***
На кухне царила гробовая и напряжённая тишина. Лишь изредка раздавался звон приборов или ложки в чашке с чаем. Вика от волнения потирала опухшие от слёз глаза. — Ты хотел что-то сообщить, — буркнул Пётр Степанович. — Да, хотел, — угрюмо откликнулся Юрий. — Мы переезжаем из Ленинграда. Мне предложили... Более выгодную работу. Электрический шок неприятно пронзает низ живота. Виктория нервно сглатывает ком в горле. Иван крепко сжал руку сестры под столом, он всегда так делал, чтобы успокоить ее, чтобы успокоить себя. Глаза в момент намокли. Как она может проститься с Мишей? С родным городом? С какими-никакими школьными друзьями? — Более выгодную, — тихо и недовольно хмыкнул Вознецкий, отпивая чай. — Квартира от родителей осталась, — продолжил отец, как ни в чем не бывало. — А работа более выгодная, потому что связана не с магическим Советским Союзом. Пётр Степанович издевательски усмехнулся, резко опустив чашку на стол. — Словами не разбрасывайся, вот тут уже сидят, — Вознецкий указал на своё горло, зло смотря в сторону бывшего друга. Люба устало закатила глаза, убирая со стола пустые тарелки. Ей, как действительно мудрой женщине, казалось, что лучший друг мужа лукавит. Видимо не хочется признаваться, что насильно ссылают. Вика нервно теребила край кофты. Без Миши будет трудно. А еще, порой, ей становилось стыдно перед братом. Стыдно за свою слабость, за свои слёзы, за свои истерики, за неумение держать эмоции под контролем, чего как раз таки требовал отец. Хотя, заглядывая по ту сторону унизительных нотаций, он требовал слишком многого от детей, переживших войну. Жаль, что эти мысли не приносили облегчения, горькая правда жгла глаза — Прохорова Виктория Юрьевна приносит лишь проблемы. Проблемы отцу за то, что не соблюдает его правила; Петру Степановичу за то, что он вынужден тратить вдвое больше на специальные зелья. Да и в конце концов брату, положение которого было не на много лучше, чем у неё самой. Таким темпом беспощадный внутренний монолог дошёл до логического завершения — лучше бы эта рыжеволосая девчонка и вовсе не появлялась на свет, — но был прерван короткой репликой, долетевшей до ушей сквозь пелену раздумий. — В Знакву едем завтра, — отрезал отец, прерывая зарождавшуюся перепалку. Ещё несколько дней назад это вводило Прохорову в невероятный экстаз, а сейчас звучало скорее как смертный приговор. Отец не любил родственников матери, даже презирал. Презирал за животные, на его взгляд, решения каких-либо проблем, за ненависть к заграничным магам. Родственники, узнав про истинное мнение жениха Дианы, отреклись от него, а значит, и от его детей.***
— Просто супер, мы едем к тем, кто нас ненавидит, — обречённо выдохнула Вика. — Боишься, что тебя как виновницу торжества отравят? — Светлана накручивала прядь на палец, сидя на своей кровати. — Это я-то ещё виновница торжества? Я?! — вспыхнула Прохорова. — По-твоему все проблемы нашей семьи возникли из-за меня?! — Конечно ты. Не я же с катушек слетела, — хихикнула Света. Грудную клетку зажгло гневом. — Ах ты ж мелкая, противная, невыносимая, — девочка подлетела к сестре, схватила за плечи и стащила с постели, — засранка! Пухлые губки Светланы мерзко задрожали, взгляд приобрел какой-то уж слишком наигранный страх. — Папа! — громко заголосила девочка. — Убери от меня эту сумасшедшую! Убери, убери, убери! Вика даже не успевает разжать руки, как распахивается дверь в комнату, и чья-то грубая хватка откидывает её назад. — Папа, она поклялась, что задушит меня этой ночью, — слёзки хлынули из глаз. — Папа, я боюсь её. — Ты врёшь! — заревела Виктория, поднимаясь с пола. — Как ты смеешь так нагло… Звонкий шлепок. В левом ухе звенит, голова идет кругом, щека горит от боли. — Мелкая дрянь, отвечай! Что ты пообещала сделать с сестрой?! — Юрий навис над дочерью. Страх ещё одного удара перемешивается с холодной яростью и обидой. — Отвечай сейчас же, — шипит отец, вздёргивая Вику за шиворот. Наглый ублюдок, дома бы он орал на весь район, а тут боится. Глаза Светланы смотрят безжалостно, издеваются, унижают, разжигают адское пламя в сердце. — Ничего я ей не обещала! — девчонка со всей силы дёргается, вырываясь из хватки. — Ничего я ей не обещала! Эта засранка сказала, что в Грузии нас не любят из-за меня! Что за бред?! — Руку опустил, — раздается громкий голос с ярко выраженным кавказским акцентом. — Ты как с моей племянницей разговариваешь? Спасителем оказался никто иной, как дядя Вики — Шота Джугашвили, высокий, плотно сложенный мужчина. — В неприязни с нашей стороны виноваты ты и Диана, — с каждым словом его голос становился всё более знакомым. Тот же тембр, та же эмоциональность. Виктория вздрагивает, перед глазами вспыхнули воспоминания. — Ты знаешь наши правила, и ты их нарушила! — звучал знакомый мужской голос с кавказским акцентом. — Я всего лишь люблю его, — ответил мамин голос. — Диана, тебе безразлична судьба своей же семьи? Ты знаешь, что случилось с твоей негодной сестрой, покрывающей твой зад?! — брат с сестрой вздрогнули. — Нет… — Да. — Прошу, хотя бы не здесь, — её тонкий голос дрожал. — Выйдем на улицу. — Ты… Вы… Вы что здесь делаете? — Прохоров отшатнулся от дочери, неловко потирая ладонь. Вика еле заметно тряхнула головой, отгоняя накатившиеся воспоминания. — Заезжал в Ленинград по делам, — говорил Шота спокойно, растягивая гласные звуки, но в кавказском акценте сквозила лёгкая агрессия. — Да на обратном пути к Петру заехал, билеты вам передать. Виктория стояла как вкопанная, глупо хлопая глазами. Поприветствовать родственника она боялась, но остаться в стороне было бы неуважительно. К счастью, мужчина сам обратился к девочкам, на его губах дрогнула тёплая, хоть и немного натянутая улыбка: — Вика, Светлана, рады ли поехать на Родину? — Рады, — чуть ли не хором ответили девочки. Джугашвили кивнул, принимая ответ, и опять обратился к Юре: — Выйдем поговорим. Мужчины вышли. Виктория и Света ещё с полминуты стояли молча, буравя взглядом закрытую дверь. — Повезло тебе, — заметила Светлана, смотря на сестру снизу вверх. Вика же, не обратив на едкую реплику внимания, ринулась к двери, а затем к комнате брата. Тот сидел вместе с Мишей за столом. Мальчики писали что-то на тетрадном листке, точнее Иван писал, а Мишка внимательно вглядывался в текст. Услышав, что кто-то открыл дверь, оба мальчика уставились на нее с немым вопросом, разве что Прохорова не могла ничего ответить, слишком много мыслей вертелось в голове, но слова не собирались в предложения. Лишь спустя минуту, девчонка смогла выговорить одну простую фразу: — Маму убил Шота.