Больно касаться тебя

      На улице все еще было холодновато для ночевок в лесу, но Ламберт пообещал, что в следующий же деревне найдет несколько заказов, и сразу же за них возьмется, так что это всего одна ночь. Лютику уже все это было безразлично. Около недели он провел в кровати, понятия не имея, каким образом Ламберт собирал последние гроши на это. Он знал о каком-то задании и о том, что тот что-то продал из своего арсенала. Не то зелье, не то редкий трофей для алхимии, который хотел для чего-то приберечь.       Эта неделя… Лютик не мог сказать, что ему было в самом деле очень тяжело, но у них был определенно неприятный диалог. После той ночи, Ламберт, гладя его по волосам, вел бесконечный монолог о своем к нему желании, что это съедает его, как тяжело ему себя контролировать. Так или иначе, он сказал, что им обоим будет легче, если Лютик позволит ему сблизиться с ним. Добровольно и сам.       И, тяжело выдохнув, он закончил свою мысль тем, что, так или иначе, эта близость будет происходить. Вопрос лишь в том, насколько травматично это будет восприниматься Лютиком.       Так что он хотя бы пытался.       Всю ту неделю они спали в одной кровати, Ламберт целовал его, обнимал, зачастую залезал рукой в белье, и Лютик не оказывал никакого сопротивления.       Ламберт был с ним нежен, ласков и даже не настаивал, хотя Лютик и не отказывал. То ли из-за смирения, то ли из-за болезни, то ли из-за страха. Все чувства давно в нем перемешались в одно.       В то самое чувство, что он испытывал к Ламберту. А как его назвать и чем оно было для Лютика оставалось загадкой.       Небо было темным, звезд не было. По земле стелился туман, холод жадно вылизывал кожу, стоило лишь вылезти носом из-под выделки. Рядом спал Ламберт, обняв его и прижав к себе, что скорее было необходимым действием для того, чтобы согреть Лютика, нежели проявлением близости. Ламберт в самом деле имел температуру тела выше, чем у обычного человека, что для Лютика стало открытием, он был уверен, что из-за их бледности и долгожития, приток крови должен быть многим медленнее, а следовательно температура ниже. Лютик сделал вывод о том, что она поднималась естественным образом в подобные моменты, чтобы тело не продрогло. А может и нет, оно совсем не так — Лютик не знал.       Он только был уверен, что рядом с Ламбертом было куда теплее, особенно в ночи подобные недавним — в ознобе — или в такие вот, когда даже от травы несло холодом.       Но Лютику все равно не спалось. Несмотря на тепло выделки и на размеренное дыхание Ламберта, едва угадывающееся, и на жар его кожи — сна не было. Может Лютик отвык от ночей на природе, может, это из-за толком не прошедшей болезни…       Он поерзал, попытался вылезти из медвежьих объятий, как Ламберт, поморщившись, открыл глаза.       — Холодно?       — Нет. Просто не спится. И я отлежал себе бок.       С этими словами Лютик повернулся на другой бок, к Ламберту спиной. Тот тяжело выдохнул и, пристроившись сзади, снова обнял. Широкая ладонь легла на живот, ласково поглаживая, сухие губы уткнулись в макушку.       — Голова не болит?       — Нет. Все в порядке, я же сказал. Не спится, вот и все.       Ламберт тяжело выдохнул и внезапно расцепил свои объятья. Встал, потянувшись, и пошел к сумкам. Лютик поежился, ощутив, что без Ламберта в самом деле… стало холоднее. Он поерзал, улегшись на нагретое, горячее от тела Ламберта место, и снова закутался в выделку.       — Странная погода нынче… Вроде лето, а то дождь, то жара. Невыносимо.       Лютик, не вынимая носа из одеяла, повернул голову к Ламберту. Тот достал из сумки флягу и сделал глоток, шмыгнув носом и вытерев губы.       — Хочешь?       Лютик кивнул.       Алкоголь во фляге был крепким, жгучим настолько, что у Лютика заслезились глаза и тот закашлялся. Ламберт усмехнулся и забрал у того флягу, снова сделав глоток, не поведя ни единой мышцей.       — Что это за дрянь? — хрипло кашляя, спросил Лютик.       — Зато согреешься сейчас быстро.       — У меня связки выжглись!       Ламберт прищурился, криво усмехнулся и покачал головой. Лютик стал замечать, что у Ламберта даже улыбки выходили кривыми и какими-то дерганными: у того вечно дергались уголки губ и нижняя губа, будто бы ему было физически больно это делать.       Даже сейчас, сидя перед ним, казалось, что он скорее тосковал и испытывал мучения, нежели хотел улыбаться. Лютик это в нем часто замечал. Периодами ему было легче, периодами — хуже.       — А ты чего не спал? — спросил Лютик, глядя как Ламберт, отложив флягу, нервно потер руки друг о друга, согревая. — Хватит уже строить из себя мученика. Неделю спал рядом и нормально, не мучила тебя совесть, а тут сидишь и мерзнешь.       Ламберт шмыгнул, повременил немного, но все-таки залез обратно под выделку. Лютик, с тяжелым выдохом, снова повернулся к нему, глядя, почти без страха, на его лицо. Ночью все еще было легче.       Ламберт потер нос и, согнув руку в локте, уложил ее под голову.       Несмотря на то, что его кожа была менее бледной, чем обычно — видимо его тело как-то подстраивалось под температуру — привычно яркие полные губы были многим бледнее. И Лютик, просто из интереса, подался вперед, коснувшись его губ своими, чтоб проверить температуру. Они и впрямь были более холодными, чем обычно.       Как и рука Ламберта, которую он уложил на его затылок, едва губы Лютика успели накрыть его собственные.       Однако поцелуем это не было. Лютик просто мазанул по его губам своими, застыл так на миг, а затем медленно отстранился.       — Так почему ты не спал?       — Спал.       — Ты проснулся, едва я дернуться успел.       — У меня чуткий сон.       Лютик тяжело выдохнул, поправляя выделку и пряча холодный нос в теплой шее Ламберта. Это все еще необходимость, а не желание. Ему просто нужно согреться. Немного тепла.       — Есть чуткий сон, а есть тревожный. У тебя он тревожный. Ты вообще очень плохо спишь, как я заметил.       — Много лишнего ты замечаешь.       — Это все, что мне остается делать, — сказал Лютик с сожалением, теребя серебряную цепочку медальона.       Ламберт тяжело вдохнул и крепко его обнял, прижавшись колючей щекой к его виску. Ладони ласково гладили по спине, пальцы медленно согревались.       — Это не так важно.       — Ты говорил, что тоже пережил насилие. Кто это был?       Ламберт не ответил.       — Оно тоже было сексуальным?       Ламберт не ответил.       Лютик нахмурился и с трудом отстранился от него, взяв лицо в свои ладони и заставив отдалиться его тоже, посмотреть в глаза. Ламберт выглядел невозмутимо, будто бы и не слышал последних вопросов.       — Мне обидно, что ты не говоришь со мной. Я стараюсь привыкнуть ко всему, стараюсь приспособиться, но ты делаешь все, чтобы показать мне, что я вещь без прав, к которой ты и относишься, как… к вещи.       — Нет, неправда, я так не думаю о тебе, — насупился Ламберт, выглядя так, будто эти слова его почти что задели. — Ты очень мне нравишься, Лютик. Не как секс-игрушка или вещь.       — Если ты так хочешь играть в якобы отношения, то не думаешь, что нужно со мной разговаривать? И о себе тоже, Ламберт, не только все твои ведьмачьи байки.       Ламберт нахмурился и отвел взгляд, поджав губы.       — Отец. Это был мой отец.       Это все, что он сказал. Его голос содрогнулся на последнем слове, в глазах отразилось что-то неясное — какая-то мешанина из страха, ужаса, отвращения и боли.       — Я… я не хочу…       Наверное, он хотел сказать «об этом говорить». Или «обсуждать». Или еще что-то. Он хотел как-то продолжить, но оборвался на полуслове — резко и скрипуче. От того, что услышал, как прозвучало его «не хочу». Как будто он начал задыхаться в приступе ужаса.       Лютик пораженно моргнул. А потом сказал:       — Хорошо… — медленно кивнул он. — Я не… Если тебе сложно, то…       — Потом. Как-нибудь потом. Если тебе захочется, я расскажу. Просто это… это очень неприятные вещи. Мерзкие.       Лютик не сразу нашел, что сказать.       Мерзкие. Если это слово употреблял Ламберт, то, видимо, это действительно было что-то… мерзкое. Ужасное. Совсем не то, что делает с ним Ламберт. Возможно, Ламберт в самом деле не понимает, что насилует его, ведь он встретился с чем-то многим ужаснее.       — Это было… в детстве? — только нерешительно смог спросить Лютик.       Ламберт кивнул, все еще смотря куда-то в сторону суровым, напряженным, почти яростным взглядом. Будто был раздражен. Или обессилен.       Лютик, действуя на каком-то странном, неясному даже ему самому порыве, подался вперед и поцеловал его. На этот раз именно поцеловал. Из-под полуприкрытых век заметил, как закрыл глаза и Ламберт, словив своим ртом его выдох — будто облегчения, или уходящего напряжения. Лютик позволил ему перехватить инициативу, позволил целовать себя и гладить. Даже не поморщился, когда он прошептал что-то вроде «какой ты… сладкий, такой нежный, такой… мой».       Не его. Не был и не будет.       Но он позволял так себя называть, позволил его рукам жарко сжимать и гладить его под дублетом и сорочкой.       В конце концов, эту неделю действительно было легче. Если Лютик позволял сам, то Ламберт не придумывал все эти извращенные предлоги, не случалось неприятных казусов. Лютику было легче ровно настолько, насколько вообще могло быть.       Ламберт отстранился от него, прижавшись своим лбом к его, интенсивно потираясь вставшим членом меж его ног. То, как легко он возбуждался — это всегда поражало Лютика. Стоило ему, Ламберту, начать его целовать или трогать — у того вставал буквально сразу.       Лютик не был уверен, у всех ли ведьмаков была такая особенность, или только у Ламберта. И со всеми, или только с ним…       Жар Ламберта передавался на его тело, сжирал, концентрируясь тяжестью и давлением меж ног — там, где терся о него Ламберт. Согретые пальцы дрожали, пока он нервно мял выделку под собой, шея взмокла.       Пальцы Ламберта ловко развязывали на нем завязки, а затем, навалившись на него всем телом, он обхватил ладонью их члены, прижав их тесно-тесно, и Лютик вздрогнул, сжав зубы и зажмурившись. Выдохнул пораженно, когда Ламберт накрыл его рот своим, жарко целуя, параллельно закрыв его своим телом и повыше задрав сорочку, чтобы не запачкать ее.       Холодный ветер пробирался по голой груди и животу, в то время как внизу едва не горело от быстрых, рваных ласк, а горячий язык едва не вылизывал его рот. Контраст температуры был приятный, и когда Ламберт обхватил губами сосок, Лютик и вовсе вздрогнул всем телом от контраста, а затем, через пару мгновений, кончил, привычно зажимая пред оргазмом Ламберта меж своих коленей.       Ламберт рвано выдохнул, отстранившись от его груди, пару раз проведя ладонью по его члену, пока тот кончал, а после снова поцеловал, на этот раз обхватывая только себя, двигая рукой быстрее и резче. Через пару мгновений на живот и грудь закапала горячая сперма. Ламберт улыбнулся в поцелуй, а затем отстранился, усмехнувшись и прикусив нижнюю губу.       — Скажи честно: тебе нравится, когда я трогаю тебя так?       Лютик приоткрыл слипавшиеся из-за влаги ресницы и посмотрел на его лицо. Он помедлил с ответом, дожидаясь, пока ритм сердца придет в норму. Лютик не сразу заметил, что Ламберт переплел их пальцы, но он не стал вырывать руки.       — Я... не знаю.       — Тебе противно?       — Нет.       — Приятно?       Лютик судорожно вдохнул и с трудом ответил:       — Да.       Ламберт улыбнулся и, потервшись своим носом о его, прошептал:       — Я рад, малыш, я так рад.       Ламберт оперся на выпрямленные руки, порылся в сумках и обтер их. Сам завязал на нем завязки на штанах, застегнул дублет и снова лег рядом, укрывая их и тесно прижимая к себе.       После оргазма сон отчего-то шел легче, и Лютик вскоре заснул, тесно прижатый к нему, ощущая, как на коже Ламберта застыл запах желания.       Лютик не был уверен, что его поведение было правильным, что сострадание и теплота к Ламберту были верными чувствами, что все было под контролем, но так... так было немного легче.       К утру стало многим теплее, и они направились в деревню, где Ламберт тут же взял себе три гребаных задания. Лютик сначала не обратил внимания, потому что несмотря на то, что он научился чувствовать себя менее напряженным рядом с ним, моменты одиночества все еще были сладкими и приятными.       Но, оказывается, Ламберт решил выполнить все три разом.       На первом все было нормально, и Лютик даже немного поиграл на лютне. На втором Лютик, доев мясо и хлеб, который он купил для него, чтоб не голодал, едва удержал себя от желания пойти к нему и разузнать, все ли нормально. Но, наученный горьким опытом, он воздержался.       Вернулся Ламберт на трясущихся ногах, тяжело дышащий, бледный настолько, что на лице каждую вену проследить можно. Лютик обеспокоенно на него посмотрел, но промолчал.       Ламберт был таким уставшим, что, казалось, даже на лошадь с трудом взобрался. Зато сравнительно чистый.       Забирая награду, Лютик все-таки сказал:       — Ламберт, может третье завтра, а? Ты на ногах еле стоишь.       — Деньги мне за то, что я буду отдыхать не заплатят, — отмахнулся Ламберт.       — Знаешь что, я с тобой носиться не буду. Ногу отрежут — сам виноват будешь. Или и вовсе сдохнешь.       — А то тебе не в радость будет? — ухмыльнулся Ламберт, все время опираясь о столб, который поддерживал крышу, но, видимо, сейчас он больше поддерживал самого Ламберта, нежели крышу.       Лютик хотел открыть рот, но его прервали:       — В самом деле, сэр, ведьмаков нынче немного, а вы себя насилуете.       Какая-то крайне миловидная девушка прошла между ними, улыбнулась Ламберту, проведя незаметно рукой по его щеке, и прошла дальше. Ламберт без стеснения уставился ей в след, присвистнув, и Лютик ощутил какое-то странное чувство, будто что-то укололо, но куда и что именно, он так и не понял.       Ламберт сказал ей в след:       — Спасибо за совет.       Лютик буквально ощутил тупое желание, чтоб она пропустила это мимо ушей, но та, остановившись, повернулась к нему, и, сложив руки на вполне хорошо выглядящей полной груди, спросила:       — А вам в таком возрасте нужно еще давать советы?       — В смысле, в таком? — возмутился Ламберт. — По ведьмачьим меркам я очень даже молод.       — А по моим меркам вы годитесь мне в отцы. Особенно, пока стоите, опираетесь о столб и у вас дрожат колени, — усмехнулась она.       Ламберт недовольно нахмурился, хотя абсолютно точно не был раздражен. Лютик хотел одернуть его, но тот сказал, медленно оттолкнувшись от столба:       — Я просто не в лучшей форме.       Девушка закатила глаза и по-доброму усмехнулась. У нее были густые светлые волосы, яркие губы и полная, красивой формы грудь, на которую Ламберт периодически бросал беззастенчивые взгляды.       — Я Жозефина, кстати. Приятно познакомиться. Выступаю тут вечерами, может…       — О, ты тоже бард? — втиснулся в диалог Лютик, вскинув бровь.       — Ох... о, я тебя знаю! Да… баллада о чеканной монете! Я даже перепела ее пару раз!       — Слишком много певчих птичек на квадратный метр, — покачал головой Ламберт, все еще оглядывая Жосефину. Так пристально, что даже Лютику становилось неловко от этого взгляда, но она, видимо, ощущала себя прекрасно.       Лишь улыбнувшись, она сказал Лютику, но поглядывая на Ламберта:       — Буду рада, если ты выступишь сегодня. Никогда не слышала тебя вживую. И… захвати своего дружка, если он будет жив к тому времени, — и, поправив волосы, развернувшись, она ушла в сторону.              Ламберт крикнул ей в спину:       — Меня не нужно захватывать, я вполне могу захватиться сам!       Она издала звонкий смешок, кинула в его сторону быстрый взгляд и ушла за поворот.       Ламберт снова присвистнул, покачав головой.       — Ладно, передохну.       Лютик нахмурился и отвернулся. Он ни в коем случае не испытывал к Ламберту какие-то серьезные чувства, но он… но почему ему было неприятно от предельно ясного, как день, флирта. Фыркнув, он просто молча пошел за Ламбертом и абсолютно точно его игнорировал.       Даже когда Ламберт спросил, не хочет ли он принять ванную, Лютик не ответил. Наверное, уверял он себя, это был дело принципа. Ведь Ламберт так орал во все горло, что он относился к нему как к человеку, а не как к вещи, а уже сегодня… снова показал, что нет, ему начхать на его чувства.       — Лютик?       Ламберт подошел к нему со спины, мягко коснувшись его шеи кончиками пальцев, поглаживая.       — Позови с собой Жозефину. Она обрадуется. Смотри, чтоб сиськами не задушила.       Ламберт сначала ничего не сказал, а после издал сдавленный смешок. Лютик вздрогнул, снова ощутив, как по спине водопадом прошлись мурашки, когда теплые пухлые губы коснулись его шеи. Щетина приятно щекотала кожу.       — Ох, я даже не мечтал о том, что ты будешь меня ревновать, — прошептал он, крепко обнимая за живот и прижимая к себе.       Лютик весь встрепенулся. Ревность? Он — ревновал? Черта с два!       Именно эти слова он и озвучил, на что Ламберт лишь по-доброму засмеялся и, взяв за бока, медленно повернул к себе, впечатав задницей в подоконник. Его широкие большие ладони погладили по бокам, чуть сжимая, заставив вздрагивать на каждое его касание, но это не было от страха или отвращения.       — Не стоит даже думать, что кто-то из них может вызвать у меня хотя бы треть чувств, что я ощущаю к тебе. Ты что-то большее для меня, Лютик, а это все… — Ламберт повел плечом и фыркнул. — Это все глупости.       — Во-первых, я не ревную. Чтобы ревновать, надо испытывать к тебе хоть что-то хорошее, чего у меня по умолчанию к тебе быть не может. А во-вторых… во-вторых, Ламберт, это просто дело чести. Ты орешь, как сильно ты меня хочешь, что я не вещь, и тут же — смотришь на сиськи какой-то незнакомой девушки! Если я не вещь, то почему ты себе это позволяешь, а?       Ламберт раздраженно выдохнул и возвел глаза к потолку.       — Как ты мне надоел с этой песней про «вещь». С чего ты это взял?       — Ах, с чего? С того, что ты не даешь мне выбора, насилуешь, принуждаешь и я молчу про все те разы, когда ты меня чуть до истерики не довел! А когда ты наорал на меня после того, как меня ранил призрак?! А когда выпорол меня?!       — Да, ошибся, не спорю, но я тебе уже объяснился, в чем причина. Да, я импульсивен, но это не значит, что ты для меня вещь. Я же говорил, что в начале оно будет сложно, а сейчас уже легче, да? Ну вот.       Лютик попытался вырваться, ведясь на порыв странной злости, но Ламберт сильнее сжал его бока, а после и вовсе обнял за спину, прижимая к себе.       — Лютик, не порти мне настроение. Смотрю, ты намного более послушный после того, как с тобой что-то случится и ты валяешься без сил.       Лютик оскалился, глянув исподлобья, и сказал:       — Отлично, Ламберт, тогда продолжай свою схему: доведи меня до такого состояния, а потом снова притворись, что ты хороший. Я просто сказал, что мне не нравится, что ты ведешь себя так по отношению к женщинам, умудряясь мне что-то пиздеть про светлые чувства.       Ламберт тяжело выдохнул, а потом сжал бока, сминая в своих руках. Лютик издал приглушенный звук, схватившись за рубашку на Ламберте, смяв ее в руках.       — Птенчик, сколько можно? Мне… приятно, что ты ревнуешь, но не надо доводить до очередных неприятных инцидентов.       — Хватит меня обвинять, — задушенно просипел Лютик, и ощутил, что хватка на боках чуть ослабла.       Ламберт хмыкнул, а затем, резко обняв за спину, поцеловал. Глубоко, грязно, вылизывая его рот и кусая губы. Лютик замычал в его рот, но вырываться не решился — скорее из-за настроения Ламберта, а не от того, что ему сильно нравилось, что его затыкали таким способом.       Ламберт потянул его на себя и, сам рухнув на кровать, усадил Лютика на свои колени, залезая ладонями под сорочку, гладя по горячей коже.       — С тобой намного приятнее вести такой диалог, — прохрипел Ламберт, гладя и сжимая его под сорочкой. — Если бы ты знал, как много я о тебе думаю, как сильно хочу и как часто представляю, как целую тебя, пока, наконец, блять, вхожу в тебя, потому что я охуенно сильно тебя хочу в таком плане — ты бы в жизни не наделил мой взгляд на нее тем, чем наделил.       Лютик оттолкнул его, когда тот снова полез за очередным поцелуем. Ламберт рыкнул и, схватив за горло, снова поцеловал. Лютик замер на секунду, ощущая, как тело налилось тяжестью — ему казалось, что он уже выучил язык своего тела. Когда Ламберт вел себя так, Лютику это… нравилось. На каком-то странном, абсолютно непонятном животном уровне, что-то отзывалось в нем.       Он молился, чтобы Ламберт этого не узнал, но так же он понимал, что Ламберт ощущал все.       Медленно отстранившись, все еще держа того за горло, но не придушивая, Ламберт прошептал в его рот, потираясь о его нос:       — Сегодня я сделаю это. Прямо этой ночью. Заставлю тебя выстанывать мое имя, просить больше, трогать меня, обнимать, отчаянно зажимать меня между своих бедер, боясь, что я остановлюсь. Не было дня, когда я не вспоминал о том, как отчаянно ты мне отдавался в тот вечер. Не обманывай себя, что тебе это противно, что не хочешь. Я говорю тебе это все и чувствую, как внутри тебя все трепещет. Но главное, детка, самое главное, что, — он прикусил его губу, — что ты больше мысли не допустишь, что я с кем-то флиртую.       Лютик замер, надсадно дыша в его рот. Он был возбужден. Черт возьми, он был так сильно возбужден из-за того, что Ламберт обращался с ним так. Что-то внутри отторгло это так же, как и прежде, но вместе с тем… Лютик будто свыкся с происходящим, с этой ролью.       Будто он… приспособился.       Если раньше одна мысль о сексе с Ламбертом доводила до истерики, то сейчас прямая постановка перед фактом, что его собираются трахнуть, уже воспринималась… спокойно. Скорее от того, что всю эту неделю не было дня, чтобы он не видел члена Ламберта, чтобы он не стонал под ним, от его рук, так что скорее он просто свыкся с этим. Понял, что на одних ласках Ламберт останавливаться не собирается.       И, что самое страшное, он не был против. И сидя на его коленях, ощущая его губы на своих, и хватку на горле, он не желал сбежать, не ощущал отторжения.       Ничего, только приятное давление меж ног, отдающее легкой пульсацией.       Когда он убрал руку с его шеи, Лютик медленно моргнул и соскочил с его колен, а после… Ламберт вел себя как обычно. Был нежным и заботливым. Затащил их все-таки в купальню.       Лютик ждал очередного фокуса, но тот лишь потянул его на себя и устроил спиной к себе, зарываясь мыльными руками в волосы, намыливая их. Лютик закрыл глаза, во избежание попадания мыльной воды, и просто сидел. Ламберт целовал плечи, массировал кожу головы, а после, зачерпнув чистой воды, промыл волосы.       Поцеловав в шею, он откинулся на бортик, и Лютик, внезапно для себя, подался за ним, снова прижимаясь к его груди и откидывая голову на его плечо. В мокрые волосы зарылись грубоватые пальцы, поглаживая и массируя.       — Я не понимаю, — тихо прошептал Лютик, пялясь на потолок.       — М? — отозвался Ламберт, целуя в висок. — Что не понимаешь?       — Что с тобой, нахрен, не так. Ты то грубый, как животное, то нежнее любимого мужа.       Ламберт усмехнулся. И Лютик продолжил свой монолог:       — Это манипуляции, да?       Ламберт снова усмехнулся, а потом заставил повернуться к себе. Лютик поерзал, не зная, куда устроить ноги, а в итоге перекинул их через бедра Ламберта. И, когда тот обнял его за спину, прижимая к себе, Лютик вздрогнул и скрестил щиколотки за его спиной.       — Нет, это не манипуляции, — он выделил «это», намекая, что они имели место быть, но не здесь, не сейчас. — Я же сказал, что все знаю о тебе, Лютик. О твоем теле. Я буду нежен и заботлив с тобой все то время, что мы проводим вне кровати. Или иногда даже в кровати, — он погладил его бедра, а после поднялся одной рукой вверх, массируя за ухом, из-за чего Лютик вздрогнул. — Но когда я груб… Я чувствую, что тебя это заводит, тебе нравится, когда я беру над тобой власть, когда командую, — он растянулся в наглой усмешке, а Лютик резко смущённо опустил взгляд. — Не стесняйся этого, мне это тоже нравится. Я же говорил тебе, что ты привыкнешь. Стоило тебе расслабиться и подпустить меня к себе, и сразу стало легче, так?       Лютик заторможенно кивнул, и Ламберт подался вперед, мягко целуя.       — Просто расслабься и получай удовольствие. Я же сказал, что дам тебе все, что ты захочешь.       Лютик нахмурился, но ничего не сказал. Ламберт продолжал гладить его — бедра, живот, шею и плечи. Ласково и нежно. Лютик следил за движениями его руки полуприкрытыми глазами, чувствуя, как утяжелилось его дыхание. Ламберт заводил его, как подростка.       Подняв взгляд на его лицо, он встретился с наглой усмешкой и таким же наглым взглядом. Ламберт был уверен в своих действиях и словах. И Лютик… тоже. Он тоже начинал быть уверенным в происходящем.       Что якобы это было правильно.       Ламберт подался вперед, целуя, и Лютик ответил на это без задней мысли. Ведь Ламберту лучше знать, как ему нравится, так?