Больно касаться тебя

      Ламберт не был плохим человеком. Вот к какому выводу пришел Лютик. Он не был плохим в привычном понимании этого слова. Он не был как те бандиты, ворующие у бедных крестьян. Он не был разбойником, которые ловили девушек, насилуя и убивая их.       Ламберт не понимал последствий. Просто не осознавал.       Он был бережен по отношению к Лютику, нежен и ласков, боялся ответных действий и был непоколебим в своих убеждениях. Это было тем, что его и сгубило.       Он не понимал, что принуждение всегда есть насилие. Насилие не может вести к добродетели. Насилие есть насилие.       Ламберт этого не понимал. Но он делал все, чтобы сделать существование с ним Лютика максимально комфортным. Покупал, что тому захочется, не ругал, заботился и был с ним ласков, как муж со своей любимой женой. Или любовницей.       Секса было много. В самом деле — очень много. Не было ни одной таверны, чья кровать не стала бы свидетелем этого морального и физического преступления. Не было бы стен, которые не впитали бы в себя отторжение Лютика, медленно превращающееся в желание.       Не было даже леса, опушки, на которой Лютик бы не зажимал рот, на которой бы он не закатывал глаза от удовольствия.       Не было мест, где они ночевали, в которых Лютик бы не получил крышесносный оргазм, а затем — желание зарыдать. Ламберт это будто выучил, и никогда после секса не заваливался спать. Лежал рядом, целовал, что-то шептал.       Лютику казалось, что его насиловали каждую секунду.       Ласково и нежно, желая и восхищаясь, но насилуя.       И, что самое страшное, это насилие становилось для Лютика все привычнее и привычнее. Он был благодарен, что Ламберт был с ним ласков и нежен, и груб, когда это необходимо.       И сейчас, прижатый спиной к его груди, Лютик закатывал глаза и мычал в ладонь от удовольствия. Ламберт придерживал его под коленом, открывая его для себя больше, вдалбливаясь быстро и рвано. Он чувствовал настроение Лютика, и его грубость никогда не была встречена страхом или ужасом, наоборот — он как будто высчитывал в теле Лютика желание к ней, немую просьбу.       Лютику казалось, что он задыхался в своих стонах. Грубая мужская рука держала под коленкой, сильно сжимая, и кожа уже даже немного ныла.       Лютик был прижат спиной к его груди так тесно, что ощущал каждый его сантиметр, каждую его напряженную мышцу.       Перед глазами стояло неясное марево из деревьев. Темное расплывчатое пятно, и где-то краем глаза можно было выцепить горящий костер.       Рука Ламберта соскользнула с рта на горло. И Лютик не успел даже вдохнуть толком, как его горло сжали, придушивая.       В этот раз не хватало. Не хватало грубости, силы, власти.       Ламберт вообще на него набросился, стоило Лютику только доесть свою порцию. Быстро стащил с него штаны, задрал сорочку, пристроился сзади и, немного размяв пальцами, вставил. Будто был возбужден весь день их путешествия, и только сейчас смог до него дорваться.       Довольно часто, когда они занимались сексом, Лютик ощущал странное желание к тому, чтобы Ламберт был грубее, чем есть сейчас. Он… блять, он хотел быть униженным. Его эта мысль возбуждала, доводила едва не до экстаза, и он хотел бы орать об этом ему сейчас, но какая-то гордость его удерживала.       По крайней мере Ламберт вдалбливался в него, как в последний раз, будто бы больше они не смогут переспать.       — Хочешь больше? — хрипло спросил Ламберт.       Нет, как-то он в самом деле понимал это. То ли по запаху, то ли реакции его тела, то ли читал мысли.       Лютику пришлось унизительно кивнуть.       Те ощущения, что он достигал во время секса с Ламбертом, только во время секса, поражали своей силой и интенсивностью. После них, конечно, после оргазма, становилось пусто и мерзко, оставался дискомфорт между ног и на тех местах, где он его бил, но он не мог отказать себе в этой возможности во время секса, блять, не мог.       — Блять, какая же ты у меня ненасытная сучка. Так мне это нравится, — он лизнул его за ухом. — Хочешь видеть мое лицо?       Лютик кивнул.       Хотел. И не просто потому, что оно было красивым, во время секса оно теряло личность, и это был просто красивый мужик, который трахал его так, как тому хочется.       Ламберт одобрительно шлепнул его по ягодице, рыкнув:       — Хорошая сучка.       Он медленно вышел, но резко и быстро перевернул Лютика на спину. Он потянулся к своим штанам и, вытянув из них ремень, привычно сделал удавку. Тут же затянув ее, он склонился над Лютиком:       — Чья ты вещь?       Так или иначе, несмотря на распираемое его желание, участвовать во всех этих диалогах Лютик не хотел. Слова весили так мало, но это было единственным, что якобы создавало видимость его гордости.       Ламберт сощурился и отвесил пощечину — сильную до того, что щека покраснела и Лютик айкнул. Ламберт согнул его ноги в коленях и вошел одним толчком. Лютик снова зашипел и зажмурился. Блять, сколько бы они не трахались, члена Ламберта было слишком много. И это то, что возбуждало Лютика еще сильнее. Понимание, чем его дерут и каким образом.       Он уткнулся пятками в его напряженную грудь, позволяя Ламберту входить как можно более глубже под таким углом.       Клыки впились в кожу на шее, потом плечо, а потом и возле соска, и Лютик испуганно задушенно вскрикнул. Удавка ослабла, воздух прошелся по легким, наполнил грудную клетку и у Лютика закружилась голова. Когда удавка снова стянулась, голова до сих пор кружилась, и он вцепился пальцами в ткань под ним, которая была подложена под него на выделку.       Ламберт был на удивление аккуратистом, и он всегда использовал ткань и полотенца во время секса, которые будет удобнее отстирать от пота, спермы и масла. В конце концов, у них никогда не было вопросов о том, кто будет спать на мокром.       Лютик вцепился ногтями в бедра Ламберта, когда тот стал толкаться глубоко и ритмично, почти не вынимая. Член наполнял до краев и у Лютика слезились глаза. Сильная широкая ладонь била по бедрам — все сильнее и сильнее. Так, что в какой-то момент оба бедра были красными и каждый новый удар был исключительно болезненный, но еще — возбуждающим.       Потом удары перешли на лицо. Но только тогда, когда Ламберт что-то ему говорил, а Лютик упрямился и молчал.       — Ну, неужели так сложно сказать, кому ты принадлежишь, м? С чьего члена кайфуешь? — спросил Ламберт и затянул удавку, так, что даже если бы Лютик и хотел ему что-нибудь ответить, то не смог бы.       Еще один удар. Такой сильный, что Лютик заскулил от боли и зажмурился. Но он не успел перевести дух, потому что Ламберт ударил снова — звонко и сильно.       — Смотрю на твое лицо, думаю, вот как так вышло, что за таким милым личиком скрывается такая грязь, м?       Он ослабил удавку. Лютик судорожно вдохнул и больно впился ногтями в его бедра, а после зажмурился от такого мощного толчка, что Лютик едва не соскользнул по ткани.       Ламберт схватил Лютика за щеки, прошипев:       — Смотри мне в глаза.       Лютик смотрел. Заходясь то в стонах, то в отсутствии воздуха, он смотрел ему в глаза, ощущая, как горели щеки — не то от смущения, не то от ударов. Так же, как и бедра, но те однозначно от ударов. Лютик был не настолько невинным, чтобы краснеть всем телом. Если это было в принципе возможно.       — Итак… — Ламберт вошел до основания, до шлепка напряженных яиц о влажные от масла ягодицы, — последний раз спрашиваю: чей ты?       Лютик даже захотел ответить, что он его, да, он полностью его, это даже было правдой, но он смог лишь надсадно заскулить и закатить глаза от очередного глубокого толчка и ощущения того, как член прошелся по нужной точке, из-за движения по которой Лютика едва не передернуло.       Щеки были горячие и мокрые от слез.       Надо было сильнее, надо было еще грубее. В этот раз Ламберт будто пытался, но у него не получалось. Раньше он беспрерывно его шлепал, бил, душил, плевал в рот, тянул за волосы, душил до едва ли не потери сознания, вбивался в него несмотря на все крики, несмотря даже на оргазм Лютика. В этот раз Ламберт был с ним мягок. Очень мягок, хоть и понимал, что Лютику хотелось больше.       Лютик кончил, когда Ламберт сжал сосок и толкнулся как можно глубже. Ламберт подвигался немного, пока тот кончал, а потом медленно вышел. Он тяжело и сбито дышал, оперевшись на руки. Он еще не кончил, но выглядел так, будто уже все, выдохся и у него не было сил.       Лютик соскочил бедрами на ткань и прикрыл глаза. Меж ног и внизу живота, вместо желания и вожделения, возвращался привычный дискомфорт. Но он быстро проходил, и Лютик уже даже научился не обращать на него внимания.       Ламберт тяжело выдохнул, кончая на его живот, доведя себя рукой, а после лег рядом с ним, смотря на небо.       Лютик тоже посмотрел на небо, сложив руки на груди так, будто прикрывался, хотя он вроде и не стеснялся никого. Он моргнул и повернулся к Ламберту.       — Что с тобой сегодня?       Ламберт ответил не сразу. Он поджал губы, зажал зубы, открыл рот, снова его закрыл. Выглядел так, будто ощущал отчаяние.       — Тебе не понравилось, да? — вместо ответа спросил он, посмотрев Лютику в глаза, повернув к нему голову.       Лютик пожал плечами и неуверенно сказал:       — Нормально. Я же кончил. А по твоему, если кончил, значит понравилось.       Ламберт выругался себе под нос и встал с выделки. Дернул плечами так, будто что-то с них стряхивал, и спросил:       — Я пойду отмыться в реку. Ты со мной?       Лютик кивнул.       Вода была приятной, и Лютик сразу в нее плюхнулся, желая смыть с себя слюни, пот и сперму. И особенно масло, которое смыть можно было только с большим количеством воды.       Он посмотрел через плечо, глядя, как Ламберт стащил с себя штаны. Посмотрел на его задницу — идеальной, блять, формы. С тела Ламберта можно было статуи лепить — так он был хорош. Не перекачанный, наоборот, пластичный и гибкий, с пропорциональным телом, длинными крепкими ногами, красивыми широкими плечами и узкими бедрами. И круглой накаченной задницей.       Лютик одернул себя и отвернулся, смущенно погружаясь в воду до глаз. Позади послышался плеск воды, вибрация и Ламберт подошел нему, обнимая со спины.       — Вялый ты, — снова повторил Лютик, вынырнув из воды, вдыхая.       — Конечно, я же только что кончил.       Лютик закатил глаза и повернулся к нему.       — Ты по-другому со мной обычно трахаешься.       Ламберт тяжело выдохнул и кивнул. Он склонился к нему, поцеловал в лоб и убрал мокрые пряди с лица.       — Да, я понял, что тебе… не хватало от меня сегодня грубости. Я… Блять, я думал, что мне будет легче быть с тобой таким.       Лютик вскинул бровь, не до конца понимая, о чем он.       — Я… слушай, я сразу понял, что тебе нравится это. Нравится, когда тебя подчиняют себе. Думал, что я великолепно подхожу на эту роль, потому что всю жизнь трахался грубо. Не считая… ее. Той девушки. Почему-то ставил тебя на уровень всех тех шлюх. Грубейшая моя ошибка.       Лютик внимательно слушал, не до конца его понимая. Его иногда пугало, что Ламберт все в самом деле распланировал заранее. Но что Лютика пугало еще больше — кажется, все шло по его плану, будто бы он в самом деле знал будущее.       Ламберт заправил влажную прядь русых волосы за ухо, сказав:       — Я… я хочу быть с тобой нежным. Мне понравился тот наш раз. Я ни разу таким не занимался, не думал, что это так… Никогда не считал, что во время секса может быть такая сильная эмоциональная связь.       Лютик тяжело выдохнул. Его плечи опустились и он покачал головой.       — Ламберт, занимайся этим со мной как хочешь, мне все равно.       — Совсем?       — Совсем. Но никакой эмоциональной отдачи от меня не жди. Это было один раз и… все.       Лютик врал. И он надеялся, что Ламберт этого не поймет.       На самом деле… Лютик желал Ламберта, испытывал желание быть с ним ласковым, обнимать его, гладить и целовать. И если во время секса он будет с ним ласков, то Лютик… Лютик может ответить тем же, не удержавшись от желания погладить его по голове, лизнуть чувствительные уши, виски или шею.       — Я знаю, что ты можешь быть хорошим любовником, прекрасным партнером, но… для меня ты насильник, Ламберт.       Ведьмак тяжело выдохнул, на лице отразилась какая-то тоска и сожаление, а после его сильные руки обняли за талию, прижимая к себе. Лютик вздрогнул. Тело Ламберта было в каком-то смысле даже для него желанным. По крайней мере в такие моменты, когда он не позволял себе лишнего.       — У меня плохое предчувствие, — сказал Ламберт, гладя по спине.       Лютик вздернул голову и вскинул брови, удивленно на него смотря.       — Что? У меня ведьмачья интуиция!       — И что она тебе говорит?       Ламберт тяжело выдохнул, прижал к себе крепче и уткнулся носом в его шею.       — Она говорит, чтобы я никогда, никогда тебя не отпускал. Не отходи от меня сейчас очень далеко, хорошо? Просто будь рядом. Это для твоей же безопасности.       — Я и так всегда рядом с тобой, — фыркнул Лютик, ощущая, что едва задыхаться не начал в его хватке.       — Просто прошу заранее. Не хочу, чтобы с тобой что-то случилось, малыш.       Лютик шмыгнул, прижавшись щекой к его плечу и смотря вдаль. На воде красиво переливался свет луны, вода зачарованно блестела. Все было таким красивым и даже то, как его обнимал Ламберт было красивым.       В такие моменты, подобные этому, Лютик снова вспоминал о том, что у Ламберта жуткая паранойя. Лютик знал, что все его любимые люди умирали, и, как он, видимо, считал, по его вине. И почему-то этого же он боялся в отношении Лютика.       Он искренне верил, что если отпустит его, то Лютик пострадает.       Этот фанатизм… Он объяснял многие вещи, успокаивал и, одновременно с этим, пугал.       Лютик выдохнул, закрыл глаза и предпочел об этом не думать.       Это был неплохой летний день. Как и сотня других дней, ничем не отличающихся. Лютик радовался погоде, радовался номеру с хорошей кроватью в таверне. Было хорошо и уютно. Радовался даже новому костюму, который ему купил Ламберт.       Да и в целом в последние два дня Ламберт был с ним непривычно тактичен. Они даже сексом не занимались, Ламберт не лез с поцелуями и объятиями, что даже немного обижало Лютика, будто бы ему не хватало его внимания. Он сам не понимал, откуда было взяться такому странному чувству, однако… оно было.       День был хорошим, однако Ламберт был дерганым еще больше, чем обычно. Все оглядывался, осматривался, стоило Лютику его коснуться — подпрыгивал на месте.       — Ламберт, хватит круги наматывать. У меня уже голова от тебя кружится, — лениво зевнул Лютик, переворачивая страницу. — Что с тобой?       — Я говорил про плохое предчувствие?       — Ну… Как минимум двадцать четыре раза.       — Вот сейчас оно буквально уже орет!       Лютик вскинул бровь, осмотрев его. Покачал головой и похлопал по месту рядом:       — Сядь и не мельтеши, у тебя так рана раскроется, снова все кровью запачкаешь, будешь потом материться, отмывая в холодной воде.       Ламберта странно передернуло, но он послушно сел рядом. Оперся локтями о колени, потерев лицо, судорожно выдохнул. Лютик с сожалением его оглядел.       — Я не понимаю, Ламберт, чего ты боишься?       — Всего! Что что-то может случиться с тобой!       Лютик цыкнул и закрыл книгу, отложив.       — Если хочешь, то я могу вообще сегодня из таверны не выходить и всегда быть рядом с тобой.       Глаза Ламберта загорелись странной надеждой.       — Хочешь? — усмехнулся Лютик, находя забавным то, каким по-детски восторженным сейчас было его лицо.       — Хочу.       — Ну вот и решили, — хмыкнул Лютик.       — Стой, ты не… не хочешь попросить что-то взамен?       Лютик огляделся.       — Нет. Я ничего не хочу.       — Но… может быть, чтобы я тебя не трогал неделю или вроде того? Никакого секса, например?       — Мне все равно, есть у нас секс или нет.       — Тебе бывает грустно после него. Часто. Иногда ты плачешь. Я знаю, что я не должен это делать, но…       — Я не знаю, почему я плачу. Мне кажется, это не из-за секса. А может из-за него. Я не знаю, Ламб, и уже не уверен, что хочу знать. Я так устал от этого всего…       Меньше всего Лютик ожидал, что Ламберт скажет:       — Прости. Я знаю, что это причиняет тебе боль, но не могу этого не делать. Одна мысль, что я отпущу тебя и не буду знать, где ты, доводит меня до отчаяния. Я боюсь.       — За мою жизнь? Думаешь, что я умру?       — Да. Долгой и медленной смертью.       — Но ведь это касается только тех, кого ты любишь, так? А меня ты не любишь, да?       Ламберт не ответил. Он быстро отвел взгляд и просто молча уставился в окно. Будто бы Лютик ему ничего не сказал, будто бы диалог был окончен.       Лютик тяжело выдохнул и, сам не ожидав этого от себя, поцеловал его. Это был один из тех немногих случаев, когда он сделал это сам осознанно, сделал это первый. Не был уверен, что в этом была необходимость, что у него было желание сделать это, но он просто… в один миг нашел свои губы прижатые к губам Ламберта.       Все эти размышления о Ламберте, то, как он открылся перед ним, чем больше Лютик его понимал, тем больше он притирался. Он нашел к Ламберту подход, понял, что делать, чтобы жить спокойно.       Он не мог сказать, что был счастлив с Ламбертом или хотя бы минимально доволен жизнью. Нет, вовсе нет. Это все его выматывало, отсутствие свободы давило на нервы, иногда вызывало панику, постоянный секс вызывал то отвращение, то желание. Как и сам Ламберт: отвращение, обожание, отвращение.       И так по кругу.       Лютик запутался. Но ему казалось, что это будет правильным: если он просто успокоится и начнет свыкаться со всем, начнет ощущать что-то теплое к Ламберту. Ведь у него не было другого выхода, так?       Так что лучшим было вбить себе в голову, что он доволен всем происходящим.       День они так и провели. Лютик валялся с Ламбертом в постели, не то чтобы находя это действие особо приятным, но… ладно, оно было приятным. И запах Ламберта, и его касания к нему, и неряшливые поцелуи. И то, как Ламберт вздрагивал, если лизнуть его за ухом.       Только ближе к вечеру они спустились, чтобы поужинать.       Перед тем, как открыть дверь, Ламберт зажал его, оперевшись предплечьем над его головой, и поцеловал. Лютик удивленно раскрыл глаза, не понимая этого жеста, потому что ему казалось… это был не поцелуй. Что-то другое.       Ламберт отдалился, и он выглядел так, будто бы страдал. И он просил, хрипло и отчаянно:       — Я знаю, что не имею права тебя просить о чем-то, но… пожалуйста, пообещай мне, что сегодня ты будешь рядом со мной, никуда не будешь отходить, даже не будешь ни с кем разговаривать.       Лютик моргнул.       — Пожалуйста, — заумолял его Ламберт, и это заставило сердце Лютика сжаться. — Это все, чего я хочу. Игнорируй любого, держись меня…       — Ламберт… что ты там себе выдумал? Сегодня обычный день, и…       — Я не выдумал. Это интуиция. То же самое я, блять, ощущал, когда… ее забирали. Я знал, что что-то не так, но отпустил ее.       — Кого?       Голос Лютика сам оказался сиплым, и он обнаружил, что его сердце билось медленно, а в глотке стояло горькое отчаяние, будто бы Лютик наблюдал за смертью кого-то важного.       — Мое дитя предназначения.       Лютик судорожно вдохнул, будто до этого и вовсе не дышал. Только секундами позже он понял, что и вправду не дышал.       Ламберт был болен, да, у него была куча травм, куча фобий, он путал реальность с фантазией, с трудом отделял желаемое от действительности, но… у Лютика сердце разрывалось от понимания, что при всем этом Ламберт ставил по степени значимости Лютика на ту же ступень, что и его дитя предназначения, которую он любил, как, видимо, свою собственную дочь.       Сердце неприятно сжалось, а колени помягчели.       Он видел, как сильно боялся Ламберт, слышал эту мольбу в голосе, и не верил, что все это было в нем, в его насильнике, в его мучителе.       — Лютик…       То, как он называл его имя — так люди молят в слезах.       — Хорошо. Хорошо, Ламберт, я буду рядом и не буду ни с кем разговаривать. А потом мы вернемся сюда и просто… будем дальше валяться, — он мягко улыбнулся, хотя скорее дергано, будто словил нервный тик.       Не нарушать это обещание было в интересах Лютика не сколько от того, что он якобы волновался о ментальной стабильности Ламберта, сколько от понимания, что Ламберт просто становился бешеным, терял над собой контроль, если Лютик его не слушал. Так, как это было в первый месяц.       Сейчас он узнал, что Ламберт другой, если дать ему успокоиться.       Ламберт мягко ему улыбнулся и поцеловал в лоб, а после открыл дверь.       Лютик облегченно выдохнул. Ему показалось, что петля упала с его шеи. Но он все еще продолжал стоять на стуле.       Они медленно спускались вниз, и с каждым шагом Лютик ощущал все больше облегчения. Он оглядел с чувством восторга таверну, гудящих и смеющихся людей, и ощутил нестерпимое желание выступить, словить эту энергию, впитать в себя, словно губка, но с грустью вспомнил о том, что пообещал Ламберту, что не будет этого сегодня делать.       Он ощутил, как на секунду Ламберт сжал его руку с такой бережностью, что Лютик, не удержавшись, посмотрел на него с мягкой улыбкой, до сих пор не веря, что в Ламберте в самом деле было безграничное количество нежности и любви. Просто начали они неправильно, но ведь… но ведь иногда можно остановиться, нарисовать финишную прямую, и решить, что новый шаг — это новый старт.       Лютик ощутил фантастически приятную истому у себя в груди от этой мысли.       А потом лицо Ламберта переменилось. Секунду назад он выглядел как влюбленный мальчишка, а прямо сейчас — как напуганный, найденный в самый уязвимый момент зверь.       Лютик непонимающе моргнул, а потом вздрогнул, услышав до ужаса, до нестерпимой эйфории знакомый голос:       — Лютик, черт возьми!       Голос Геральта ударился неясным разрядом. Ударил по мозгам, прошелся импульсом по всему телу и зарядил сердце на быстрый, бешеной ритм.       Лютик с восторгом уставился на него, на Геральта, в несколько десятках метрах от него. И Геральт смотрел на него с той же эмоцией, что и Лютик на него.       И тут же Лютик ощутил, что по телу Ламберта прошла волна напряжения, он будто окаменел.       Лютик не знал, что будет в следующую секунду, но он… он был уверен, что готов нарушить данное им обещание. Без единого сомнения он покажет Геральту всеми возможными способами, что ему нужна помощь.       Он готов был предать данное им слово, потому что считал, что обещание, данное насильнику, всего лишь попытка выжить, попытка приспособиться.       Лютик хотел рвануть к Геральту, но почему-то посмотрел Ламберту в глаза.       Ламберт был напуган как мальчишка.       Лютик засомневался.       Геральт спешно пошел к ним.       На улице прогремел гром, залаяли собаки. Лютик замер на финальной линии, и не зная, старт ли впереди, а не выгребная ли яма.