Прорвавшись сквозь толпу людей, Виктория выскользнула на балкон, кутаясь в меховой плед. Только когда холодный ветер обдал её уставшее лицо, девочка поняла, что поступила не очень хорошо. Срываться с места и уходить в непонятном направлении, даже не дослушав... Софико наверняка хотела ей что-то объяснить, донести моральные нормы её же семьи…
— Вик? — раздался голос Армена позади. — Ты чего здесь стоишь? Там все за столом уже, скоро
Он приедет.
— На меня все там косо смотрят, — тяжело вздохнула Прохорова. — Ещё и Гиорги…
— А что он? — Джугашвили подошёл ближе.
— Про маму сказал.
Мальчик закатил глаза, беря родственницу за руку.
—
Пусть порицают, только б не жалели. Просто не обращай на него внимания. У нас вообще много чего и много про кого плохого говорят, — Армен потянул Вику за собой в сторону зала. — Всем не угодишь.
Все действительно уже сели за стол, но общий шум не прекратился. Девочка опустилась на место рядом с братом и Софико, последняя взволновано обвела её глазами, но сказать что-нибудь не решилась. Вдруг всё резко замолкло, двери отворились, и в помещение зашёл низенький, коренастый мужчина.
— Поднимайся, — прошептала Софико, встав со стула.
Прохорова поднялась, молча приветствуя Главу Государства. Первым к Нему подошел Каха, затем его брат — Элгуджа.
— Здравствуйте, товарищ Сталин, — почтительно склонился последний. — Хочу сообщить, что сегодня на празднике присутствуют Прохоровы.
В воздухе повисла гробовая тишина, раздавались лишь глухие шаги Юрия. Девочка почти физические ощущала, как этот звук взрывался под ногами отца, врезался в стены и отлетал, рикошетя в головную черепушку.
— Здравствуйте, — безэмоционально поздоровался Прохоров.
Сталин лишь коротко кивнул и перевёл глаза на толпу. Виктория стушевалась, сердце билось так громко, что казалось, будто это слышат абсолютно все, когда карие, почти чёрные глаза пробежались по ней.
— Ты с детьми? — с ярко выраженным кавказским акцентом спросил Глава.
— Да, — Юрий махнул рукой, подзывая всех троих к себе.
Сердце пропустило последний удар и упало вниз. Девочка даже не особо понимала, почему этот человек наводит на неё такой благоговейный страх. Она ощутила лёгкий толчок Софико и на негнущихся ватных ногах сделала шаг, ещё один. Теперь уже звук собственных каблуков рикошетил в голову. Девочка чувствовала, как огромное количество людей осуждающе смотрят ей в спину, но обернуться она не могла.
Оказавшись совсем близко к Нему, Прохорова бросила мимолётный взгляд на сестру и брата. С виду Иван выглядел как обычно, если бы не побелевшие костяшки рук, которыми он сжимал край черкески. Света же наоборот надменно улыбалась, ожидая похвалы за своё мужество. Эта мерзкая улыбка зажигала раздражение в самом сердце Вики.
— Здравствуйте, товарищ Сталин, — не думая, выпалила девочка.
— Здравствуй, Виктория, — приветливо улыбнулся мужчина. — Формальности ни к чему.
Девочка понимающе кивнула головой.
— Как вы? — обратился Он к Ивану и Вике.
Они все вместе сидели на диване. Мягкая рука матери гладила головы Ивана и Виктории. За окном тогда шёл дождь, в камине горел огонь, согревая помещение. Мама закончила читать какую-то сказку.
— Честность и искренность — важная часть человеческой души, — с улыбкой проговорила женщина, закрывая книгу. — Несмотря на то что это сказка, здесь говорят сущую правду. Знаете, в моей семье всё точно так же: горькую правду и истинные ощущения ценят гораздо больше, чем сладкую ложь.
Секундное воспоминание пронеслось в памяти. И пока Ваня не успел выдать что-то, девочка резко, резче, чем планировалось, ответила:
— Честно признаться, так себе. Вообще тяжело жить, когда ты чужой для обоих сторон, если вы понимаете, о чём я.
Краем глаза она заметила, как расширяются глаза её отца, но отказываться от сказанного она не будет, да и не сможет. Она зачем-то пожала плечами, опустив голову вниз.
Иосиф Виссарионович нахмурился, помолчал, над чем-то раздумывая.
— Этого я и боялся с самого начала войны, — хрипло ответил Глава.
Из-за его акцента девочке приходилось сильно напрягать слух.
— Я могу пообещать вам, что здесь вас никто, — его густые брови забавно вздымались и опускались, однако в голосе звучала твёрдость, — не посмеет тронуть. — Сталин мимолётно обвёл взглядом всех присутствующих, словно обращаясь именно к ним, и молча прошёл к своему месту.
Девочка вернулась назад уже с более весёлым взглядом. Софико ободряюще сжала её руку, обращаясь и к самой Виктории и к Ивану:
— Если
Он так сказал… что бы ни натворила ваша мать,
Он возлагает на вас большие надежды.
Ужин продолжился. Виктория уплетала шашлык, какой-то салат, хинкали, чахохбили — аппетит из-за нервов разыгрался не на шутку. На косые взгляды она старалась не обращать внимания, всё-таки это её семья, и раз от неё ждут каких-то великих достижений, девочка просто обязана их добиться. Новый год отпраздновали речью Главы Народов, громкими тостами, поздравлениями и литрами вина, детям пришлось довольствоваться лимонадом, но тоже весело.
После еды гости опять повскакивали с мест: кто-то пустился в пляс, кто-то обговаривал какие-то важные вещи со стаканчиком коньяка, кто-то предпочёл уединиться на улице. Софико стояла с Викой и Иваном, потягивая красное вино и рассказывая странные вещи про всех известных ей пришедших.
— Кхалбатонэбо да Батоно, — с заговорческим видом подкрался к компании Армен, пародируя важного аристократа лет тридцати. — Мне наскучило здесь находится, предлагаю устроить вылазку.
Софико истерически вздохнула:
— На кой черт? Чтобы Грише на глаза попасться и потом наказанными сидеть?
— Ну, во-первых,
ложись без ужина, зато встанешь без долга, — мальчик вскинул голову, желая продолжить дальше.
— Слышь, любитель дедовских пословиц и поговорок, — недовольно пихает его в бок Софико, хмурится, но в голосе все равно звучит смех. — Значение их выучи сначала.
— Подожди, можно пробраться в кабинет Кахи, я хочу узнать больше о том, что было с моей матерью, — действенная, пускай и сумасшедшая идея проносится в сознании, и девочка уверенно шагает на сторону двоюродного брата.
— С ума сошла? — глаза Софико расширяются.
— Что значит больше? — одновременно с двоюродной сестрой ошеломлённо вскрикивает Иван.
Прохорова устало вздыхает.
— Да, больше. Тебе не рассказывала, потому что боялась, что растрындишь всё Мише. Я рылась в документах Петра Степановича, — девочка делает короткий вдох и переводит взгляд на Софико. — Сумасшедшая идея, я знаю, но нельзя же всё так нагло скрывать! Мы её дети и имеем право знать, почему на нас так косо смотрят.
Джугашвили серьёзно поджимает губы, недовольно сверкая глазами.
— И что ж ты молчишь, а, дедовский сборник поговорок? — зло шипит девушка. — Давай, выдавай что-нибудь из разряда:
Не срывай незрелых плодов: поспеют — сами упадут.
Армен смущённо потоптался на месте, но свою позицию всё же продолжил отстаивать:
— А почему нет?
— Что ты узнала? — вечно весёлый Иван вдруг стал неестественно серьезным.
— Так! — резко отрезала Софико, направляясь к выходу на балкон. — Здесь о таком не говорят, давайте выйдем.
На просторном балконе компания отошла в самый угол. Свет уличных фонарей туда не доходил, поэтому они могли спокойно шептаться о том, о чём говорить в этой семье запрещалось. Повисло неловкое молчание, Ваня всё так же продолжал сверлить сестру взглядом. Виктория глубоко вдохнула и начала свой рассказ.
— После свадьбы мама почти регулярно сбегала во Францию к своему… ну… помнишь то письмо… Короче к мужчине по имени Франсуа. Он тоже женился, у него родился сын — Эван. И как бы вроде всё хорошо, но было две проблемы, первая — она была замужем, второе — этот мужчина… ну, как бы Блэк… Точнее, на тот момент какая-то его родственница вышла замуж за Блэка, поэтому они породнились, — Прохорова смотрела в пол, щеки её покрылись румянцем, и дело явно не в холоде. — Пётр Степанович очень сильно отговаривал её, говорил, что ей нужно забыть этого мужчину, но она не слушала… И вот… во время войны, помнишь, они со Светой как бы, ну… Убежали. Так вот, они убежали к нему. Что было дальше, я не знаю, телеграмм с того момента нет, они появились только к окончанию войны. Мама писала, что отец всё узнал, что бьёт её, а ещё что там что-то произошло, но она не хочет об этом рассказывать… В последней телеграмме она прощалась с Петром Степановичем, заверяя, что скоро её убьют.
Иван стоял молча, слушал, не смея прервать сестру. С каждым новым предложением его лицо становилось всё мрачнее и мрачнее.
— Ну вот, ты и так всё знаешь, чего ещё надо-то? — развела руками Софико.
— В смысле?! Ты издеваешься?! — взорвалась девочка, но быстро себя одёрнула и перешла на злой шёпот. —Я хочу знать, что произошло там… во Франции.
Джугашвили устало потёрла переносицу, словно бы изображая родителя, которому вот-вот придётся объяснять ребёнку то, что знать ему пока что не стоит в силу возраста.
— Послушай… Я вам гарантирую, что как только вы вырастете…
— Мы хотим знать сейчас, — резко оборвал её хмурый Прохоров. — Ты либо что-то знаешь и скрываешь, либо попросту боишься, что нас заметят. Мне не нравится ни то, ни другое.
На лице девушки было ярко выраженно смятение. Конечно, она прекрасно знала, что там произошло, не во всех деталях, конечно, но всё же, и рассказывать это десятилетним детям она явно не хотела, стараясь скрыть волнение под маской снисходительности. Вика с лёгкостью уловила эту эмоцию. Легкая улыбка тронула ее губы. В голове вспыхнули воспоминания о
Lehrer . Его временно перевели в Собибор в качестве главного надзирателя. Ему было под тридцать лет, невероятно харизматичный мужчина, звание которого Виктория порой шептала про себя. Она не понимает, почему он был к ней так снисходителен и что он испытывал к ней, но забытая всем миром девятилетняя рыжая девчонка из Советского Союза, идеально знающая немецкий, привязалась к своему главному врагу, заменившего ей отца. Он рассказывал ей разные уловки и прочие интересные вещи о людях.
— Всё в твоих руках: отпустишь нас одних — мы точно наткнёмся на кого-то, и тебе влетит, а если пойдёшь с нами, шанс быть пойманными намного меньше, ты знаешь очень много об этом поместье, — медленно проговорила Вика. Это выглядело почти смешно: десятилетняя девчонка откровенно манипулирует четырнадцатилетней девушкой с более осознанным мышлением. — Я слышала, как Элгуджа давал тебе наставление не выпускать нас из поля зрения.
Софико вздрогнула, как будто током ударили, Армен присвистнул.
— Ладно, — после некоторого молчания ответила девушка. — Хорошо, я проведу вас туда, где хранятся все записи… Только обещайте мне, что будете беспрекословно слушаться, — строго пригрозила пальцем Джугашвили и развернулась в противоположную сторону балкона.
Не проронив ни слова, компания двинулась вперёд, выходя на свет. Софико изящно огибала людей, то и дело прячась в тени. Ну прям маленькая шпионка. На другом конце была узкая лестница вниз, а далее еле заметная тропинка. Девушка что-то прошептала, зажигая свет на кончике волшебной палочки. Сразу за Джугашвили шла Виктория, за ней Армен и Иван замыкали цепочку. Прохорова с интересом разглядывала местность. Они находились где-то на самом краю западной части замка и двигались прямо на север. Огни деревеньки Знаквы приветливо мерцали снизу. Там сейчас своя атмосфера. Подойдя к каменной стене, Софико прошептала то ли заклинание, то ли пароль, камни раздвинулись, впуская посетителей.
Компания зашла в длинный коридор, синхронно ускорилась, услышав разговоры прислуги.
— Сюда, — шепнула Софико, резко свернув за угол.
Вика задержала дыхание. Её холодная рука нашла такую же холодную ладошку брата, крепко сжав ее, стараясь успокоить. Так или иначе, в этом жесте ещё с самого раннего детства скрывалась не только помощь или поддержка, но и извинения. Два довольно тяжёлых характера не позволяли извиниться на словах. Конечно, после очередной драки родители заставляли так делать, но в этом просто выражении «Прости меня, я больше так не буду» не было ни грамма искренности. И лишь потом, когда пыл утихает, один подходит к другому, крепко сжимает за руку, смотрит в глаза, прямо.
Парочка домработниц прошли мимо, что-то заинтересованно обсуждая. Не теряя ни минуты, Джугашвили направилась дальше. Ловко выдернув шпильку из причёски, аккуратно провернула её в замке кабинета. Комната, открывшаяся взору, не отличалась чем-то особенным. Софико закрыла дверь изнутри.
— Где искать будем? — развёл руками Армен, проходя к камину.
— Ну… наверное либо на столе, либо в столе, — задумчиво пробубнила Вика, проводя рукой по кипе бумаг.
— Я пару раз видела эту папку, — сказала присоединившаяся к ней девушка. — Там должна быть ваша фамилия.
Иван встал по другую сторону стола, всматриваясь в названия и заголовки.
Найти толстую плотную папку не составило труда. Виктория аккуратно раскрыла её, будто бы священную книгу в руках держала, начала листать. Тысяча данных, начиная от места рождения, заканчивая группой крови замельтешили перед глазами.
— Как нацисты какие-то, ей-Богу, они похожую информацию собирали, — хмыкнул Иван.
Софико вырвала папку из рук, перелистнула на нужную страницу и вновь всучила её, чуть ли не в нос:
— Вот.
Глаза Виктории быстро забегали по строчкам, и с каждым словом округлялись больше и больше. Чистый, чуть ли не священный образ матери начал медленно разваливаться. Девочка не могла поверить, она и не хотела верить в это. Перед взором предстала Диана. Спокойная, тихая, чистая… Не такая Диана, какой её описывали здесь… Она не могла так поступить. Тем не менее, Вика вглядывалась в строчки, слова и предложения. Софико не могла не отметить, как лицо сестры побледнело.
Виктория шарахнулась от папки, врезавшись в живот Армена. Тошнота подкатила к горлу, а в голове завершились неприятные воспоминания.
***
Старый барак и холодная земля. Больше не хочется кричать и звать на помощь, ее сдать не стоит. Боль рвала все внутри, но все, что могла делать Виктория — тихо плакать и выть, закусывая губы до крови.
Мерзкое, отвратительное чувство растекалось внутри, прямо как кровь по ее ноге. Внутри все жгло, дико жгло. Скудный ужин норовил выйти наружу. Мерзкий привкус желчи. Викторию рвет, сильно рвет, ей больно, слезы скатываются по щекам.
Надзирателю явно не понравилось, что ее вырвало...
***
Софико тяжело вздохнула, закрыла папку и убрала ее на место. Виктория стояла, прижавшись к Армену. Не могла, нет, мама не могла закрыть глаза на то, что происходило со Светой... она ведь не такой человек, правильно?
Джугашвили положила руку на плечо сестры, мягко ведя ее к выходу. Она прекрасно знала, что будет именно такая реакция, поэтому и не хотела, чтобы девочка узнавала о том, что произошло с ее сестрой так рано. Иван плелся сзади, поглядывая на Викторию. О чем он думал сейчас?
