***
Свет выключен, в доме тишина, и лишь тикающие часы в коридоре нарушают это молчание. Виктория ворочается в кровати. Тело уже давно расслабилось в мягкости одеяла и подушки, но сознание всё ещё было тяжёлым. В голове вертелась вся жизнь, что она помнила, вплоть до рокового дня; разум отчаянно подыскивал причины, пытался разгадать загадочную личность. Не в силах сдерживать поток мыслей, Прохорова аккуратно спрыгнула с высокой кровати и тихо поплелась в соседнюю комнату Миши, где ночевал брат. Дверь тихо скрипнула, девчонка тряхнула короткими рыжими патлами, отгоняя воспоминания. — О, Викусик, — Миша с Иваном, скорее всего, сами хотели выйти и проверить её. — Там Света спит, если проснётся от наших разговоров — орать будет, а потом ещё и настучит, — Вика протиснулась в комнату, освещаемую свечкой. — Чего свет не включаете, шпионы? — Не хотим, — Миша плюхнулся в кресло. — Мы как раз думали тебя проведать. Девочка забралась на кровать и поджала ноги. — Ну, подкрути фитиль-то, сейчас сгорит всё, — Иван понизил голос и тут же тихо засмеялся, — нахуй. — Нахуй не нахуй, а реально ведь сгорит, но я тут думала долго, пока уснуть пыталась, — медленно проговорила Вика, рассматривая комнату. Пётр Степанович был обожателем всего деревянного в доме, отсюда и взялись всякие деревянные балки и предметы интерьера. — Почему мама не закричала? Почему не попыталась убежать? — Знала, что ее убьют? — предположил Вознецкий. — Получается, что да, — Прохорова измученно вздохнула и продолжила. — Голос, который с ней разговаривал… точнее человек, который с ней разговаривал… У него был кавказский акцент, он нам ещё знакомым показался. — Ты намекаешь на то, что её убил кто-то из нашей родни за нарушение какого-то там запрета? — грустно усмехнулся Иван. — Что это за запрет такой? — Не знаю, она тогда ещё говорила, что любит «его». Кого «его»? — девочка вскочила с кровати и раздражённо начала мерить комнату шагами. — Вы мне говорили, что она и Светка куда-то уезжали на время войны, — подал голос Миша, задумчиво уставившийся на настенный ковер. — Вы поняли в итоге, куда конкретно? — Без понятия, я забрала у неё письмо одно, там всё на непонятном языке, вроде похож на английский, — раздражённо всплеснула руками Прохорова, но тут же замолкла, услышав мягкие шаги в коридоре. — Мама идёт, всем спать, — скомандовал Миша, выкручивая фитиль свечки и забираясь под одеяло. Кровать у мальчиков была одна, зато большая. Вика устроилась посередине, теснясь к брату. Дверь в комнату отворилась, впуская мягкий свет. Женщина, разглядев ярко-рыжие волосы девочки, тепло улыбнулась. Люба знала и о злосчастном письме Светы, знала причину убийства Дианы, знала, куда и к кому она сбежала, знала, что там произошло. Знала, но молчала, как и было ей велено. — Спят? — поинтересовался Петр, когда жена вернулась обратно. — Спят. Викуся к Ване и Мише спать пришла, Света дрыхнет у себя, — Вознецкая резким движением задвинула шторы. — Бессовестная и безответственная. Сказано ж было — нет, а она, — не мог угомониться Пётр Степанович. — Детей жаль. — Видимо всем, кроме неё самой. Сколько раз ей там Света говорила, что с ней мудак тот делает, а она — «врёшь»! — мужчина отшвырнул газету, щелчком пальцев выключая свет. — Рассказать им надо об этом обо всём, Петь. Света вон какая стала, на Вику и Ваню огрызается постоянно, её винит… Вознецкий резко перебил жену: — Лет через пять и расскажем, всё, закрыли разговор. Лет через пять не получилось. Трое детей, еле дыша, подслушивали разговор за дверью, задаваясь всё большим и большим количеством вопросов.Новогодний праздник отца и маленькой дочери (А. С. Грин)
22 августа 2022 г. в 20:33
Новенькая "Чайка" рассекала заснеженное шоссе. Виктория всматривалась в окошко. Как бы сильно она не любила дядю Антона, у него дома всегда было слишком уныло. Казалось, что сами стены были пропитаны горькими слезами и вечным одиночеством.
— Устали-то? — раздался громкий голос Петра Степановича.
— Есть хочется, — пожаловался Иван.
Мужчина заливисто рассмеялся и остановил машину:
— Приехали.
Девочка коротко выдохнула. Морозная вьюга нещадно завывала и била в окно машины, на улицу отчаянно не хотелось выходить. Пётр уже разгружал вещи из машины, Иван и Света неслись к дому.
— Ребята! — Прохорова слышала радостный крик Миши.
— Миша! — а потом и его матери, Любви Вознецкой. — Быстро домой, замёрзнешь!
Отчего-то на душе стало так же мерзко, как и неделю назад. Она не разделяла радостных криков брата и сестры, не хотела заходить в тёплый и приветливый дом, не хотела видеть Мишу. Она не хотела ни просыпаться, ни засыпать. Девчонка просто хотела раствориться, быть как та самая морозная вьюга, не знающая пощады для всего земного, не чувствующая боли и радости.
Слёзы защипали глаза.
— Хватит реветь, — сказала Вика сама себе, но слёзы полились пуще прежнего.
Боль опять начала прожигать дыру внутри.
— Смирись, смирись с этим, — шептала Прохорова, кладя ладонь на ручку в машине. — Её больше нет, её больше нет. Это не сказка и не сон, — и решительно, пока новая волна истерики не подоспела, выскакивает на улицу.
Пурга бьёт в лицо, но девочка лишь подставляется стихии. Когда нездорово худое тело сжигает холод, не так уж и больно внутри. Внутри не больно, когда бьёшь голой ногой об угол кровати или включаешь в душе чересчур горячую воду.
— Виктория, беги скорей домой, — кричит ей Люба.
Вика передёргивает плечами, невольно вспоминая момент из прошлого.
Девочка дрожит всем телом, через силу делая шаги. В воздухе витает отвратительный запах крови и гнилья.
«Каким надо быть садистом, чтобы согласиться работать в таких условиях?» — вертится в голове Вики.
Постепенно Прохорова пересекла территорию и оказалась у небольшого дома охраны. Девочка тихо приоткрыла дверь и тут же замерла — знакомый ей Магнус с большим вниманием смотрел футбол, стоя за спиной знакомого девочке нациста. Завидев Настю, Ланге растянулся в противной улыбке и щёлкнул друга по затылку.
— Schließ die Tür ab, Victoria, — мужчина уселся на свободный стул, похотливо пожирая глазами девочку. Прохорова в момент залилась нездоровым румянцем и поспешно выпалила фразу.
— der Herr Lange, Ihr neuer... — Вика запнулась, вспоминая подходящее слово, — Anzug ist fertig
Магнус тяжело вздохнул и ещё раз щёлкнул друга, не сдержавшего смешка, по голове. Не проронив ни слова, он вышел за дверь и грубо поволок жертву к указанному бараку.
Шаткая дверь распахнулась ногой Магнуса. Мужчина с нескрываемой радостью вырвал у дяди Семёна пальто, которое девочка обозвала костюмом. Розенфельд с натянутой улыбкой помог нацисту надеть обновку и, не понимая ни единого слова, радостно кивал. Настя, следуя плану, попятилась назад и скрылась из поля зрения надзирателя, якобы наблюдая за интереснейшей работой пленных.
— Victoria, komm her, — гнусно улыбаясь, подозвал её нацист, — gefällt dir mein neuer Mantel?
Девочка медленно подошла к мужчине и, осмотрев его с ног до головы, одобрительно кивнула головой. Магнус расплылся в похотливой улыбке:
— Streichel mich. Nein, nicht hier, sondern hier!
Ланге грубо схватил Прохорову за запястье и опустил чуть ниже своего пояса. Вика стыдливо посмотрела в пол. Ей хотелось оторвать руку, отрубить её, помыться с мылом, убежать. Ей было тошно и противно. От его грязного тона, елейного голоса и издевательской ухмылки становилось ещё хуже. Мужчина сдавленно выдыхает от наслаждения, сильнее прижимает руку Насти к ширинке.
Дальше всё происходят моментально: Семён хватается за тяжёлую палку, ударяет ею по голове нациста, тот отшатывается, но сию секунду выхватывает пистолет и стреляет наобум. Он попал в голень Розенфельда, мужчина валится на пол, сдерживая крик.
До Вики с ужасом доходит, что их план может сорваться, что дядю Семёна могут убить. Девочка как в бреду выхватывает у одного из узников паяльник и со всей силы бьёт нациста под печень. Магнус валится на пол, пытаясь схватить Прохорову. Перед глазами у Вики плывёт, но не от боли, а от ярости. Сердце начинает неистово биться, дыхание перехватывает, всё внутри странно леденеет, как будто она вот-вот умрет. Девчонка с силой пинает руку Ланге и втыкает ещё горячий паяльник в его глаз. Ощутив, как багровая жидкость хлыщет ей на руки, услышав омерзительный звук шипения крови, она чувствует, как грудную клетку пронзает приятное тепло. На лице, впервые за две недели в лагере, подрагивает искренняя, но сумасшедшая улыбка. С каждым ударом выражение лица ребёнка становилось всё более сардоническим, больным. Движения становятся почти механическими, Виктория даже не понимала, куда бьёт, ей просто нужно было высвободить весь гнев. Один из ударов приходится в глотку, пронзая шею насквозь. Почувствовав это, девчонка с лающим звуком вдыхает воздух и замахивается вновь.
Розенфельд в страхе оттаскивает Прохорову от безжизненного тела, тогда пелена рассеивается. Вика с ужасом смотрит на паяльник, свою одежду, руки — всё в крови. Чуть поодаль лежит тело Магнуса: его лицо изрезано, несомненно, что именно ей. Только сейчас она осознала, что сделала. Удары приходились не только в глаза, но и в рот, щёки, лоб.
— Я... Я не хотела... — треклятый паяльник падает на пол с глухим стуком. Глаза наполняются слезами.
— Тише, тише, — солдат подносит руки девочки к умывальнику. — Он этого заслужил, он полностью это заслужил, — будто молитву, шепчет Розенфельд, беспокойно оглядывая остальных. Вика проследила за его взглядом. Пленные работники с опаской косились на русских.
— Arbeite und halt die Klappe! Andernfalls werde ich befehlen, dass Sie alle nach Auschwitz zum Todesengel geschickt werden! Ich kann das, ich bin ein Verwandter des Führers! — зло зашипела девочка, хотя её голос все ещё дрожал, а по щекам стекали слёзы.
— Вдруг они не понимают по-немецки? — тихо спросил всё ещё настороженный Семён.
— Понимают, — девочка кивнула в сторону моментально принявшихся за работу.
Розенфельд серьёзно покосился в окно: никого из надзирателей. Затем он взял в охапку мёртвое тело и аккуратно положил в шкаф.
— Иди к дяде Боре, он на месте, — мужчина подошёл к Вике и бережно вытер руки и лицо от воды. — Если кто-то спросит, где этот... Отвечай, что решил понаблюдать за работой, поняла?
Прохорова кивнула головой. Её ноги подкашивались, когда она шла к знакомому бараку, руки дрожали, но где-то на затворках сознания прямо в душу било радостное чувство, как будто она была обязана убить его именно так, именно так жестоко.
— Не называйте меня Викторией, — рассерженно буркнула девочка и тут же пожалела — душу охватила тяжёлая и склизкая волна вины. С ней нянчатся, оберегают, пытаются помочь, а она…
— Извини, деточка, — женщина словно и не обратила внимание на грубый тон.
У Вознецких всегда было уютно и спокойно. В камине ярко колыхались языки пламени, по телевизору показывали какой-то фильм. В гостиной пахло елью и сладкими духами.
Вика участвовала в серьёзном шахматном поединке с дядей Петей, Миша постоянно вертелся то тут, то там, комментируя каждый ход; Иван, погружённый в какие-то свои мысли, расположившись на диване, потягивая горячий чай; Люба учила сидящую на её коленях Свету вязать. От прежних забот и переживаний ни осталось и следа. Настя даже не задумывалась, что они далеко не одна семья.
Старые часы, висящие над бюстом Сталина, показали одиннадцать часов.
— Так, по-моему, вам пора умываться, — Любовь ласково сняла Свету с колен.
Умывальник, встроенный в небольшую нишу из шкафов, явно не предназначался для четырёх детей. Ребята задорно смеялись и толкались. Вознецкий корчил рожицы в зеркало, да так, что чуть не поперхнулся зубной пастой.
— Это вы ещё не видели, как я ту старую каргу Алевтину изображаю! — гордо поднял указательный палец Миша.
Света, безудержно хохоча, привалилась к косяку и держалась за живот. Виктория, закончившая водные процедуры, не смеялась. Девочка прижалась к плечу брата, грустно улыбаясь.
— Всё в порядке? — взволнованно поинтересовался Иван.
В ответ лишь не совсем уверенный кивок. Прохоров с сомнением хмыкнул — не поверил. Михаил, тоже заметивший неоднозначное настроение подруги, на секунду погрустнел. Мальчик знал, что произошло, поэтому накануне их приезда поклялся себе веселить их, как придворный шут, и даже хлеще.
— А хотите приведение увидеть? — заговорщически подмигнул друзьям Вознецкий.
— Показывай, — махнул рукой Ваня.
Мишка выскочил из ванной комнаты и выключил свет. Зашёл он уже с небольшим фонариком и белым махровым полотенцем на голове.
— У-у-у-у, — стараясь придать грозности, протянул мальчик.
Светлана и Ваня опять залились смехом, когда «приведение» подкралось к Вике со спины и ткнуло двумя пальцами в бока. Девочка подпрыгнула от неожиданности, но вместо упрёков весело рассмеялась.
— Подлец, а, — хохотала Прохорова.
— Рассмешил же! — скинул полотенце Миша.
— Да я больше… больше с Вани ухахатываюсь.