Больно касаться тебя

      Несмотря на какую-то осознанность, встать на ноги Ламберт смог не сразу. Первые дни Лютику буквально приходилось кормить его с ложечки, потому что Ламберту было сложно управлять своими руками, а особенно, если это касалось мелкой моторики.       Забавно было и то, что чародейка навещала его, когда Ламберт спал, будто специально выжидала нужный момент. Однако тот определенно шел на поправку. Со временем у него и аппетит улучшился, он даже начал сам вставать, мог шевелить пальцами. А уж когда Ламберт впервые за долгое время обнял его сам, крепко и тесно, Лютик чуть от счастья не заплакал на его плече.       Лютик был уверен, что совсем скоро Ламберт встанет на ноги и они продолжат… Что? Путешествовать?       Мысли о их шатком состоянии ныли, до сих пор проклятье, до сих пор связь… Но сейчас она не давила, не грузила, даже больше — Лютик о ней почти и не помнил. Ему казалось, что он и без всякой связи увез бы его куда подальше, например, на море, и просто бы учил его ладить с самим собой, учиться быть спокойным. Если это возможно. А если невозможно, то просто побыть какое-то время вместе и понять природу своих чувства.       — Странно, я до сих не видел свою спасительницу, — хмыкнул Ламберт, глядя, как Лютик перевязывал ему руку. Полностью залечить рану сил чародейке уже не хватило, сказала, что займется позже, но в итоге по приходу немного подлечивала, ускоряя регенерацию, а в основном тело Ламберта справлялось само. В любом случае, Лютик ее понимал — отбоя от клиентов у нее не было.       — Потому что ты постоянно спишь, — он завязал узелок и погладил его по тыльной стороне ладони. — Можешь пальцами на ней уже шевелить?       Ламберт нахмурился и сжал руку в кулак, потом разогнул, потом согнул пальцы.       — Да. Она в порядке.       Лютик мягко улыбнулся, смотря на руку, а потом поднял взгляд на Ламберта.       В последнее время смотреть на него было… приятно. Что-то было в его лице, что тянуло, нечто, что заставляло сердце Лютика утопать в странной нежности.       Он мягко погладил его по колючей, заросшей щеке.       — Тебе надо немного побриться. Борода отросла как-то…       Ламберт цыкнул, глядя на свою руку.       — На такие подвиги я пока пойти не могу.       — Не страшно. Я могу сделать это за тебя. Если ты доверяешь в мои руки бритву и твое лицо.       Ламберт поднял на него взгляд и заторможенно кивнул. Лютик улыбнулся и, склонившись, поцеловал в лоб.       На удивление, он его даже не порезал, хотя процедура была для него относительно странной — надо было немного убрать со щек и подбородка саму бороду.       — Нет, чтобы просто побриться полностью, — фыркнул Лютик, промакивая лезвие, а затем — кожу.       — Мне без бороды сразу десять.       Лютик закатил глаза.       — Ага, особенно с этими морщинами, — он усмехнулся, промокнул его лицо полотенцем и, взяв его лицо в свои ладони, чмокнул в морщинку меж бровей.       Ламберт обнял его за талию, прижимая к себе, и едва Лютик хотел присесть к нему на колени, как дверь открылась. Лютик аж вздрогнул и отскочил от него, не ожидав, что она впервые за все это время зайдет в… в такой момент.       Она выдохнула и закатила глаза, глядя на внезапно красного Лютика.       Ламберт моргнул, не понимая на миг, куда делась теплота и мягкость из-под ладоней, а потом повернул голову к двери. Он пораженно выдохнул, осматривая чародейку.       — Йен?..       — Йеннифер, дорогой. Запоминай, Йен-ни-фер. Не Йен, — она обошла кушетку, сложив руки на груди, держа странную дистанцию от него, не то что боялась, скорее… просто не хотела близко к нему подходить, пока он смотрел на нее, пока дышал, пока был в сознании.       — Да. Йеннифер, — повторил он, медленно кивнув. — Я забыл твое полное имя. У меня не очень хорошая память на имена.       — Спасибо, что хоть первые три буквы запомнил.       — Так вы знакомы? — спросил Лютик, вытирая руки и отставляя емкость с мыльной водой и лезвием.       — Ага, — сказал Ламберт. — Чудом мои мозги не оказались в банке с раствором для консервирования различных органов.       Лютик широко раскрыл глаза и уставился на Йеннифер.       — Ты… Ты что… Из этих?       Она рассмеялась, опрокинув голову назад, а потом посмотрела на Лютика прищурившись и покачала головой.       — Знаешь, когда ты вломился ко мне в крови и взбалмошный, ты казался мне… Мужчиной. Взрослым и закаленным. А сейчас ты будто помолодел на десятки лет.       Ламберт посмотрел на Лютика, оглядев его, и зачем-то кивнул, будто мысленно соглашался с этими словами. Он своими глазами наблюдал за тем, как лицо больного старца превращалось и расцветало пусть и в бледное, но светлое и юное лицо доверчивого юноши.       Ламберт видел этот процесс собственными глазами. Лютик в начале был закрыт, холоден и отстранен, не выражал эмоций и смотрел пустым пугающим взглядом в пустое пространство, но сейчас… Сейчас перед ним было нечто нежное и доверчивое, как цветок. Самозабвенное, дикое, готовое кинуться в огонь, а еще страстное и полное любви. Любви, до которой Ламберт так стремился, так хотел ее получить. Ведь если Лютик был с ним таким не любя, то что же можно найти, когда он влюбится?       Что-то будет.       Что-то волнительное и нежное.       Хотя Ламберту думалось, что ему и сейчас вполне тепло с Лютиком. Что-то изменилось в отношении Лютика к нему, что-то неуловимое и неясное, что Ламберт не мог разобрать, но оно грело его, убеждало, что жизнь еще стоит прожить, что не так ему и к спеху бежать под землю.       — Какая разница? Речь не обо мне, — нахмурился Лютик, поджал губы и отвернулся от нее. Она издала сдавленный смешок.       — Да, знакомы. Мне много о нем рассказывала Трисс…       — Трисс? Так она… — Лютик посмотрел на Ламберта. — Та самая рыжая ведьма?       Ламберт ничего не ответил, только кивнул.       — Как мило ты представил женщину, с которой периодически крутишь роман, — закатила глаза Йеннифер. — Я ей передам.       Лютик нахмурился и возмущенно посмотрел на Ламберта.       — Передавай. Ничего нового ты для нее не откроешь. Я и похуже ее называл. И при ней в том числе. А уж что она обо мне говорила — мне до таких извращенных оскорблений еще жить да жить. А я ее старше на тридцать лет, позволь напомнить.       — Так… Зачем тебе его мозги? — пробубнил Лютик, хоть и недовольный упоминанием того, что Трисс, как оказалась, была его любовницей. Но сам Ламберт про нее не упоминал, не вносил ее в список тех, кого любил. Не говорил о ней так, как об Эмили. Это другое. Секс есть секс, у Лютика этих любовниц было больше, думалось ему, чем у Ламберта.       — Он выдумывает, — выдохнула устало она. — Мне просто было интересно устройство его головы, всего-то. Подумаешь пошутила, что когда умрешь вскрою твой череп, — хмыкнула она.       Лютик поежился.       — Однако, ты меня спасла, за что спасибо. Сколько возьмешь? Я тут две недели лежу, чую, скидки мне ждать не придется.       — Ну, в прошлый раз ты очень мило отвадил из моего дома трех неприятно настроенных ко мне лиц, и мне даже не пришлось накладывать на тебя чары, так что… Обойдемся тысячью…       Ламберт удивленно вскинул брови.       — Дешево.       — Знаю. Учитывая, что мне приходилось вас двоих еще и кормить первые несколько дней.       — Но я же потом сам начал все покупать! Первые дни мне было не до… еды, — крякнул Лютик, разводя руками. — Сиди, Ламберт, я схожу за деньгами. Я сам заплачу.       — Но Лю…       — Что Лютик? Деньги у меня есть, потратить я их не успел. Сиди, говорю, сейчас приду.       Йеннифер и Ламберт молча приводили его взглядом, глядя, как тот быстро, будто вспорхнувшая птица, скрылся за дверью.       Йеннифер хмыкнула и пожала плечами.       — Ты использовал проклятье, Ламберт? Как… как подло, — сморщилась она.       — Да, я знаю… По другому бы не вышло. Да и не смог бы…       — Но ты заметил? Он искренен к тебе, добр, он… ребенок. С очень гибкой психикой, которую ты, видимо, извратил до того, что теперь он видит в тебе свою долю.       — Хочешь сказать, что без этого полюбить меня нельзя?       — Не знаю, Ламберт. Я и тебя не знаю, — она скрепила руки в замок впереди, смотря в пространство перед собой, на дверь, за которой скрылся Лютик. — Но сейчас я не чувствую насилия. Когда он только пришел, будто шлейф какой-то… Что-то увидела, но не вглядывалась. Спросила у Лютика, и вправду проклятье… Сейчас я не чувствую его.       — Йеннифер… Он же спас меня. А мог бы этого не делать, зная, что я умру и чары спадут. Но он спас…       — Больше скажу. Он от твоей кровати не отходил. Он даже говорил с тобой. И песни тебе пел.       — Но заметь… я его не сломал, — сказал он с какой-то гордостью. — Когда наберусь сил, тогда его и отпущу.       — Как подло, Ламберт. Так относиться к человеку, который спас тебя.       — Ты не поймешь, Йеннифер, не поймешь моего страха. Я знаю, твоя жизнь тоже была тяжела, но она у нас разная. И сделала из нас разных людей. Я уверен, у тебя тоже есть понимание, что ты готова пойти на аморальные вещи для достижения своей цели.       Она презрительно фыркнула и закатила глаза.       — Ламберт, я не ты.       — Ты бы убила ребенка, если бы тебе дали гарантию того, что ты сможешь забеременеть сама?       Она переменилась в лице. Сделалась какой-то тяжёлой, будто одеревенела, посмотрела на него злым, раздраженным взглядом, а потом сказала:       — За это я тебя и не люблю, Ламберт. Ты думаешь не сердцем. Ты думаешь головой. Это меня бесит.       — Потому что сама ты такая, вот и все. А Лютик… Лютик думает сердцем, да. Поэтому он здесь, со мной. Поэтому он счастлив, что я жив. И поэтому сейчас нет насилия, нет принуждения… Ничего нет, ему хорошо.       — Ламберт… — позвала она его осторожно. — Не хочу лезть не в свои дела, но Трисс…       Она прервалась, когда снова зашел Лютик, звеня мешочком. Он положил его на столик и сказал:       — Вот. Ровно тысяча. Когда Ламберт сможет встать на ноги?       Она посмотрела на Лютика со странной эмоцией снисходительности. Будто в самом деле смотрела сейчас она на какого-то ребенка. Ребенка, которого хотелось обнять.       Она одернула себя и посмотрела на Ламберта.       — Не знаю. День-два, не больше… Твой организм уже окреп, и прекрасно справляется с регенерацией, восстанавливается эластичность мышц и опорно-двигательная функция… Рука разве что, но я приготовлю мазь, принесу к вечеру. К утру будет получше, а через сутки сможешь снова держать меч.       — Никакого меча, — буркнул Лютик.       Ламберт посмотрел на него, удивленно вскинув бровь.       — А деньги мне как зарабатывать?..       — Во время отпуска деньги не зарабатываются.       — Какого отпуска, Лютик? Я и так две недели лежал не…       — Значит полежишь еще. Только в другом месте.       Йеннифер, сама не заметив, как так случилось, рассмеялась, глядя на растерянное лицо Ламберта.       Как легко Лютик раздавал ему указания, как не думая показал, что слушать отказ он не намерен, будто бы для Лютика ставить на место этот кусок злости и агрессии не составляло ни малейшего труда, будто он делал это слишком часто.       Будто это он, Лютик, приручил Ламберта, а не наоборот.       Ей показалось, что так оно и было.       Не знала она, что там насчет проклятья, но смотря на них, понимала, что Ламберт был весь и полностью в его власти.       И если бы Лютик сейчас сказал ему умереть, он бы и умер. Просто так, ни за что. Просто чтобы быть хорошим.       Возможно потому что он любил. А Йеннифер знала, что если Ламберт что-то делал, то погружался в это всем своим существом.       И любовь его была отчаянная, пугающая своей страстью и желанием.       Но Лютик этого не боялся.              — Ладно, решайте свои дела, голубки, мне надо работать, — она устало закатила глаза и перед самой дверью сказала: — Только не шумите мне тут, ладно, стены ужасно тонкие.       Она закрыла дверь, а Лютик невольно покраснел и медленно моргнул. Ламберт тяжело вдохнул и похлопал по своему колену. Лютик потер нос и немного неуверенно, будто боясь сломать его своим весом, сел ему на колено, обняв за шею и погладив по волосам, стараясь прижаться ближе.       Ламберт внимательно смотрел ему в глаза, пальцы на больной руке коснулись его спины и Лютик вздрогнул.       — Ты серьезно про отпуск? — спросил Ламберт.       — Да, серьезно. Нельзя после такого просто идти и махать мечом. Тебе нужно прийти в себя.       — Но…       — Никаких но, Ламберт. Или я не буду с тобой разговаривать.       Ламберт засмеялся и медленно кивнул, удобнее перехватив его в своих руках, обнимая и прижимая к себе.       — Умеешь угрожать, — кивнул он. — Посмотрим, Лютик, посмотрим. Дай прийти в себя да на ноги встать нормально.       — Хорошо, — кивнул Лютик, однако будучи абсолютно уверенным, что несмотря на то, как он будет себя чувствовать, Лютик все равно не даст ему работать. — Хочешь перекусить?       Ламберт кивнул и Лютик спрыгнул с его колен.       За пару дней Ламберт действительно смог встать на ноги и поспешил переехать в таверну, на более широкую кровать и с более толстыми стенами, потому что Йеннифер как минимум три раза приходила и издевалась над тем, что говорила Ламберту, что он разговаривал слишком мягко. Ламберт недовольно бурчал, а Лютик был крайне возмущенным такой… целенаправленной прослушкой их разговора!       Они не обсуждали ничего интимного, не занимались сексом, но все же.       Так что Лютик сам был рад скорее переехать в таверну.       Перед самым уездом Лютик поблагодарил Йеннифер, а потом замялся. Он хотел попросить ее снять проклятье, но в один момент резко передумал. Будто решил, что в этом нет необходимости. Поэтому он просто покачал головой и хотел выйти на улицу, к Ламберту, как она резко окликнула его.       — Лютик, послушай…       — Да?       — Ты юн, и я знаю, что это такое. Я сделала много ошибок, и я не понимаю, почему говорю это тебе, но тебе стоит подумать и проанализировать свои чувства. Я не говорю бросать его, знаю, как сложно бросить таких мужчин, ведь ты думаешь, что разобьешь все, что у них осталось от сердца. Ты уверен, что добьешь его, но… подумай. Подумай хорошенько. Иногда нужна пауза, чтобы осмыслить свои чувства по-настоящему.       — Почему… почему ты думаешь… что у меня чувства?       — Я не думаю. Я знаю. И ты знаешь. Возможно, скоро узнает и Ламберт. Дело твое, и жизнь твоя, но моя жизнь длинна и я могу позволить себе эти ошибки, но ты — нет.       На этом она закончила диалог и хотела пойти в комнату, где лежала какая-то больная девушка, которую принесли буквально на руках. Бледная и рыжая, Лютику думалось, что она умрет. Почему-то ему казалось, что об этом знала и Йеннифер.       Будто, на самом деле, она знала это заранее. Что она все знала заранее.       — Стой! Йеннифер…       — Да? Только быстрее, я и так убила на вас слишком много времени, чтобы не жалеть об этом. А жалеть я не люблю.       — Ламберт, он… Стоит ли ему доверять?       — Он дорог тебе? — спросила она непонятно к чему.       Лютик заторможенно кивнул. Глупо это спрашивать, глупо и отрицать. Он спас его, и сидел с ним, боялся за него, оплакивал. И потом снова плакал, но уже от счастья. И все это она знала.       Она хмыкнула.       — Тогда да. Стоит.       — Стой, это не логично! Я не…       — Но ты ведь дорог ему. Иногда этого хватает. А теперь иди, не мешай мне работать, вы достаточно меня утомили.       Она захлопнула перед ним дверь, уходя к девушке, которая умрет у нее на кушетке, у нее под руками. Это так странно. Сколько людей умирали перед ней? Скольких она спасла? И насколько ей все это стало безразлично. Теперь для нее чужая смерть просто смерть. Обесцененная и пустая.       Лютику внезапно подумалось, как это, должно быть, тяжело, когда в твоей жизни даже смерть — единственное, что мы имеем по-настоящему — обесценивается.       В раздумьях, он вернулся к Ламберту. А когда увидел Ламберта все мысли куда-то делись, и стало хорошо и легко. Ему казалось, что даже небо светлело, когда он его видел.       Кровать была не шибко лучше, и Лютику казалось, что в доме чародейки она была даже мягче. Но это было неважно.       Важно, что он мог спокойно раздеться и принять ванную, потом залезть совершенно обнаженным в постель, дожидаясь Ламберта. Не боясь, что сейчас ввалится Йеннифер, застанет их в очередном неловком положении и отпустит едкий комментарий. Ей просто нравилось смущать Лютика, а Ламберта — бесить.       Лютик посмотрел в стену напротив, дожидаясь Ламберта. Внезапно, он попросил оставить его на немного одного, хотя бы бадью принять раздельно, и Лютик только согласился. Он не знал, о чем думал Ламберт после своей смерти, после того, как ожил, после… После того, как между ними, внезапно, поменялось все.       Вдруг в комнату вернулся Ламберт. Слишком быстро. Он даже толком не вытерся. Лютик удивлено посмотреть на него и оперся на локоть, оглядывая его.       Ламберт быстро снял с себя штаны, как Лютик сказал:       — Вытри нормально голову, сейчас всю подушку намочишь! И почему ты так быстро? Я думал, ты хочешь побыть один?       — Я тоже так думал, — фыркнул Ламберт, наспех вытирая волосы такими неаккуратными движениями, что Лютику казалось, он себе пару клоков вырвет. — А потом в самом деле остался один и понял, что совсем не хочу. Зачем мне быть одному, пока ты тут, в комнате, в кровати и ждешь меня? Глупость, — выругался он так, будто злился на себя, а потом, сняв и белье, тоже залез к нему в кровать.       Чувство, что в этот миг испытал Лютик, не поддавалось описанию. Кровать прогнулась, Лютик ощутил своей кожей жар тела Ламберта. А потом он прижался к нему, укрыл собой, и все стало неважно. Лютик облегченно выдохнул, наслаждаясь его телом, его объятьями и тем, как хорошо было наконец лежать чисто вымытыми и совсем ни о чем не думать.       — Ты смирился с тем, что у тебя начинается отпуск?       — Нет. Еще нет. Я просто лежу и ни о чем не думаю.       — Этим ты и будешь занимается ближайшие две недели.       Ламберт устало застонал.       — Давай поговорим об этом завтра?       — Хорошо.       — Лютик?       — М? — протянул почти сонно он, потираясь о его грудь.       — Прости меня.       Лютик отдалился немного и удивленно на него посмотрел. В свете одной лишь свечи его лицо казалось слишком острым, будто о скулы можно было порезаться.       — О чем ты?       — Я заставил тебя нервничать. Слишком нервничать. Мне жаль. Я должен был обсудить это, твои слова… Но вместо этого решил, что лечь и умирать будет хорошей идеей.       Лютик заторможенно покачал головой и ласково клюнул его в губы.       — Я правда был зол на это… И очень нервничал. Выплакал, кажется, слезы на год вперед… Ты не знаешь, что со мной было, пока мы ехали до Йеннифер, пока я обнимал тебя, а твое тело было холодным, как будто покрыто инеем, ослабленным, а дыхание почти терялось… Ты не знаешь, не знаешь, как я тебя звал все то время, пока ты лежал там. Ни живой, ни мертвый… Но так же мои слова… Теперь я представляю, как близко ты их принял к сердцу. Тебя всю жизнь учили быть смиренным, наказывали за то, кто ты есть. Понимаю, как ты услышал мои слова… Но они были обращены не к тебе. Мне и вправду было больно… больно и по сей день. Но от твоей смерти стало бы только хуже. Я вообще не знаю, что бы делал, если бы ты умер у меня на руках.       Ламберт покачал головой и погладил его по волосам. Лютик взял его недавно залеченную руку в свою и поцеловал в шрам на тыльной стороне ладони.       — Я слышал твой крик, когда руку… проткнули… Не верил, что ты за меня испугался.       — Ты еще не слышал мой крик, когда тебя насадили на меч…       — Слышал. Все слышал.       — Слышал и посмел думать, что я желаю твоей смерти?       — Я тогда не думал. Уже не мог. Был рад, что ты рядом… Большего мне не надо было.       — Замолчи, пока я не разревелся.       — Я думал, ты все выплакал?       — На тебя слез всегда найдется.       Ламберт мягко рассмеялся и лег на спину. Лютик, поерзав, улегся на его плечо, обнимая за талию. Ламберт под его руками был хоть и привычно напряженный, даже с мышцами, твердый, поджарый, но такой исхудавший, что и не верилось, что когда-то это тело было плотным, мускулистым, почти как у Геральта.       Он огладил его по животу и прошелся по ребрам.       — Набрать бы тебе…       — Наберу, — пообещал Ламберт, поцеловав в макушку.       Лютик снова погладил его по животу, провел по линии пресса, задумчиво спустился рукой ниже. Отдернул себя, когда пальцы коснулись отросших волос на лобке, и крепко обнял. Ламберт усмехнулся.       — Что это только что было?       — Ничего.       — Точно?       — Да.       — Ну ладно.       — Даже настаивать не будешь? — спросил удивленно Лютик, вскинув голову, смотря в глаза.       — Нет. Не хочу что-то делать, пока ты этого не хочешь.       Лютик пораженно моргнул.       — Ты же говорил, что ты чувствуешь, когда я хочу, а когда нет.       — Чувствую. Но больше не хочу что-то делать под твое молчаливое сомнительное согласие. Когда скажешь сам — тогда и будет. А нет так нет. Рука у меня не отсохнет.       Лютик непонимающе моргнул и оперся на локоть, смотря в глаза. Он погладил Ламберта по груди, коснулся медальона и резко посмотрел в глаза. Ламберт вскинул брови.       — Что?       — Мне… мне почему-то кажется, что из-за этого… Между нами что-то поменялось. Как будто очень мало, но при этом… так много.       — Не знаю, о чем ты, но мои к тебе чувства не изменились. Я люблю тебя.       — Я знаю, — сказал Лютик, и только секундой позже понял, что он действительно знает. Он знает, что Ламберт его любит. — Это другое. Мне… мне нравится смотреть на тебя. Даже не так. Твое лицо… Родное, понимаешь? С тобой мне становится спокойнее. Раньше… Даже когда мы с тобой начинали ладить, помнишь? И озеро, и свадьба, и наши ночи… Помнишь, да?       — Конечно помню.       — Мне тогда хорошо с тобой было. Правда. Даже когда ты вытворял что-то странное, мне все равно было с тобой хорошо. Но это было совсем по-другому. Будто страстью, будто я заставлял себя верить, что все хорошо, что быть с тобой хорошо. Просто будто жалел тебя, проникся чем-то… А сейчас… сейчас совсем по-другому, Ламберт.       — В смысле? — насторожился Ламберт. — Хочешь сказать, тебе уже не так хорошо со мной?       — Ты жопой что ли слушаешь? — нахмурился Лютик. — Сказал же, что лицо для меня твое стало более близким, как и весь ты…       — Тогда что изменилось?       — Не знаю… Но я будто это понял только сейчас. На тебя сейчас посмотрел и понял, что сейчас совсем все по-другому. Разве ты этого не чувствуешь?       Ламберт нахмурился и покачал головой.       — Нет, я не понимаю. Для меня все так же, кажется. А что не так?       — Не знаю, — ответил Лютик, и Ламберт нахмурился сильнее. — Да говорю же… Другое что-то. И оно раньше началось. Вот все время, что у Йеннифер были — тогда уже все. Все было.       — Да о чем ты, я не понимаю! У тебя чувства ко мне поменялись, что ли?       — Не знаю… Ничего не знаю, — повторил Лютик. — Просто ты мне внезапно родным стал, понимаешь? Сейчас смотрю на тебя и понимаю… Что когда называл так тебя, то это не от страха такое вырвалось.       Ламберт моргнул и медленно кивнул. Он не особо понимал, о чем так упорно ему толковал Лютик, но слово «родной», обращенное к нему, ему понравилось.       — В любом случае… Мы вместе и живы. Мне кажется, этого достаточно.       — Это больше, чем достаточно, — заверил его Лютик серьезным тоном. А потом добавил: — Можешь поцеловать меня.       — А вот на это разрешение мне не нужно, — лукаво улыбнуться Ламберт и, потянувшись к нему, поцеловал.       Губы у Лютика в этот раз были непривычно расслаблены и нежны с ним. Как будто его тоже сковывало какое-то напряжение все это время. Даже когда они думали, что спокойны, все равно что-то на них давило. А сейчас им наконец развязали руки и сделали свободными. И теперь они были непривычно даже для самих себя нежны. Откуда-то взялось нестерпимое тепло и ласка к лицу напротив, дышать стало легче и движения давались как-то проще, будто они были априорны, просто раньше они об этом не знали.       — Ниже, — прошептал Лютик.       И Ламберт послушался.       Не послушаться не мог.       И он целовал его так, как еще ни разу. Лютику думалось, что нежнее быть нельзя, но Ламберт был. Внезапно не нужна была ситуация. Ни шлепки, ни удары, ни ругательства, не удушения. Даже слов не надо.       И губы Ламберта, и его руки, все это было куда нежнее, и давало все, что хотел Лютик от него вне секса. А тело Лютика казалось Ламберту отзывчивее и даже будто мягче. Намного мягче. Будто наконец расслабилось.       Наконец доверилось ему.       И Ламберт целовал. Целовал, пока Лютик шептал «ниже-ниже-ниже», пока слова не превратились в стоны, пока пальцы не схватились за его волосы.       И все в Лютике в этот раз было идеально. И касания его, и стоны, и слова, и просьбы не останавливаться, и даже тело в руки к Ламберту его клалось будто бы лучше.       Будто бы, — Ламберту показалось, — что Лютик в принципе был создан для его рук. Для него.       Будто мы, — думал уже Лютик, лежа на груди Ламберта, вырисовывая неясные узоры, — скроены идеально друг для друга.       — И вправду, — прошептал Ламберт в ночь, когда Лютик уже почти заснул, — все изменилось.       Изменилось и вправду все, и вместе с тем — ничего.       Ламберт закрыл глаза, перевернулся на бок и обнял Лютика крепче.