Дорога к себе

Встреча была назначена не в самом ауле, а в двух верстах от него, на берегу горной реки. Место было выбрано неспроста, а ещё и потому, что по законам кавказского гостеприимства, если бы что-то пошло не так, то зарезать гяуров* в своем доме — это все равно что покрыть несмываемым позором весь род, а вхолостую зубами клацать чеченцы не привыкли. Владимир же со своей стороны этому обстоятельству был даже рад, потому знал, что в ауле за ними будут следить из-за каждого угла, каждая старушка и каждый ребенок — и если что-то пойдет не так, то против русских ничто не преступно... Корф, заложив руки за спину, прохаживался у крутого обрыва. Они прибыли на место первыми, и ожидание начинало уже порядком его раздражать. Хлынов, управившийся с лошадьми, обернулся на него и, заметив, как ровно барон отмеряет шаги, напутствовал: — Вы только держитесь правее, Владимир Иванович, не стойте с ними в одну линию. Барон молча чуть качнул головой. — А Вы, князь, будьте начеку, — хорунжий развернулся к Репнину, — если вдруг стрелять начнем, уж не зевайте! Михаила не обидело такое обращение, он лишь утвердительно кивнул в ответ, поглядывая на Корфа и поражаясь его ледяному спокойствию. Наконец послышалось гиканье всадников, пришпоривающих своих лошадей. Владимир обернулся и прищурился от восходящих лучей солнца, резко ударивших по глазам. Затем наглухо застегнул мундир и поправил фуражку; сделал знак своим спутникам оставаться на месте, сам же приосанился и прямым, почти маршевым шагом отправился навстречу чеченцам. Старший из них спешился, легко спрыгнув с лошади, но не торопился идти вперед, словно выжидая, когда барон подойдет поближе. Владимир усмехнулся про себя — таким нелепым, даже глупым показалось ему это нарочитое пренебрежение. Он продолжил вышагивать, приблизившись настолько, что различимы стали уже лица под надвинутыми почти на глаза папахами. — Ас-саляму алейкум, Исмаилбек! Не могу сказать, что рад тебя видеть, но сдается мне, что это взаимно, — Владимир снова прищурился, но сейчас умышленно, чтобы спрятать появившуюся в глазах тревогу. — Ва-аляйкуму с-саля̄м, Корф! Не прошло и года, как ты уже заговорил на нашем языке, — чеченец нехотя, словно для приличия, сделал пару шагов и остановился, рука его опустилась на рукоятку кинжала, висевшего на поясе. — Куда мне деваться? С волками жить... — Владимир не договорил, с вызовом вскинул голову и тоже остановился, пальцы правой руки легли на гарду** сабли. Оба почти одновременно окунулись во время их первой встречи. Это было около года назад... Владимир в арьергарде*** с небольшим отрядом прикрывал обозы с ранеными. Брат Исмаилбека напал ночью и, вырезав молодых еще практикантов-медиков, устроил поджог. В коротком бою погиб старший офицер, и тяжелое бремя ответственности за всех легло на Корфа. Это был тот день, вернее, та ночь, когда Владимир впервые увидел смрадное страшное лицо войны, и боевой мальчишеский дух его исчез безвозвратно, сменившись на беспощадно-воинственный и даже кровожадный. Брат Исмаилбека не дожил до утра: пал под казачьей шашкой, подобранной Владимиром в том бою. Исмаилбек рассвирепел, устроил погоню, но Корф ушел горными тропами, заставив пленных горцев тащить на себе оставшихся в живых раненых русских солдат и офицеров. А после все чеченцы были бароном отпущены, но не из великодушия, а только лишь потому, что Владимир знал, что от такого позора им вовек не отмыться. Исмаилбек посмотрел исподлобья: — Хватит! Где карта? — И то правда, довольно любезничать! Отдам в обмен на женщин, — тяжелые воспоминания, которые Владимир пытался загнать в памяти как можно глубже, подняли бурю в его душе и придали его голосу еще больше стальных ноток. Исмаилбек покачал головой: — Не ты ставишь условия, Корф. Барон до скрипа сжал челюсть, на скулах заходили желваки. Он должен выполнить условия, как бы ни хотелось ему пристрелить человека, стоящего перед ним. Владимир шел последний по той горной тропе, опять прикрывая всех. Остановился, чтобы восстановить сбившееся дыхание — в висках стучало от разреженного воздуха; наклонился вперед, оперся руками об колени и обернулся, бросив взгляд вниз, в ущелье. В его глазах полыхал пожар, в который чеченцы подкидывали, как дрова, тела его погибших товарищей. Корф закричал истошно, дико, от бессилия, от того, что не может вернуться. Его долг сейчас — быть рядом с живыми... Но тогда, упав на колени, Владимир поклялся, что за мертвых отомстит... Исмаилбек медленно, будто нехотя, забрал из протянутой руки Владимира карту. Затем презрительно выплюнул: — Не верю я тебе, Корф! Но если ты предал, то — не орел! Орлы рождаются только в горах. Владимир развел руками: — Куда мне?! Я — равнинная птица. Затем добавил жестко и решительно, тоном, каким, будучи не в настроении, говаривал со своими дворовыми: — Как стемнеет, жду на этом месте. И не дай Бог, если хоть один волос с женщин упадет! Владимир слегка наклонил голову и отчеканил еще тверже: — А иначе — ты меня знаешь...

***

Девушек везли на той же арбе, что и при похищении, или Анне так показалось: уж очень знакомым был режущий скрип несмазанных колес. Только руки сейчас не связали, толкнули на солому, ткнув в спину рукояткой кинжала. Вера по дороге успела шепнуть Анне про подслушанный разговор хозяина того дома, где они содержались пленницами, с кем-то очень важным, говорящим тоном, привыкшим отдавать приказы, что возвращают их в обмен на какую-то секретную и очень важную карту. Анна зажмурилась, вот оно! Этого нельзя допустить, потому что для неё с Владимиром это будет точкой невозврата. Совершенно сумасшедшая мысль мелькнула в её голове, и от этого стало страшно, но другого выхода она не видела. Сумерки уже сгустились, когда доехали до места и арба остановилась. Девушки спрыгнули на землю, нервно одергивая платья и косясь на ощетинившиеся пиками ружья своих конвоиров. Анна затылком почувствовала присутствие Владимира, обернулась и утонула в его внимательном встревоженном взгляде, беспокойно и жадно бегающим по ее лицу и телу, будто проверяя, всё ли с ней в порядке. Исмаилбек приблизился к Анне непозволительно близко, его глаза пылали странным страшным огнём, и протянул гортанно: —Хаза ю****... Владимир напрягся и чуть дернулся, тут же почувствовав на плече тяжело опустившуюся руку. Репнин, кто же еще, зная как натянуты у друга нервы, не дал необдуманно сорваться. Анна стояла молча, даже улыбнулась, но вдруг, качнувшись к Исмаилбеку, сделала то, чего от нее не ожидал никто, кажется, даже она сама — выхватила пистолет у того из-за пояса и, взведя первый раз курок, приставила ему к виску. Все присутствующие замерли в немом изумлении. — Верните карту или я выстрелю. И видит Бог, я не шучу! — девушка, будто в доказательство своих слов, взвела курок второй раз. Владимир сглотнул: безрассудство Анны не укладывалось у него в голове. Он знал, что она умела отменно стрелять: напросилась однажды на охоту, отец не смог отказать, пришлось им вдвоем учить девушку управляться с пистолетом, а после старший барон стал брать ее с собой постоянно. Научили, что говорится, на свою голову... Теперь же она своим благородным, казалось бы, поступком рушила весь их с генералом Галафеевым хитроумный план — фальшивая карта с начертанным предстоящим наступлением Чеченского отряда на ближайшие месяцы должна попасть в руки Шамиля, и в то же время, чтобы не вызывать подозрений, Владимир обязан был поддержать Анну. Он выдохнул, поднял глаза к небу и резко рванул воротник мундира. Лицо его перекосилось, не только от страха за нее, но и из-за переполнявшей его бессильной ярости. Он шагнул в сторону, на линию огня, закрыв собой Анну, если б чеченцы вздумали стрелять. На помощь неожиданно пришел Исмаилбек, который ловким натренированным ударом выбил пистолет из рук Анны и занес уже кулак, чтобы ее ударить, как Владимир в один прыжок оказался рядом и перехватил его руку: — Это лишнее! Недостойно мужчины бить женщину. На последних словах барон бросил многозначительный взгляд на Анну и добавил, медленно растягивая слова: — Тем более глупую. Девушка растерялась и отступила назад.

***

На них напали внезапно, впрочем, как еще могут напасть горцы!? Владимир отъехал с Репниным к ущелью, чтобы показать дорогу. Встреча с Исмаилбеком растревожила Корфа, а по тому, как чеченцы быстро сорвались и умчались, всем своим невозмутимым видом демонстрируя показное равнодушие, понял, что так просто их не отпустят. Слишком много ненависти кружилось в воздухе, слишком давила нанесенная Корфом кровная обида, чтобы разойтись с миром. Если бы не Анна... Владимир и сам бы сорвался: тот пожар еще горел в его душе, и мстительные угольки еще не истлели до конца. Но сейчас всё же принял решение, хоть и тяжело ему давшееся, отправить Репнина вперед вместе с девушками, самому же с Хлыновым задержаться, а после увести чеченцев по ложному следу другой дорогой. Корф уже разворачивался обратно, окрикнув князя, как в рассветной тишине раздались выстрелы. Пришпорив коней, оба рванули туда, где оставили своих спутников. Но они опоздали — Анна с Хлыновым исчезли. Вера, всхлипывая, пятилась назад к дереву, к тому месту, где несколько минут назад Владимир последний раз видел Анну. Вера вдруг взмахнула руками, ноги разъехались, и она, поскользнувшись, упала. Барон не мог оторвать взгляда, трава вокруг неё искрилась рубиновыми каплями крови. Он подбежал к девушке, рывком ее поднял, вопросительно тряхнув за плечи: — Что произошло? Она судорожно вздохнула и кивнула в сторону — бой не был закончен, к ним мчались еще всадники. Владимир выбрал взглядом старшего. Навел пистолет, сухо щелкнул курок. Чеченец спрыгнул с лошади и замер, медленно проговаривая слова, обозвал собакой христианской, презрительно при этом плюнув на землю. Во всем этом сквозило такое дикое, почти животное отвращение ко всему русскому, что Владимир, отбросив пистолет, набросился на чеченца, сбил его с ног и, схватив за ворот рубашки, скрутил у горла так туго, что тот зашелся в сухом кашле. Корф, тяжело дыша, оттолкнул противника, одним движением вскочил на ноги и поднял пистолет, направив дуло ему прямо в грудь. Чеченец медленно и спокойно опустился на колени и, прикрыв глаза, забормотал слова рассветной молитвы, но не из страха — время намаза пришло. — Вот что я тебе скажу, — зло усмехнувшись, начал Владимир, по-прежнему держа горца на прицеле, — шахады**** тебе не будет, не надейся. Барон краем глаза проследил за крадущимися еще двумя чеченцами, сзади которых обошел Репнин, держа в каждой руке по пистолету. — Я знаю, что ты старший здесь. Только дернись, и будет как по нашей вере: «Поражу пастыря, и рассеются овцы его». — А теперь показывай дорогу...

***

Почти не сговариваясь, решили, что Владимир пойдет один и будет действовать по обстоятельствам, так, как это получалось у него всегда и лучше всего — с отчаянной смелостью, граничащей с наглостью. Михаил сделал было слабую попытку возразить, но, коротко взглянув на Корфа, понял, что вряд ли тот его сейчас услышит. Барон ворвался во двор, держа свою саблю наготове, и тут же бросился к дому так быстро, как только мог. Толкнув входную дверь ногой, пробежал вниз в подвал, мимо визжащих женщин в хиджабах, даже не взглянув в их сторону; перепрыгнул ступеньки в два шага, выбил дверь на хлюпком замке плечом, схватил за руку ошеломленно подскочившую с топчана Анну и потащил за собой наверх, на улицу. На лестнице двое — наотмашь рубанул саблей, раз, другой, выставив левую руку в сторону, чтоб Анна не выбежала вперед. Вдруг резко остановился, и она от неожиданности уткнулась лицом в его спину — щека стала влажной. Провела пальцами по лицу — липко; и глядеть не нужно, что это, страшно только, если его ... Сердце гулко забилось, голова закружилась, и изнутри медленно поползла тошнота. Сказать ничего не успела — Владимир поймал ее руку своей и почти грубо затолкал за арбу во дворе, затем задвинул последнюю ближе к забору, чтоб никто не смог подойти к девушке. Успел лишь шепнуть одними губами: — Не смотри... Анна присела на корточки, зажмурилась, сжав голову руками и повторяя про себя, как мантру, что все будет хорошо. В голове её зашумело от наступившей тишины. Выглянула — крик застрял в горле. В крови дергались два посеченных саблей горца, а перед ними на коленях подвывал мальчик-подросток, почему-то в накинутом на плечи казачьем мундире. Затем мальчишка вскочил, подбежал к сипевшему у стены раненому Хлынову, подобрал его шашку и ей же стал колоть того в грудь. У Анны разом прошел испуг, она выпрямилась и занесла уже ногу, чтобы перелезть через арбу и бежать на помощь, как сзади ее кто-то схватил и зажал рот ладонью. Испугаться не успела, самые родные руки! Живой! Владимир накинул на нее покрывало, валяющееся у забора, опрокинул арбу и в два прыжка оказался около мальчишки, выбив у него из рук шашку, рывком сдернул с его плеч черный казачий мундир и толкнул ногой куда-то в бок. Мальчик завалился на спину, руками оперся о землю и отполз назад, не спуская испуганных глаз с Владимира: —Не убивай, урус! Я знаю, кто шпион.... Корф, скорее для острастки, прицелился и взвел курок, криво усмехнувшись: — И я должен поверить? — Я видел, кто ходит к нам с вашей стороны. Мальчик, следя глазами за Корфом, аккуратно, чтобы не делать резких движений, начал подниматься. Барон опустил пистолет. И в ту же секунду раздался сухой треск выстрела. Кровь фонтаном брызнула из простреленной головы на лицо Владимира, и мальчик упал замертво. Корф тащил Хлынова со двора волоком: слишком тяжел был хорунжий, тело его обмякло и будто налилось свинцом, а свистящая дыра в груди не предвещала ничего хорошего. Анна семенила рядом, подобрав шашку и обхватив двумя руками казачий мундир. Владимир остановился, сурово взглянул на Михаила с Верой, которые уже ждали за воротами, грубо выругался, чего, казалось, никто не заметил. — Я же сказал ждать там! — Корф показал рукой в строну, а после взвился на Репнина и схватил его за лацкан мундира, чуть не оторвав пуговицы. — Это был приказ! Князь одернул руку барона: — Успокойся, Володя! Не надо со мной как с мальчишкой! Анна тихо всхлипнула и опустилась на колени перед Хлыновым, подоткнув мундир ему под голову. Вера Ивановна, оторвав кусок от нижней юбки, ловкими движениями туго перевязала рану, алые пятна тут же выступили на ткани; затем покосилась на Корфа, всё лицо которого было измазано кровавыми разводами. Владимир снова чертыхнулся, тыльной стороной ладони провел по щеке и, перехватив испуг в глазах Веры, тихо выдохнул, вспомнив недавнего мальчишку: — Это не моя... А потом добавил уже громче, для всех: — Уходить надо. — С ним нам не уйти, — Вера кивнула в сторону Хлынова. Барон и сам это понимал, но бросить товарища, с которым они вместе прошли через ад, он не мог. Владимир опять разрывался между живыми и почти умирающим, как тогда, почти год назад. Словно почувствовав его сомнения, на помощь пришла Вера, и после недолгих раздумий Корф согласился...