.       — Ох, блять. Охуенно. Всегда бы так… — прохрипел Ламберт. — Секунду подожди, я принесу тряпицу.       Лютик кивнул, все еще не опускаясь бедрами и животом на кровать, чтобы не запачкать спермой, оставшейся на собственном животе, постель. Ламберт, вернувшись, аккуратно вытер его живот, а после — ягодицы, делая это почти что аккуратно и бережно.       Лютику дышалось тяжело, в голове было как-то неясно и она немного кружилась. Была одышка, будто он километр пробежал, а не кончил.       Ламберт, обтерев себя, вернулся в кровать, затянув завязки на белье. Он погладил Лютика по волосам и, помогая перевернуться, коснулся губами его лба.       — Блять, температура, кажется, поднялась…       Лютик не ответил. Только тяжело выдохнул и упал лбом в его плечо, позволяя Ламберту укрыть их и покрепче обнять, прижимая к себе. Ему даже не хотелось рыдать, и не было чувства, что им воспользовались… Он просто что-то еще не понял…       В любом случае, сейчас он просто удобнее устроился рядом с Ламбертом и… ему было вполне комфортно.