Больно касаться тебя

      Утро для Лютика не задалось. Вальдо сказал, что вчера Трисс на месте не было, однако они решили, что Вальдо просто будет недалеко от ее снятого на время ее здесь пребывания домика, чтобы словить момент.       Лютик вернулся в комнату, ощущая какое-то странное напряжение, но Ламберт все еще спал.       Облегченно выдохнув, Лютик присел на край кровати и погладил его по макушке.       Всю ночь он думал о том, что просто скинуть проклятье и остаться с ним, наверное, будет не очень безопасно? Или... Он не знал.       Он все делал будто бы на автомате. Да, он рассказал Вальдо, да, согласился на чародейку и принес деньги. Да, но…       Вместе с этим он будто бы чувствовал, что поступал неправильно. Что-то в нем противилось этому.       Пока он сидел рядом с Ламбертом и гладил его по волосам, он чувствовал, что, наверное, правильно было бы просто остаться с ним. Он не знал, почему так считал. Ведь Ламберт нормальный. Просто… травмирован и ему нужна помощь., а если бросить его, то это же... это же… Лютик не знал, что это, но просто отрицал это как правильный поступок.       Ламберт медленно открыл глаза, посмотрел в сторону, проморгался, а потом поднял взгляд на Лютика. Сонный и неясный. Лютик улыбнулся ему.       Ламберт улыбнулся в ответ и, взяв ладонь Лютика, поцеловал в тыльную сторону.       — Что за подхалимство с утра пораньше?       — Не понимаю, о чем ты, — фыркнул Ламберт. — Ты почему одет?       — Потом что я проснулся рано, а кто-то валялся. Я уже позавтракать успел.       Ламберт зевнул и перевернулся на спину, а потом потер макушку и сказал с недовольным лицом:       — Блять, задание ж… Грифон.       Лютик погладил его по груди, следя за выражением его лица.       — Пойдешь со мной? — спросил его Ламберт.       — На грифона? Чтобы мне жопу откусили?       — Ну да, без жопы неправильно как-то… Жаль.       — Жаль?       — Мне с тобой нравится ходить на задания. Это... вдохновляет как-то. Будто я не какой-то хуйней занимаюсь, а чем-то благородным. Наверное, не наигрался в детстве в рыцаря, — хмыкнул он и медленно встал с кровати.       Лютик проследил за тем, как тот надел штаны, застегнул ремень, накинул рубашку, застегивая ее, и снова зевнул.       Он ощутил себя почему-то ужасно виноватым. Он думал о том, сколько светлого он привнес в жизнь Ламберта. То, что никто другой не смог бы ему дать. И ведь Ламберт… стал более спокойным и ласковым, будто медленно что-то в нем топилось в присутствии Лютика.       Лед, делающий его таким, трескался и крошился, и Лютик видел, каким на самом деле был Ламберт.       Лютик чаще прокручивал в голове ту историю про Эмили, и Ламберт, в роли заботливого мужа, был абсолютно уместен и смотрелся гармонично. Лютик, представляя себя женатым на девушке, едва не морщился, потому что не мог представить себя... заботливым, уверенным в будущем, сильным, не мог представить себя каменной стеной, потому что его свойство скорее текучесть. Он был пластичным в этом понимании, и едва ли смог бы стать для женщины тем, кого они хотят видеть в своем муже.       Ламберт вписывался в эту роль идеально.       Лютику казалось, что внутри него, на самом деле, много, очень много любви. И он может подарить ее в полном ее объеме и разнообразии. Просто боится, отвык, но рядом с ним, с Лютиком, медленно раскрылся.       Может ему стоит задержаться с ним? Просто еще на немного?       Ламберт перекинул через спину мечи и кинул на Лютика беглый взгляд.       — Все в порядке?       Лютик моргнул, а потом посмотрел на него и как-то легко и без задней мысли сказал:       — Береги себя.       Ламберт будто бы обомлел на мгновение, а потом откашлялся и, поцеловав его в макушку, присел на корточки, беря его руки в свои.       — Конечно. А ты из таверны не уходи, ладно? Сиди тут, а то мало ли что случится.       Лютик кивнул, и Ламберт мягко улыбнулся ему, а после склонился и расцеловал костяшки на обеих его руках, от чего Лютик даже невольно покраснел и тупо уставился на это.       Выдохнув, Ламберт прижался щекой к тыльной стороне его ладони, будто и не хотел вовсе уходить.       — Ты не будешь завтракать? — внезапно опомнился Лютик.       — Нет, не хочу. Я на ночь наелся, как черт знает кто, так что сейчас…       — А я бы на твоем месте поел.       — Ты бы на любом месте поел, Лютик.       Лютик скуксил недовольную мину, и Ламберт внезапно как-то очень мягко рассмеялся, так, что Лютик сначала не узнал его смех.       — Ешь-ешь, мне больше где потрогать будет. Я ключ забираю или тебе оставить?       — Оставь, вдруг ты задержишься.       — Хорошо, но в случае чего — не ищи меня. А то заблудишься, тебе же хуже будет.       — А если… если ты…       — Умру?       Лютик не ответил и невольно сжал руки Ламберта в своих. Если мысль о том, чтобы уйти была ему дикой, то подобная и вовсе казалась ему неправильной, сумбурной и противоречивой.       — Нет, вдруг тебя сильно ранят, и... у тебя вот будет шанс спастись, и… и никто не найдет, и я бы…       — Но ты ведь не можешь знать, где я буду.       — Почему ты… Почему ты не отрицаешь это? Нет, чтобы сказать, что с тобой все будет в порядке, успокоить меня!       — Потому что я не экстрасенс. Я не вижу будущее, но на семьдесят семь процентов заверяю, что я вернусь. Потрепанным очень или не очень — этого я уже не знаю.       Лютик поджал губы и внезапно обнял его за шею, крепко прижимая к себе, сделав это так резко, что Ламберт едва не упал, но оперся о кровать, а после обнял за спину, мягко поглаживая.       — Не волнуйся, птенчик, я буду в порядке. Может иди своего дружка выцепи или…       — Нет, посижу тут. Настроения нет, живот немного болит.       Ламберт вздернул бровь, и Лютик пожал плечами.       — Много жирного вчера съел, наверное.       — Главное, что не глисты.       — Боюсь, ты бы заметил, Ламберт.       Ведьмак рассмеялся и кивнул, медленно встав. Повременил немного и снова наклонился, поцеловав, наслаждаясь этим моментом.       Черт, он… и мечтать не мог о такой идиллии. Все было так хорошо, так тепло и уютно, и Лютик… волновался! О нем!       Так что Ламберту показалось, что он даже был сейчас счастлив.       Захотелось отказаться от задания, бросить это все и просто остаться с Лютиком. Обнимать его, целовать, говорить, какой он... какой он прекрасный.       Однако, сумму давали хорошую, и отказывать было бы просто невыгодно. В конце концов, потом потрепанным поваляется с Лютиком, какая разница? Тот может даже о нем и позаботится!       Так что пришлось все-таки накинуть сверху куртку и уйти. Лютик обнял его на прощание и закрыл дверь на ключ.       Тяжело выдохнув, Лютик снова присел на край кровати. Его сердце разрывали абсолютно противоречивые чувства.       Он не знал, правильно ли поступал, должен ли он был так поступить... тяжело выдохнув, он упал лицом на подушку, от которой пахло Ламбертом, и глубоко-глубоко вдохнул.       Он хороший. Он это знал. Хороший. Его Ламберт хороший.       Раньше вот был не его Ламберт, был другой человек.       А этот хороший.       Он прикрыл глаза и решил просто ждать, пока придет Вальдо. Надо только будет спуститься на первый этаж, чтобы Вальдо его не искал и не ждал.       Ламберт ругал себя. Так сильно, блять, ругал, но делу уже было не помочь.       Он ненавидел свою импульсивность. И нет, речь не только о приступах, а об обычном его характере. Стоило Лютику его в лоб поцеловать и улыбнуться утром, как Ламберт, как самый влюбленной придурок, просто потерял ощущение реальности, и вот он.       Вот валяется грифон. Мертвый. И вот Ламберт. Почти мертвый.       Был бы он более аккуратен, не думал бы о белом теле Лютика каждую сраную секунду, о том, как придет в номер, отмоется, а потом заберется в теплую постель с его теплым Лютиком, и будет гладить его и целовать, а Лютик будет ему улыбаться!       Вот тебе и постель, Ламберт.       Трава в крови вместо одеяла и не дышащий грифон вместо тела Лютика.       Он тяжело дышал, снова предпринимая попытки встать, но едва его голова поднималась, как его так сильно начинало штормить, что он даже не мог сесть.       Солнце на небе будто издевалось над ним.       — Ну и ну, какой милый боровик тут цветет под деревом, а?       Ламберт широко раскрыл глаза и повернул голову на голос, хоть и тут же сожмурился от боли.       Трисс стояла в метре от него, с охапкой каких-то трав в корзине. С гривой ярких рыжих волос и довольным белым лицом в веснушках.       — Дьявол… — прошептал он.       — Зачем так официально? Я Трисс, милый, Трисс. Или забыл меня?       — Попробуй тебя забудь, Меригольд. Даже еcли б память мне выбили, свое имя бы забыл, но тебя — никогда.       Она улыбнулась и пожала плечами.       — Конечно, имя спасителя никогда не забывают. Его чтут и любят, с чем ты, Ламберт, не справляешься.       Он смотрел на нее совершенно равнодушным взглядом. Так могло показаться кому угодно, но не ей. Она его уже отлично знала, видела его сотню раз, и она знала, прекрасно знала, что внутри он трепетал от закоренелых, противоречивых чувств, даже позабыл о ране на его теле. Крови было так много, что она старалась на нее не смотреть.       — Давай быстрее… Поможешь или мимо пройдешь? Я не в том состоянии, Меригольд, чтобы…       — Чтобы напиться и лезть ко мне? — усмехнулась она, присев перед ним на корточки, глядя на его лицо.       — О, но тебе же нравилось?       — Когда как, — пожала она плечами. — Почему ты… почему ты такой худой? — она коснулась его скулы, не сразу замечая за всей это мешковатой одеждой, что что-то в нем было не так.       — Неважно. Так ты, блять, поможешь или просто продолжишь так сидеть?       Она хмыкнула и пожала плечами.       Выбрала она то, к чему приходила всегда. К тому, что он оказывался в ее небольшом снятом домике, на кушетке, на кровавых простынях, задыхающийся запахами всех этих целебных трав и отваров.       Она сняла с него куртку и принялась расстегивать рубашку, насвистывая что-то себе под нос. И замерла на миг, глядя на то, как выпирали ребра. Ребра у него никогда так не выпирали.       Она нахмурилась и сглотнула, но, покачав головой, принялась работать с раной, напоив его сначала несколькими зельями, чтобы привести в чувства и тот не отрубился.       Закончив, она использовала магию, чтобы избавиться от крови, а после, смочив тряпицу, остатки на теле пришлось убирать вручную.       — Что с тобой? — повторила она свой вопрос.       Ламберт рвано выдохнул и приоткрыл слипавшиеся от влаги ресницы.       — Очень больно?       — Нормально.       — Потерпи, я ввела обезболивающее. Скоро будет полегче. Ну так… Почему ты похудел?       — Не знаю.       — Опять что-то от меня скрываешь.       — Так же, как и ты скрыла от меня.       — Я не врач, Ламберт.       — Я тоже. Дай, пожалуйста, воды. В глотке пустыня.       Трисс вдохнула и, вытерев кожу над полоской ремня, принесла кувшин воды. Приудержала его за голову, чтобы было удобнее, и подождала, пока он, казалось, не выпил сразу аж половину.       — У тебя сейчас все в порядке?       — Более чем.       — Осложнений не было? Приступов.       Ламберт не ответил.       — Если твоя подружка опять хочет что-то понять по мне, то пускай приходит сама и спрашивает. Тебе это неинтересно.       — Неинтересно, потому что, так или иначе, понять я это никогда не смогу. Никто не знает, как работает наш мозг, Ламберт. Я только знаю первопричину. И ты ее знаешь.       — Знаю.       Какое-то время они молчали, пока Трисс снова использовала магию, чтобы закончить с раной окончательно.       — Ты и сейчас более молчаливый, чем обычно. Вообще какой-то другой.       — У Геральта научился.       — Вы с ним даже толком и не общаетесь. По крайней мере он говорил так.       — Ты меня со всеми своими дружками обсуждаешь? Надеюсь хоть не размер моего члена?       — Хочешь поговорить о нем? — усмехнулась она.       Тяжело выдохнув, он сказал:       — Нет, не в этот раз.       Она хмыкнула.       — Не обижайся. Просто я…       — Ты начал отношения?       Ламберт не ответил.       — Ладно, спрошу по другому. Ты ее любишь?       — Да.       — Ух ты, — она удивленно вскинула брови и по-лисьи улыбнулась. Оперлась на руки по обе стороны от его головы, склоняясь над ним так, чтобы видеть его глаза. — Твое сердце оттаяло?       — Я решил, что так будет правильнее. Лучше любить и бояться, чем жить как распоследний обмороженный кретин. И ты об этом знаешь, Трисс.       Внезапно на ее лице отразилась какая-то неясная эмоция печали и она, тяжело выдохнув, выпрямилась и отошла от него. Он посмотрел на ее силуэт и с трудом встал, придерживаясь за свой живот. На месте раны теперь был только шрам, но он эфемерно ощущал ее еще там.       — Трисс?       — Да?       — Как у тебя… с Геральтом?..       — Никак, Ламберт, и ты прекрасно об этом знаешь.       — И ты продолжаешь его любить?       — Я могу спросить у тебя встречный вопрос о сам знаешь ком, и вряд ли тебе будет приятно на него отвечать.       Ламберт только помрачнел и кивнул.       — Ты слишком много думаешь о любви, Ламберт. Все у тебя постоянно упирается в любовь. Ты не думаешь, что есть другие чувства, держащие тебя живым?       — Других я никогда и не знал.       — А дружба? Верность? Жертвенность?       — Это не то. Это никогда не давало мне… чувствовать себя человеком, а не ходячим куском мяса с базовой функцией убивать другие куски мяса. Извини, я просто спросил.       Внезапно Трисс ощутила себя неуютно, будто ей не стоило так реагировать, но она не виновата, что у Ламберта плохо с эмпатией и часто он режет по живому. Просто потому что не замечает.       — Тебя мучает эта любовь или что? Знаешь, это одно из свойств этого чувства. Мучить. Мне кажется, только поэтому некоторые люди и влюбляются друг в друга.       — Это… не совсем верные слова. Я не знаю. Но, наверное, все идет своим чередом.       — Мне кажется, что именно это качество тебя и губит.       — Что?       — Твоя любовь думать, что все идет своим чередом. С тем же успехом, — она присела рядом с ним, сложив руки на колене, — ты мог бы искренне считать, что умирая рядом с этой птичкой все идет своим чередом. Понимаешь, Ламберт? Только отчаяние заставляет тебя идти. В остальных случаях ты просто позволяешь всему происходить самому по себе, не влияя на это.       Ламберт посмотрел ей в глаза и кивнул, хотя ей показалось, что он и слушал ее едва.       — Знаешь, я скажу глупые слова…       — Ты часто их говоришь. Я привыкла.       — Иногда я думал, что нам было бы правильно…       Он сделал паузу и посмотрел на пол. Проморгался, выглядя так, будто сам не верил в то, что говорит.       — Нам?..       — Проще было бы сойтись вместе, и не ебать мозги ни себе, ни другим. Так я думаю. Глупость, да? У тебя есть человек, которого ты любишь, у меня человек, которого люблю я. Правда нас они не любят. Меня сложно любить, а тебя… не знаю, в чем проблема Геральта.       Ему показалось, что она покраснела. Была сбита с толку — точно.       Она хотела открыть рот, а он бы не хотел дать ей этого сделать. Почему-то он подумал о том, что захотел ее поцеловать. Трисс всегда была отзывчива. Не так, как Лютик, но все-таки...       Ему это делать не пришлось.       Внезапно кто-то постучался и Трисс дернулась.       — Подожди, сейчас приду.       И, встав с кушетки, ушла в другую комнату.       Ламберт посмотрел ей вслед, кивнув сам себе и посмотрел в пустое пространство перед собой. На душе будто кто-то скреб, но он сам не мог понять, что с ним.       Просто быть с Трисс было бы легко. Она хочет его, он — ее. Они неплохо сошлись, им интересно друг с другом, весело.       Но любит же Ламберт Лютика. И счастливым он его делал совершенно не так, как Трисс.       Наверное и Ламберт делал ее не такой счастливой, как Геральт.       Только это же было обманом.       Странное это было счастье, слишком яркое и громкое, оглушающее. А затем, когда его долго нет, наступает пустота, боль и желание еще.       Рядом с Трисс счастье было счастьем, и когда оно исчезало, Ламберт не ощущал желание сожрать собственное лицо.       В голове снова было тяжело. И в груди тоже.       Эти мысли эмоционально его выматывали.       Он выдохнул и потер щетинистый подбородок. До слуха дошла тихая речь из гостиной. Ему показалось, что этот голос он уже слышал…       Он нахмурился, напрягся, а потом онемел, когда Трисс повторила:       — Значит, проклятье наложило невозможность о нем говорить? Никаким образом?       — Да. Ни одного слова.       — Это довольно… интересно. Редко о нем слышу.       — Оно тяжелое?       — Не то чтобы, просто мало кто им пользуется, цели должны быть очень фиксированные. Ну или установка на человека фиксирована, — фыркнула она.       — Вы… вы можете снять его?       — Скорее всего да. У меня такое уже было один раз. Правда последствия тяжеловаты, сутки будет валяться, а то и двое.       — Это неважно. Во сколько обойдется?       — Не больше тысячи, как я полагаю. Оно бывает разным, но действительно сильных, чтоб пришлось попотеть — я не встречала.       — Спасибо, тогда я... скоро приду, да?       — Приходите.       Ламберту показалось, что ему на голову что-то упало — и это что-то его оглушило. Он так и замер, ощущая, что внезапно ему стало очень-очень холодно. Ему и до этого тепло не было, а сейчас холод почти обжег. Его передернуло, в ушах неприятно загудело и он, издав усталый стон, упал лицом в свои ладони.       Хлопок двери — даже этот звук неприятно ударил его по вискам.       — Ламберт, тебе плохо?       — Нет. Отлично. Я — отлично.       Трисс обеспокоенно обошла его и посмотрела в глаза.       — У тебя глаза мутные.       — Это от усталости.       Он быстро встал с кушетки и схватил свою рубашку, которую Трисс привела в божеский вид с помощью магии.       — Стой, ты, кажется, что-то говорил о…       — Прости, мне надо идти. Срочно. Вспомнил кое-что…       — Ламберт ты… ты вообще в себе сейчас? Дерганый какой-то… Я травы что ли не те положила?.. — спросила она сама у себя, пытаясь вспомнить, что использовала, но нет, все по классике, ничего нового для его организма. — Да черт возьми, посмотри на меня!       Она резко схватила его за плечо и развернула к себе. Ламберт рыкнул и дернулся так, будто его что-то ударило по спине.       — Ты не в порядке… — пролепетала она почти испуганно смотря в его глаза. Хотя нет, не его глаза это были. Животного какого-то — дикого и больного бешенством. Она Ламберта таким ни разу не видела. В смысле, он прославился для нее своим взбалмошным характером, полной невоспитанностью и резкостью, но это... Это был не Ламберт.       — Трисс, — он схватил ее за запястье, но сильно не сжимал, знал о ее силе. — Мне надо идти. Спасибо, что позаботилась обо мне. Не знаю, что бы я делал без тебя.       Она пораженно моргнула.       Такие слова он если ей и говорил, то только после секса. Или после страстных поцелуев, от которых губы болели. В общем в моменты, когда он расслаблялся, становился подвластным и послушным для нее.       — Ламберт… Может останешься на ночь?       Почему-то — она сама не знала, честно — ей жутко захотелось, чтобы он остался.       Но он лишь покачал головой и, снова поблагодарив ее и за что-то извинившись, схватив куртку и мечи, быстро вышел.       Она осталась одна. Когда дверь захлопнулась, она поежилась и обняла себя руками. В груди стало тяжело и противно, ей показалось, что ее бросили.       За это она и ненавидела Ламберта. За чувство, что когда он уходил — на следующее утро, вечером, ночью или даже через неделю — ей казалось, что ее бросали. Что весь мир исчез, и она осталась одна. Ламберт имел поразительное свойство своей громкостью заполнять всю ее, весь ее мир, а когда он уходил — становилось пусто.       Она снова ощутила грызущее ее бессилие и невольно сжала руки в кулаки, злясь на него. А потом прилегла на кушетку, ощущая, как на ней застыл его запах.       Что с собой сделать, что делать с ним, с ними, она не знала.       Прикрыв глаза, она попыталась думать о Геральте.       Но на изнанке век было лицо Ламберта.       Вальдо не было весь день, как и Ламберта. И Лютик нервничал. Из-за них обоих. Боялся, что Вальдо его кинул, забрав деньги, а Ламберт и вовсе валяется дохлым в канаве. Он попытался сказать вслух, что он в плену, но из горла ничего не вырвалось. Значит, жив. Может в канаве, но жив. Это немного облегчило его состояние.       Он все равно нервничал весь день. У него пропал аппетит, и он просто ходил как прокажённый по комнате, или спускаясь на первый этаж, пытаться отвлечься.       Не выходило.       В конце концов, совсем стемнело, и Лютик едва не выл. Вальдо его наверняка кинул, а Ламберт… Ламберт умирал! Прямо сейчас лежал и умирал!       Лютик поежился и потер совсем замерзшие руки. В груди было так невыносимо тяжело, что и слов не сыскать, чтобы хоть как-то эту тяжесть объяснить.       В конце концов, он решил, что попытается заснуть.       Порылся в сумках Ламберта и выпил сразу две странные штуки, которые Ламберт называл успокоительным, которые в прошлый раз ему чудесно помогли.       Раздевшись, он прилег на кровать, смотря в окно и дожидаясь, чтобы пришел хоть кто-то.       Тоска пожирала его изнутри.       Однако, таблетки возымели свой эффект, и к какому-то моменту он стал испытывать жуткую сонливость, за которой любые мысли пропадали, потому что вскоре Лютик и вовсе задремал, сжавшись в комок, будто так пытался как-то уменьшить свою боль от этой тяжести и тоски. И страха, и ужаса, и того, насколько не по себе ему было.       В конце концов, он заснул, уверенный, что утром придет Ламберт. Или Вальдо. Кто-то придет.       Однако, проснулся он раньше от хлопка двери. Открыв сонные глаза, он посмотрел вверх, увидев тень Ламберта и облегченно выдохнув.       — Я уж подумал, что с тобой случилось чего… — сказал Лютик сонным, хриплым голосом, оперевшись на локоть и потирая глаза. — Как ты? Не ранен?       — Нет, — ответил Ламберт одновременно незнакомой и знакомой интонацией. Будто бы это был не его голос, но Лютик где-то уже его слышал.       Лютик зевнул.       — К тебе там это… — начал Ламберт так, будто не мог подобрать слов.       — Да?       — Друг пришел.       Лютик удивленно раскрыл глаза, не до конца сонным мозгом понимая, о чем он. А потом Ламберт сделал пару шагов вперед и на кровать что-то упало. Лютик тихо вскрикнул от неожиданности и отскочил к другому концу кровати.       — Ты что, крыло той твари прита…       А потом Лютик сорвался на крик. Едва он смог разглядеть, что кинули к нему на кровать, как он заорал — так громко, что у него едва горло не заболело. Он буквально свалился с кровати, пытаясь отползи.       Там, на простыне — лежало тело Вальдо.       Лютик задыхался в своем крике, а потом и вовсе зарыдал.       — Что за шум у вас там? Что вы…       — Отъебись, — гаркнул Ламберт и закрыл дверь.       И они в миг успокоились. Пока Лютик рыдал, задыхаясь в слезах, в своих криках, они просто испугались злого ведьмака и ушли.       Ламберт сделал два шага вперед, оглядывая Лютика. Лютика, который отполз к самой стене, вжался в нее, закрылся руками, и плакал так громко, что даже у Ламберта уши заболели от этих звуков.       Но он просто продолжал стоять и смотреть на него.       Лютик пытался спросить, что-то сказать, но не мог из-за того, что просто задыхался, и ему было так страшно, так невыносимо страшно, а когда его взгляд невольно натыкался на свисающие с кровати ноги — рыдал еще громче.       — Ты ненормальный?! Зачем?! Зачем ты это сделал?!       Слова разбирались с трудом от всех рваных и судорожных выдохов, от всхлипов, от того, как у Лютика дрожал голос.       Однако Ламберт все прекрасно разобрал. Но отвечать намерен не был.       Он просто стоял и смотрел, как Лютик, вжавшись в стену, закрывшись руками, плакал навзрыд. И нет, сейчас, в этот момент, он не испытывал ни грамма жалости. Пока он не испытывал вообще ничего кроме удовлетворения, что Лютик был здесь.       Рыдающий, напуганный, зареванный, но был.       Ламберт молча присел на стул, сложил руки на груди и продолжил смотреть, почти не разбирая тех слов, что изредка вырывались из Лютика. Из дрожащего, вздрагивающего, задыхающегося в собственных слезах Лютика.