Больно касаться тебя

      — Ты сегодня по-странному задумчивый.       Ламберт посмотрел на него каким-то непривычно равнодушным взглядом, отчего Лютик даже поежился. Обычно он на него так не смотрел, даже в самые неприятные моменты.       Они сделали небольшую остановку в таверне, планируя через день быть уже у моря. И весь день в таверне Ламберт провел будто во фрустрации. Сначала Лютик не заметил — был занят выступлением и какой-то девушкой, с которой они поговорили.       А сейчас, заметив, ощутил себя неловко, а от этого взгляда и подавно.       — Да, — согласился Ламберт. — Потому что я обдумывал кое-что.       — Это касается нас?       Ламберт кивнул и Лютик как-то напрягся. О чем можно думать с таким лицом? Ламберт выглядел так, будто они снова рассорились, и снова сторонились друг друга, делая вид, что были чужими. Но они ведь сейчас не чужие! Наверное от того этот холод от Ламберта ощущался острее, чем еще когда-либо.       — Я тебя чем-то обидел? — неуверенно спросил Лютик. Чем раскованнее он себя чувствовал, тем выше была вероятность, что он мог неосторожно что-то сказать, обидеть, и не заметить этого. Такое часто бывало с Геральтом, но он не реагировал. С Ламбертом было другое. Да и одна мысль о том, что он мог что-то сказануть была для Лютика чуждой.       Однако, Ламберт только закатил глаза и похлопал по месту рядом с собой. Лютик улыбнулся и присел на кровать. Он прижался к его боку и скрепил руки в замок вокруг его тела.       — Думал о наших отношениях… Ведь что-то изменилось, да?       — Да. Что-то важное. Но мне уже все равно. Мне просто хорошо с тобой, — Лютик уложил голову на его плечо, прижимаясь теснее.       — Вот об этом и думал.       — И что надумал?       — Что надо принимать кардинальные действия.       — Все-таки возьмешь меня замуж? — рассмеялся Лютик и, подавшись глупому порыву, чмокнул его в щетинистую щеку. Ламберт усмехнулся.       — А ты смотрю прямо рвешься?       — А что я там забыл? Был бы ты особенным, или еще что… А так толку мне с этого? Да и не обручают у нас мужчин.       — Так говоришь, будто думал об этом на полном серьезе.       — Нет, просто на ум почему-то сейчас мысль пришла… Ну так что ты там надумал?       —Когда приедем на море… — начал тихо Ламберт, будто был не совсем уверенный в своих словах, будто сомневался. У него еще был шанс забрать эти слова назад, замолчать, но через силу и страх оплошности и ошибки он продолжил: — я сниму проклятье, но взамен ты мне дашь неделю.       Лютик отпрянул от него, удивленно посмотрев в глаза. Он медленно моргнул, будто не до конца понимал, а потом спросил:       — В смысле?       — В прямом. Неделю мне дашь, ты посмотришь, как тебе… рядом, без проклятья, без обязанности быть со мной. А потом… потом ты можешь выбрать. Уйти или нет, оставить меня или остаться со мной.       Лютик пораженно моргнул, приоткрыл рот. Он не знал, почему, но его реакция была неясна даже ему самому. Он будто бы испугался, будто бы это что-то означало. Что-то такое… важное.       — Стой, почему неделя? Так мало?       — Я думал, это много, — засмеялся Ламберт. — Сколько хочешь, столько и бери. Все твое. Я к тому, что хочу дать себе гарантированных семь дней, а дальше... дальше решай ты.       Лютик покачал головой и посмотрел на пол. Внезапно он показался совсем каким-то далеким и холодным.       — Что не так? — удивился Ламберт.       — Ничего, — шмыгнул Лютик. — Ничего. Просто почему-то не по себе стало… Не знаю…       — Лютик?..       — Я… — начал он, а потом резко замолчал и посмотрел на пол, будто чего-то испугался.       Ламберт настороженно на него посмотрел, не до конца понимая, что он сказал не так. Ему казалось, что это идеальная схема, лучше и быть не может. Лютик поймет, что ничего не меняется без проклятья, и… просто будет с ним. Добровольно, сам, его тело и его разум, даже его воля — эти мысли дурманили.       — Просто… Ты не поймешь.       — Если ты не объяснишь мне, то конечно не пойму.       — Я… Это странно. До этого я не думал о проклятье, оно как бы было, а как бы и нет. Но это было будто предлогом, будто выбора у меня и нет, но с тобой мне стало совсем-совсем хорошо, и что других я не хочу… Ни девушек, ни мужчин…       — Тогда что не так?       — Не знаю, — соврал Лютик, хотя абсолютно точно знал, что не так.       Тогда смысл приобретали слова Йеннифер.       Это под проклятьем у него нет выбора, и он мог скинуть с себя ответственность, ничего не делать, ничего не предпринимать. Просто быть рядом с Ламбертом, просто наслаждаться, зная, что за него все решили, приняли и со всем разобрались.       А убрав заклятье… Лютик должен сам взяться за свою жизнь, и сам решить, и сам понять… А он уже не хотел. Он боялся.       Но чего он боялся еще больше — так это понимания, что ему следовало бы покинуть Ламберта. А он этого не хотел. Всей своей душой не хотел.       Ламберт посмотрел на пол, его плечи опустились. Он выглядел как нашкодивший щенок.       — Ламберт… Это, наверное, мы должны обсудить неделю спустя. Сейчас… сейчас я здесь. Сижу.       — Да, — кивнул Ламберт заторможенно, думая, что что-то нарушил этими словами. Будто бы пустил трещину по уверенности и спокойствию Лютика, но как именно — не понял. Ведь Лютик любил его, разве есть смысл бежать?       — Обнимешь меня, может, или продолжим сидеть с кислыми лицами?       Ламберт улыбнулся ему.       — Пойдем лучшем сходим на речку? Здесь, недалеко… Как раз солнце село. Возьмем вина, закусим сыром… Расскажешь мне о созвездиях.       Лютик внезапно засиял и с задором кивнул. Он снова чмокнул его в щеку, обняв за шею, и встал, потянув его за руку.       К моменту, когда они устроились, солнце уже совсем село, и медленно проступали звезды на темнеющем шелковом небе. Они лежали в обнимку, казалось, не думавшие ни о чем, и просто целовались, трогали друг друга, наслаждались, будто бы и не тел они касались, а чего-то другого, чего-то, что человеческому уму невозможно было понять.       — Знаешь, — прошептал Лютик в его губы, и Ламберт послушно отдалился, чтобы дать ему сказать, — когда мы вот так вместе… Я чувствую себя будто… не в себе, понимаешь? Так не всегда. Не всякий раз. Не зависит от интимности…       — О чем ты?       — Сам не знаю, если честно. Просто сейчас снова ощутил… Как будто… знаешь, полудрема?.. В голове ни одной мысли, но так легко, и весь мир — его и нет вовсе. Он просто шум на фоне, а твои губы — они даже более реальные, чем мои. Я будто…       Лютик прервался, посмотрев ему в глаза, и Ламберт внезапно продолжил за него:       — Будто видишь во мне себя?       Лютик улыбнулся и кивнул. Сейчас он подумал, что не уйдет от него. Нет-нет-нет. Это вздор, просто безумие. Вот он, вот руки Ламберта, и вот тело Лютика — это ведь идеальные детальки, глупостью было бы приделать, например, к окну косяк от двери. Нет, ну, можно, конечно же, но это же безумие!       — Я знаю, Лютик, вот это я знаю. Мне так давно начало казаться. Будто ты мне и сердце заменил, и душу, и самого меня. Что без тебя жизни снова не будет.       — Это неправда.       — Правда, — покривился Ламберт. — До тебя жизни не было, когда появился ты — появилось утро. Я впервые увидел солнце, понимаешь?       — В тебе умирает великий поэт… Рифмовать умеешь?       — Нет.       — Совсем?       — Разве что узду и звезду. И еще кое-что…       Лютик расхохотался.       — Уже неплохо. У Геральта жопа и попа максимум.       Ламберт мягко улыбнулся.       — Возможно, во мне умирает поэт… Кто знает? Я ведьмак, и моя принадлежность — быть твоим. Этого мне хватает, большего я и не хочу.       — Мало тебе для счастья надо.       — Много, Лютик, много… Ты даже представить себе не можешь, как много. Я так устал от всего, что было в моей жизни, что пришлось наблюдать, что пришлось делать. Но ты пришел и забрал меня из того места. Это был не мир. Не жизнь. Это было какое-то странное место, а рядом с тобой появился мир.       — А… — Лютик замялся, — прости, не должен об этом говорить, но Эмили?       Ламберт тяжело выдохнул.       — Там тоже был мир. Но наполовину. Ведь большую часть сил я тратил на то, чтобы она оставалась жива. Чем больше я о ней думал, тем больше понимал. А однажды пришел к ужасной мысли о том, что она и вовсе не хотела жить. Что-то в ней было такое, будто бы умерщвлённое, будто носила она в себе и не сердце, а кусок умершей себя. Я старался, и она старалась… я видел, для меня старалась. Не для себя. За это я ее и любил, и хотел спасти… но она не хотела этого. Я всегда видел, что она желала ее. Смерти. А ты… в тебе оказался мир. Живой. И птицы, и небо, и солнце, и воздух, и море твое это… В тебе это все оказалось… Ты бы ни за что сам не умер, уже в самом начале в тебе все равно стремления к жизни было больше, чем во мне. Чем в ней. Чем в самом мире.       Лютик смущенно опустил взгляд и медленно кивнул.       Он сам привык распинаться красивыми словами с дамами, но Ламберт не распинался. Это не было заученными словами, он сейчас говорил от чистого сердца, от того, что было у него в душе и в голове. А был там Лютик, и его образ, и все те ассоциации. Ламберт носил это в себе, и говорил без лишнего пафоса.       — Я люблю тебя, Лютик, — сказал он совсем тихо, будто этими словами хотел его добить. Но Лютику показалось, что сейчас они были наиболее к месту, чем когда-либо в другой момент, Ламберт мог ссорить этими словами только по той причине, что доказывал свою любовь даже своим существованием. Пусть вначале была грязь, была похоть, грязная ревность, остервенелое желание, но потом... Все расцветало.       В один момент появились они.       А Лютик заметил это только сейчас.       — Мне иногда кажется, что ты не просто любишь… Ты будто дышишь мной. Будто твоя любовь… поглощает тебя полностью. Будто ты движим этим чувством, — тихо сказал Лютик, ласково погладил его по щеке.       Ламберт выдохнул досадливо.       — Да, к сожалению, да. Так оно и есть. Я неуправляемый в этом плане. Как и в любом другом плане…       — Все в порядке, — улыбнулся ему Лютик. — А поэт в тебе умирает, все-таки… У тебя и голос… Молодой, уже говорил.       — Мг, только и петь мне, — выдохнул Ламберт и прижался губами к его виску. Лютик обнял его за шею, поглаживая легонько по волосам и смотря на звездное небо.       Какое-то время они лежали молча, только Лютик изредка напевал какую-то мелодию, будто забываясь.       Тяжесть тела Ламберта на своем собственном было непередаваемым, прекрасным чувством. Вообще присутствие рядом Ламберта было невероятное, и главное — необходимо ему.       А потом Ламберт внезапно зашептал — так тихо и интимно, будто рассказывал ему свой какой-то секрет:       — Шиповник, пионы и астры       на блюде у солнца в саду.       я знаю, мой милый, ты хочешь       остаться со мною в аду.       Лютик пораженно моргнул, прекратив его гладить, а Ламберт расхохотался. Он чуть отстранился, посмотрев ему в глаза.       — Это все, что я смог придумать за всю свою жизнь, Лютик. Никакого поэта во мне нет и в помине.       — Вообще… рифма соблюдена. Как и темп… Когда ты это придумал-то?..       Ламберт тоскливо улыбнулся.       — Когда себя утешал. В самом начале. В очередную ночь без сна. Просто пришло на ум. Внезапно. И въелось.       — Но ада больше нет… — протянул Лютик задумчиво и погладил его по шрамам.       — Нет, — согласился Ламберт.       И в этом ощущалось какая-то безжизненность происходящего. Будто в этом и крылась какая-то ошибка.       — Шиповник, пионы и астры… У солнца на блюде в саду, — протянул задумчиво Лютик. — Это очень красиво.       Лютик прикрыл глаза и потянулся к лицу Ламберта, поцеловав и обняв за шею. Это тоже было красиво. Этот момент, который происходил между ними сейчас.       — Дьявольские цены, — пробухтел Ламберт, скинув сумки у двери.       — Зато посмотри, как тут мило! — восхищенно воскликнул Лютик, кинувшись из одной комнаты в другую, рассматривая дом.       Он был небольшим — маленькая кухня с легкими ситцевыми шторами, более просторная гостиная, однако, которой люди здесь, казалось, ни разу не находили применения, и спальня.       Лютик заглянул в нее в последнюю очередь и удовлетворенно воскликнул:       — Господи, Ламберт! Кровать! Двухместная и…       послышался шум.       — Мягкая!       Ламберт покачал головой и лениво прошел вперед, в спальную. Домик, однако, не стал он врать себе, ему понравился. Он был наполнен солнечным светом, чисто убран и тут приятно пахло деревом. Он заглянул в спальную, глядя на раскинувшегося Лютика, который широко улыбался.       — Представляешь? — спросил Лютик, оперевшись на локти. — Мы можем не ютиться на небольшом уголке, а просто… Лечь! И ты не отобьешь мне что-нибудь, если кинешь меня на кровать, потому что она мягкая!       — Честно говоря, я в самом деле рад, что пиздец. У меня иногда так сильно бок замлевал… Или рука… Или ты меня бил локтями во сне. Или коленом… Прямо в пах.       Лютик расхохотался.       — Жаль, я не видел твоего лица во время этого.       — Конечно, ты спал и тебя ничего не волновало, — Ламберт прошел в комнату и присел на край кровати. — Действительно мягкая. Даже пылью не пахнет. Хозяйка не соврала, и цену не просто такую дала… Милая женщина.       — Протестируем кровать? — спросил Лютик, подмигнув.       — Этой же ночью, — пообещал ему Ламберт, сам едва не улыбаясь во весь рот от мысли, что они займутся этим на мягкой теплой кровати. Без соседей за стеной, без жуков, тараканов… В общем, без сторонних слушателей и наблюдателей, и неважно, осознанные они или так себе.       — Ламберт… А что там… с проклятьем? — спросил Лютик, плавно садясь на кровать рядом с Ламбертом.       — Все.       — Что все?       — Его больше нет.       — Оно так легко снималось? — искренне удивился Лютик. — Мне даже плохо не было!       — Снять это не навести, тем более у меня были для этого все средства. Плохо не было, потому что тогда это происходило против твоей воли, ты сопротивлялся, можно сказать. А сейчас, как видишь, нет.       Лютик прищурился и сказал:       — Меня похитил Ламберт.       Он удивленно раскрыл глаза.       — Ух ты… Но, знаешь, никаких изменений я не чувствую на себе…       — Увидишь на мне через неделю. Ох разжирею, нихуя тут не делая, — покачал головой Ламберт.       Лютик хихикнул и подлез к нему под бок, обнимая:       — За неделю ничего с тобой не случится… А там… там уже будет видно, — он поцеловал его в щеку и, заметив какую-то странную тень сомнения на его лице, он спросил: — Что-то не так?       — Да. Если честно, да.       — Что именно?       — Мне страшно. Мне очень страшно, Лютик.       Лютик чуть отстранился от него, но за локоть обнял сильнее.       — Ламберт?..       — Я… я делаю это не для себя, Лютик, а для тебя… Иногда надо жертвовать. Ведь… Я в самом начале хотел добровольно, хотел сделать тебя счастливым. Но знал, что ты меня не подпустишь после моего поступка. И теперь… я должен дать тебе выбрать, но я… я вроде и думаю, что все будет хорошо, но при этом понимаю, что ничего не знаю. Что будет завтра, что будет хотя бы сегодня ночью? Думаю о том, что меня что-то напугает чересчур, что я снова стану ебаным животным, испугаю тебя и ты сбежишь. И я никогда тебя не увижу. Думаю о том, что может оно и будет лучше… Зачем молодому красивому тебе сидеть с больным на голову человеком? Еще вчера я был уверен, что ты не уйдешь от меня, ведь что-то изменилось, и все теперь по-другому, но сейчас сижу и понимаю, насколько я жалок на самом деле. Мне иногда даже кажется, что останься я обычным дебилом-мудаком, который все делает как захочет, то у него и то больше шансов было бы. По крайней мере приступы были бы просто злостью, а не… не делали из меня больного на…       — Ламберт, — сухо прервал его Лютик таким тоном, что Ламберт одеревенел. — Замолчи.       Ламберт испугался еще сильнее, но Лютик погладил его по плечам.       — Я вижу, что ты напуган, но все твои слова не имеют сейчас никакого смысла. Я не брошу тебя из-за твоего приступа. Точно не из-за этого, Ламберт. Ты считаешь, что твоя болезнь для меня клеймо, но нет, это не так. И тебе не шло быть тупым мудаком, ты сейчас настоящий, и от этого твое лицо будто светится, и от этого мне так тепло на тебя смотреть… Не говори все эти глупости. Если и есть насчет чего боятся, то точно не из-за этого.       — А из-за чего?.. — сипло спросил Ламберт.       Лютик выдохнул и покачал головой.       — Я не знаю, я не Бог. Нам всегда есть чего бояться, но послушай… Не сейчас. Сейчас ты, я… море… Домик. Мы вдвоем, и еще у нас есть огромная мягкая кровать! Мы живы, Ламберт, послушай, и это главное. А все остальное — это бред. И болезнь твоя, твой страх, все это глупости. Бессмысленные и ненужные сейчас. Я вижу, как тебе страшно, но не время для него, — Лютик коснулся его щеки, медленно поглаживая. — Наслаждайся мной, — он почти его просил, хотя о таком Ламберта уж точно не стоило просить.       Он не просто им наслаждался.       Он им жил.       И это было выше любых других чувств. Это была его основа, его причина существования. Это было его всем.       — Прости, не знаю, что на меня нашло, — покачал головой Ламберт, ощущая, что весь страх внезапно куда-то пропал, и все вообще теряло свой смысл. Все, что за пределами этого домика, да что там домика. Все, что за пределами тела Лютика — глупость и сам Ламберт глупость. Важен и значим только Лютик. И ничего более.       — Все нормально. Наоборот, это важно для меня.       — Важно?.. — сипло спросил Ламберт, почти опешив.       У Лютика почему-то важными были всякие мелочи, на которые Ламберт даже не обращал внимания.       — Конечно важно. Ты и твои страхи, твои желания. То, что делает тебя счастливым, и то, что пугает — это ведь все ты. Мне важны эти детали. Мне важно знать, что ты такой же, как и я, и мне нечего, в таком случае, стесняться себя…       Ламберт фыркнул.       — А в тебе и нет ничего, чего стоило бы стесняться.       Лютик улыбнулся и тихо рассмеялся, покачав головой.       — Есть. Я не идеален, Ламберт, и ты лучше всякого это знаешь. Просто эти недостатки ты внезапно для себя полюбил, и все они превратились в достоинства.       — Мне иногда кажется, что даже родинки на тебе… какие-то особенно красивые. Будто это не просто родинки, а какие-то украшения… — задумчиво протянул Ламберт, вспоминая, как часто себя ловил на мыслях о том, что обычные вещи для него обретали не известный ему ранее блеск.       — Да, я это понял, — с его лица не пропадала улыбка, будто он забыл на миг, как это — не улыбаться. — Но сейчас… будь собой. Мы рядом, и у нас есть все, Ламберт, представляешь?       Ламберт был удивлен этим словам, но внезапно понял, что у них в самом деле было… все. Это для других у них какой-то маленький домик да берег у моря. Но на самом деле они хранили в своих руках небывалые сокровища. У них были они, был уют, был их домик, их границы. У них была своя кровать и тишина-тишина-тишина! Сокровенная личная тишина, которой можно доверить себя, свои мысли, можно было доверить даже Лютика.       У них были они сами и шум волн, который просто был, а не сопровождал их бесконечный поход к вратам в мир иной, где их бы всегда прогоняли назад, как это уже было с Ламбертом.       У них было все.       Будто этот домик — он изначально ждал их, чтоб дать им покой, тишину и, в конце концов, самих себя.       Поэтому Ламберт удивленно прошептал:       — Да, точно… Ты прав. У нас есть все.       Лютик звонко рассмеялся. И лицо его внезапно стало будто более светлым, а взгляд — открытым.       Он был одет, однако, думалось Ламберту, что никогда он еще не был перед ним так обнажен, как сейчас.       — Да. Все-все. И этим надо наслаждаться. Абсолют не вечен, мой милый, так что... Мы просто будем здесь, и мы будем наслаждаться друг другом. Столько, сколько нам понадобится, пока мы не поймем.       Ламберт подумал о том, что не хотел, чтобы они вообще что-то понимали. Внезапно ему вообще перестало быть интересно все, что было не здесь, не с ними.       — Пойдем к морю, искупаемся… Перекусим на веранде, попьем вина, почитаю тебе стихи…       Ламберт ощутил себя таким живым и воодушевленным, каким еще не был никогда.       Он кивнул, и Лютик, зазывно улыбнувшись, чмокнул его в приоткрытые губы.       И даже в этом быстром касании, едва уловимом, слов и любви было больше, чем во всем, что они делали до этого, месяцами ранее.       Это был поцелуй любви.       Теперь Ламберт понял это во всей полноте и яркости.