Обычное

             Бакуго смущается:        Кацуки все равно. Кацуки абсолютно плевать. Настолько похуй, что, когда он пытается обнять её, смущения вырывается само собой.        Это ничего не значит. Он не замечает, как руки Урараки медленно перекатываются с его шеи на лопатки. Как сильно и почти отчаянно она цепляется за него. Утыкается кудо-то в уголок шеи, еле заметно вдыхая запах. И Кацуки плевать, как его ладони с дрожью и аккуратностью принимаются обнимать в ответ. Чуть опускает голову, чтобы она уткнулась ему хоть в шею, хоть в плечо. Лишь бы коснулась его своей кожей. Ведь Бакуго наплевать, что он отворачивается куда-то в сторону, стискивая зубы, убирая это смущение куда-то глубоко внутрь.        Урарака не понимает:        Очако все больше думает о его привычке. Не может понять, отчего Бакуго так нравиться кусаться. Нет, это совсем не бесит, не причиняет особой боли, ведь делает он это… По своему. По своему странно.        Каждый раз, как они обедают вместе, он кусает её за щеку. И только в том случае, если им помешали.        Каждый раз, как она общается с Дэку, Кацуки ждет окончания этого беспредела, который ему не особо был по душе. И только после цепляет её запястье, поворачивает к себе и осторожно прикусывает нижнюю губу, когда целует.        Каждый раз, когда они одни в его комнате, Бакуго кусает её шею. Просто потому, чтобы следы не спадали. Чтобы все помнили, чья она. Эти следы можно прикрыть, но как-только одежда спадает, тут уже все замечают. Одноклассницы, с которыми она переодевается в раздевалке, так точно. И если по-началу это смущало, то сейчас это отголоском отпечатывается на душе.        Кацуки удивляется:        Бакуго не может понять, как одна толстовка может преобразить девушку.        По какой-то случайности Кацуки одолжил одну из своих толстовок Урараке. Ей было холодно. Она дуреха, которая не может одеться по погоде и потому получает теплую толстовку в руки, с ворчанием и некой нежностью. И надев её, она включила точку невозврата. Образ моти в черной толстовке, которая теперь выглядит слегка сурово и сексуально… это всё. Это край.        Кацуки не составило труда долго думать, чтобы понять, что с этого дня Очако будет частенько носить его вещи. Футболки с черепами или чисто черные, а может с надписью «Сдохни». Кто ж знал, что она будет настолько непривычно притягательной.        Урарака задумывается:        Очако не думает, что может быть кому-то не наплевать. Конечно, у неё хороший коллектив и все очень добры друг к другу (не все), но вот, никто не обязан следить за ней. Никто не должен проверять поела ли она, что она поела, вовремя ли легла, не сидит ли еще за просмотром сериала или же оделась как следует. Никто. Не обязан.        Хотя…       ..... он обязан        Бакуго Кацуки не любит эту её сторону. Не может принять тот факт, что эта моти думает, что плевать. Поэтому берет все в свои руки. Это (не) бесит и (не) раздражает. Он не знает почему еще занимается этим: приносит ей бенто, заставляя съесть с ним на обеде в школе, ловя вопросительные взгляды окружающих. Постоянно пишет вечером, уточняя, когда она ляжет спать. И где-то в полночь звонит, заставляя уже вырубить чертов ноутбук. И утром, заставляет себя спать дольше или одеваться медленнее, чтобы увидеть как из комнаты выйдет она… Идио… Дуреха, которая не соизволила одеть пиджак и взять шапку.        А Урарака задумывается, что Бакуго очаровательный.        Бакуго думает:        Она недотёпа. Нет, она прекрасно сложена, на тренировках показывает хорошие результаты, лучше управляется со своей причудой, но… Она не умеет готовить. От слова совсем. Ей, конечно, удается сделать что-то вроде салата, бутерброда, не особо хорошо слепленных онигири и омлет. Все. На этом её кулинарные шедевры заканчиваются. И начинается лапша быстрого приготовления, иногда фастфуд, потом доставка еды и в большинстве своем бутерброды. И Бакуго думают: а что если…?        Урарака удивляется, когда Бакуго присаживается к ней на перерыве, доставая бенто.        — Ешь.        И всё. Слов больше не надо, чтобы понять его. Девушка просто удивленно, не отрывая взгляда от Кацуки, берет коробочку с едой и принимается за трапезу. Урарака наслаждается едой, Бакуго (не) наслаждается присутствием Очако, остальные в полном шоке.        Урарака прячется:        Очако немного стыдно. Больше от себя, чем от её положения. Ей просто неловко, хотя в этом ничего такого. И чтобы ей не было хуже, она прячется. Сначала не идет в академию, так как знает, что встретит Бакуго там. Да и острые и периодичные боли в животе дают о себе знать.        Приходится лежать в кровати, слушая звуки уходящих одноклассников, их шагов, смеха и ворчания, что так рано приходится вставать.        Как только все утихает, Очако с небольшой тяжестью встает. Идет осторожно к кухне, делает себе чай и находит таблетки от живота. Даже непривычно оттого, что тут так тихо. А еще… ужасно неловко пропускать занятия по таким глупым причинам.               — Эй, — знакомый голос, — чего ты здесь торчишь?        — Ахаха, — нервный смешок сам собой вырвался, просто потому, что Очако сильно нервничает, — К-кацуки, д-доброе утро, — голос дрожит, живот сводит, — Я э-это… — надо что-нибудь ответить, — Ну… я… просто… вот… захотелось прогулять, — кривая улыбка растягивается на лице. Урарака пытается не показывать того, что ей больно. Прячет упаковку таблеток за спиной.        У Бакуго лицо скосило. Она его за идиота принимает? Будто он не видит её нервные подергивания, убранную за спину руку и улыбку, которую видит в моменты, когда ей не то, чтобы страшно, но очень непривычно. Пугливо. Нервно.        — Круглолицая, — он подходит ближе, вытаскивая руки из карманов своих спортивок, — тебе придется сказать, — наклоняется к самому лицу, осматривая сверху до низу.        Кацуки хоть и агрессивный, вспыльчивый, недовольный, но как только он начал встречаться с Ураракой, его та другая сторона проявлялась. Но только для нее. И никого больше.        Он медленно осматривает её в ожидании ответа. Очако немного мнется, отводит взгляд, пока Кацуки оглаживает кончиками пальцев щеки. Пытается сказать:        Успокойся.        И…        Я же не буду кричать на тебя.        А потом…        Пожалуйста.        — У м-меня… — немного воздуха, глаза в пол, — период такой. Ну… он каждый месяц и я… — стыдно, — я просто… стало не по себе и я не захотела тебе гово… — замолкает, пока обнимают. Кацуки старается спрятать поступившую кровь в щеках, чтобы не показывать себя таким Очако.        — Хорошо, успокойся, — он отбирает таблетки из её руки, — Иди к себе, круглолицая. Я принесу чай, таблетки. Только ляг, хватит терпеть, — поглаживает на прощание волосы, осторожно целует в губы. Смотрит грозно вслед, думая о том, что она та ещё дуреха.        Бакуго признается, Урарака действует        Он долго решается. Нервно закусывает губу, чуть ли не до крови. Выслушивает слова поддержки целый день от Киришиммы. Пару раз пытается сбежать, но его каждый раз останавливают цепкие руки друга. И еще несколько попыток, чтобы убиться головой о кафель.        После занятий он ждет, когда Очако освободиться и оденется. Уже давно они шли до общаги вместе. Бакуго спокойнее, что она с ним. Урарака просто не против поспорить с ним о чем-нибудь по дороге. Но сегодня Кацуки был слегка отстраненным. Нервным и постоянно о чем-то думающим. Очако уже подумала, что сделала что-то не так. Но подобные мысли сразу как-то отшли на второй план. Урарака знает, что будь оно так, ей бы дали об этом знать. Потому, она просто шла рядом, молча, надеясь, что в скором ей всё расскажут. Или она сможет узнать.        Круглолицая… — почти у самого входа в общежитие, Бакуго хрипит. Срывается на шепот, который Очако слышит, — Мне. Блять, мне кажется… — и его кроет. Он и слова произнести не может. Смущение хочет выползти наружу, потому он так отчаянно кусает и сжимает собственные губы, понимая: слабак. Даже признаться не может, — Неважно. Забей, — и пытается уйти. Обойти её, не показав своих глаз. Лица. Своей ебанный страх.        — А ну стоять! — удар по спине и Бакуго повиснул в воздухе. Матерится. Не понимает, куда его ведет Очако. Куда тащит в невесомости, — Говори!!!        — Я же сказал — забей! — его хоть и отпустили, но вот не дают уйти. Прижат к стенке, пока Урарака напирает. Та самая её аура, которая появляется во время битв. Сражений. Соперничества.        — А я сказала — говори!        Никто не уступает. Кацуки рычит, Урарака настойчива его не выпускает. И, девушка знает, что он с легкостью сможет подорвать её, чтобы сбежать. Но он просто делает вид, что хочет уйти. Ему просто неловко. Просто непривычно.        — БЛЯТЬ! ОЧАКО! — отстраняется, зная, что он не сбежит, — Я… Блять, я… Почему ты?! — она не понимает, — Ты недотёпа и дуреха. Ты неуклюжая порой и странная. Слишком веселая и жизнерадостная. Со всеми. Это бесит! — выдох. Немного секунд, чтобы сделать глоток воздуха, — Ты… абсолютно везде. Невыносимая, не умеющая следить за собой. И ты… С тобой. Блять, с тобой я забываю о самых элементарных вещах. Ты просто везде. В поле моего зрения постоянно. И тебя трудно игнорировать. Невозможно ненавидеть. Потому что я. я… — и падает. Садиться на корточки, прислоняя голову к каменной стене. Старается провалиться под землю прямо сейчас. Хочет скрыться от её взгляда.        Они сидят какой-то время в тишине. Бакуго старается перевести дыхание, Урарака ему в этом не мешает. Пытается быть тише, чтобы не усугублять. И, когда, Кач-чан все-таки поднимает голову, то чувствует ладони на лице. Теплые. Мягкие. Такие успокаивающие.        Держать стойкое выражение лица получается хреново. Особенно, когда губы ложатся на щеку. Когда мягкое касание выжигает что-то внутри. Когда тихое≪и я тебя≫, ударяет в голову. Разум затуманивается, желание заорать остаётся в глотке. Хочется, смотреть ей и дальше в глаза, тихо касается место поцелуя, чувствуя как оно обжигает.        Урарака думает — хочется обнять его.        Бакуго действует — просто обнимает.