Больно касаться тебя

      Лютик с трудом встал, взял меч и пошёл к валяющемуся без сознания мужику, которого сбил Густав. Густав, который топтался в метре, а когда Лютик отошел от Ламберта, подошел к нему и согнулся, ткнув его мокрым носом в окровавленное лицо. Ламберт не среагировал. Лошадь затопталась на одном месте и обеспокоенно заржала.       Лютик подошел к мужчине и с силой пнул его по ребрам. Потом еще раз. И еще. И тот внезапно закашлялся. Открыл глаза, заворчал головой.       — Сюда, — сказал Лютик ледяным тоном. Лицо его было обезображено раздражением и злостью. — Ты сейчас встанешь, дотащишь того ведьмака до костра, а потом под моим руководством будешь его зашивать, понял? Шить людей умеешь?       Мужчина только нахмурился, будто не понимал. Тогда Лютик пнул его еще раз и оперся подошвой о его горло       — Шить людей умеешь? — повторил он раздраженно.       Мужик широко раскрыл глаза, сглотнул и кивнул.       — Тогда вперед.       Мужик кивнул, огляделся, будто в поиске оружия, но, не найдя ничего, встал. Густав, при виде него, зафыркал.       Лютик похлопал его по гриве и сказал:       — Тсс, хороший, он поможет. Он поможет…       Лютик посмотрел равнодушным взглядом за тем, как мужик воровато его оглядывал. А потом сказал, аккуратно беря Ламберта под руки:       — А по тебе не скажешь, что ты ведьмак…       Лютик не понял, с чего он взял, что он ведьмак — ни глаз необычных, ни кулона, ни доспехов, но отрицать не стал. Просто потянул за собой Густава, когда мужик дотянул ведьмака до костра.       Лютик не знал, и не был уверен, что сможет сделать хоть что-то. Что сможет помочь. Что не разрыдается при этом, сломав весь свой образ, ведь внутри его трясло и становилось так ужасно страшно, что он… умрет у него на руках.       Лютик сжал руки в кулаки и глубоко вдохнул.       Спокойствие. Он должен быть спокоен. Хотя бы этот вечер.       Лютик понимал, прекрасно понимал, что и ласточка, и зашить рану, перевязав ее — детский лепет. Ламберт лежал, едва дышал, у него поднялся жуткий жар. Лютик выругался и кинул быстрый и раздраженный взгляд на мужчину, который стоял с другой стороны от костра и будто боялся пошевелиться.       Лютик снова коснулся лба Ламберта, прижался пальцами к его шее, склонился, чтобы словить его дыхание. Ситуация не менялась.       Он коснулся места, где была рана, ощутив неприятную холодную кровь на перевязке.       Ламберт был бледен, и Лютик понял, что какие бы зелья он не влил — это не поможет.       Ламберт умирал.       Он покачал головой, ощущая бессилие.       — Если он не выживет, я тебя все-таки прирежу, — прошептал Лютик, понятия не имея, зачем это говорил. Ему надо было кого-то обвинить, наказать. — Или нет. Отрежу руки, ноги, яйца, привяжу тебя к дереву, завяжу рот, и оставлю тебя так кровью истекать. Но раны прижгу, чтобы помучился подольше…       Мужчина побледнел, а Лютик снова опустил взгляд на Ламберта.       — Ну давай, блять…       Мужчина рядом потоптался, потупил взгляд, а потом сказал:       — Чародейка есть в ближайшей деревне. Говорят, очень могучая…       Лютик оторвал взгляд от Ламберта и посмотрел на небо. Солнце село, но закат сегодня был красивым. Закат окрашивал небо в красное полотнище.       Закат.       Рана на теле раненого зверя.       на теле Ламберта.       Мужчина продолжал:       — У нас тележка есть, вон там…       Лютик поджал губы и кивнул, сказав:       — Только аккуратнее с ним, шов может разойтись, и так на честном слове держится…       Густава они запрягли рядом, хоть тот все еще был взволнован и явно не очень ждал дороги. Мужчина уселся впереди и поехал.       Лютик покопался в сумках, достав еще одно полнолуние и снова залил Ламберту в горло. Зажал его рот ладонью и медленно откинул его голову назад, чтобы зелье влилось в глотку.       Он мягко положил его голову на свои колени, гладя его по холодной щеке. Другой рукой он держал его запястье, следя за пульсом. Пауза между ударами — до восьми секунд. И когда она была чуть больше, у Лютика сердце пропускало еще один удар.       — Долго до деревни той?       — Полчаса, если сократим.       — Сокращай.       Внезапно Ламберт на его коленях дернулся, приоткрыл глаза и уставился тупым взглядом в сторону. Лютик всполошился и, взяв его за подбородок, повернул его лицо к себе.       — Ламберт, ты слышишь меня? Эй-эй, давай… ну же, скажи что-нибудь. Как ты себя чувствуешь?       Ламберт молча смотрел на него пустым взглядом. Глаза его были мутные и не горели ядовито желтым, скорее это было похоже на засушенные, потерявшие цвет одуванчики.       Внезапно губы чуть приоткрылись, и Лютик склонился над ним, зашептав еле слышно:       — Ну, давай, родной, ты же сможешь. Ты же сможешь выжить, — он погладил его по щеке, дожидаясь, что тот скажет хоть что-то. Но вместо слов губы снова окрасились в красный в приступе кашля, и Лютик испуганно сжался, как от удара. — Нет-нет-нет, не напрягайся. Просто лежи, слышишь меня? Давай, Ламберт, если можешь — не теряй сознание. Ну, родной, держись…       Ламберт закрыл глаза. Лютик поджал губы, глухо всхлипнул и уткнулся в его шею, сильнее прижимая тело Ламберта к себе. Оно было бессильным, как кукла, набитая сеном, и таким невозможно холодным. Лютик снова всхлипнул, хоть и старался держать себя в руках.       Если бы… Если бы он быстрее взял меч, то Ламберту бы не пришлось бежать и спасать его. И тогда он был бы жив.       Лютик посмотрел на правую ладонь. Ткань, которой он перевязал, давно промокла насквозь.       Лютик снова всхлипнул, прижимая лицо Ламберта к своей шее, будто старался дать ему свое тепло, свою жизнь. Он бы не думая отдал десять лет своей жизни ему, но все это было лишь мыслями, которые практики не касались и не коснутся.       Тело Ламберта было… безжизненным. Совсем. Будто пустым, мертвым… От последней мысли сердце Лютика неприятно сжалось, и он зажмурился, зашептав какой-то неясный бред. Он звал Ламберта, говорил, что все будет хорошо, что они будут в порядке, что он, Ламберт, будет в порядке, пока Лютик с ним.       Лютик вытер рукой в крови глаза, запачкав их еще больше, и чуть отдалился, погладив Ламберта по острой скуле и посмотрев на его лицо.       Только подумать, ведь ранее… Ранее он мог его сам убить. А еще раньше, в начале, ненавидел его всей душой, желал ему смерти, но теперь… Теперь все было-по-другому. Теперь Лютик старался изо всех сил не разреветься.       Ведь он знал Ламберта, и знал его лучше, чем кто-либо другой.       И ему казалось, что смерти он не заслужил. Не так. И не сейчас.       Время тянулось нестерпимо медленно. Лютику казалось, что из него жизнь вытекала абсолютно так же, как из Ламберта.       Когда они доехали, Лютику казалось, что он сам с трудом стоял на ногах, было страшно отпускать Ламберта, казалось, что едва его руки потеряют ощущение его холодной кожи, как Ламберт сделает свой последний вдох и все. Все кончится. И Лютику думалось, что ничего не начнется.       Лютик спрыгнул с тележки и постучал в дом. Тишина. Он постучал сильнее — тишина. Дернул ручку — закрыто. Он сжал зубы, буквально ощущая, что кто-то там был. Он попытался еще раз — так, что содрал кожу на руке. Прислушался. Шаги.       Замер, вытянулся как по струнке.       Когда ему открыли дверь — перед ним стояла… девушка? Женщина? Он не знал. На вид ей было двадцать, но в глазах она давно умирала от старости. Что-то было в ее лице, что делало ее взрослой, уставшей и даже будто немного больной.       — Много нагло…       — Помоги, — перебил ее Лютик внезапно севшим голосом. — Сколько угодно заплачу.       Она будто бы едва отшатнулась, переменилась в лице.       Внимательно посмотрела на стоящего перед ней… юношу. Это был юноша, двадцати трех лет отроду, не больше. Высокий, с красивыми чертами лица и правильной конституцией тела. Но что-то в его глазах оттолкнуло ее, и при этом заставило позабыть о себе, о своем характере. Что-то было в его глазах, в его просьбе, что отказаться она не могла. Хотя бы из простого интереса.       Помедлив, она кивнула и сказала:       — Проходи.       — Нет, не мне. Ведьмаку.       На ее губах раной от кинжала растеклась улыбка. Такая хитрая, и она сама будто бы оживилась. Перестала быть каменным изваянием.       — Тогда тем более тащи эту неповоротливую тушу! — весело сказала она и прошла вперед, скрываясь во тьме дома. — Вон там кушетка.       Лютик почему-то ощутил к ней какое-то первобытное чувство. Будто бы он не мог ей доверять, не должен был, но при это было в ней что-то родительское, будто от матери. В любом случае, в ближайшей и сотне километров нет никого, кто мог бы помочь Ламберту.       Лютик сделал жест мужику, чтобы он притащил Ламберта.       Лютик хотел помочь, а потом застопорился, когда мужик запросто взял его на руки. Будто бы Ламберт для него ничего не весил. И внезапно Лютик заметил… Заметил, что бандит был как двое… трое Ламбертов! Рослый, с огромными мышцами, только недальновидный да пуганый. И Ламберта он нес легко и просто.       Лютик застопорился и кивнул в дом. Он только миг постоял на улице, глубоко вдыхая, ощущая острую потребность курить. Но единственное воспоминание о табаке* не принесло ничего, кроме ощущения горькости на корне языка. Он сморщился и зашел в дом.       Она зажгла свечи, и Лютик с ужасом посмотрел на… существо на кушетке. Это не был Ламберт. Это было что-то иное. Исхудавшее, бледное, в крови, перебитое и без сил. Будто в нем уже совсем ничего не было от Ламберта. Ни одной мысли или повадки. Ни уверенности, ни характера, будто за этот месяц в Ламберте случились какие-то чудовищные изменения, а Лютик не заметил это из-за собственных мыслей.       — Ох Ламберт-Ламберт, это ж кто тебя до такого довел, — с каким-то едва уловимым смехом сказала она, оглядывая его. — А вы что встали? — обратилась она к мужчине. — Свечку собрались держать? Так у меня для этих дел есть подсвечник. Давайте-давайте, на выход, не портите воздух.       Мужик раздосадованно посмотрел на Лютика и тот кинул ему в сторону двери.       — Можешь ехать.       Лютик не знал, что он там себе такого надумал, что теперь его боялся, но после этих слов он оживился и быстро выбежал из комнаты. Лютик посмотрел в окно: он забрал только свою лошадь и уехал. Тележка осталось стоять.       — Вы знакомы? — спросил он, глядя, как она расстегивала на нем рубашку и ослабляя перевязку.       — Заочно. И один раз пили. Не люблю я таких мужчин, не люблю…       — Его и не надо любить. Его бы спасти.       Она хмыкнула и пожала плечам, а потом досадливо поджала губы, и на ее лице отразилась странная эмоция. Лютик переполошился.       — Что?.. Только… Только не говорите, что… что он все!       — Помолчи, а? Если бы надо мной так орали, я бы давно все, — сказала она недовольно, затем полностью сняла с него рубашку, развязала бинты и осмотрела.       Заматерившись, она ушла в другую комнату, принесла несколько бутыльков. Часть влила в него, частью смазала его рану и со спины, и на груди. Обработала рану, а потом наколдовала что-то странное, и пелена будто бы синего тумана тонким слоем легла на его тело — покрывая почти полностью.       Она снова ушла, потом пришла. Что-то делала, что-то вливала, и Лютик смотрел на это почти в ужасе, думая о том, что если бы… Если бы здесь ее не было, то он бы умер.       — Он же будет жить? — спросил Лютик шепотом, стараясь не помешать ей.       Она перевязала его чистой тканью, и снова что-то наколдовала. Ламберт внезапно закашлялся, но не очнулся. Лютик вздрогнул.       — Будет. Будет он жить. Этот говнюк в его голове кого угодно переживет…       — Он… он немного не тот, скорее всего, кого вы знали. Этот может и не выжить, если вы… если вы говорите про внутреннее стремление.       Она подняла на него тяжелый взгляд глубоких фиолетовых глаз. Сейчас Лютик будто бы уменьшился. Если раньше ей казалось, что все для него будет мало, везде он не сможет подойти, то сейчас он казался зажатым и маленьким, не имеющим ничего общего с тем, что ворвалось в комнату. Адреналин, знала она, иной раз творит чудеса похлеще магии.       — В смысле? — уточнила она, и Лютик, посмотрев ей в глаза, неуверенно подошел ближе, смотря на Ламберта. Он хотел его коснуться, но позволить это при ней не мог.       — Он хотел умереть.       — Только не говори, что он сам себя на штык насадил.       — Нет. Не сам. Но мечтал об этом последний месяц. А когда я спрашивал, что мне ему принести, пока тот сознание не потерял, ничего не сказал. Только про то, что это правильно. Что он умрет.       — Ебантяй твой Ламберт, вот и все. Слушай его больше.       — Нет, ты не права.       — Я? — уточнила она, вскинув бровь и уперев руки в бока так, будто ей смешно было это слушать.       Однако, Лютик, не потеряв и грамма уверенности, повторил:       — Да. Не права.       Она посмотрела на него внимательно и почти серьезно.       — Он изменился, — сказал Лютик, неотрывно смотря на его лицо. Лицо, на котором выделялись только черные брови и длинные смолянистые ресницы.       — Очень.       — Кто ты ему?       Лютик посмотрел ей в глаза, моргнув.       — Мы близки.       — На вас проклятье, — внезапно сказала она уверено и сухо. — На тебе… И на нем, — она посмотрела на лицо Ламберта. — И это истощает его. Именно поэтому его тело так плохо справляется с регенераций.       Лютик сжался, ощущая странную боль в груди. Он глубоко вдохнул и присел на край кушетки. А потом опустил лицо в ладони и, тяжело выдохнув, покачал головой. Он ей казался сейчас совсем каким-то маленьким. Будто помолодел на лет пять.       — Я могу его убрать.       — Я знаю, — сказал он, тяжело выдохнув и убрав руки от лица, — но нельзя. Он же будет жить?..       — Скорее всего да. Сейчас у него что-то вроде… Комы. Но он будет в порядке.       Лютик кивнул.       — Почему ты не хочешь, чтобы я убрала проклятье?       — Я… Не спрашивай об этом сейчас. Я не могу об этом думать.       Она прищурилась и сложила руки на груди, будто хотела что-то разглядеть в нем. Что-то, чего не замечала с самого начала.       — Так вы близки?       — Да, очень.       Она хмыкнула.       — Ты знаешь, чем он болен? — спросил он внезапно серьезно и сухо.       — Ты про?.. — она легонько постучала Ламберта пальцем по голове, и Лютик кивнул. — Что-то пограничное. Его будто два, знаешь? Такое периодически случается. Будто бы в одном теле два человека. Отличительная черта, что когда один сменяет другого — ни одна из личностей ничего не знает о другой. Но у него не так запущено.       — В плане?..       — Насколько я знаю, он частично сохраняет память — в моментах, которые особенно врезались ему в память. Кроме того, это происходит не так часто и на относительно небольшой период времени. У некоторых это затягивается на дни, недели… Так что у Ламберта просто некоторые трудности, — она хмыкнула и потянулась, зевнув. — Если что, то лечь у меня негде и…       — Ничего страшного. Я буду здесь. Спасибо за это… Сколько возьмешь?       — О цене я поговорю с ним. Я ему кое-что задолжала, — хмыкнула она.       Вообще-то она думала предложить ему лечь в гостиной или она может постелить ему на небольшой кушетке, но внезапно она поняла, что эту ночь глаз Лютик не сомкнет.       Так что, пожелав спокойной ночи, она ушла из комнаты.       Лютик и вправду глаз не сомкнул. Он просто сидел рядом, иногда он пел ему, иногда разговаривал, но не переставая держал его руку в своей, считая его пульс, чувствуя, как силы медленно покидали его.       К утру он все-таки заснул.       Подставив рядом стул, он уложил голову на плечо Ламберта, напевая колыбельную, и в итоге заснул сам.       Дни длились нестерпимо медленно. Чародейка принимала постоянно посетителей, часто приходила проведать Ламберта, что-то давала ему и снова уходила. Под вечер первого дня она принесла Лютику поесть, а еще подушку и одеяла, указав в сторону на небольшой диванчик.       — Спасибо, я не голоден.       — Значит поешь, когда будешь голоден.       Он посмотрел ей в глаза, и внезапно ее пробило на изморозь. Поведя плечом, она просто хмыкнула и ушла.       На четвертый день Ламберт пришел в себя. Хотя нет, не в себя. Куда-то он там пришел, но куда — неясно.       Ламберт открыл глаза, но ни на что не реагировал. Лютик позвал чародейку, и та, осмотрев его, сказала, что нужно еще парочку дней.       — Сейчас он сам дышит с трудом. Он даже не понимает, где он и не слышит нас.       Лютик кивнул и посмотрел на его лицо уставшим, беглым, но счастливым взглядом. Его губ коснулась улыбка — впервые за все это время.       Ей казалось, что вместе с тем, как медленно приходил в себя Ламберт, расцветал и Лютик. Он перестал быть похожим на тень самого себя, стал более живым и не вызывал у нее мурашек от того, что ей было не по себе.       Приходил Ламберт в себя еще три дня. Иногда он открывал глаза, иногда даже смотрел на Лютика, но никак не реагировал и, как понял Лютик, даже не понимал, где он. Почти как сон.       Но Лютик все равно с ним разговаривал, пел ему или играл. Поглаживал, потеплее укрывал, даже целовал перед сном в лоб.       Так он создавал для себя видимость, что все нормально.       Несмотря на ее слова о том, что он в порядке, для Лютика каждый день был испытанием, в котором он просто умирал и воскресал вместе с тем, как открывались и закрывались глаза у Ламберта.       В одну из ночей Лютик проснулся от щекотки. Будто бы кто-то проводил пером по его лицу.       Он поморщился, зафыркал, а потом с трудом открыл сонные глаза. В комнате горела одна свеча — полностью свет он никогда не тушил, на случай, если Ламберт проснется, чтобы он не пугался и сразу увидел, что он в безопасности. Шмыгнул носом, проморгался, а потом понял, что то перышко — это рука. Невесомые поглаживая кончиками пальцев его виска, скулы щеки, подбородка.       Лютик широко раскрыл глаза, рвано выдохнул и подскочил. Коснулся его бледного лица и широко улыбнулся.       — Ты видишь меня? Видишь, да?       — И… чувствую, — сказал Ламберт с небольшой запинкой, будто ему было сложно говорить. Возможно, так и было.       Лютик судорожно вдохнул, неверяще покачав головой и гладя его лицо. Ламберт был бледен, его глаза были тусклыми, скулы запали еще сильнее. Он вообще все, что успел набрать, скинул за это время, и был еще более худ. Но Лютику ничего сейчас не было прекрасней, чем его лицо.       — Все хорошо, — зачем-то сказал Лютик, хоть и не понял, кому он это говорил: себе или ему. — Все хорошо, родной, все хорошо, — он заметил, как губы Ламберта растянулись в немного странной, кривой, но все-таки улыбке. Лютик всхлипнул и склонился над ним, чмокнув в щеку, а после так и замерев, близко-близко к его лицу, шумно вдыхая его запах. Хоть и не пах он сейчас ничем: только травами да мазями. Даже дыхание его было каким-то мёртвым.       Лютик вздрогнул, когда холодные, совсем слабые руки коснулись его боков, потом поясницы, а потом его обняли. И он сразу весь расслабился, ощутив это. Ему так этого не хватало, он так хотел этого. Объятий. Его рук на себе. Еще никогда за все это время он не ощущал себя настолько счастливым, настолько в порядке.       Сейчас он лежал и слышал нормальное дыхание, и нормальный для Ламберта ритм сердца, но главное — его руки на себе.       Он не знал, сколько так лежал, но когда нашел силы, чтобы отстраниться от него и посмотреть в глаза, снова чуть не разрыдался. Глаза Ламберта. Живого Ламберта.       Лютик снова всхлипнул и теснее к нему прижался. Он хотел залезть на него, сжать его в своих руках, но знал, насколько Ламберт сейчас слаб, и не стоило так его нагружать.       — Ты… спас меня? — спросил он тихо. Голос его был хриплым и едва узнаваемым, но все равно — живой, и для Лютика он был роднее любых других.       — Не я. Чародейка, я бы не спас.       — Ты отвез… меня к… ней?       — Конечно.       Ламберт моргнул.       — Я думал… думал ты хотел, чтобы…       Лютик тяжело выдохнул.       — Единственное, почему я сейчас тебя не ударил — это то, что ты очень слаб и с трудом держишь свою руку на моей пояснице. А так… я бы ударил тебя. Сильно-сильно. Так сильно, как умею. Чтоб зуб сломался.       Ламберт непонимающе моргнул. Глаза его сейчас были широко раскрыты, как у ребенка, и это вызывало в Лютике столько нежности и доверия, что его, казалось, было слишком много для его тела.       — Я… я же на эмоциях это говорил. Ты… вернее не ты напугал меня. Я был напуган, напуган до смерти, Ламберт. Я не желаю тебе смерти. Если бы желал, то не сидел бы тут, не волновался за тебя, да и не помог бы тебе…       Ламберт внезапно как-то глупо улыбнулся и снова коснулся его лица, убирая русую прядь за ухо. Лютик мягко улыбнулся.       — А я слышал тебя… Вернее… я не понимал, что это ты. Но что-то со мной было… Знаешь, когда этого не было, было… страшно. Очень страшно и… холодно. Но когда Оно появлялось, становилось… тепло… и хорошо. У этого был… голос, хотя я и не понимал слов… но он был бодрый и нежный. Я тебя… чувствовал. И каждый раз, когда… был ты… Было хорошо.       Лютик проморгался, чтобы убрать слезы, и поджал губы, покачав головой. Он снова подался вперед, мягко целуя. Ламберт отвечал с трудом, будто в самом деле не мог толком пока шевелиться, но он отвечал, старался, и его губы… Теплые. Они были теплыми.       — Ты похудел, — сказал Ламберт, когда Лютик отстранился от него.       — А ты-то как похудел…       — Что, опять?       — Представь себе. Придется снова есть за троих, чтобы набрать.       — Ну это… не страшно.       Лютик улыбнулся, чувствуя в его голосе жизнь, бодрость. Это для других Ламберт говорил едва шевеля губами и тихо, Лютик слышал в голосе улыбку, слышал счастье, слышал… все. Все слышал.       И одна мысль, что Лютик мог его не уберечь, приводила его в ужас.       — Ламберт? Ты правда думал, что умереть будет хорошей идеей?       — Ты стал бы… свободен, а я бы… смог отпустить тебя… спокойно. И ты бы… меня отпустил…       — Но не спокойно. Ты не знаешь, не знаешь, что со мной было эти дни. Я думал… — он прервался и мягко взял его руку в свою, согревая. Склонился, поцеловал костяшки, и снова посмотрел Ламберту в глаза: — Я думал ты мне просто симпатичен… Знаешь, немного. Животное притяжение. Я думал, что просто привык к тебе, подстроился, но нет… ты стал чем-то большим для меня. Я знаю, что все это выросло на больной почве, я знаю, что не могу быть уверенным в чистоте этих чувств, но… вот, я здесь, и мне кажется… — он на миг прервался. Сжал сильнее его руку и продолжил: — И мне кажется, что роднее лица в моей жизни не было и не будет. Не знаю, правильно ли это, — и он снова потянулся к нему, чмокнув в заросшую щеку и потеревшись о нее носом.       Ламберт с трудом перехватил его руку, сжимая в своей.       — Почему ты мне не сказал, что тебе нужна чародейка?       Ламберт промолчал.       — Ламберт. Ответь.       — А что… Что мне ответить?       — Ты в самом деле хотел умереть? Совсем-совсем? По-настоящему?       Ламберт усмехнулся.       — А что, можно умереть не по-настоящему?       — Не знаю, меня интересуют конкретно твои планы.       Ламберт тяжело вдохнул и, поднеся руку Лютика к своему лицу, чмокнул в тыльную сторону ладони.       — После того, как ты сказал те слова… Да. Я думал… что это будет… правильно. Ведь я хотел… тебя… защитить, хотел, чтобы ты был со мной… и не оставлять тебя… никогда не оставлять… Потому что их я оставил… и к чему это привело? Я думал… думал, что делаю благое дело, но после тех слов… Я понял, что нет, я делаю… нечто абсолютно… обратное. Я тебя… не спасаю. Я тебя медленно убиваю. Поэтому…       Ламберт замолчал, когда Лютик сжал его руку в своей сильнее.       — Нет, это не так. Я в порядке, — Лютик поцеловал его в веко.       — И ты так… легко простил мне… Вальдо?..       — Я не винил тебя, Ламберт, — тяжело выдохнул Лютик. — Я скорблю по нему и по сей день. Он был мне другом. Но это был не ты. Не ты его пытался убить. Не было в тебе в тот момент ни разумности, ни мотивации… Кто-то другой.       — Ты правда так считаешь? — удивленно спросил он.       — Конечно. Я всегда так считал, — сказал Лютик, убирая волосы с его лба. — А чародейка сказала мне, что так оно есть. Это две личности. Вторую твою личность вот ненавижу, но не тебя. Сердце, помнишь? — спросил он, улыбнувшись, и положил ладонь на ту сторону груди, где билось сердце. — Сердце, которое любит.       — Да, — тихо согласился Ламберт, улыбаясь. — Любит… тебя.       Лютик улыбнулся и погладил его по щеке, выдыхая.       — Ляжешь… Ляжешь со мной? — тихо спросил Ламберт.       На кушетке было мало места для них двоих, но Лютика дурманила мысль наконец лечь рядом, ощутить его тело. Тепло его медленно оживающего тела.       Лютик отстранился и снял с себя дублет и сапоги, а потом, присев на край кушетки, аккуратно подполз к нему под бок, укладывая голову ему на плечо.       Лютик облегченно выдохнул, едва ладонь коснулась его талии. Он уже и забыл, как хорошо было просто лежать рядом и слушать биение его сердца. Он медленно прикрыл глаза, чувствуя, как сильно вымотался за эти дни.       Ламберт с трудом затушил свечу, а после, с таким же трудом перевернувшись на бок, обнял Лютика. И тот, прижавшись к нему теснее, чмокнул его в ключичную ямку и погладил место шрама от ранения. Шрам выглядел довольно неприятно — розовое кривоватое пятно, будто это какое-то кожное заболевание, но Лютик так был рад, что это был шрам, а не рана.       Он чуть опустился, чмокнул в этот шрам и снова поднялся к нему, пряча лицо в шее Ламберта.       Лютик тихо замурлыкал ему колыбельную, и Ламберт, поцеловав в шею, прижал к себе теснее, закрывая глаза.       Впервые за долгое время он засыпал со странным чувством спокойствия и облегчения.       Будто все это время на него давило, давило-давило-давило. Даже когда они были рядом, обнимались, когда говорили с друг другом — всегда давило.       Но сейчас — перестало. Стало легко и просто.       Ламберт закрыл глаза и вскоре заснул, не обременённый ничем.