Horny

      Тяжелое неровное дыхание. Жаркий трепет от мягких уверенных прикосновений — возбуждающих, вездесущих, бесконечных. Ацуши задыхался, гибко выгибаясь в чужих руках, стонал громко и бесстыдно, отчаянно цеплялся за плечи пальцами, обхватывал бедра ногами и хотел снова и снова повторять чужое имя...       Которого он не знал.

***

      В последнее время Накаджима чувствовал себя чрезмерно развратным и не высыпался: каждый день, каждую чертову ночь ему снились мокрые сны, горячие и невыносимо приятные — такие, что вставать с постели по пробуждении не хотелось. Безымянный партнер, терзающий его уже которую неделю в царстве Морфея, словно бы знал все его эрогенные зоны, все кинки и фетиши, даже чувствовал его настроение — хотя, чего еще нужно ожидать от собственного сознания? Ацуши снился мужчина. Чарующий хриплый голос, субтильное, но сильное тело, бледная кожа, испещренная белесыми шрамами, крепкий гладкий член, легко ложащийся в руку и теснящий широко раскрытый рот, но... сокрытое тьмой лицо. Как бы Накаджима ни старался, он не мог рассмотреть его лица, хотя находился прямо перед ним, целовал его, сидел на нем, подрагивая от скользящего между ног чужого влажного языка.       Он уже давно ловил себя на мысли, что парни могли бы его привлекать, но после этих навязчивых снов Ацуши окончательно осознал, насколько широка и глубока его ориентация. Его разум будто бы помешался на этих постоянных сексуальных фантазиях, однако выхода своему напряжению он дать не мог — в реальности-то у него партнера не было. Приходилось справляться с этой проблемой своими руками, чтобы хоть немного унять жажду плоти. А наутро он все равно просыпался в холодном поту и с влажным бельем, подрагивая от исступления, чувствуя себя невероятно вымученным и до полусмерти оттраханным.       Порой, околачиваясь недалеко от университета во время большого перерыва, Накаджима замечал знакомый силуэт. За углом дома, в подворотне, куда все студенты бегали курить, на выходе из кафе — но когда он присматривался, перед его глазами никого не оказывалось. Ацуши был уверен: снящийся ему человек не имел никакого отношения к реальности и существовал исключительно как плод его фантазии, но временами мозг сходил с ума, и казалось — вот же он, совсем рядом! И щеки заливались краской, и сердце пыталось выбить ребра своим частым пульсом, и в низу живота свинцом наливался сладкий жар, но на деле с ним просто играло воображение. Невыносимо.       Приближалась сессия, и подготовка к экзаменам вносила свою лепту в превращение его регулярного недосыпа в хронический. Учеба совершенно не отвлекала его от взыгравшего либидо, и Накаджима почти что страдал, взывая ко всем высшим силам: «Мне нужна хотя бы одна спокойная ночь без этих дурацких снов!» — но боги его будто не слышали. Возможно, они уже давно отвернулись от него. Ацуши не понимал, что с ним происходит, и сделать ничего не мог, поэтому утешал себя мастурбацией и как безумный переписывал свои конспекты, чтобы они приняли более читабельный вид и чтобы рука привыкла к написанию сложных однотипных формулировок, которые были нужны ему на экзаменах.       Парень не спал уже сутки, и для его привычки правильно распределять время как на учебу, так и на сон, это было сущим Адом. Телом он хотел упасть в кровать, укрыться одеялом и забыться часов на восемь, но разумом возвращаться в свои извращенные кошмары не желал совершенно; а кто его спрашивал? Накаджима поставил себе три будильника, положил телефон подальше от кровати, чтобы точно встать и не рухнуть обратно, бессознательно отрубив каждый, и мгновенно провалился в сон, вымотанный за последние невероятно тяжелые дни.       Чужие руки медленно обняли его со спины, ведя по животу вниз, а потом мягко заползая под складки футболки и дальше — вверх, мягко, ласково и распаляюще. Горячие губы коснулись уха, Ацуши растаял, вжимаясь в своего безликого партнера и накрывая его ладони своими: все же, какими бы мучительно возбуждающими ни были все эти грязные сны, в них было... приятно. Хоть где-то его обнимали, целовали, касались, дарили тепло и заставляли скулить от темного желания, расплывающегося по венам вместе с эндорфинами. Тонкие пальцы крепко сжались на шее. Накаджима шумно выдохнул, прикрывая веки, и откинул голову партнеру на плечо, ощущая, как глаза наливаются кровью, а в голове начинает глухо пульсировать. «Придуши меня сильнее», — опьяненно пронеслось на задворках разума, а его любовник вдруг заговорил:       — Тебя не было вчера... — мягко прикусывая кончик уха, ведя раскрытым ртом по шее прямо к плечу, по всему телу вызывая мурашки. — Я скучал.       Ацуши открыл глаза, чужая хватка ослабла, и его будто прошибло током — не от удара кислорода в мозг, но от резкого неожиданного осознания.       — Я сплю? — спросил он, невидящим взглядом гипнотизируя стену, и партнер толкнул его вперед, вынуждая в ту же стену упереться руками.       — О-о, ты способен понимать, что находишься во сне? — спросил он игриво, ведя ладонями по его бокам, останавливаясь на бедрах и притягивая чужие ягодицы к своему паху. — Не думай об этом слишком много, а то вылетишь.       — Ха-а... — Накаджима неровно выдохнул, инстинктивно разводя ноги, и поднял руки вверх, чем его любовник воспользовался — стянул футболку, прижимаясь грудью к обнаженной спине. — Я... — начал парень, не совсем понимая, что он хочет сказать, и вернул ладони в изначальное положение, подобрав их поближе к груди. — Я... Думаю... Об учебе, — неловко выдал он, крепко зажмурившись, словно в ожидании удара. Он нередко корил себя в прокрастинации, постоянно прокручивая в голове, сколько ему нужно сделать, но не занимаясь ничем из-за банального отсутствия сил, но делать это еще и во сне... Похоже, он вышел на новый уровень комплекса вины.       — Дьявол, это серьезно единственное, о чем ты сейчас думаешь? — раздраженно спросил мужчина, впиваясь короткими ногтями в его живот и отрезвляя короткой вспышкой боли.       — Было проще, когда я... Не осознавал, — сказал Ацуши сквозь зубы и тихо пискнул, едва прогибаясь в чужих руках. — Черт, я лажаю даже в собственном мокром сне, — горько усмехнулся он, и партнер его развернул, теперь прижав к стене спиной, плотно уперев колено ему между ног. Парень поднял глаза, уложил ладони на чужих плечах и с неудовольствием осознал — он все еще не мог увидеть чужого лица. — Почему? — спросил Накаджима, не зная, на какой именно свой внутренний вопрос он хочет ответа, и получил едва зримую в полумраке ласковую ухмылку.       — Твое физическое тело перенапряглось, — произнес мужчина, склоняясь и ведя языком по тонкой солоноватой шее. — Ты не знаешь, чего хочешь, поэтому лажаешь, — наконец ответил он и мягко зарычал, прикусывая кожу прямо под ухом, и Ацуши вновь зажмурился, обнимая его крепче.       — Я хочу увидеть твое лицо, — дрожащим голосом сказал парень. — Я хочу узнать твое имя, — пролепетал он и вновь попытался заглянуть в чужое лицо, по-прежнему окутанное беспросветной пустой чернотой.       Нервно облизнувшись, Накаджима посмотрел на незнакомца с хрупкой надеждой, едва заметно тлеющей на глубине его зрачка. Он же осознал собственный сон, разве нет? Почему он не может его контролировать? Не может силой мысли развеять эту неестественную темноту, окружившую их и эту единственную доступную замыленному взгляду стену? Раз сознание подкинуло ему такого горячего и чуткого персонажа, ставшего главным героем его блудливых снов, хотелось бы узнать о нем чуть менее поверхностно, чем сейчас. А может, его разум просто не додумал всех этих деталей, поэтому так тщательно скрывал их отсутствие?       — Вы, люди, все одинако... — начал было возмущаться его любовник, но Накаджима с неожиданной уверенностью схватил его за воротник черной рубашки и притянул к себе, врезаясь губами в его губы, настойчиво проскальзывая в рот языком и наконец — ощущая двухкратную отдачу.       Пальцы, крепко вцепившиеся в светлые пряди, искусные ответные движения, охочие до частых укусов зубы — с кровью, болью острой и пряной, дикой. Ацуши простонал и жадно притерся к чужому колену, подхваченный новой волной возбуждения, зашарил руками по груди любовника вниз по животу, спускаясь, спускаясь, вдевая пальцы в шлевки его брюк и оттягивая на себя.       — Пожалуйста, — выдохнул он, невинно склоняя голову набок, и мужчина напротив него тяжело вздохнул, отступая.       — Эх, а ты был таким вкусным мальчиком...       Не успел Накаджима растаять от ласкового — кинкового — обращения, как тьма вокруг чужого лица начала развеиваться. Сердце пропустило тяжелый удар. У его партнера были темные волосы, как он и предполагал, но не черные — каштановые, мягкие и вьющиеся, отражающие капли света, пробивающиеся в их скромный интимный уголок. У него было приятное лицо, мало чем отличающееся от лиц современных ухоженных парней, но все-таки притягивающее своим хитрым прищуром и интригующим блеском в глазах. Красным блеском в глазах. А на его макушке красовались большие черные рога, закругленные назад, но Ацуши отчего-то не был удивлен его дьявольскому виду — кажется, у него вдруг появился новый фетиш.       — Мое имя Асамаэль, — сказал мужчина, галантно заводя руку за спину, как самый настоящий демон-искуситель, готовый предложить какой-нибудь контракт и без сожалений забрать его душу. — Ты так хотел его узнать, — усмехнулся он, делая к Накаджиме осторожный шаг.       — Ты что, хорни*? — со смеющейся ухмылкой спросил он, и Асамаэль подошел вплотную, упершись ладонью в стену недалеко от его головы.       — Я бы оценил твой пошлый каламбур, если бы ты не был дважды прав, — мужчина провел носом по щеке Ацуши, скрутил меж пальцев длинную прядь его волос и мягко поцеловал кончики.       — Может ты сразу возьмешь мою душу и трахнешь меня? — почти что капризно спросил парень, в нетерпении сводя ноги: хоть он и был во сне, чувства от этого не становились менее реальными, и внимания к своему телу он хотел как никогда.       — Вообще-то, это не моя специализация, а торговля душ в наше время запрещена. Знаешь, как возросла численность в Аду за последнее тысячелетие? — начал жаловаться Асамаэль, задумчиво перебирая в руке тоненькую прядку. — У нас все настолько плохо, что даже не хватает кадров для наказаний грешников, а что уж говорить о наглых ангелах, которые прекрасно знают о нашем положении... Что ты делаешь? — Накаджима протянул руку к его голове и коснулся теплого рога, ведя по нему пальцами, осторожно обхватывая.       — Мне интересно, — выдохнул он, отчего-то чувствуя себя еще более смущенным.       — Малыш, я уверен, ты глубоко убежден в том, что я порожден твоей больной фантазией, — неожиданно серьезно сказал Асамаэль. — Спешу огорчить: это неправда. Я суккуб, Ацуши. Я питаюсь мужской сексуальной энергией. А ты — девственник, и у тебя этой энергии хоть отбавляй.       — Неплохой лор, — похвалил его Накаджима, ни капли не смутившись, и притянул его лицо к своему за рог, нежно обводя языком его губы. — Давай сегодня ты будешь меня наказывать, как самого безнадежного грешника, а я буду молить о прощении?       — Хочешь, я трахну тебя наяву? — с вызовом спросил суккуб, словно был недоволен такой легкомысленной реакцией своей жертвы. — Тебе нужно будет сказать всего одну фразу. «Я впускаю тебя в свой дом, в свое тело и в свою душу, Асамаэль». И я приду. И я надеюсь, ты будешь столь же распутным, как сейчас.       Ацуши даже ответить ничего не успел, как ощутил одеяло, спутавшееся в ногах, теплую постель, в которой он лежал, влажное белье, обтянувшее его эрекцию — черт, а сон правда ведь был хорош. Хотелось бы, чтобы этот демон прижал его к той стене, вновь придушил, вцепился зубами под челюстью, стиснул пальцами у основания член, не позволяя излиться, и терзал, терзал до искр в глазах и полуобморочного состояния... Парень сглотнул. Фраза, которую сказал Асамаэль, до сих пор крутилась в его голове, и произнести ее было так просто. Спать не хотелось. На самом деле Накаджима не верил ни в мистику, ни в магию, ни в религию, но отчаянное одиночество и жажда вернуться в свои грезы вынудили его прошептать, прикрыв глаза:       — Я впускаю тебя в свой дом, свое тело и свою душу. Асамаэль.       Сжавшись и напрягшись всем телом, Ацуши замер в ожидании, но... Конечно же, ничего не произошло. Он изможденно выдохнул, открыл глаза и почти было собрался пойти на кухню и выпить воды — и его бедра коснулась чья-то ладонь. Накаджима подпрыгнул, резко сел и обернулся: на самом краю его, хоть и широкой, но все же односпальной кровати лежал этот черт, обольстительно улыбаясь. Накаджима понять не мог — его сердце ушло в пятки или застряло в глотке, не давая вдохнуть каждым своим частым ударом?       — Приветики, — Асамаэль помахал ему пальцами, и парень забился в угол у изголовья, тесно сведя бедра.       — Твою мать, — только и смог сказать Ацуши, прижимая к груди кулаки, глядя на своего любовника из снов круглыми глазами.       — Ну, зачем же трогать мою маму, — протянул демон, приподнимаясь на локте и укладывая свободную ладонь на лодыжку Накаджимы. — Ты и правда дал мне разрешение! Я так рад...       — С-стой, погоди...       — И я обещал тебя трахнуть, — заухмылялся мужчина и подвинулся, склоняясь, чтобы прижаться губами к его аккуратной стопе.       — В реальности это так не работает! — взвизгнул Ацуши, закрывая горящее лицо рукой и не зная, о чем именно он говорил: о своем вероятно предстоящем первом сексе с мужчиной, да еще без подготовки — как физической, так моральной; или же о появлении в его постели исчадия Ада, готового ему угодить.       А это исчадие Ада тем временем тяжело вздохнуло, чуть ли не закатывая глаза — почти жалея о содеянном. Накаджима был тем еще чертенком в тихом омуте, большая часть его желаний не была нормальна для общества, в котором он жил, но сам парень будто... подавлял в себе собственные перверсии. И оттого его аура во время возбуждения была еще слаще. Облизнувшись, Асамаэль уложил голову у чужих ног и проникновенно посмотрел на Ацуши, словно щенок, настойчиво требующий внимания хозяина.       — Малыш, так наша ситуация никогда не разрешится, — сказал суккуб, убирая от Накаджимы руки. — Послушай. Ты призвал меня. Это значит, что я уйду только тогда, когда получу свое, но если ты будешь упираться, ничего не получится, — объяснял он, водя кончиком пальца по цветочной простыни. — А еще я не могу вынудить тебя силой отдать мне свою энергию — твое удовольствие должно быть естественным.       Ацуши сидел, глядя на него сквозь пальцы, и пытался осмыслить эту информацию. Он хотел Асамаэля, определенно. Но была разница между снами, где дозволено все, включая его самые неприглядные предпочтения, глубоко запрятанные в сознании, и реальностью, в которой даже мысль о простом сексуальном удушении казалась недопустимой. Парень медленно опустил руку и обнял себя, вжимая голову в плечи.       — Значит... после близости все закончится? — уточнил он. Суккуб усмехнулся — еще недавно Накаджима горячо просил трахнуть его, а теперь называл секс «близостью». Отчасти это даже было мило.       — Да, — ответил Асамаэль, едва сдерживаясь от того, чтобы не засмеяться.       — Я... — Ацуши запнулся и заерзал на месте. — М-можно мне в душ? — спросил он неловко, и суккуб сел на постели, позволяя пройти и отвечая:       — Конечно.       Резко поднявшись, парень торопливо вышел из комнаты, по пути захватив полотенце и вещи из шкафа. Демон проводил его пытливым взглядом и закусил губу, предчувствуя хорошую долгую ночь. Все-таки эта идея была плохой не до конца: вызывая у Накаджимы мокрые сны и лично участвуя в них, он получал его энергию, но только лишь малую ее часть. Которая, по его меркам, была не такой уж и малой. Представить было сложно, что он получит непосредственно от его плоти и крови, если он уже сейчас, даже не прикасаясь к нему, дурел от его пьянящей ауры.       Вернулся Ацуши нескоро — чтобы принять душ, так много времени не нужно — и тихо положил влажное полотенце на комод, делая к Асамаэлю неуверенные шаги. В каждом его движении ощущалась скованность вкупе с вполне естественным страхом. Он остановился в метре от сидящего на краю кровати суккуба и сложил руки в замок, взволнованно перебирая пальцами пальцы — как же он умилительно нервничал! Мужчина облизнулся, прекрасно чувствуя, как сильно Накаджима его желает, пусть и боится.       — Малыш, ты можешь делать со мной все, что захочешь, — сказал Асамаэль, протягивая к нему ладони и, на удивление, принимая в них чужие, подрагивающие. — Действуй в своем темпе, я подхвачу.       Ацуши коротко кивнул и выдохнул, стараясь не смотреть суккубу в глаза. У него были теплые руки. Мягкие, можно даже сказать, нежные. А пальцы — тонкие и аккуратные. Он трахал его этими самыми пальцами. Волна жара прокатилась по его раскрасневшемуся лицу, и парень сжал чужие ладони своими, делая вперед еще шаг. Сотни противоречивых мыслей крутились в голове, не давая сосредоточиться на себе и своем предстоящем удовольствии, даже на своих чувствах. Накаджима прошептал:       — Ты можешь, ну... поцеловать меня?       Дважды просить было не нужно. Асамаэль поднялся, освободил одну руку из плена чужих пальцев и мягко сжал подбородок Ацуши, направляя его лицо к своему. Поцелуй вышел чересчур нежным — в сравнении с тем, что они вытворяли во снах — и Накаджима прикрыл глаза, расслабляясь, обнимая суккуба за шею, ведя языком вдоль языка и медленно проходясь по кромке зубов, тая от этой почти невинной ласки. Асамаэль сплел их пальцы и мягко сжал шею под челюстью, придвигаясь, прикусывая нижнюю губу, ловя ртом первый неуверенный стон, словно бы послуживший для него выстрелом стартового пистолета — и развернул парня, ненавязчиво усаживая его на кровать. Ацуши не отличался инициативностью, хотя во снах вел себя смелее и откровеннее, чем сейчас, но суккубу это не мешало: он оседлал его бедра, сжимая пальцы на шее крепче, поцеловал жарче, напористее, едва прогибаясь в спине. Накаджима, забывшись, расцепил их влажные руки и обнял Асамаэля за талию, попутно вытаскивая полы заправленной рубашки и забираясь под нее, вжимаясь ладонями в теплую поясницу.       — Ты забрал... Мой первый поцелуй... — проскулил Ацуши и блаженно выдохнул, когда чужой язык прошелся по мочке его уха.       — Я знаю, — мурлыкнул суккуб, свободной рукой проскальзывая под футболку парня и оглаживая его сотрясающуюся от частого дыхания теплую грудь.       Асамаэль собирал губами капли незримой человеческому глазу энергии и все никак не мог насытиться — кусал, лизал, мокро целовал, постепенно теряя голову. Накаджима тем временем нашел в себе смелость отзываться на прикосновения, правда, в основном, голосом и мелким подрагиванием исступленного тела. Он отстранился и отодвинул от себя чужие руки, только чтобы повернуться и лечь на постель, притягивая суккуба к себе за рога — тот уперся руками по обе стороны от его головы и жадно облизнулся, упираясь коленом между его ног.       — Если ты не знал, мои рога очень чувствительны.       — Правда? — заговорщически поинтересовался Ацуши и провел рукой по рогу от основания до самого кончика, вынуждая Асамаэля закусить губу и довольно прикрыть глаза. — Ого... Почему вы, демоны, такие?       — На самом деле когда-то я был человеком, — признался суккуб, потираясь о парня коленом. — Лилит просто понравилась моя мордашка и моя греховная жизнь, так что я попал под ее патронат, — выдохнул он, целуя Накаджиму в шею. — Тебе правда интересно?       — Правда, — коротко кивнул Ацуши, продолжая ласкать его рога. — Кем ты был до того, как стал суккубом?       Асамаэль слишком резко прикусил чужую кожу, не сдержав раздражения от этой пустой болтовни. Прошлые его смертные жертвы не задавались такими вопросами, даже узнав, кто он есть на самом деле, а этот юнец пытался углубиться в его природу. Поэтому он не любил людей. Им была необходима информация, совершенно не нужная для секса, но являющаяся минимумом для соблюдения устоев этого мира. Смертные, находящиеся в обществе, постоянно пеклись о нравственности, но оставь их одних — и они нарушат все морали, какие только смогут.       — Я не помню своей прошлой жизни, — сказал Асамаэль, раздвигая чужие ноги и подхватывая одну под коленом. — И не помню имени, что мне дали при жизни. Это цена, которую я заплатил, чтобы стать демоном.       Он приподнялся, помог Накаджиме стянуть футболку, а после — расстегнул свою рубашку, отбрасывая ее на пол. Суккуб вновь припал губами к его коже, выцеловывая каждую клеточку груди, упиваясь каждой капелькой драгоценной энергии. Между ног парня уже было горячо, влажно и твердо, но Асамаэль все оттягивал неизбежное, выжидая, когда Ацуши весь напитается своим исступлением.       — Все демоны... — пролепетал парень, обхватывая суккуба ногами, — так дьявольски красивы? — все-таки спросил он, закусывая губу — Асамаэль оставлял больные засосы, втягивал в рот соски, царапал ногтями живот, вынуждая прогибаться и мысленно молить: «Пожалуйста, ниже, ниже!» Демон тяжело вздохнул.       — У демонов нет ни тела, ни облика. То, что ты видишь — твои личные предпочтения и представления об идеальном суккубе. Наш смысл — совращать, а не отторгать от греха своим неудовлетворительным видом. А теперь, — сказал он яростно, крепко сжав его шею, — заткнись и наслаждайся.       Накаджима распахнул глаза — всего на мгновение — от того, как резко Асамаэль перешел от нежности к грубости. А потом похабно ухмыльнулся, протягивая:       — Да, господин...       Демон вздрогнул, ощутив, как кончики пальцев обожгло дикой необузданной энергией. Жар разлился от кисти, пропекая всю руку, у Асамаэля на мгновение потемнело в глазах, и он невольно простонал, вжимаясь пахом в чужой пах. Не может у человека быть... столько. Суккуб жарко провел языком по мягкому впалому животу, потянул белье вниз, стягивая его с чужих тонких ног и припал губами к подрагивающему члену, крепко стискивая пальцами бедра. Ацуши закрыл ладонями рот, стараясь лишний раз не дергаться, и почти что провыл имя демона, постепенно покрываясь мелкими каплями пота. Асамаэль лизал, брал в рот и глубоко заглатывал, больше поддразнивая, чем пытаясь довести до оргазма, а потом скользнул языком под яички, вжался в чувствительную промежность — и Накаджима схватил его за рога, тяжело дыша. Суккуб толкнулся внутрь, стараясь оставить как можно больше слюны, и вставил палец, разминая подрагивающие мышцы. Конечно, Ацуши было непривычно, но от этого его энергия становилась только притягательнее. Запах, вкус, норовящие уйти из-под ласки бедра, но Асамаэль держал крепко — не получится.       Глухо зарычав, демон приподнялся и ввел второй палец, обводя горячие влажные стенки, углубляясь и наконец начиная задевать набухшую простату.       — Асам... — Накаджима подавился стоном и резко распахнул глаза — дикие, жаждущие. — Еще.       Он крепко сжал чужие рога, и суккуб, продолжая трахать его пальцами, второй рукой расстегнул и спустил свои брюки, прижимаясь плотью к чужой. Было жарко и мокро от смазки и слюны, Асамаэль на мгновение стиснул их головки, вынуждая Ацуши крупно вздрогнуть, и вытащил пальцы, теперь направляя в парня член — медленно, но напористо. Какими же страстными были девственники! Накаджима обнял суккуба за шею, заходя руками чуть дальше и зверско царапая лопатки, столкнулся губами с его, беспорядочно двигая языком и стараясь прижаться как можно ближе. Демон вошел, подхватывая парня под ягодицы, и ответил на дикий поцелуй, постепенно задавая темп. Ацуши скулил, тек и двигал бедрами навстречу, теряя от близости голову. Асамаэль придушил его. Снова. Крепко сжал шею, вцепляясь зубами в плечо, и парень закатил глаза, шумно вздыхая. Пока суккуб его трахал, сперма брызнула тугой струей на живот, Накаджиму прошибло удовольствием насквозь, но напряжение не спало. Асамаэль, будто обжегшись, одернул руку от его шеи, но не отпрянул, наоборот — прижался к чужому горячему мокрому телу, впитывая всю энергию, что только можно. Ее было слишком, слишком много. Демон заурчал, полностью насытившись, и осознал, что расслабленный Ацуши стал гладить его по голове. Он... Не заснул? После связи с суккубами истощенные смертные не могли не провалиться в сон.       Асамаэль удивленно посмотрел парню в глаза. И увидел в них неестественный желтый блеск.       — Ты... — начал он, нервно улыбнувшись. — Ты не человек, верно?       — Догадался все-таки, — Накаджима ответил ему широкой улыбкой, — Осаму.       Демон подавился вздохом и широко распахнул глаза, против воли вспоминая — как он без цели гулял по Гиндзе, как последние деньги отдавал за бутылку саке и жил у женщин, бесконечно жалеющих его никчемное существование. Да и его настоящее имя при жизни было другим. «Моя жена, наверное, уже давно мертва», — подумал он, припомнив, как давно он был связан браком. А потом в памяти всплыли глаза милой Томиэ перед самой их смертью...       А Ацуши улыбался. И нежно гладил его по голове, перебирая пальцами тонкие прядки.