Машина ехала к аэропорту Пулково. Пётр Степанович угрюмо смотрел на дорогу, Юрий тоже предпочёл не завязывать диалог. Трое детей теснились на заднем сиденье в таком же полном молчании. Мрачную обстановку накаляла, казалось бы, весёлая по звучанию песня.
«Звенит январская вьюга, и ливни хлещут упруго,
И звезды мчатся по кругу, и шумят города.
Не видят люди друг друга, проходят мимо друг друга.
Теряют люди друг друга, а потом не найдут никогда».
В голову влезли тягостные воспоминания о поездке в Москву. Они тогда с мамой пошли на каток, тогда даже папа не так уж и много пил.
Это чёртово
тогда. Отвратительное слово, намекающее на светлое прошлое.
— Приехали, — буркнул Вознецкий, выходя из машины.
Девочка выскакивает из машины, напяливает на себя меховую шапку. Снег в ту неделю шёл без перерыва, вот и сейчас на длинный нос опускались холодные снежинки, тут же тая. Через пару минут семья (если ее можно таковой назвать), уже быстро шагала к стойке регистрации, до вылета оставалось около часа. Виктория безучастно рассматривала окружающих людей. Сплошная суматоха в преддверии Нового года. Все торопятся кто куда: кто-то к родственникам в другой город, кто-то в отпуск, кто-то к друзьям, какой-то идиот и вовсе решил везти с собой ёлку и теперь ругается с работником аэропорта. У всех большие чемоданы и счастливые лица. В самом самолёте было ещё шумнее. Незнакомые люди помогали друг другу запихнуть вещи, общались и смеялись, обсуждали кто как будет праздновать, словно одна большая семья. Разве что Прохоровы туда никак не вписывались, от этого становилось ещё омерзительнее на душе.
Девочка прикрыла глаза, но сон никак не приходил. Тягостные мысли давили на грудную клетку, казалось, что еще чуть-чуть, и она лопнет. Зачем они туда едут? Зачем они едут к людям, которые их ненавидят? Они хотят их убить? А то, что сделала мама? Она же придала весь род, почему их пригласили? Отец же не поддерживает коммунизм, зачем ему всё это? Огромный поезд и маленькая тележка вопросов кружились над головой, как стая голодных ворон, вселяя лёгкое раздражение. Хотелось разбить черепушку к чёртовой матери, только чтобы надоедливый голос не звучал в сознании. Отбиться от душераздирающих мыслей помог только русско-грузинский разговорник, который девочка тайком выудила из портфеля приезжавшего к Вознецким Кахе.
Для Вики этот перелёт был похож на тягучее, мерзотное подсолнечное масло, оно остаётся жирными пятнами на одежде, от него неприятные ощущения на коже, оно мерзко стекает по волосам.
Из самолёта она вышла на ватных ногах, еле держа свой чемоданчик. В Тбилиси было холодно, но не холоднее, чем в Ленинграде. Однако далеко не мерзлявая девочка всё равно ёжилась, пряча щёки в шарфе.
— Скоро он приедет? — ныла Света, подпрыгивая на месте.
Юра лишь отмахнулся.
Прохоровы ждали Элгуджу Джугашвили, он должен был забрать их и отвезти в Знакву.
— Папа, мне холодно! — продолжала Света, пока Иван не отвесил ей подзатыльник.
Девчонка раскрыла рот, готовясь закатить истерику, но тут подъехала машина.
—
Гамарджоба мои дорогие, гамарджоба! — к ним подошёл низенький и коренастый мужчина, на вид он был довольно угрюм, но та улыбка, больше похожая на злой оскал и кавказский акцент почему-то вызывали в душе теплый огонёк.
— Приветствую, — буркнул Юрий.
Джугашвили лишь снисходительно блеснул глазами. Мужчина цокнул, не обращая внимания на Прохорова, и повернулся к детям.
—
Михариа тквени нахва! Рогор харт? Как доехали, мои дорогие?— Элугджа хлопнул себя по лбу, поздно сообразив, что дети не знают языка, и хотел было уже пояснить сказанное.
—
Гамарджоба, ара мишавс, — по слогам и с запинками выдала Виктория, — доехали нормально, почти все уснули в полете.
Лицо Джугашвили изобразило искреннее удивление.
— Не думал, что вы знаете язык, — мужчина одобрительно похлопал девчонку по плечу и повёл всех остальных к машине.
— Да у неё просто уснуть не получилось, вот она и читала разговорник, — хохотнул Иван.
— Ну не могла же я просто в одну точку смотреть три часа, — развела руками раскрасневшаяся Вика. — Ну, и к тому же в Грузию летим… к родственникам… Надо же, ну… хоть что-то знать… Корни, гены, всё такое.
Элгуджа по-доброму рассмеялся, усадил детей в машину, а сам сел на переднее сиденье.
— Сколько нам ехать? — небрежно бросил Юрий, устраиваясь на сиденье.
— Четыре часа примерно, может, пять. По дороге остановимся в каких-нибудь ресторанчиках, гостиницах.
Прохоров устало цокнул.
— Ну уж извини, по-другому никак! — развёл руками Элгуджа.
И опять тишина. Роковая, пугающая тишина, разбавляемая лезгинкой, звучащей по радио. Тягостное давление в груди вызывало панику, и Вика уверена — не будь здесь отца, дышать было бы свободнее. В предмагической школе они изучали понятие ауры. Люди, изучающие магию в пределах Советского Союза, прекрасно знают, что не бывает розовой, зеленой, красной, чёрной или белой ауры, есть лишь притягивающая и отталкивающая. Чтобы понять ауру человека, надо погрузиться в себя, отделить своё отношение к человеку от его ауры. Начинающие ученики не могут полностью понять, что чувствует человек, о чём думает, что его беспокоит, что ему важно и так далее, но совокупность этих факторов они отличить могут. Важное замечание, которое заинтересовало девочку — обычным магам очень тяжело находиться с «отталкивающим» человеком, а вот черномагам (они считаются самыми опасными, почти проклятыми людьми), вполне комфортно, даже приятно присутствие отталкивающей черты.
Так вот, как только эта тема была пройдена, Вика то и дело пыталась определить ауру окружающих её людей. От отца всегда веяло чем-то озлобленным и напрягающим и в то же время теплым, от брата чем-то приятным. Этому девочка не удивлялась, а вот сестра и мама… Светлану Вика никогда не любила, считала ее избалованной, слабой и легкомысленной, разве что её аура была такой… угрюмой, будто бы она была запугана, обижена на что-то. От мамы… от мамы всегда исходила гнилостная, противная смесь пренебрежения. Вика искренне удивлялась этому, порой считала, что она что-то путает.
К счастью, спустя два часа машина остановилась у каменной стены, Виктория с нетерпением выпрыгнула из машины и ахнула: они установились у большого придорожного ресторана. Летняя веранда больше напоминала лабиринт и везде стояли столики. В это время года ужинающие люди выходили сюда покурить, поговорить или просто проветриться на свежем воздухе.
— Пойдёмте внутрь, — Джугашвили вышел следом. — Отец ваш спит.
Они вчетвером прошли через красивую деревянную арку, украшенную лампочками и еловыми ветками в преддверии Нового года. Прохорова то и дело оглядывалась по сторонам.
— Здесь красиво, похоже на небольшой старинный замок, — задумчиво сказала девочка.
— Это один из самых известных для местных ресторанов, но здесь ещё есть несколько комнат, чтобы переночевать, — с улыбкой ответил мужчина, параллельно беря меню. — Садитесь за любой столик, я сейчас подойду.
Дети прошли к окну, сняли верхнюю одежду, забрались на скамейку и принялись изучать предложенные блюда.
— Я такая голодная, — Света заёрзала на стуле.
— А я хочу вина, — тихо захихикал Иван.
После плотного ужина сознание наконец успокоилось, спокойная музыка убаюкала, и девочка уснула. Только вот сны ей снились странные. Сначало поле боя, вовсе ей не знакомое, крики, кровь, сама девочка видит себя со стороны… это не она. Или же она, спустя лет шесть: высокая, крепкая, вся в крови, в неизвестной военной форме. В следующую секунду крики и рёв артиллерии постепенно начинают стихать, девушка падает на землю, хватаясь за голову — уши раздирает звон. Бешеный водоворот закручивает, и она проваливается сквозь землю. Неожиданное резкое удушье давит на лёгкие, Виктория распахивает глаза, но их тут же режет свежая земля. Девочка рефлекторно пытается протереть глаза, но не может сдвинуть руки. Она закопана заживо. Паника накатывает на разум, раздирающий глотку крик никто не слышит, лишь свежая земля засыпается в рот. Прохорова пытается откашляться, но земля снова и снова сыпется на неё. Руки и ноги истерически метаются, резкая боль оповещает о том, что ногти с хрустом сломались под самый корень. Тельце ребенка бьётся в неестественной, дикой и больной истерике. Это уже была далеко не паника, нет… Что-то совсем иное. Гримаса ужаса сменяется сардоническим, больным оскалом. Крик становится больше похожим на смех. Она находится далеко-далеко под землей, но сверху всё равно слышится весёлая… адская мелодия… Грузинская лезгинка…
Девочка неожиданно вздрагивает, делая рваный вздох с лающим свистом.
— Вика, Вика, — за плечо её дёргал брат.
Прохорова панически схватилась за его руку, запугано оглядевшись по сторонам.
Машина, темнота, свежий воздух, разговоры на грузинском.
— Вик… мы… приехали, — испуганный Иван пытается отодрать от себя цепкую руку сестры. — Опять кошмары?
Виктория сдавленно сглотнула, пытаясь подавить ком в горле.
— Да, — небрежно бросила девочка, выпрыгивая из машины.
Под этим коротким «Да», теплилась надежда, что этот сон вызван переутомлением и стрессом, а не желанием высших сил предупредить об опасности.
Прохорова выскочила из машины, как ошпаренная. Холодный горный ветер резво обдал разгорячённые щёки, старая куртка с дешёвым мехом распахнулась. Растерянный взгляд метался от высоких дубовых ворот до большого поместья. Даже если она захочет сбежать, далеко не уйдёт — бежать вниз до деревни Знаквы явно не вариант, а в лесу она попросту умрет.
Иван выскочил из машины следом, быстро подбежал к сестре, словно заметив её странное состояние, и схватил за руку.
— Быстрей в дом, простудитесь! — кричал женский голос.
—Пойдём, — Иван дёрнул Прохорову за руку, но она осталась на месте. — Пойдём!
Виктория резко развернулась к брату и вцепилась в него мёртвой хваткой. Безумные глаза бегали по испуганному лицу брата.
— Н…нас… нас хотят убить, нас здесь убьют. Они нас ненавидят, зачем нас сюда… Нас убьют… Заживо, заживо закопают, — истерически шептала девочка.
Ваня нахмурился, силой отдёрнул от себя девчонку, но на вцепилась в него вновь.
— Прекрати, сумасшедшая! — мальчик не выдержал и отвесил сестре звонкую пощёчину. — Домой иди и проспись.
После лёгкого удара девочка чуть-чуть успокоилась, теперь отвести её внутрь было проще. Оказавшись в тепле, она потихоньку утихомирилась, правда, до того момента, пока неизвестная женщина, что зазывала их внутрь, не отправила детей спать.
— Я вас провожу, не волнуйтесь, — вполне дружелюбно сказала женщина средних лет. — Вы меня наверняка не помните, но я помню вас ещё совсем-совсем маленькими, а сейчас вон как вымахали. Меня зовут Джамалия.
Вика ошарашенно отступила назад, чуть не столкнула со столешницы массивный бюст Сталина, а когда Джамалия удивлённо взглянула на девочку, та резко схватилась за тяжёлую книгу с этажерки.
— Виктория, — роковое полное имя девочки лишь подогрело животный, больной страх в таком же больном сознании. Прохорова больше не слышала окружающих звуков.
Schließ die Tür ab, Victoria!
***
Victoria, komm her, gefällt dir mein neuer Mantel!
***
Hei! Hei! Hei!
Wenn Die Vika Russisch Tanzt, ist man gleich verliebt
Голова идет кругом, перед глазами слишком реалистичные видения.
Его голос, как он произносил её имя, как он пел ту песню, меняя слова местами. Его сардоническая улыбка. Он был больным. Больным на всю голову.
— У неё есть проблемы небольшие, к тому же, она не спит нормально уже несколько дней, отведите её спать, она немного не в себе, — затараторил Иван, подбегая к сестре.
Заученными наизусть движениями и словами мальчик успокаивает сестру, шепча что-то на ухо, медленно поглаживая по спине.
— Я могу позвать Гиоргия, он тебе поможет…
— Нет, не надо. Я сам. Я знаю, —короткий, чёткий, полный уверенности ответ.
Слишком уверенный для девяти летнего напуганного мальчишки. Ошарашенная женщина лишь коротко кивнула и молча последовала к лестнице.
Северное крыло поместья, где и находились спальни, не выглядело пугающим даже в ночное время суток: длинный красный ковёр с узорами, резные окна, лампы, подделанные под одиночные настенные подсвечники. Детей провели через квадратный балкон с креслами, ёлочками и прочими растениями и наконец провели к комнатам.
— Здесь будет жить. Если вдруг что-то случится, здесь рядом Армен и Лейла — ваши двоюродные брат с сестрой.
Оказавшись в комнате, Виктория тяжело дыша, плюхнулась на кровать.
— Неужели прямо так и уснешь? — Иван замер у входа.
Ответа не последовало, мальчик лишь пожал руки и сел рядом. Он боялся оставлять ее одну в таком состоянии.
Вика же, как только почувствовала непривычную, слишком мягкую и удобну кровать — моментально провалилась в сон.
