Больно касаться тебя

      Ламберт будто специально, как назло вечером то и дело подсаживался к Жозефине после выступлений, что-то ей рассказывал и шутил, а потом вылавливал взгляд Лютика на себе и хищно улыбался. Лютик выступал, впервые за долгое время он выступал, но он все равно концентрировался на Ламберте.       Его бесило это поведение. И еще больше его бесило понимание, что Ламберт делал это специально. Выводит и злит, будто бы не понимает, что этим может легко уничтожить те крупицы хорошего, что он успел меж ними построить. Вряд ли, конечно, смиренное принятие можно назвать чем-то хорошим — но все-таки. Это большее, что он мог себе позволить в отношении его.       — Ты сегодня не в форме? — она прищурилась, когда Лютик присел перед ними. Перед Ламбертом, немного пьяным, и перед ней — едва не прижатой к его боку.       — Я последние два месяца не в форме, — кинул небрежно Лютик, сморщив нос. Ламберт сделал вид, что не заметил.       — Разве… разве ты был не с беловолосым ведьмаком? — вскинула она бровь, а потом посмотрела на Ламберта, улыбнувшись, промурлыкав: — мне, конечно, больше нравятся темненькие, но… но все-таки. Другие сказки около тебя ходили, другие. Я тебя вообще по-другому представляла в общении.       — Лестно, что меня вообще представляли в общении, — буркнул Лютик и забрал у Ламберта из его рук кружку с элем. Ламберт фыркнул и заказал еще две. — Просто не самый лучший период. И да, я был с другим ведьмаком… Можно сказать, что Ламберт меня… переманил.       Он хотел сказать слово «украл», но вместо звуков в глотке, как кость, расцвела тишина и невозможность говорить.       — Верю, — усмехнулась она, а потом, подперев кулаком щеку, повернула голову к Ламберту. — Не хочешь меня переманить? Я кстати что-то о тебе от Лютика совсем баллад не слышала.       — Он разочаровывает. По сравнению с Геральтом — он разочаровывает, — сказал быстро и резко Лютик, жадно глотая эль. Ламберт едва не оскалился, кинув на него долгий, недовольный взгляд.       Жозефина удивленно посмотрела на Ламберта.              — Возможно, мне в самом деле нужен другой бард, — кинул Ламберт, косясь на Лютика.       — Замечательно. Я буду рад.       Жозефина вскинула пораженно брови и неуверенно спросила:       — С чем связан твой не лучший период?       Лютик ответил:       — С Ламбертом.       Ламберт начинал злиться. Лютик это замечал. Он начинал злиться, раздражаться, кидал на него долгие раздраженные взгляды, едва не скалился. Казалось, что все его опьянение легко и быстро прошло, и он стал трезв. Трезв и зол.       — Кажется, я не совсем понимаю, — покачала она головой. — Тогда… почему вы вместе? Если вам не совсем нравится компания друг друга?       — Кажется, Лютика просят выступить на бис, — едва не пролаял Ламберт, и тут же добавил: — а я хотел показать тебе одну крутую интересную штуку, — и с этими словами он, сжав ее руку, резко встал.       Лютик смотрел на это диким, пораженным взглядом. Жозефина ойкнула и резко встала, позволяя ему держать ее, позволяя ему вести. Как он и любит. Как он уверял Лютика нравится и ему.       Лютик зарычал, гаркнул что-то вроде «удачи» и резко встал, схватив лютню. Смотреть на это шоу уродов он не хотел вовсе. Он вообще мало чего хотел в последнее время. Даже выступать давалось с трудом. Да черт с ним, с выступлением — ему даже сложно давалось говорить с другими людьми. Как бы то ни было, он все равно возвращаться мыслями к Ламберту. Наверное, это было именно то, что высасывало из него все силы.       Где был Ламберт вместе с ней весь оставшийся вечер он не знал. А что знал — что все это время он бесился из-за происходящего. Из-за поведения Ламберта, что он позволил себе так вести, что выдумывал кучу оправданий, плел ерунду про свои высокие чувства, а по факту все, что он делал — ухудшал качество жизни Лютика.       Лютик будто терял самого себя, и находил вместо этого кого-то другого. Смиренного, со странными неправильными чувствами.       Все в новом нем было неправильно и неверно слеплено. Иной раз он даже ужасался этой картины, смотря на себя со стороны, поскольку никакие мысли, поступки или действия не казались ему достаточно логичными.       Даже в этот момент, выступая и попивая эль, мыслями он был с Ламбертом, и находил какое-то слепое бессилие в этой злости на то, что Ламберт был с другим. Разве должно Лютика злить то, что его насильник хочет кого-то еще? Или, возможно, это было злостью на все то вранье, на ту наглость, из-за которой он внушал этот бред Лютику каждый божий день с серьезным лицом?       Он знал только одно: за вечер это его вымотало. И выступление, хоть и неплохо оплачиваемое, хотя и толку с этих денег не было, и все эти мысли, и злость, и бессилие, и даже отсутствие Ламберта весь этот вечер.       Он забрал деньги, раскланялся, поблагодарил всех, допил эль двумя большими глотками и ушел в комнату, в которой никого, разумеется, не было. Где шлялся Ламберт и что он там делал с Жозефиной Лютику было совсем не интересно. Или он обманывал себя.       Он не зажег свечи и просто подошел к окну, бесцельно глядя на звездное небо. Подул холодный ветер из щелей. Лютик ощущал себя выпотрошенным.       Он не знал, что ощущал к нему Ламберт, что он от него хотел и чего добивался всеми этими действиями. Если добивался чего-то в принципе. Это было невыносимо, и это все, чем обладал Лютик.       Самое противное: Лютик сам не знал, что ощущал к Ламберту. Слишком противоречивые чувства. Будто естественное отторжение слилось с искусственным смирением, и этот симбиоз… он был сложен в понимании и чертовски выматывал. Лютик будто подсознательно искал в Ламберте защиту. Ведь пусть Ламберт и причинял ему боль, его же руки ее прекращали. А следом была забота и ласка. И это неописуемое чувство счастья, когда боль растекается в жар и нежность...       Он вздрогнул и едва не вскрикнул, когда его обняли за живот, прижали и поцеловали в шею, но все ограничилось тем, что он лишь подскочил на месте и испуганно уставился перед собой.       Быстро придя в себя, он пнул Ламберта под ребра и прошипел:       — Отвали, бесишь меня.       Ламберт в ответ судорожно выдохнул, а потом шумно вдохнул, уткнувшись носом в его шею. Его широкие ладони гладили по животу, губы ласкали шею и он вел себя так, будто… будто ему было насрать.       Наверное, именно это и бесило Лютика больше всего. В то время как он изводился в этом всем, Ламберту было насрать и он ничем себя не обременял.       — Ты тоже меня сегодня разозлил своим выступлением за столом.       Лютик ощутил, как по всему телу прокатился странный импульс. Раздражения, злости, агрессии. Он едва не зарычал и резко развернулся к нему. Желая выцарапать его глаза, он едва не закричал:       — Что, снова я виноват, да?! Вовсе не ты! Конечно ты не испортил мне настроение своим ублюдочным поведением! Только днем пиздел во все горло о том, как я тебе нравлюсь, что я для тебя что-то там значу, что я для тебя не раб, а тут вот — весь блядский вечер ты стремился усадить ее на свой член! Ты меня заебал, Ламберт, своим ебучим пиздежом! Я готов смириться уже с чем угодно, даже будь я реальной секс-игрушкой, но нет, тебе надо напиздеть и обнадежить меня!       Он кричал на одном дыхании, едва удерживал себя, чтобы не ударить его. Тело трясло от злобы, язык запинался, потому что эмоций и мыслей было много, а слов, способных это передать — мало.       Ламберт не изменился в лице, выждал паузу, а потом сказал:       — Обнадеживать? Так тебе нравится мысль, что ты мне нравишься?       Лютику хотелось выть от этого бессилия. От такого мерзкого прагматизма Ламберта, что уже блевать хотелось. Ламберт старался найти решение их отношений и этой ситуации как к задачке по математике, искал знаменатели, но так легко упускал все человеческое. Упускал из вида Лютика, и ухудшал, ухудшал, сотню раз ухудшал.       Или, возможно, это было его планом.       Едва не рыдая, проскулив эти слова, ощутив такую смену настроения, он сказал:       — Да, Ламберт, знаешь ли, намного приятнее, когда, даже если и в рабстве, к тебе относятся как к человеку, а не как к животному.       На лице Ламберта отразилась какая-то странная эмоция, которую Лютику не удалось понять сразу: из-за темноты и того, что он уже сам запутался в происходящем. И даже в себе. Что-то неуловимо мягкое, теплое и светлое на лице Ламберта, и он сказал, так тихо и ласково:       — Какой же ты… нежный.       Чего Лютик не ожидал, так это того, что он его обнимет. Просто обнял. Ласково и нежно. Прижал к себе, погладил по спине и, поцеловав в макушку, прошептал:       — У нас с ней ничего не было, успокойся. Я же сказал, что мне никто не интересен, кроме тебя.       Лютик сам не заметил, как прижался щекой к его плечу, глядя бессильно в темный угол комнаты. Было темно, было неясно и мутно, было тепло и защищённо. В такие моменты, когда рядом с Ламбертом он ощущал защиту, доверие и тепло, когда ощущал то, что, должно быть, давно потерял, он переставал понимать, где реальность, где иллюзия.       Не выдумал ли он это, не сошел ли с ума.       — Зачем ты это делаешь? Зачем ты постоянно делаешь мне больно? Тебе это нравится, да?       Ламберт тяжело выдохнул, прижав к себе ближе и прижавшись щекой к его макушке.       — Когда-нибудь ты поймешь меня. Поймешь каждое мое действие.       — Что ты пытаешься мне доказать?.. Я не понимаю, блять, Ламберт, я ничего не понимаю, я запутался. Мне то плохо с тобой, то хорошо. Иногда я даже хочу твоих касаний, и… иногда не хочу, чтобы ты касался других. Мне больно с тобой, но без тебя ещё больней. Блять, это же неправильно, да? Я не должен это к тебе чувствовать. Ты насильник, ты монстр, ты…       Лютик прервался. Свои руки он нашел на его спине, плотно обнимая за талию, смявшие его рубашку. Он даже не заметил, как это произошло. Как он обнял его, как он нашел это действие нужным и желанным.       — Да, я монстр, — согласился Ламберт и, медленно взяв за подбородок, заставил посмотреть в глаза. — Но я твой любимый монстр. Все правильно, Лютик. Да, тебе сложно это все принять и понять, но все происходит так, как надо.       Лютик смотрел ему в глаза, почти не моргая. Его глаза. Глаза уверенного в себе человека, и Лютик хотел этого. Уверенность. В себе, в нем, и в следующем мгновении. Уверенным, что не случится ничего плохого, что его перестанет это все сжирать.       Он хотел этой уверенности. Он хотел то, что было у Ламберта. И это тоже пугало.       — Не делай мне больше больно. Я просто… Я уже на все согласен, лишь бы найти покой и уверенность. Это сводит с ума.       — Не буду, — уверенно сказал Ламберт. — Но только если ты не будешь меня провоцировать на это. Не сбегай, не перегибай палку, не противься… И все будет хорошо. Ты будешь счастлив. Рядом со мной.       Лютик моргнул.       Слова Ламберта отвращали тем, что в них больше не было правды, и прельщали тем, что Лютик хотел верить, что он говорил правду. Есть разница между разумом и надеждой. Ведь надежда это все, что оставалось Лютику.       Выдохнув, Ламберт подался вперед, целуя. Лютик замер, а потом отдалился и спросил:       — Зачем ты это делал? Сегодня днём, вечером. Ты знал, что мне неприятно, что я вижу и…       — Да, именно поэтому. Потому что ты видел. Это было эгоистично, но мне… нравилась твоя ревность. Или как это ты называешь, не имеет значения. Я не хотел перегибать палку, но… как видишь, у меня есть с этим проблемы, — он усмехнулся и его рука соскользнула вниз. Погладил большим пальцем кадык, а после обхватил шею, снова целуя.       Лютик замер, приоткрыв рот, позволяя это. Ламберт целовал жадно, мокро и рвано, темп нарастал, и Лютику показалось, что он его сожрет такими темпами. Ладонь привычно давила на глотку, создавала давление и, несмотря на то, что Лютик спокойно дышал, все равно был легкий дискомфорт.       Дыхание у Ламберта становилось более рваным, а после рука с поясницы соскользнула вниз, и он сильно сжал ягодицу — так резко, что Лютик едва не взвизгнул в его рот от неожиданности, но на деле лишь пораженно и шумно выдохнул.       — Блять, — выругался Ламберт, отстранившись и прижавшись своим лбом к нему. —Так хочу тебя трахнуть, не представляешь.       Лютик сглотнул, прошептав:       — Ты все равно не спросишь моего разрешения…       Ламберт рвано выдохнул, облизнув губы. И, потираясь своим носом о его, прошептал:       — Не спрошу. Не спрошу, потому что знаю, что тебе понравится.       Лютик рвано выдохнул, когда Ламберт развернул его и мягко подтолкнул к кровати, наваливаясь на него, заставляя нервно делать маленькие шажки назад, пока он не споткнулся и не повалился на нее, ударившись затылком о стену.       Ламберт зажег свечу щелчком пальцев, и Лютик, потерев затылок, наконец, смог нормально его рассмотреть. В последнее время он замечал все больше деталей в Ламберте. Что лицо у него было немного острым в таком освещении — из-за скул и линии челюсти. Что взгляд у него всегда неясный — с хитрецой и, вместе с тем, какой-то полный смирения, будто бы тоской по чему-то.       Ламберт имел в себе что-то, что привычно называют «мужской красотой». Может, эта была совокупность его внутренних качеств, или харизмы, или просто сломанной психики Лютика, но все чаще и чаще он стал казаться ему красивым.       Если в самую первую встречу Ламберт был для него симпатичным, с обычными мужественными, скучными чертами лица, с единственной выделяющейся на его лице деталью — полными губами — то теперь он приковывал к себе. И его эти глаза умные, взгляд задумчивый, будто он был в себе. Черты лица островатые немного, все равно приятные.       Странное спокойствие и полная уверенность в себе заставляли верить ему, даже если он и нагло врал и Лютик это понимал. Природная харизма сочеталась с умением ей пользоваться, а еще контраст темных-темных волос и ярких, желтых хищных глаз.       Ламберт притягивал этим животным магнетизмом, и в эту секунду, в этот самый момент — это первый раз, когда Лютик себе в этом признается. Но не вслух, разумеется не вслух.       Глядя в глаза, Ламберт расстегнул пару пуговиц на рубашке, а после снял ее через голову. И тело у него было многим более поджарым, чем у Геральта. Геральт был большим, мускулистым, с всегда напряженными руками и плечами. Тело Ламберта… другое. Более поджарое и сухое, но сильное и пластичное, испещренное шрамами. Лютику подумалось, что он как-то похудел за эти пару месяцев… Или ему только кажется, в конце концов, обнаженным он его видел не часто, а когда видел — не вглядывался.       — Хочешь? — внезапно хрипло спросил Ламберт, расстегивая свой ремень.       — Тебе ведь нет разницы, что я отвечу.       Ламберт закусил губу, расстегнув ремень и подался вперед, оперевшись на кровать и устроившись бедрами меж ног Лютика. Тело Ламберта было горячим, было… красивым.       — Есть. Мне… хочется знать, что ты хочешь меня. Хочу знать, что ты хочешь мое тело так же, как я хочу твое. Мне так надоело ненавидеть свое тело за то, что ты не хочешь его.       Лютик вздрогнул, когда Ламберт наклонился к нему, целуя почти неуловимо. Ласково и нежно, щекотя бородой.       — Ты не ответишь, — прохрипел Ламберт.       Лютик молчал.       Раздраженный выдох был почти предупреждением, но за ним последовал еще один поцелуй. Бляшка расстегнутого ремня неприятно уперлась во внутреннюю сторону бедра.       Кратко рыкнув, Ламберт, взяв его за бока, едва не подкинул того к подушкам, забираясь полностью на кровать.       Он оперся на локти, придавливая тяжестью своего тела. Тяжестью своего горячего сильного тела, которое Лютик не знал, хотел ли он.       Вся его суть сейчас — неопределенность. Ламберт хорош и в той же степени отвратителен.       Лютик не уверен даже в своем желании, когда кончает под ним, когда в глотке застревает его имя, так и не дойдя до губ, не коснувшись воздуха, не оседая на его губах, на губах Ламберта.       — Знаешь, она была хороша. Жозефина, — хрипел Ламберт, расстегивая на нем дублет одной рукой, невесомо касаясь губами его губ, подбородка, щек, линии челюсти. — И фигура, и грудь, и она так страстно хотела залезть ко мне в штаны. Она хотела меня, а я… представь себе, не хотел ее. Потому что хочу тебя. Ты моя больная фантазия, мое болезненное желание. Ты лучший, клянусь, самый лучший.       Он медленно отстранился, сдергивая дублет и, задрав повыше сорочку, зажав сосок меж пальцев, уткнувшись губами в шею, продолжил шептать:       — Даже когда ты выебываешься, когда злишь меня, даже во все те моменты, когда я делаю тебе больно… Я все равно знал, что ни за что не отпущу тебя. Никому не отдам. Не дам тебе уйти. Потому что ты не представляешь, как сильно я тобой восхищаюсь в любой момент моей жизни. Каждую секунду.       Он оторвался от его шеи и накрыл его рот своим, жадно целуя и вылизывая. Лютик закрыл глаза, нервно мня в ладонях покрывало. Ему нравились эти ласки, ему нравился этот поцелуй. Ему даже нравилось слушать все это, ощущая себя настолько желанным. Пусть по-больному, неправильно и неверно, но так сильно, дико и по-животному.       — Клянусь, Лютик, как только ты начнешь проникаться этим, как только ты перестанешь держаться синими пальцами за твою выдуманную нормальность… Ты будешь самым счастливым. Никто не сможет дать тебе то, что дам я.       Все слова — фальшь, эмоции — пантомима.       Лютик один из актеров этого цирка, но он участвовал в этом, он проникался. И это было лучшим, нежели бороться. Так ему казалось под хаотичными ласками.       Резко схватив Лютика за челюсть, глядя в глаза своими голодными и дикими, он прохрипел:       — Будь хорошим сейчас, и я подарю тебе самый невероятный оргазм. Ты будешь молиться подо мной в конвульсиях, скулить и просить не останавливаться. Ты забудешь все слова, кроме моего имени. Знаешь, почему? Потому что я знаю, чего ты хочешь, что тебе надо.       — Знаешь меня лучше, чем я сам? Это даже звучит как бред, — рвано дыша, что делало его слова абсолютно неубедительными, пролепетал Лютик. Сердце билось быстро-быстро, а лицо горело.       — Неважно, как это звучит, но я чувствую твой запах, считываю твою реакцию. Ты можешь думать, что я пренебрежительно к тебе отношусь, что не думаю о тебе, но ты просто не знаешь, насколько пристально я за тобой слежу. Я знаю все твои эрогенные зоны. Я знаю, что тебе нравится, когда я кусаю соски, когда вылизываю твое лицо, когда шлепаю тебя по заднице. Ты едва глаза не закатываешь, когда я начинаю тебя придушивать. Знаю, какая у тебя чувствительная внутренняя сторона бедер. Что у тебя чувствительные пальцы и виски. Ты без ума от поцелуев в шею, а уж что с тобой делает, когда я сжимаю тебя так сильно, что остаются следы.       Лютик удивленно раскрыл глаза, потому что, блять, да, это все было правдой. Ему все это нравилось, но он искренне считал, что так хорошо вел себя как бревно в кровати с ним, что тот не должен был понять ничего.       — Ты думаешь, что молчишь, но я чувствую, как дрожат твои колени, когда я целую тебя в шею. Все твои выдохи, и твой запах, и даже то, как ты дергаешь пальцами или дышишь. Все это я вижу. И это касается не только постели, Лютик. Ты любишь общаться с детьми, скармливать Густаву яблоки и цветы. Тебе нравится серебро, и ты любишь, когда я заступаюсь за тебя. Тебе нравится, когда я подолгу на тебя смотрю, тебе нравится, если я целую тебя, подойдя со спины, в шею. Нравится, когда проявляю знаки внимания в обычной жизни, не рассчитывая ни на что. Кайфуешь с моего голоса. Особенно с шепота на ухо, как сейчас, да? — он прикусил мочку, ощутив, как Лютик вздрогнул под ним. — Знаю все-все. Твои пристрастия в еде даже знаю, и в выпивке. А твое любимое варенье — грушевое.       Лютик продолжал пялиться пораженным взглядом в потолок, пока Ламберт гладил его, покусывал и целовал.       — Даже Геральт не знает о тебе столько, сколько знаю я. А теперь скажи мне, что я не обращаю на тебя внимание, что мне насрать.       Лютик даже, казалось, не дышал.       — А еще тебе нравится, когда я тебе отлизываю, — усмехнулся Ламберт тому на ухо, и Лютик, казалось, раскраснелся еще сильнее. — Тебе нравится, когда я беру над тобой контроль. Признайся, Лютик, — он медленно взял его за подбородок и отдалился, смотря в широко раскрытые глаза. Светлые и яркие. — Тебе нравится, что я забираю на себя твой выбор, тебе нравится мой контроль. Нравится, что я выбираю за тебя, командую. Ведь так намного приятнее, м? Тебе не надо принимать никаких решений, не надо ни о чем думать. На мне вся ответственность.       Лютик сглотнул и кое-как прошептал:       — Если ответственность на тебе, то почему ты обвиняешь меня во всем?       Ламберт улыбнулся, нажав большим пальцем на нижнюю губу:       — Когда-нибудь ты поймешь. Но помни главное: как бы ты себя не вел, для меня ты всегда — в приоритете. Приоритетно защищать, приоритетно любить, приоритетно баловать. Неужели эта роль так плоха? Неужели я такой страшный?       Лютик слушал и даже в самом деле задумался: а так ли плохо его положение? Ламберт даже красивый и по своему заботливый.       — Если когда-нибудь тебе покажется, что я перегибаю палку, что я слишком груб или что-то такое, то пойми, что все это временно. Это происходит лишь потому, что я хочу больше, чем ты можешь мне дать.       Ламберт склонился, целуя его: ласково и нежно. А затем раздался треск ткани, и Лютик едва не взвизгнул в его рот, ощутив, как кожи коснулся холодный воздух, когда Ламберт разорвал на нем сорочку. Он проговорил в поцелуй:       — И я могу рвать на тебе одежду столько раз, сколько захочу. И ты не будешь возмущаться, ведь я куплю тебе еще.       Вот и вся схема.       Чтобы он не сделал, чтобы он не разорвал, даже его нервы, он найдет способ замолить вину. Он найдет решение, он купит его, Лютика, а тот и не заметит.       Поцелуй стал более грубым, мокрым, заставляющим Лютика нервно хватать воздух в ту секунду, когда Ламберт отрывался от него на миг или два. Его бедра терлись о него, и Лютик ощущал то бедром, то пахом вставший член. Уже почти что приятно кололась щетина, пока Ламберт вылизывал его рот, а после, отстранившись, широко лизнул щеку, заставив Лютика поморщиться. Дыхание Ламберта пахло элем. Его тело было горячим и напряженным.       Быстрым рваным движением Ламберт развязал завязки на его штанах и так же рвано стащил штаны вместе с бельем одним резким движением — так, что полоска белья больно впились в тазовые косточки, пока тот их снимал. Ламберт впечатался бедрами меж его ног, и Лютик сжал в руке кусок покрывала, когда холодная бляшка ремня вжалась во внутреннюю сторону бедра. Одежда с шорохом полетела на пол.       Лютик поднял взгляд на его лицо. Лицо, которое с каждым днем казалось ему все красивее и красивее. Лицо, которое начинает приходить ему в ночных кошмарах. Желанных ночных кошмарах, как Ламберт и завещал. Насколько у него отлаженная и продуманная схема, если он все так предугадывал?       Неужели его уверенность не пустой звук?       — Даже коготки не выпускаешь, м, кошечка? — усмехнулся Ламберт, гладя его по груди и животу, задевая пальцами и ладонью упругие розовые соски. — Хочешь меня? Хочешь мой член?       Лютик нахмурился и едва не выплюнул:       — Не хочу.       Ламберт сощурился и неприятно усмехнулся.       — Захочешь, — пообещал он и, схватив того за талию, сильнее вжавшись в него бедрами, прижал к себе, заставляя вскинуть напрягшиеся бедра вверх.       Его губы накрыли соски, сначала ласково посасывая, а потом привычно кусая. Лютик застонал сквозь зубы, откинувшись на покрывало, вцепившись в него пальцами. Сильные руки прижимали к себе за выгнутую поясницу, пока Ламберт вжимался в него каменно стоящим членом.       Горячий язык соскользнул ко второму соску, за который Ламберт сразу укусил так сильно, что Лютик вскрикнул. Ламберт зарычал и оттянул его почти болезненно, а потом накрыл губами, посасывая. Рука с поясницы соскользнула чуть ниже и с громким звуком шлепнула по бедру.       — Все в голове крутился один и тот же вопрос, — прохрипел Ламберт, беспорядочно поднимаясь поцелуями к шее, а после снова вниз — вылизывая линию пресса. — Ты был с мужчиной после меня?       Лютик не ответил, предпочитая привычно строить из себя бревно. Начхать, насколько хорошо он выучил его тело. Чхать на это все, он сам не заинтересован в этом. Ему не хочется.       или хочется?..       Ламберт рыкнул и резко схватил его за челюсть, заставляя посмотреть в глаза.       — Отвечай, когда я с тобой разговариваю. Ты не вещь, но я тут главный.       — Не хочу тебя расстраивать, Ламберт, но то, что ты можешь меня трахнуть, не значит, что я буду слушаться тебя в любой другой момент.       Ламберт растянулся в наглой усмешке.       — А вот и коготки. Моя славная дикая кошечка хочет, чтобы ее снова наказали, м? Хочешь, чтобы я тебе отшлепал?       — Отшлепал? Не выпорол? Надо же, какая благодать, — хмыкнул он, а потом судорожно выдохнул и резко сжал зубы, когда Ламберт погладил меж ягодиц. Его пальцы так легко проскользнули, огладили с нажимом, что это заставляло заткнуться и вообще забыть обо всем, только напомнив о том, в каком он положении, в чьих руках.       — Могу и выпороть.       Однако вместо обещанного наказания, Ламберт схватил его за горло, вжимая в покрывало, придушивая, и снова поцеловал, продолжая свободной рукой оглаживать его меж ягодиц, нажимая на вход.       — Блять, ну какой же ты напряженный там, — недовольно сказал Ламберт и сильнее сжал его горло, так, что Лютик попытался сделать глубокий вдох ртом, но вместо воздуха снова ощутил на себе губы и язык Ламберта.       Несмотря на возможность дышать, Лютик пытался вдохнуть так, будто задыхался. Горячие губы спустились ниже, к плечам и груди, пока рука продолжала придушивать, а длинные сильные пальцы интенсивно оглаживали его меж ягодиц, поднимаясь к промежности, чуть нажимая и массируя, заставляя сильнее сжимать в пальцах одеяло.       Ламберт будто нарочно мучил своими ласками, губами, касаниями — кусал, вылизывал, посасывал и снова кусал. Наконец, он отпустил его горло, и тут же проскользнул двумя пальцами меж губ, продолжая вылизывать грудь, спускаясь к линии пресса, прикусывая кожу и целуя.       Лютик рвано застонал, впуская в рот пальцы. Они проскользнули по языку, нажимая, а потом Ламберт, протолкнув их глубже, рыкнул, поднявшись к уху:       — Соси, пока я не заменил их на член.       И следом шлепок по бедру — сильный настолько, что звук от него, казалось, по стенам гулял еще секунд десять, а кожа сразу покраснела и загорелась. Лютик рвано вдохнул и вобрал пальцы глубже, посасывая и вылизывая.       Ламберт прикусил раковину уха и прошептал:       — Так хочу трахнуть тебя в горло.       Лютик протестующе замычал.       Ламберт рыкнул, обхватив мочку уху, посасывая.       — Не хочешь? А я хочу… Очень, блять, хочу. Как представлю, как деру тебя в твое горлышко, из которого любят вырываться всякие некрасивые слова в мой адрес.       Лютик недовольно замычал и пнул по груди. Ламберт гортанно зарычал и укусил за шею, вдавливая зубы в кожу. Лютик зажмурился и прикусил пальцы.       — Будешь вести себя плохо — заставлю сосать, понял?       Лютик буквально схватил его за запястье и, убрав его пальцы из своего рта, прорычал, повернувшись к его лицу:       — Я откушу тебе член, понял?       Ламберт издал тихий смешок.       — Ты знаешь, чего тебе это может стоить, — его рука плавно опустилась ниже, а после он огладил влажными пальцами меж ягодиц и Лютик вздрогнул и сжался сильнее. — Успокойся, без масла не буду. Я ж не зверь, да и… — он на пробу нажал на вход, и Лютик его едва ногой не лягнул. — Сомневаюсь, что без масла в тебя хоть что-то сейчас войдет, — он неоднозначно усмехнулся и продолжил: — кроме моего языка. М, Лютик, порадовать тебя? — он укусил за линию челюсти. — Или ты не заслужил таких ласк?       — Никакие касания от тебя не могут быть наградой за что бы то ни было.       Ламберт усмехнулся, а потом оперся на выпрямленные руки.       — Когда будешь кричать мое имя и просить сильнее, я специально остановлюсь и заставлю тебя молить о том, чтоб я продолжил тебя трахать.       Лютик оскалился, едва сдерживая свой порыв, чтобы не ударить его.       — Не буду. Ничего из того, что ты себе нафантазировал.       Ламберт усмехнулся и вскинул бровь. Он медленно убрал его бедра со своих и встал, роясь в сумках, начав говорить:       — Мг, хорошо. Сделаю вид, что не помню нашего первого раза, — он достал баночку с маслом и, поставив ее на прикроватную тумбу, начал стаскивать с себя штаны. На белье проступило небольшое пятно от смазки. — Якобы я не помню, как ты стонал подо мной, — он вновь залез на кровать, и та издала неясный звук под его весом. — Не помню, как ты кричал, как начал двигаться бедрами мне на встречу, — взяв его за талию, он заставил его перевернуться на живот и, огладив ягодицы, продолжил: — как ты кричал «сильнее» и «глубже», — он с силой ударил сначала по правой ягодице, затем по левой. — Тебе вообще нравилось, когда я в тебя до яиц входил. Такой ты ненасытный. Тебе надо было и сильнее, и глубже, а я тебя и до того не особо ласково потрахивал.       Он снова шлепнул по ягодицам, и Лютик, поджав губы, уткнулся лицом в подушку. Блять, его возбудило это. Его в самом деле возбудили все эти шлепки — и чем сильнее, тем лучшее. Член, зажатый меж одеялом и животом, казалось, едва не пульсировал возбуждением, и эта пульсация проходилась ниже, и Лютику хотелось, чтобы его коснулись там.       — Тебе нравится жестко, Лютик, ты просто забыл об этом.       С этими словами он так сильно сжал задницу в своих ладонях, что Лютик едва не заскулил.       — Если хочешь, то можешь ласкать себя в процессе, я не против, — он погладил меж ягодиц, продолжая сжимать одной рукой ягодицу, вдавливая пальцы в кожу, грозясь оставить синяки. — Но если кончишь раньше, чем я тебя трахну — то готовься еще к одному заходу. Я с тебя не слезу. И не могу гарантировать, что успокоюсь после одного раза, — его дыхание было рваным, и он, потянувшись за маслом, снова шлепнув по ягодицам, добавил: — Я так много об этом думал, представить не можешь.       Лютик сложил руки на покрывале, спрятав в них лицо, стараясь ровно дышать и не тереться членом о покрывало, не показать, что ему нравится это. Хотя нет, не ему. Его телу. Все это лишь инстинкты и рефлексы, ничего более.       А тупое желание ощутить его пальцы в себе лишь глупое последствие, не более. Так ведь?       Лютик пораженно выдохнул и широко раскрыл глаза, когда Ламберт, вставив сразу два щедро смазанных пальца до второй фаланги, схватил за волосы, заставив откинуть голову назад, и больно укусил за шею. Зажмурившись, он сдавленно простонал, и оперся о локти, выгибаясь в пояснице. И, вместе с тем, как зубы впились в кожу сильнее, пальцы проскользнули до костяшек. Лютик застонал — открыто и не зажимая зубы — ощутив, как тяжесть внизу живота усилилась, а привычное давление меж ног, казалось, стало ярче.       Зубы впились сильнее, и Лютик сжал кулаки до побелевших костяшек. Он ощущал, как Ламберт прокусывал кожу, и еще чувствовал, как плавно и медленно в нем начинали двигаться пальцы. Он забыл об этом ощущении наполненности, забыл о том, что это, блять, было приятно. Было хорошо.       Шея пульсировала от боли, и Лютик недовольно замычал, сжимая зубы и сминая в руках покрывало. Ламберт плавно огладил его изнутри, надавливая, а потом медленно отцепил свои зубы от его шеи, когда Лютик выгнулся сильнее и застонал откровеннее, когда он нашел нужную точку, начиная массировать и одновременно плавно толкаться.       Лютик чаще задышал, рвано хватая воздух, чувствуя, как начинали дрожать бедра от движений пальцев. Ламберт лизнул шею, слизывая кровь, а потом поцеловал в место укуса. Сердце билось под горлом, пока Ламберт продолжал растягивать его, ласкать, приносить ему это странное, но такое полноценное и необычное удовольствие.       — Нравится, м? Нравится чувствовать что-то в своей заднице, а? — рычал ему Ламберт на ухо, постепенно ускоряя темп. — Блять, ты такой узкий и теплый, так охуенно хорошо.       Лютик застонал сквозь зубы и посмотрел через плечо. На выпирающий из-под ткани белья член, на пальцы, ритмично толкающиеся в него. Ощутил, как Ламберт поцеловал в шею, привычно после обхватив ее, с трудом удерживаясь на коленях, полусогнутый.       Лютик закусил губу, видя, как Ламберт медленно выпрямил третий палец и, выйдя почти полностью, толкнулся уже тремя. Давление меж ног было будто сильнее, возбуждение росло, и он поджал пальцы на ногах, когда Ламберт толкнулся ими до второй фаланги. Его было много. Даже его пальцев было много. Лютик ощущал, как его распирало ими изнутри, каким заполненным он был, он ощущал каждый миллиметр плавно двигающихся в нем пальцев, но так же он…       ему было стыдно, но он хотел больше.       Хотел, чтобы с ним не церемонились, чтобы растянули как можно сильнее, и чтоб трахали — долго-долго, грубо и не слушая его, не обращая внимания на то, сколько раз он кончит.       Эти мысли возбуждали еще сильнее, и ему хотелось чувствовать себя в безвыходном положении. Хотелось думать, что у него нет выбора, что он может только принимать. Хотел ощущать на себе давление, и руки на горле было для этого так чертовски мало.       — Ты такой расслабленный сейчас, аж душа радуется, — довольно мурлыкнул Ламберт на ухо, лизнув за ним же, а потом прикусив раковину, теребя зубами. — Глубже, хочешь глубже? Или… может, хочешь сильнее? — и сжал сильнее руку на его горле. Лютик довольно замычал, сжавшись на пальцах, когда ими он толкнулся до костяшек. — Блять, видишь, входишь во вкус.       Он резко прижал его к себе, заставив откинуть голову на его плечо, перекрывая рукой полностью кислород, придушивая. Лютик сжался и зажмурился.       — Видишь, тебе не надо ничего выбирать, не надо говорить, хочешь ты или нет, я выберу за тебя, и я буду прав, — он задвигал пальцами сильнее, и даже умудрился немного раздвинуть их ножницами, из-за чего Лютик застонал громче.       Ламберт на несколько мгновений помассировал внутри ту зону от которой у Лютика начинали дрожать ноги, и зашептал:       — Давай, кончи, детка, пока ты не задохнулся. Давай, я чувствую, как тебе нравится.       Он резко задвигал пальцами, и по комнате, вместе со сдавленным мычанием, раздалось хлюпанье. Бедра Лютика крупно дрожали, сердце билось как не свое в груди, грозясь сломать ребра, голова шла кругом.       — Сильнее-силь… да-да-да, — залепетал Лютик, когда Ламберт, послушавшись, задвигал пальцами до самого основания, входя ими сильнее.       Казалось, за секунду до того, как он мог потерять сознание из-за недостатка кислорода, он кончил. В ушах зазвенело, он резко сжался и так же резко расслабился, поджимая пальцы на ногах и больно закусывая губу, жмурясь, пока Ламберт плавно двигал пальцами, пока тот кончал.       — Хорошо, хороший мальчик… Мой послушный мальчик, — он лизнул за ухом и расслабил хватку на горле, и Лютик тут же шумно вдохнул, раскрыв глаза.       Когда Ламберт убрал руку, Лютик буквально рухнул на покрывало, смотря в сторону и пытаясь отдышаться. Черт возьми.       Ламберт медленно вынул пальцы, а затем раздвинул ягодицы, оглядывая и оглаживая с нажимом большим пальцем.       Лютик вздрогнул и глянул через плечо. когда тот убрал руку. Ламберт потянул за завязки на нижнем белье и, приспустив его, провел напряженным, каменно стоящим членом меж ягодиц.       Лютик закусил губу, глядя, как он снова и снова проходил им меж ягодиц, блаженно закрыв глаза. Его член дернулся на очередное движение, и Лютик даже не вздрогнул, когда Ламберт взял его за руку, заведя за спину, и потянул к своему члену.       Без лишних слов, Лютик обхватил его рукой, начав двигать ею, хоть из-за позы это было очень неудобно — плечи и суставы начинали ныть, но он видел по тому, как дрожали руки у Ламберта, что тот был на пределе. Его бедра были напряжены, и Лютик невольно загляделся на то, как красиво перекатывались мышцы под кожей, на выпирающие у таза вены, идущие к выбритому лобку. На напряженные руки, на эти мышцы — красивые, из-за поджарости видные до каждого контура.       Кончил Ламберт с довольным стоном, запачкав спину. Лютик облегченно выдохнул, убрав руку и снова спрятав лицо в сложенных руках.       Ламберт склонился над ним, уткнувшись лбом в плечо. Он лизнул шею, а после поцеловал в место укуса.       — Я же говорил: ты будешь просить больше. Тебе нравится. Только мои пальцы привели тебя в восторг. Впрочем, как и в первый наш раз, — хмыкнул Ламберт, слизывая с загривка и плеч пот. — Давай, скажи мне, как тебе больше нравится. Скажи, как ты хочешь, чтоб я тебя трахнул. Клянусь, что сделаю так, как ты захочешь.       Лютик поджал губы, жмурясь. Он в принципе не хотел признаваться, что он хотел его, хотел с ним этого, но так же… блять, ему хотелось орать об этом. Он хотел умолять его, хотя только что кончил.       — Ну, птичка? Чего ты хочешь?       Лютик молчал. Молчал, когда Ламберт достал тряпицу, вытирая его спину, хотя в этом, как таковом, не было смысла, потому что Лютик уже запачкал покрывало под собой в сперме, а полотенце они не подложили.       — Лютик, — позвал он его, едва не пропев. Такой довольный собой, что аж мерзко. — Я чувствовал, как сильно ты начинал возбуждаться от моих действий. Давай, скажи это вслух, как ты хочешь. Как сильно ты хочешь и в какой позе.       Лютик молчал. Ламберт, едва не мурлыкнув, уткнулся носом в его шею, лизнув языком.       Он вжался в него бедрами, схватив за ягодицу.       — Могу быть нежным. Очень-очень нежным. Буду неторопливо и медленно тебя трахать, почти не выходя. Хочешь? — спросил он хрипло, начиная потираться бедрами о его задницу, сжимая свободной рукой. Звонко шлепнув по ягодице, он продолжил: — конечно же не хочешь. Тебе хочется, чтобы я обращался с тобой, как с последней шлюхой. Чтобы просто брал и драл тебя как мне захочется. Входил так сильно, чтобы у тебя звезды перед глазами вспыхивали. Хочешь, чтобы я просто пользовался тобой, не думая о твоем желании. Хочешь, чтобы я заломил тебе руки, вдавил твое лицо в покрывало, чтобы душил тебя, тянул за волосы и бил по заднице, да?       Лютик зажмурился, когда Ламберт снова укусил его за шею — но с другой стороны, и плотно вжался бедрами в его ягодицы, потираясь медленно реагирующим на все это членом. Лютик мог бы удивиться, как тот так быстро возбуждался, едва после оргазма, но он сам ощущал, как меж ног едва гореть не начинало от всех этих слов.       — Давай, девочка, скажи «да», и все будет, как ты захочешь.       И Лютик, сам не понимая, как так вышло, буквально выстонал:       — Да.       Потому что он хотел этого. Хотел, чтобы его брали так и никак иначе.       Ламберт самодовольно усмехнулся и, поцеловав новый укус, сказал:       — Я же говорил, что ты идеальная секс-игрушка.       Лютик видел краем глаза, как Ламберт потянулся к своим штанам и, достав ремень, обхватил им его шею, затянув, сделав своеобразный ошейник. Сердце забилось быстрее, возбуждение прокатилось импульсом от головы до члена.       — Моя идеальная, личная шлюшка, готовая выполнить все, что я захочу, да? — он нагнулся к нему, затянув ремень сильнее, лишь немного ограничивая воздух, но уже создавая определенно ощутимое давление на глотке. — М, кто тут послушная сучка? Кто готов ползать на коленях просто чтобы ею сегодня воспользовались и отодрали, как последнюю шлюху? Ты, да?       Лютик издал неясный звук, что-то между скулежом и стоном, который, однако, скорее всего, был расценен Ламбертом как согласие. Он довольно рыкнул и укусил за ухо.       — Хочу, чтобы ты кончил на моем члене дважды подряд.       Лютик был согласен на все. Даже больше. Он хотел это все.       Хотел, чтобы в постели к нему относились так, а днем велись на каждый его каприз и носили на руках.       Может, Ламберт в самом деле был прав? Он все знал заранее?       В любом случае, Лютик об этом совсем не думал. Он просто лежал и стонал от каждого к нему касания, трясь задницей о полувставший член Ламберта.       Зубы снова впились в плечо, пока ремень удавкой давил на беззащитное горло. Лютик зашипел, а потом вынужденно изогнулся в спине, вновь оперевшись на локти, когда Ламберт сильнее потянул на себя.       — Так тебя дрессировать мне нравится, — хрипло прошептал Ламберт и проскользнул почти полностью вставшим членом меж влажных от масла ягодиц. — А то когда приходится прибегать к воспитанию в жизни… Я вижу, что тебе в самом деле больно, и мне это не нравится. Не хочу, чтобы ты страдал. Твое хрупкое сердце должно быть в безопасности так же, как и твое тело. Но ты вновь и вновь вырывался из моих рук, подставляя себя опасности, и… — он выдохнул, укусив за мочку уха. Раздался звук от удара по ягодицам, и Лютик плотно сжал зубы, сдавленно простонав. — И теперь ты видишь, как хорошо со мной, подо мной. Хорошо быть под покровительством, да? Быть просто послушной сучкой, которую будут любить, лелеять и относиться так, как она того захочет?       Лютик всхлипнул и потерся членом о покрывало. Он не хотел признаваться себе в этом, но все эти разговорчики — они его возбуждали. Так же, как и удавка на шее.       Лютик был возбужден. Несмотря на то, что после оргазма наступило прекрасное ничего, он снова начал возбуждаться. И давление, пульсация меж ног проходили импульсами, и так хотелось больше касаний к себе.       — Ну, кто тут моя хорошая послушная сучка? Кто готов выполнять каждый мой приказ? Кто хочет, чтобы его поскорее трахнули, м?       Лютик молчал, хоть ему хотелось бы скулить и в самом деле молить об этом. О том, чтобы его грубо трахнули. Но он молчал, акцентируясь на ощущении давления на своей шее. Удавка давила, поддергивала возбуждение.       — Можешь молчать, но я слышу, как бьется твое сердце. Я чувствую, как ты этого хочешь. Как тебе нравится быть моей собственностью.       Хрипло выдохнув, Ламберт, все еще держа за ремень, удерживая Лютика в этой позе с сильно выгнутой поясницей, достал масло и вылил немного на свой член, а затем, отставив его, обхватил член рукой, смазывая.       Лютик взвизгнул и сжался, когда Ламберт вставил два скользких пальца, начиная ритмично и быстро ими двигать, смазывая Лютика. Меж ног хлюпало, из глотки раздавался скулеж. Он неосознанно поерзал, разводя ноги шире. Ламберт довольно зарычал и, чуть ослабив удавку, вынул пальцы. Лютик дышал рвано и сбито, не понимая и не воспринимая ничего. Только возбуждение, горящее внизу живота и меж ног. Лишь желание, чтобы его коснулись.       Ламберт, помогая себе рукой, уткнулся скользкой головкой и, пару раз легонько нажав, толкнулся вперед и тут же затянул удавку сильнее, и вместо стона Лютик издал хрип, а потом замычал, когда Ламберт стал толкаться. Блять, это было унизительно, это было грязно, но это было так охуенно хорошо — член был толстый, его было много, и ощущение абсолютной заполненности заставляло Лютика терять последние мысли.       Ламберт снова прижал его к себе и, укусив за плечо, ослабил удавку, давая Лютику вдохнуть. Сердце у того билось на пределе, и еще в нем было так тесно и так жарко. Он не сжимался, и двигаться в нем было удобно и легко. С силой сжав одну ягодицу, чтобы оставить новые синяки, он повременил несколько секунд, а после отвесил пару шлепков — так сильно, как смог. Лютик вскрикнул под ним, сжимаясь — так охуенно хорошо сжимаясь, становясь таким узким, что у Ламберта аж перед глазами темнело.       Ягодица раскраснелась, и Лютик всхлипнул, когда Ламберт снова сжал ладонью, больно-больно вжимая пальцы в кожу. Задница у Лютика была такая, как Ламберт и любил — мягкая и круглая, которую шлепать было одно удовольствие.       — Нравится, м? — хрипло спросил Ламберт, ритмично и быстро толкаясь. Входя до самого основания, делая краткие толчки так, чтоб максимально стимулировать нужную точку. Бедра Лютика мелко дрожали, постоянно раздавались шлепки от ударов бедер Ламберта о ягодицы. — Хочешь еще? Еще сильнее? — с этими словами он двинулся бедрами назад и снова вошел — сильно и глубоко, так, что Лютик взвизгнул. — Или сильнее шлепать?       Лютик буквально захныкал, когда Ламберт, чуть сильнее затянув удавку, отстранившись и сменяя толчки на более размашистые, сначала шлепнул по правой, затем по левой ягодице, а затем сменил на полноценные удары — сильные и размашистые, такие звонкие, что их звук, казалось, был громче даже всех тех звуков, что издавал Лютик под ним. Задница горела и каждый удар был болезненнее, и это... это было так хорошо. Лютик ощущал, что каждый толчок был приятнее и приятнее, и уже было неважно, под каким углом он входил.       Лютик сам не заметил, как дернул бедрами навстречу Ламберту, впечатавшись задницей в него. Ламберт довольно зарычал, сжимая в ладони ягодицу, сминая, тяня на себя за ремень, заставляя Лютика сильнее изгибаться в спине и судорожно вдыхая воздух, которого было все меньше и меньше.       Ламберт схватился за ягодицу сильнее, а после отвел в сторону, рассматривая, как легко было в Лютика толкаться, что не было никакого сопротивления и как легко и быстро член проскальзывал в него. Ламберт ощущал, как это возбуждение сжирало его, и еще приятнее было осознавать, что абсолютно так же себя чувствовал Лютик.       Лютик, которому нравилось, что у него ничего не спрашивали и делали все, что захочется с ним, не думая о его комфорте.       Лютику нравилось, когда к нему относились просто как к снятой шлюхе, которой заплатили за все и сразу. Только Лютику никто не платил.       С кратким рыком Ламберт скомандовал:       — Руки за спину заведи.       Лютик сначала растерялся, не понимая, как ему надо было это сделать. Ламберт рыкнул и, ударив его ягодице, гаркнул:       — Быстрее.       А следом вздернул за бедра, и Лютик, грохнувшись на грудь, поспешно завел руки за спину. Повыше вздернув его за бедра, устраиваясь сзади на коленях, Ламберт заломил руки за спиной сильнее, сжав перекрещенные запястья в руке.       Лютик оперся щекой о покрывало, чтобы было удобнее дышать, и глянул через плечо на Ламберта. Ламберта, заламывающего его руки, держащего ремень, регулируя степень перекрытия воздуха. Ламберта, входящего в него до шлепка — глубоко и грубо. У Лютика дрожали ноги и бедра, возбуждение росло, и Лютик понимал, что скоро кончит.       Все еще горели ягодицы от шлепков, начинали ныть плечи, и все это было так хорошо вместе с тем, как Ламберт то сильнее перекрывал воздух, то слабее.       Лютик зажмурился, кусая губы, но все чаще срываясь на стоны, потому что, Боже, это было так охуенно хорошо. Он хотел больше, хотел сильнее и грубее. Хотел, чтобы к нему относились как к рабу без прав. Хотел, чтобы с ним делали все. Буквально все.       В один момент ему даже начало казаться, что Ламберт недостаточно с ним груб.       Правда, под эти мысли он и кончил — когда Ламберт вогнал в него член до основания и затянул удавку так, что Лютику нечем было дышать. Этот миг растянулся на вечность, а потом Лютика отпустило, и он открыл глаза и отпустил губу, которую закусил так сильно, что едва не прокусил.       Сердце билось как бешеное, глаза были мокрые от слез, и Ламберт все еще был в нем — твердый, заполняющий его полностью, не дающий выбора.       Тело Лютика слабо подрагивало и дрожало, в ушах звенело. Рука Ламберта продолжала с силой зажимать запястья, а удавку тот ослабил буквально на немного, давая вдохнуть — и Лютик хватал воздух как утопающий, широко раскрывая рот и как можно глубже вдыхая.       — Блять, ты бы знал, как много говорит то, что ты кончил просто от моего члена. Никакие слова не нужны, ты только этим мне снова доказал, как тебе это нравится, — прохрипел тяжело дыша Ламберт, продолжая вжиматься бедрами в его ягодицы.       Наконец, удавка ослабла еще сильнее, и Лютик судорожно вдохнул, а потом зажмурился и поджал губы, когда Ламберт стал медленно выходить. Член выскользнул, и Ламберт, убрав руки с запястий Лютика и ремня, привычно схватился за задницу и развел ягодицы в стороны.       — Расслабься давай, не сжимайся, — шлепнул тот его, и Лютик послушался, оперевшись на локти. Он закусил губу, когда Ламберт уже знакомо, так, как он делал это в первый раз, вошел сначала большим пальцем на правой руке, потом на левой, разведя в сторону, растягивая.       В этот раз Лютик не просил остановиться. Лишь рвано дышал, осознавая, каким его видел Ламберт.       Внезапно, он ощутил в себе горячий язык и широко раскрыл глаза, пораженно выдохнув. Ему, откровенно говоря, нравились такие ласки, хоть он и не понимал, почему к ним такой интерес проявлял Ламберт.       Влажный язык вылизывал изнутри, и Лютик заерзал, сжимаясь, тихо выстанывая что-то неясное. Это было приятно — даже после оргазма было приятно, пока Ламберт вжимался лицом меж ягодиц, вылизывая его, разводя пальцы больше, раскрывая его.       Лютик рвано дышал, то расслабляясь, то сжимаясь, наслаждаясь тем, как ласкал его Ламберт — жадно вылизывая, не стесняясь всех этих пошлых звуков.       Лютик почти разочарованно простонал, когда Ламберт остановился. Тот, фыркнув, сказал, легонько шлепая по красным ягодицам:       — Фу, масла нажрался на год вперед.       Лютик даже тихо усмехнулся, чувствуя, что ритм сердца начинал приходить в норму.       — Хочу, чтобы ты сам себя возбудил. И обязательно используй пальцы, хочу видеть, как ты сам себя трахаешь.       Лютик широко раскрыл глаза и, кажется, раскраснелся еще сильнее.       — Давай-давай, не зли своего хозяина, — и снова шлепнул по ягодице, видимо, питая к этому какую-то нездоровую страсть. Или же просто понимал, как это заводило Лютика.       Лютик посмотрел через плечо, не уверенный, что в самом деле хотел… делать это сам, да еще и при Ламберте, который собирался рассматривать его с такого ракурса.       — Лютик? — вскинул бровь Ламберт, потираясь членом меж ягодиц. — Ты же не хочешь меня разозлить? Я же все это запоминаю, и все это аукнется в будущем. Но ты можешь меня сейчас порадовать тем, какой ты у меня послушный, и я передумаю тебя наказывать в дальнейшем.       Лютик поджал губы и, уперевшись лбом в предплечье, провел рукой вниз, оглаживая себя меж ног. Он вообще не был уверен, что сможет снова так быстро возбудиться без посторонней помощи сам, потому что после двух оргазмов он не был готов снова идти на такие подвиги.       — Давай, малышка, смелее, — он погладил по ягодице и, взяв за запястье, сам направил его руку. Лютик, закусив губу, проскользнул в себя двумя пальцами, которые прошли легко и просто, без всякого сопротивления. Правда, без возбуждения не сказать, что это было особо приятно. Пока что это вообще никак не было, не считая несколько неприятных ощущений.       Ламберт сжимал и ласкал его бедра, переходя на ягодицы, сжимая и разводя в стороны их.       Лютик с пошлым звуком вынул пальцы, проскользнув ими по промежности и яйцам, оглаживая и сжимая, а после снова вставил, но на этот раз сразу три — мысль о том, что он может принимать себя все больше и больше возбуждала.       Второй рукой он погладил себя по животу и внутренней стороне бедра, а после стал оглаживать медленно реагирующий на все происходящее член.       Пальцы, даже три, входили достаточно легко, и Лютик мог выбирать какой угодно темп. Внутри было необычное ощущение, с которым он не встречался ранее. Это определено не было похоже на то, как это было с девушками. Внутри было намного туже и теснее, и даже не смотря на легкость проникновения, мышцы у входа все равно сжимало все сильнее и сильнее, в зависимости от того, как глубоко входил в себя Лютик.       Внезапно Ламберт навалился на него сверху, прижавшись членом к внутренней стороне бедра. Он поцеловал в затылок и прохрипел:       — Ну так, кто моя послушная сучка?       Конечно Лютик не ответил. Зато осторожно добавил в себя мизинец, вставляя сначала до второй фаланги, а за тем и костяшки — и он издал неясное мычание. Ощущения нельзя было назвать приятными, но член начинал вставать, он начинал возбуждаться.       — Будешь молчать? Ну ничего, скоро перестанешь выпендриваться, но я готов подождать. Но запомни: в жизни терпеть твои капризы я готов и согласен, но в постели — нет. Тут решаю я, понял?       Лютик, медленно двигая в себе четырьмя пальцами, выстонал, лаская свободной рукой член:       — Да.       Блять, поздно. Уже поздно. Ему нравилось. Ему нравилось быть под ним, выполнять его приказы, ощущать себя в его власти.       Ламберт усмехнулся и, укусив за мочку уха, спросил:       — Кто твой хозяин? Чья ты собственность? Кто может решать, что и кто будет с твоим телом? Кому ты принадлежишь?       Пальцев было много, блять, и их было охуенно много, они распирали внутри, и возбуждение снова прокатывало по всему телу, концентрируясь внизу и меж ног, поэтому он снова вставил в себя пальцы до костяшек, массируя ту самую зону, от которой все становилось таким неважным и было так хорошо, он простонал:       — Тебе.       Ламберт довольно мурлыкнул и, дернув за ремень, туже обхватывая шею, прохрипел:       — Славная сучка.       Он снова отстранился, а потом присвистнул:       — Четыре? Четыре пальца? Вынимай.       Лютик послушался, медленно высунув, продолжая ласкать член.       — Руку от члена тоже убери.       Лютик послушался, прижимаясь грудью к кровати и сложив руки на постели, спрятав в них лицо, тяжело дыша. Понимания реальности не было. Вообще сейчас не было ни мира, ни жизни вне постели. Там, вне этого момента, другая жизнь, другой он, а здесь он — весь и полностью Ламберта, готовый на все и получающий с этого удовольствие. Лютику было неважно, что это ненормально, это странно, ему просто было очень хорошо.       Ламберт снова развел ягодицы в стороны, оглаживая его меж них.       — Четыре пальца, — протянул он зачарованно. — Тебе хочется так много в себя, м?       Ламберт убрал руку, взял масло, и, снова смазав свой член, медленно вставил в Лютика три пальца, начиная ритмично ими двигать, периодически проходясь по простате, видя, как вздрагивали бедра Лютика. Он осторожно добавил четвертый палец — в конце концов, рука у Ламберта было несколько больше, чем у Лютика, соответственно и обхват четырех пальцев тоже. Лютик проскулил под ним, и Ламберт не смог понять, нравится ему или нет, но он продолжал сжиматься и расслабляться на его пальцах, его бедра дрожали, а дыхание было тяжелым. Он не пытался соскочить с пальцев, даже наоборот — он медленно подался бедрами к нему навстречу, насаживаясь до костяшек.       Ламберт облизнулся, плавно двигая пальцами и оглаживая его изнутри.       Медленно вынув их, он снова растянул кожу, оглядывая то, насколько он был растянут. А потом, резко схватив того за талию, он перевернул его на спину.       Лютик уставился на него мутным, ничего не соображающим взглядом. Лицо было мокрое от слез и пота, глаза покрасневшие, а губы — искусанные.       Ламберт раздвинул его ноги, закидывая одну к себе на плечо и, плавно толкнувшись, сразу после того, как Лютик издал неясный стон, сказал:       — Ты меня раздразнил своими способностями, — мурлыкнул он, входя до самого основания и на секунду так и замерев, глядя на лицо Лютика. Тот, оторвав взгляд от низа его живота, посмотрел ему в глаза. Затянув потуже удавку, Ламберт сказал: — Может, мы попробуем когда-нибудь больше. Пять пальцев до костяшек. А потом и глубже.       Лютик широко раскрыл глаза, хотел что-то сказать, но Ламберт толкнулся — глубоко и сильно, так, что вместо слов из Лютика вырвался рваный стон, а далее, предупреждая возможные слова, Ламберт затянул удавку так, чтобы ограничить воздух полностью. Он начал ритмично в него входить, регулируя удавку на шее, так, чтобы Лютику было нечем дышать.       Тот приоткрыл рот и едва глаза не закатил.       — И не надо волноваться, Лютик, я не собираюсь ничего делать из того, что тебе не нравится. Если будет больно — перестану. Хотя нет, если будет больно не перестану, — протянул он и, войдя до основания так сильно, что Лютик соскользнул по простыни, ослабил удавку, давая вдохнуть, и сказал: — Нет, прекращу именно если тебе не понравится. Боль тебе как раз может и понравится, — усмехнулся он, склонив голову к плечу, а затем резко дернул за ремень, протянул руку и снял его.       Лютик облегченно выдохнул, правда возможность нормально дышать вернулась к нему не надолго.       Ламберт навис над ним и резко сжал его горло рукой, надавливая, и Лютик застонал, не выдержав, закатив глаза, от череды быстрых и глубоких толчков. Секс сейчас был почти нестерпимым. Слишком чувствительный, Лютик вздрагивал едва не от каждого нового толчка, и понимание своей чувствительности, осознание, что Ламберт будет трахать его в любом случае до того, пока ему это не надоест — подстегивали его.       Ламберт смотрел в глаза, придушившая, а потом, взяв Лютика за руку, уложил его руку на свое бедро. Лютик, рвано вдохнув воздух, которого ему так не хватало, проскользнул рукой вверх, к боку, сжимая, и вцепился так же второй рукой, оглаживая его тело — напряженное, твердое, с мышцами, которые можно было очертить, понять, насколько четкими они были.       Он трогал его и ласкал, пока Ламберт вдалбливался в него быстрее и сильнее, заставляя задушенно стонать от того, что Ламберт нажимал то сильнее, то слабее. Он вцепился ногтями в низ спины, будто притягивая к себе ближе.       — Итак… Попытка номер три, — тяжело дыша, проговорил Ламберт. — Кто тут послушная сучка?       Лютик не ответил. Уже не сколько от того, что выпендривался, а потому, что просто не мог. Дыхания было мало, а его остатки уходили на стоны. Он терялся в ощущениях, в этом диком возбуждении, очень интенсивном, которое импульсом гуляло меж ног.       Ламберт оскалился и ударил по щеке, ощутив, как Лютик сжался на его члене, а затем — тихо простонал.       — Надо же, и это тебе нравится, — довольно протянул Ламберт, а потом ударил еще раз — на этот раз сильнее. Так, что щека покраснела от скулы до подбородка, и голова аж в сторону повернулась.       Ламберт закусил губу, сменяя ритм на более рваный, но толчки остались глубокими и сильными. Он придушивал, держа на периферии с тем, что Лютик готов был потерять сознание, и снова ослаблял, периодически отвешивая пощечины: когда нарочито легкие, почти как шлепки, когда сильные до того, что больше походили на удары. И на каждый новый — Лютик стонал, почти скулил, и сжимался.       Запах его возбуждения был таким крепким и перекрывающим все, что Ламберту казалось, что пахло здесь только им, Лютиком. Его возбуждением, желанием, потом и спермой. Его тело стало крайне чувствительным, отзываясь на самые простые ласки: будь то поглаживание или легкое потирание упругих сосков. Лютик дрожал под ним, царапая его спину, и просил. Просил сильнее, глубже, умоляя не останавливаться.       Правая щека покраснела до того сильно, что трогать ее Ламберт больше не решался, потом осыпал легкими ударами левую — сильными не мог в связи с тем, что правой рукой бить по левой было малость неудобно, но Лютику хватало уже и этого — он все равно сжимался на нем и жмурился от удовольствия, выстанывая его имя.       Во время секса Лютик будто... терял связь с миром. Так казалось Ламберту. Он полностью отдавался процессу, забывая о себе, о своем имени, о том, кто он вообще.       Ему нравилось.       И нравился не просто секс, а именно такой. Когда ему не дают выбора, когда его вертят в руках, когда с ним грубы.       И Ламберту сносило это крышу.       Лютик будто умолял его мучить снова и снова, снова и снова. И не отпускать, никогда его не отпускать.       Ламберт поклялся себе еще несколько месяцев назад, что так отныне и будет.       Мучить и не отпускать. И муками этими доводить именно до этого состояния — когда он ничего не понимал, метался по кровати, царапался.       Придушивая его, полностью лишая кислорода, Ламберт вошел до основания, кончая глубоко внутрь. Лютик сжался и, после очередной пощечины — по правой щеке и сильной, тоже кончил, закусив губу и сжавшись под ним, вогнав ногти так глубоко, что Ламберт даже поморщился.       С трудом отцепив свою руку от его шеи, Ламберт оперся на локти и уткнулся лбом в его плечо, пытаясь отдышаться. У него у самого сердце билось быстрее нужного, а уж ритм сердца Лютика… он едва не оглушал.       Он ощущал его ладони на своих лопатках, и, Боже, он хотел продать душу Дьяволу, если бы это означало, что когда-нибудь он так же обнимет его, пребывая не в бессознательном состоянии. Но пока… пока все оставалось так. Но Ламберт знал, что это все просто требует немного больше времени.       Сегодняшний секс уже сказал о многом. Очень многом.       Ламберт протиснул руки под его поясницу, тесно прижимая к себе, и Лютик слабо вздрогнул, а потом внезапно обнял за шею, прижимая к себе ближе. Ламберт, рыкнув, лизнул место укуса, и зарылся носом в его шею, прижимая к себе теснее и позволяя Лютику прижимать его к себе.       Ламберту казалось, что все тело Лютика пульсировало возбуждением, что ему все еще было хорошо и, он даже толком не отошел от того, что с ним только что сделали.       Ламберт снова поцеловал его в шею, затем — под линией челюсти, потом в щеку, в скулу, в висок, в полузакрытое веко. Лютик не отзывался, лишь тяжело дышал. Его руки все еще обнимали его за шею. Его обессилившие, дрожащие руки, казалось, держали Ламберта сильнее, чем дикие лапы самых сильных чудовищ и монстров.       Он все, что способно было его удержать.       Он единственный, кто мог бы заставить Ламберта ползать на коленях.       Как хорошо, что он этого совсем не понимает.       Ламберт погладил его по груди и аккуратно лег на бок, дабы не придушить Лютика своим телом. Рука Лютика соскользнула с его шеи, ладонь мягко проскользнула по плечу, а после застыла на груди. Горячий взмокший лоб прижался к месту между плечом и шеей. Он казался сейчас настолько слабым, уставшим и безвольным, что Ламберт невольно умилился.       Он погладил его по волосам, поцеловал в лоб и шепотом спросил:       — Видишь? Не так уж это и страшно. Судя по тебе, очень даже приятно и хорошо.       Лютик не ответил, только рвано дыша. Его пульс колотился в венах так, что Ламберт, сам уставший до смерти, слышал каждый его удар. Прижавшись носом к его виску, он снова прошептал:       — Не допускай мысли, что мне кто-то там интересен. Ты — все, что мне нужно.       Лютик издал неясный звук, когда Ламберт поцеловал его в щеку, и прижался теснее. Ламберт улыбнулся и сказал:       — Давай, отцепись от меня на миг. Надо убрать запачканное покрывало и обтереть тебя. Весь вспотел, будто угли таскал.       Лютик сморщился, но руки убрал, перекатившись на спину и уставившись в потолок. Выглядел он так, будто все еще не понимал, что происходит. Или понимал, но будто через какую-то призму, будто не до конца. Так, будто находился в полубессознательном состоянии.       Ламберт улыбнулся, поцеловав в приоткрытые мягкие губы, и встал с кровати, взяв тряпицу и обтирая Лютика, наслаждаясь тем, что Лютик просто лежал, позволяя это, и смотрел то на его движения, то на его лицо из-под полуприкрытых век.       Довольно долго провозившись и с ним, и с собой, убрав покрывало, Ламберт достал из-под Лютика одеяло и, присев рядом, затушив свечу, наконец, улегся со спокойной душой, обняв Лютика за талию, укрыв их. Лютик, будто не до конца понимая, что и где, лишь обнял его и подполз ближе, пряча лицо в его шее.       Ламберт улыбнулся, поглаживая его по худой спине, наслаждаясь ощущением его теплой кожи под ладонью.       Поцеловав его в макушку, он прошептал:       — Спи сладко, моя нежная пташка.       Лютик издал неясный звук, будто мурлыкнул, и, потеревшись носом о его шею, прошептал:       — Сладких снов…       Ламберт улыбнулся, сам прикрывая глаза, ощущая, что вымотался за весь этот вечер. Лютик под его боком свернулся в комочек, обнимая за талию.