Гербарий

      «Мой телефон у вас есть. Если вы действительно так хотите петь, если вы хотите связать жизнь с музыкой, вы знаете что делать.»       Телефон-то у Кристины был, но смелости и решительности не доставало. Несколько дней она с напряжением посматривала в сторону календаря, на приближающиеся выходные, обходила стороной справочник по сольфеджио, и даже не слушала музыку. Словом, избегала всего, что напоминало ей о том, что следует сделать.       Как можно взять и просто позвонить такому человеку, как месье Деко? Она и вживую говорить с ним боится, не то, что тревожить его вечером, после рабочего дня, когда он, быть может, еще более раздражен, чем обычно. Но ведь она окажется самой настоящей идиоткой, если откажется от его предложения? Конечно, наверное, неразумно было вот так просто соглашаться на такие авантюрные предложения, исходящие от малознакомого человека, но, оценив вероятность опасности, Кристина посчитала, что максимум, чем мог ей навредить месье Деко — отравить ее своей желчью, не более того. Не станет же такой уважаемый, во многих вопросах щепетильный, человек, как он, идти на преступление? Конечно, нет.       Однако, в пятницу вечером, вернувшись домой из университета, Кристина поняла, что тянуть с решением дольше — бессмысленно и просто неприлично. Нужно было звонить. Тысячу раз обдумав план — как она отпросится у мамы, чем будет объяснять свое отсутствие раз в неделю, как будет добираться до дома профессора, Даэ включила ноутбук и отыскала номер злосчастного месье Деко. Потом пошла на кухню перекусить, выпила чаю с шалфеем и медом, переоделась. И только в полумраке комнаты, сидя на своей кровати в смешной футболке с цветочком и пижамных шортах, Кристина, наконец, ввела нужный номер (не с первой попытки, потому как пальцы ее сильно дрожали) и позвонила.       Похоже, что ее номер был записан у профессора, потому что после трех коротких гудков трубку сняли, и Кристина, содрогаясь от ужаса, услышала ехидный голос: — Я уже и не надеялся. Хороша же ваша мечта, раз вы так долго думали.       Даэ в первую секунду растерялась, не зная, что ответить, и мужчина этим воспользовался: — Молчите? Уже передумали? Честно говоря, барышня, я ожидал от вас большего усердия. Ну что ж… — Постойте!       Кристина зажала рот рукой, испугавшись собственного голоса. Она не ожидала от себя такой смелости. Конечно, при прошлом разговоре с вредным профессором она была настолько дерзкой, что осмелилась его прогонять, обвинить в своих проблемах… Но то было раньше. — Стою. Я бы даже сказал… Сижу. И я само внимание.       Ему просто нравилось потешаться над ней. Кристина не знала от чего и почему, но чувствовала это всем кипящим нутром. Эрик Деко любил издеваться над студентами, а теперь… Если она согласится, он получит над ней власть, полную и бесконтрольную, и она вряд ли посмеет сопротивляться его насмешкам и ядовитым замечаниям. — Я… Я готова заниматься. И… звоню сказать вам это.       Боже, что она несет? Как же стыдно и неловко. За кого ее примет месье Деко? — Радости в вашем голосе не слышно. Впрочем, будем считать, что вы просто оробели от счастья, — фыркнул голос в трубке, потом послышалось какое-то шуршание. — Мадемуазель Даэ, я должен вас предупредить. Учиться у меня будет очень непросто, если вы все же пройдете мое прослушивание. Я буду требовать от вас запредельных результатов и, поверьте, лучше вам меня не злить, и держать планку. Я надеюсь, вы крепко подумали, прежде, чем соглашаться. Меня не интересуют слабаки, меня не интересуют бесперспективные цели. Я вложусь в вас с расчетом на то, что в обозримом будущем увижу, как вы, если не блистаете, то, по меньшей мере, не позорите меня на сцене.       Кристина слушала чарующий проникновенный голос, затаив дыхание. Месье Деко, его таинственные планы и пугающие угрозы, будоражили сознание юной девушки, и, манили ее, как мотылька на свет. В прихожей хлопнула дверь и послышалось бряцанье ключей — мама вернулась домой. — Я готова, — торопливо отозвалась Кристина, заползая под одеяло. Может так ее будет меньше слышно? — Жду вас завтра в десять утра, вас устроит? Адрес отправлю сообщением. — Да-да, хорошо, — Кристина сжалась, настороженно прислушиваясь к происходящему за дверью ее комнаты. — Ну что ж, хорошего вечера.       Послышались гудки, профессор положил трубку.       Кристина облегченно выдохнула, совсем как в школьные годы, когда их заставляли бежать десять километров на уроке физкультуры. Сердце готово вырваться из груди, все внутри сжимается от невыносимого напряжения, мир перед глазами плывет, и все это из-за разговора с месье Деко.       Отпроситься у мамы не составило никакой проблемы. Аделаида быстро клюнула дочь в щеку, сказала, что все выходные проведет на каком-то форуме, и будет только рада, если Кристина не будет скучать одна дома, а затем снова вернулась к пакетам с продуктами. — Давно тебе пора начать гулять с подружками, а то все сидишь дома в своей комнате, высиживаешь. — Мам, — Кристина поморщилась. — Это не так, я часто гуляю. — Только с Раулем, — на загорелом лице женщины появилось хитрющее малоприятное выражение лица, которого Даэ опасалась. — Кстати, как он там? — Очень даже неплохо, — осторожно отозвалась Кристина, уже зная, к чему начинает клонить ее приемная мать. — Учится. — И все также бредит морем? — подхватила мадам Валериус, забирая у дочери пакет с молоком, который та сильно сжала. — Знаешь, мне кажется, Филипп слишком строг с ним. Мог бы позволить мальчику стать моряком. В конце концов, моряк — довольно престижно. Работа всегда есть, деньги тоже.       Кристина, не ожидавшая, что мама заведет об этом разговор, едва не поперхнулась, сначала от удивления, потом от возмущения, которое в последнее время все чаще начинало в ней кипеть. Будь это месье Деко… Она бы поостереглась, и, скорее всего, промолчала бы, но это была ее мама. Пускай, не родная, но она была самым близким человеком у нее, она заботилась о ней, она ее растила, и вместе с этим… Позволяла себе говорить такое. — Но ты ведь не разрешила мне поступить туда, куда я хотела… — рассеяно бросила Кристина вибрирующим от подступающих слез голосом. — Кристина! — Аделаида одним взмахом руки опустила на стол стакан, расплескав молоко по скатерти. — Это совсем другое. Мне кажется, мы уже об этом говорили. Ты должна думать о себе. Учеба в твоем университете — выглядит престижно. К тому же, твоя профессия намного надежнее, чем пение и музыка. Знаешь, сколько теперь развелось всяких певичек? У тебя просто не было бы шанса получить приличную работу и достичь какого бы то ни было успеха. Твой отец бы поддержал меня.       С каждым новым словом, что-то внутри Кристины ломалось. Может быть мама права? Может быть, она и правда бездарность, без шансов, если не на успех, то хотя бы на стабильность в жизни. Она слышала о людях, которые годами занимались собственным развитием и строили огромную, поистине сказочную карьеру, и с детства она мечтала, что когда-нибудь… Когда-нибудь тоже станет великой. Великой певицей, разумеется, как и говорил ее отец. Но отца больше не было рядом… Осталась мама, которая почти всегда оказывалась права, которая всегда советовала Кристине, что выбрать, как жить, и девушка покорно следовала этим мягким напутствиям, не подозревая, что дает Аделаиде чрезмерно ее опекать и распекать. Она не сопротивлялась, не пыталась поступать как-то иначе.       Но только в вопросе музыки ее беспрекословное подчинение было так болезненно. Музыкой она жила, ей она дышала, именно музыка связывала ее с почившим отцом, Кристина не могла отказаться от большей части себя, как того желала ее мать. Протест зародился в ней сразу, когда Аделаида запретила поступать в Консерваторию — Кристина начала заниматься самостоятельно, изучая теорию музыки, музыкальную грамоту, осваивая азы пения у себя в комнате, перед экраном ноутбука. Теперь бунт приобретал новые масштабы, поскольку к нему, сам того не подозревая, присоединился месье Деко. Он предложил свою помощь, пообещал прослушать Кристину, и заниматься с ней бесплатно. Ради чего? Чтобы она могла воплотить свою мечту. Потому что поверил в ее силы. — Нет, — резко ответила Кристина.       По ее щекам скатывались крупные слезы, но в голосе звенела неожиданная сталь. — Мой отец знал, как для меня важна музыка. Он не позволил бы мне учиться там, где я не хочу.       Она не нашла в себе сил остаться и выслушать все, что намеревалась ей высказать Аделаида по этому поводу. На душе скребли кошки, и Кристина чувствовала, что поступает скверно, сводя простую беседу о Рауле к неприятной ссоре на запретную тему, но она не могла иначе, она не могла позволить кому-то говорить всякий вздор за ее отца, за человека, который всегда понимал ее и поддерживал. — Кристина, постой! Сейчас будет ужин! — Я не буду есть, — тихо вздохнула Кристина, ускользая с кухни в коридор.       Она укрылась в своей комнате, зная, что мама не решится последовать за ней. Аделаида Валериус боялась, ужасно боялась, что если вторгнется на территорию приемной дочери, та отвергнет ее, откажет ей в своей нежной дочерней любви. В конце концов, она никогда не смогла бы заменить девочке ее настоящую мать.       А Кристине хотелось выплакаться, хотелось забраться в кровать и долго жалеть себя, вспоминать отца и горевать об упущенных возможностях, представлять Оперу, сцену, которые никогда не будут открыты для нее, но вместо этого она молча подошла к окну, где у нее раскинулся самый настоящий садик. В миленьких расписных кадках и горшочках на подоконнике она выращивала петрушку, базилик, два кустика томата и лук. Из-за лесов томатных листьев проглядывали яркие красные бутоны розы, которую два года тому назад ей подарил Рауль, наказав крепко беречь прекрасный цветок. За это время он стал символом их крепкой дружбы, надежды на лучшую жизнь в будущем. Рядом с розой скромно росла нежная фиалка, ее цветы Кристина часто засушивала, чтобы украшать ими открытки и письма, которые посылала друзьям по случаю праздников. Подобные хлопоты успокаивали ее, дарили радость даже в самые темные, мрачные дни, когда начинало казаться, что надежды на свет нет совсем.       Слез не было, хотя сердце терзало странное ощущение — боль от услышанного вперемешку с приятным тянущим чувством, которое вызывал образ эксцентричного профессора. Месье Деко выразил готовность помочь ей, поддержать ее в столь трудной ситуации, и от этого душа Кристины пела. В ущерб себе и своему времени, он предложил ей эту авантюру с уроками пения. И ведь он пожелал ей хорошего вечера! Даэ вдруг вспомнила об этом и щеки ее порозовели. Несомненно, ее преподаватель добрый человек, понимающий. Он был бы до крайности возмущен тем, что ее мама говорит о музыкантах. От мысли о нем почему-то становилось теплее.       На память о вечере, когда зловредный профессор оказался не таким уж и зловредным, как она полагала, Кристина засушила первый цветок для своего гербария — маленькую фиалочку цвета неба.       Утром Кристина собиралась долго, благо встала на рассвете. Никогда прежде она не одевалась с такой щепетильностью — сперва она отвергла все джемперы в своем шкафу, затем и юбки. Все казалось слишком скромным, слишком серым и невзрачным, слишком обычным и просто страшным. Это стремительная перемена, произошедшая в ней за ночь, несколько пугала, и Даэ поспешила закончить с одеванием, выбрав цветочное оливковое платье из легкой газовой ткани и коричневый свитер, который заправила под широкий пояс. Волосы она только заколола, позволив им свободно спускаться до талии. Накрасила ресницы, на этом и остановилась, решив, что еще немного и месье Деко точно подумает, что она старается ради него. А это… Это было не совсем так. Хотя Кристина, к своему стыду, понимала, что нравиться ей хочется, но природу этого чувства не сознавала.       Аделаида уехала раньше, чем Кристина вышла, чтобы позавтракать, поэтому неловкости извинений, неприятных разговоров удалось избежать, чему девушка была несказанно рада.       С трудом заставив себя проглотить несколько оладий, она побежала собирать рюкзак и готовить плащ. Ей начало казаться, что она безнадежно опаздывает, а если и нет, то непременно опоздает, если тотчас не выйдет.       От волнения поездку в метро она запомнила плохо, и двигалась интуитивно, поскольку месье Деко, к счастью, жил на той же станции, что и Рауль. Что ж, по крайней мере, она не в абсолютно незнакомом районе.        На улице, среди людей к ней вдруг пришло осознание, что ей нужно будет спеть перед преподавателем. Не просто преподавателем пения, а перед человеком, с которым она связана в стенах университета. Наверное, это было бы не так страшно, если бы месье Деко не был ее преподавателем по проектированию и мебельному оборудованию. Но она не собиралась сдаваться не попробовав. Не в этот раз. Помимо желания хорошо выглядеть, в ней зажглось что-то сильное и обжигающее, то, что заставило ее встать этим утром, пересилив страх и застенчивость, выйти из дома и спуститься в метро. Ее боевой дух, сила бороться. Пусть мать не верит в нее, пусть раз за разом бросает все эти ранящие слова — Кристина знала, больше она не позволит себе сдаться, как не позволит людям вокруг загасить ее уверенность в музыке. Ее отец верил в нее, и пусть этого будет достаточно, чтобы она верила в свои силы.       Ее воинственный настрой оказался настолько мощным, что приставший было к Кристине на эскалаторе мужик, действительно замолчал и отошел, когда она попросила его об этом. Просто невероятная магия.       В такой час, да еще и в субботу… Париж только начинал оживать, поэтому улица казалась пустынной и безлюдной. Мельком оглядевшись, Кристина выудила из рюкзака очки и мобильник, решив, что в случае с месье Деко разумным будет справиться самой при помощи Гугл-карт, и не отсвечивать. Ей вовсе не улыбалось звонить ему и спрашивать дорогу, в случае, если она заблудится. И маме не позвонить… Она вообще думает, что ее во всем примерная дочь гуляет с подругами.       Кристина внутренне содрогнулась. Она никогда прежде не лгала. И теперь, когда она пошла на это преступление впервые, она почувствовала себя премерзко. Ей пришлось срочно напоминать себе, ради чего делалось все это.       За размышлениями и глубокой погруженностью в удивительный мир Гугл-карт, Кристина не заметила, как от стены близстоящего здания отделилась длинная, непропорционально вытянутая тень, и медленно двинулась к ней. Она думала о том, как ей влетит, если она заплутает во дворах и не найдет нужный дом, и не догадывалась, что опасность гораздо ближе. — Бу!       Вся жизнь пронеслась у нее перед глазами, когда чьи-то сильные руки крепко схватили ее за плечи. Она всегда терялась, когда кто-то заговаривал с ней на улице, когда рядом появлялись сомнительные личности, но когда кто-нибудь посторонний касался ее… Слезы навернулись на глаза. На улице почти не было прохожих, вероятность, что кто-то поможет стремилась к нулю. Живое воображение Кристины тут же нарисовало ужасные картины вероятного будущего в самых красочных подробностях. Рауль, Мэг, малышка Жамм… Они все будут горевать о ней. А мама! Кристина вдруг вспомнила, что так и не помирилась с мамой, и внезапное осознание этого обстоятельства едва не лишило ее чувств. — Вы не в ту сторону двигаетесь, мадемуазель Даэ. Впрочем, почему-то я не удивлен, — насмешливо заметил голос человека, которого Кристина в тот момент была готова возненавидеть до глубины своей души, человека, которого не должно было быть возле метро в этот час. — Месье? — она обернулась и удивленно захлопала глазами, сердце ее больно ударялось о грудную клетку, и внутри все еще клокотало возмущение. — Мадемуазель, — передразнил мужчина, отступая от Кристины на шаг.       Несколько секунд она удивленно смотрела на профессора Деко, не в силах ни отвести взгляд, ни что-либо сказать. Понимала, что пялиться вот так просто неприлично, но ничего не могла поделать с собой. Красивый, современно одетый мужчина, стоявший перед ней никак не желал сходиться с суровым образом месье Деко, обыкновенно полным грозной напускной важности, крайней сдержанности. Кристина так привыкла видеть своего профессора в черных траурных костюмах, расшитыми рюшами рубашках, дорогих туфлях, с серебряными запонками, брошами, что совсем потерялась перед ним, одетым в простые синие джинсы, объемный горчичного цвета свитер и легкое темно-зеленое пальто, накинутое на широкие плечи. На шее, закрытой высоким воротником свитера болтался шарф в бордово-зеленую полоску. Взлохмаченные, то там, то тут закручивающиеся смоляные пряди были самым странным зрелищем, какое только было возможно представить на голове Деко, но странным образом это ему очень шло — некий, творческий беспорядок. Теперь он походил на художника, чем-то вдохновленного, полного глубоких мыслей, окрыленного мечтаниями и идеями. Хотя… Может он просто не проснулся, не успел толком собраться, и вышел за кофе? Это вполне логично объясняло его внешний вид, странный до невозможности. Даэ еще не знала, что искать логику во многих поступках профессора также бессмысленно, как иголку в стоге сена. И что он делает только то, что совпадает с его понятиями о нормальном и приемлемом.       Кристина открыла рот, чтобы сказать что-то, но слова застыли на ее губах, безнадежно выдавая ее растерянность. Может это не месье Деко и ей показалось? Она давно не проверяла зрение… А вдруг у ее преподавателя есть брат-близнец? Нет, невозможно. Это было бы величайшей шуткой природы — создать двух столь различных во внешности людей, но одинаковых по характеру и привычкам. Человек, стоящий перед ней уже успел поделиться с ней утренней порцией яда, поэтому сомнений не оставалось — это был именно он. Даэ очень бы хотела спросить, каким ветром месье Деко задуло к метро в это утро, когда по всем канонам он должен был встречать ее у себя дома, но благоразумно промолчала, потому как кислое выражение лица мужчины не предвещало ничего хорошего. — Мадемуазель, если вы проглотили язык, лучше дайте знать об этом сейчас, и мы с вами поедем к врачу. — П-простите, — заторможено отозвалась Кристина, неловко отводя взгляд. — Я не ожидала…       Месье Деко смерил ее таким недовольным взглядом, что девушка в миг почувствовала себя ничтожеством, будто бы она была виновата в том, что ему показалось ужасно забавным ее напугать, или в том, что он решил шокировать ее странным внешним видом. — Не вижу ничего необычного. Я всегда гуляю по утрам с моим другом, пешие прогулки полезны для здоровья, знаете ли. И вот мы решили дойти до метро. Я знал, что непременно наткнусь на вас, и что вы пойдете не туда.       И прежде, чем Даэ успела испугаться, мужчина развернулся и двинулся к светофору. Когда опешившая Кристина догнала его, он, не глядя на нее, галантно предложил свой локоть. Колоссальная разница в росте его не смущала, и то, как этот его жест можно было бы расценить со стороны.       Стараясь не касаться профессора, Даэ, робея все больше, осторожно взялась за его локоть. Она не могла припомнить момента, когда чувствовала бы себя настолько неловко. Даже когда она в пятом классе опозорилась у доски на уроке математики, не сумев решить задачу из четвертого класса, было не так стыдно, как сейчас, держась за руку этого странного человека.       И что вообще происходило в его голове? Кристина не могла избавиться от чувства, что ее ждет нечто неотвратимое, страшное. Она никому не сказала куда идет, так что в случае чего… Ее бездыханное тело будут искать очень и очень долго. А месье Деко… Что еще за друг, о котором он говорил, и который, судя по его словам, должен был оказаться у метро вместе с ним? Пока они переходили дорогу, Кристина украдкой оглядывалась по сторонам, пытаясь найти кого-нибудь, кто мог оказаться тем самым другом. Может он и впрямь отлучился, например, чтобы купить кофе, или покурить? Но все это было сомнительно, и также наивно, как детский лепет. Странные слова о друге, который, вполне вероятно, живет в голове самого месье Деко, его необычный внешний вид — вот это реальность, которую нужно было воспринимать и анализировать.       Профессор, по всей видимости, решивший, что излишне разоткровенничался, надолго замолчал. Кристина, как могла, отвлекалась на запоминание дороги, чтобы не думать о неловкости гнетущей тишины, возникшей между ней и преподавателем.       Деко шел очень быстрым шагом, и казалось, не замечал, что его спутница едва поспевает следом. Только его локоть все сильнее сжимал ладошку Кристины, так что ей волей неволей пришлось касаться его.       Когда она остановилась, чтобы завязать шнурок на кедах, он терпеливо ее дождался, ничем не выдав своего недовольства, если он и был недоволен. Даэ тихонько поглядывала на его лицо, но разгадать его эмоции так и не смогла. В какой-то момент ей показалось, всего на миг, что он улыбается, но это видение быстро рассеялось, когда из-за поворота выехал мотоциклист, едва не задавив пешеходов. — Вот бестолочь! — рявкнул мужчина, оттаскивая Кристину назад к тротуару. — Это я, разумеется, не вам, — добавил он, смущенно поглядев на девушку сверху вниз.       Когда они все же миновали злополучную дорогу, месье Деко несколько расслабился, Кристина почувствовала это по его руке, которая до этого больно стискивала ее ладонь. — Так можно и с жизнью распрощаться. Ужасный исход, даже если жизнь не бог весть какая, — сказал он сердито, и Кристина не поняла, имеет он в виду себя или ее. — Сюда.       Они завернули под арку, во дворы, и Даэ снова ощутила, как ее душа уходит в пятки. Она успокаивала себя тем, что интуиция никогда ее не обманывала, соответственно, месье Деко просто не мог оказаться… Непорядочным человеком.       В парадной пахло краской и мелом, хотя с первого взгляда сказать, что там велся ремонт, было практически невозможно. Кафельный пол в бело-черную клеточку был вымыт чуть ли не до блеска, на аккуратных подоконниках, отделенных от окон ажурными решетками, в громоздких горшках стояли растения с чудовищно-большими листьями. Кристина обернулась к парадной двери, и на несколько секунд застыла, очарованная открывшимся ей зрелищем: над самой дверью имелось небольшое витражное оконце с изображением камелии в стиле Ар Деко, и через это оконце проглядывали лучи света, орошая помещение сотней маленьких цветных пятнышек. — Кристина, идемте, все экскурсии потом, — поторопил ее мужчина, успевший подняться на этаж выше.       Лестница закручивалась вверх изящной спиралью, так что, поглядев снизу вверх на это чудо, Даэ почувствовала, что начинает немного завидовать профессору. Он жил в очень красивом доме, историческом, который сам по себе был воплощением искусства. Волнительно было даже представить, какие шедевры могли твориться под его крышей. Сама она вряд ли сможет позволить себе жить в таком доме. Не с ее будущим.       Она быстро догнала месье Деко, чувствуя, что он начинает раздражаться. А ей вовсе не хотелось разозлить его до начала «прослушивания».       На следующем этаже им встретился высокий рыжий молодой человек, в опрятном дорогом костюме, с чрезвычайно улыбчивым веснушчатым лицом. — Доброе утро, сосед, — поздоровался юноша.       И Кристина с удивлением отметила, что мужчина проигнорировал приветствие, и продолжил подниматься выше, разглядывая ступеньки.       Молодой человек, судя по всему, не расстроился. Пожал плечами и обратил свою обезоруживающую улыбку к Кристине. Она даже не успела смутиться. — Доброе утро, мадемуазель. Улыбнитесь, сегодня такой чудесный день. — Кристина, идемте! — сварливо поторопил месье Деко, и его недовольное лицо снова возникло в поле зрения девушки.       Она быстро кивнула молодому человеку, и уже было поддалась напору преподавателя, который вовсю тянул ее за руку наверх, когда юноша снова заговорил. — Так значит вы — Кристина? Рад знакомству, меня зовут Фабиан. Я живу вон в той квартире, — он махнул рукой в сторону двери с большим железным засовом. — Надеюсь, что мы скоро снова встретимся. — Размечтался, — выплюнул Эрик, и, наконец, увел Даэ следом за собой. — Фабиан-шмабиан, — передразнил он несколько позже, стоя перед огромной, устрашающего вида дверью. — Поверить не могу, что вы стояли там, развесив уши. — Но… — осторожно возразила Кристина, с испугом глядя на то, как мужчина пытается отыскать ключи. — Было бы невежливо… — Плевать на вежливость, — яростно ввернул Деко, вдруг оборачиваясь к ней, и глядя на нее сверкающими глазами. — Вы не знаете… Нет. Не так. Вы не должны говорить с незнакомцами, тем более с такими, от оптимизма которых тошнит. Ваша наивность может сыграть с вами злую шутку, будьте осторожны, и не верьте всему, что вам говорят. И послушайте моего совета, держитесь подальше от этого юноши.       Кристина тяжело сглотнула, решив, что вероятно месье прав — ей не стоит верить всему, что она слышит. Это и Рауль часто говорил. Она поежилась от странного неприятного ощущения, вызванного этой нотацией месье Деко, и ей захотелось спрятаться за его спиной, настолько убедительно он звучал, рассказывая об опасностях. — Нате, подержите, — мужчина запустил руку во внутренний карман пальто.       Кристина едва удержалась от смеха сперва нервного, затем веселого, когда он вытащил оттуда черепашку. Настоящую, живую черепашку. Того самого друга, о котором он так загадочно говорил. Месье Деко осторожно передал животное девушке, и только убедившись, что Даэ не собирается его ронять, вернулся к поиску ключей. — Как его зовут? — восторженно спросила Кристина, разглядывая черепаху, задумчиво глядящую на нее. — Амадей. — О, вы любите Моцарта? — воодушевление девушки возросло, и она совсем забыла, что несколько минут назад не знала куда деться от смущения перед мужчиной.       Если ее преподаватель еще и любит Моцарта, как она… Это будет поистине настоящей удачей. Может им удастся найти общий язык? — Ненавижу, — отозвался он холодно, и вставил ключ в замочную скважину. — Но для рептилии неплохое имя, верно?       И прежде, чем Кристина успела хоть что-то сообразить в ответ, месье Деко распахнул перед ней дверь. — Добро пожаловать в мою скромную обитель, — демонстративно сказал он, обводя важным взглядом прихожую. — Разувайтесь, я провожу вас в ванную комнату.       Кристина, замялась, не зная, куда деть черепаху, и бросила беспомощный взгляд на Эрика, который уже успел разуться и бодрым шагом прошествовать вглубь дома, к огромному деревянному шкафу с множеством ручек, вмонтированных цветных стеклышек, и со встроенным зеркалом. — Давайте сюда, зачем вы его держите, — взвился мужчина, бросив приглаживать растрепанные волосы.       Боясь еще чем-нибудь разозлить и без того раздраженного месье Деко, Кристина торопливо разулась, поставила кеды ровно к стеночке, повесила на вешалку плащ, и затаив дыхание, стала украдкой осматриваться по сторонам. Рассматривать чужой дом было бы верхом бескультурья, учитывая, что ее не приглашали в гости. Но смотреть в пол, окруженная на редкость красивым, тщательно продуманным интерьером, она не могла. Даэ не чувствовала себя дизайнером, однако во всей красе ощущала на себе профессиональную деформацию, подмечая те или иные детали в отделке даже простых кафе и магазинов, определяя архитектурные стили любого из зданий на улице. Знал бы месье Деко, чем заполнена ее голова, не называл бы ее такой уж посредственностью.       Посмотреть в квартире профессора, преподающего дизайн интерьера, было на что. Кристина, как разулась, то есть сразу, как смогла спокойно вздохнуть, не сразу смогла осознать, что находится не в квартире какого-то олигарха. Интерьер казался огромным, просто несоразмерным человеку, даже двухметровая фигура Эрика казалась маленькой, в сравнении с окружающей ее обстановкой. Прихожая плавно перетекала в овальную гостиную, а вдоль стены, между столбами, было еще несколько комнат, но они скрывались за закрытыми дверями. Проем между гостиной и столовой был круглым, и как таковой двери в нем не было, только небольшая декоративная решетка, органической формы. В прихожей и коридоре — мозаичный пол с зигзагообразным орнаментом, в гостиной… Насколько Кристине позволяло зрение и наличие очков, в гостиной она разглядела наборный деревянный паркет. Стены были отделаны натуральным камнем — мрамором и кое-где яшмой. Каждая деталь в этом доме, каждый предмет интерьера был отдельным произведением искусства.       И в ту же секунду Кристине пришла в голову до безобразия хитрая идея — выбрать темой проекта интерьер в стиле Ар-Деко. Разумеется, это будет сложно, под руководством месье Деко, придирчивого, язвительного педагога, почти невозможно, скорее всего, она не доживет до экзамена в конце семестра (если Деко ее допустит, конечно), но если она справится… Кристина на мгновение прикрыла глаза, уже чувствуя сладкий вкус победы. Это будет настоящим подвигом. Она докажет всем, и себе в первую очередь, что она не такая уж и простушка. — Кристина, — раздалось драматичное прямо у нее над головой. — Вы меня в могилу сведете. Зачем вы стоите здесь на сквозняке? Вас продует, и вы начнете отставать по моему предмету. Вам это нужно? Идемте, я покажу вам ванную.       И месье Деко, избавившийся от зеленого пальто и весьма эксцентричного шарфа, взяв Кристину за запястье, потащил вглубь своего жилья. — Мои вещи… — она хотела было высвободиться и вернуться за оставленным рюкзаком, но костлявая рука неожиданно сильно сжала ее. — Вернетесь за ними, когда вымоете руки, — вздохнув, отозвался мужчина, выпуская руку Кристины, и открывая перед девушкой одну из дверей. — Только не начинайте эту вашу… истерику, — пробормотал он с содроганием. — Не хочу снова слышать, как вы меня отчитываете.       Он проводил ее внимательным взглядом, а затем удалился в неизвестном Кристине направлении, поглаживая свою черепашку.       Оставшись один, Эрик тут же бросился в гостиную, к гигантскому комоду, снабженному зеркалом и дополнительными полочками, возле которого он собирался каждое утро. Он убрал весь дом, спрятал все, что необходимо спрятать подальше от глаз девушки, тщательно проверил все на случай, если девица окажется крайне любопытной, хотя это и не было похоже на Кристину, и не заметил форменного безобразия, забытого на комоде. Баночки с кремами и театральным гримом, пудрой, разнообразные кисти, тени для бровей, румяна, голова манекена — все полетело по ящикам, без разбора где и что должно лежать. Кристина не должна была увидеть косметику, ни в коем случае. Иначе что она подумает? Да он после такого позора не сможет не только ей в глаза смотреть, он на работу выйти не сможет. — Ты слышал, что я говорил? — обратился Эрик к черепахе, усадив ее на журнальный столик. — Какой стыд! — прошептал он трагично. — Я вел себя как полный кретин, краснел, как слюнявый школьник перед красивой одноклассницей. Я думал, у человеческого идиотизма есть предел. Оказалось, всегда можно поставить новый рекорд. Ты можешь поверить, Амадей? Я всю дорогу держал ее за руку, и вообще, — он безумным взглядом уставился в черные глазки-бусинки черепахи. — Если бедная девочка, которую я, кажется, напугал до смерти, не подаст на меня заявление, это будет феноменальный успех.       Он бросился к зеркалу, чтобы проверить, на месте ли нос, не видно ли швы, не смазался ли грим, поправил парик, который он выбрал утром, на редкость неудачный, как ему показалось, и только убедившись, что все в порядке, снова вернулся к дивану. — Я совсем не умею обращаться с женщинами. И не смотри на меня таким взглядом, это не моя вина, что из-за моего уродства я так одинок. Что значит: «Ты и не пробовал»?! Хочешь сказать, что любая нормальная женщина смогла бы принять это? — Эрик раздраженным жестом указал на свое лицо. — Да, я живу более-менее нормальной жизнью, но только потому, что каждый божий день на мне тонна грима и я ношу протез. Нос — это путь в большой мир, знаешь ли. Бедная малышка не должна узнать нашу тайну, ты понял? Вот и молчи. Ей и так досталось от жизни, не хватало ей еще живого мертвеца. Мы должны постараться и сделать так, чтобы она не чувствовала себя ничтожеством. Она не похожа на меня, и я имею в виду не только лицо, ты знаешь. Такие люди обязаны жить счастливо.       На него все так же внимательно смотрели черные глазки. — Да что ты понимаешь в жизни, ты всего лишь черепаха, — Эрик постучал костяшками пальцев по панцирю.       Хлопнула дверь в ванную, и Эрик поспешил привести себя в чувства. Нужно вести себя, как обычно, дать нормальный человеческий урок пения, ничего сложного. Ведь урок на дому — почти то же самое, что и лекция в университете.       Какое-то внутреннее чувство противным голосом шептало: нет, не то же самое, и даже не почти. В жизни он не давал частных уроков, и не собирался вставать на эту скользкую дорожку. Он был уважаемым человеком, прилично зарабатывал, и ничто не могло толкнуть его на это, ни при каких условиях Эрик не собирался возиться с бестолковыми, ленивыми бездарями, мечтающими о лаврах и подписчиках в Инстаграмм. Однако… Тем вечером слова Кристины, пропитанные такой душевной болью, тронули его. Впервые он увидел перед собой человека, желавшего заниматься музыкой, ради самой музыки, а не ради мнимой известности, страдавшего от невозможности занятий. Он плохо знал Кристину, но достаточно для того, чтобы понимать, как глубоко она страдала. Смерть отца, с которым они на двоих делили музыку, а затем запрет на занятие тем, для чего она была рождена — это и в страшном сне не приснится. Он сам, лишенный семьи и близких людей, имел, по крайней мере, миллион занятий, которые приносили ему утешение и радость, делали его жизнь чуточку сноснее. А Кристина… Бедная малышка. Сколько ей пришлось пережить в одиночку? Что ж… В его силах дать ей музыку, ровно столько, чтобы она погрузилась в нее с головой и не утонула.       На дрожащих ногах он двинулся в сторону комнат, где его уже дожидалась ученица, смиренно склонившая голову. В руках Кристина держала свой рюкзак. Значит, все-таки добралась сама до прихожей? Эрик надменно взглянул на ее смущенное лицо. Она явно не привыкла к подобной обстановке. — Идемте, не будем тратить время и подвергать ваше алиби опасности. Раз вы здесь, полагаю, вы нашли нужные слова для вашей матери?       Кристина округлила глаза, видимо, удивившись его озабоченности этим вопросом. О, он спрашивал не просто так. Эрик не понаслышке знал, как важно уметь правильно подобрать слова. А судя по тому, что Даэ рассказала ему в кафе, ей пришлось изрядно постараться, чтобы подобрать весомый предлог, чтобы спрятаться от наблюдения чересчур опекающей ее мамаши. — Я… Я сказала маме, что иду гулять с другом, это сработало, — отозвалась Кристина, таким слабым голосом, будто бы она собралась умирать, но потом вдруг оживилась, и добавила взволнованно. — Из-за этой лжи, я чувствую себя ужасно. Я никогда не врала маме.       Настал черед Эрика удивляться, и он позволил себе мягко улыбнуться. То, что Кристина доверила ему свои переживания, приятно грело душу. — Не беспокойтесь, — непроницаемым тоном сказал он, — это ведь я предложил вам эти занятия. Я старше, и, конечно, оказываю на вас влияние. Вашей вины тут нет. Заходите.       Эрик открыл большую, резную дверь, и пропустил Кристину внутрь. — Музыкальная комната, — торжественно заключил он, и по его горящим глазам, Даэ догадалась, что именно здесь Эрик Деко занимался сочинением своих великих произведений.       Она не слышала ни одного, но такой человек почти наверняка сочиняет только великие вещи, которые в будущем станут классикой. — Ну что вы на меня смотрите, проходите, — рассердился мужчина, бесцеремонно проталкивая Кристину внутрь. — Это самый лучший уголок моего дома, — сказал он важно, обводя довольным взглядом комнату, которая по своей роскоши уступала разве что покоям короля Людовика XIV.       Но эта роскошь не восхищала, напротив, вызывала чувство внутреннего отторжения и смутное беспокойство. Создавалось впечатление, что именно в музыкальной комнате воплотились все безумные идеи эксцентричного профессора, настолько разительным был контраст между остальной частью дома, словно сошедшей с обложки журнала по дизайну интерьера, и этим… чудовищем декора.       Окна были наглухо завешены тяжелыми портьерами из алого жаккарда, пол был застлан огромным ковром, привезенным, по всей видимости, с Востока. Внушительный своим богатством инструмент располагался в центре комнаты, а вокруг него выстраивались все прочие предметы — массивное зеркало в резной позолоченной оправе, кушетка с ажурными ножками. На стенах в золотых рамах висели не портреты великих музыкантов, а ветхие, старинные вырезки из газет с фотографиями людей изуродованных, искаженных и изувеченных — такими же людьми, или матерью природой.       Эрик проследил испуганный взгляд Кристины и, заслонив собой фотографии, пояснил с присущим ему драматизмом: — Жизнь весьма несправедливая вещь, мадемуазель Даэ. Все эти страдальцы — великие, талантливые люди, не лишенные ума и сердечности. Оставшиеся в тени, стертые со страниц истории только потому, что их внешний облик не соответствует…       Кроме фотографий уродливых циркачей, были еще и старинные афиши к представлениям в Опера Гарнье, и Кристина, обойдя Эрика, с восхищением разглядывала выцветшие, но по-прежнему по-своему великолепные картинки, зазывающие на «Тангейзера», «Богему», «Риголетто», «Фауста» и другие шедевры, ставившиеся на легендарной сцене.       Недалеко от рояля стоял большой письменный стол с секретером, заваленный бумагами. Это зрелище напомнило Кристине ее вторжение на кафедру и стол месье Деко там. То, что месье Деко не убирался перед приходом ученицы, Кристина поняла по валяющейся возле ножки стола пустой бутылке из-под вина и бокалу рядом. Но ее преподавателя вряд ли можно было назвать человеком, имеющим проблемы с алкоголем. Скорее… Ценителем хороших напитков.       Богемная обстановка в комнате, как ни странно, мало располагала к искусству, скорее, кричала о том, как сильно этому месту не хватает женской руки. Вздрогнув, Кристина впервые задумалась, а была ли мадам Деко? Мысль об этом вызвала какие-то неприятные чувства, непонятные ей, и в то же время жгучий интерес. Ей хотелось узнать, есть ли на свете женщина, способная выносить странности и характер такого неординарного человека, если да, то кто она, что из себя представляет?       Мужчина, все так же стоявший позади Кристины мрачной тенью, откашлялся, и Даэ поняла свою ошибку — месье Деко ждал от нее восторгов, восхищений, но ей, одно время увлекавшейся русской классической литературой, на ум приходило только: «Плюшкин». Тем не менее, она нашла в себе силы высказать пару комплиментов, таких слащавых и неискренних, на ее вкус, что Кристина пришла в ужас от своего бесстыдства. Но мужчина, как ни странно, был удовлетворен, это стало понятно по его довольному, как у объевшегося колбасой кота, взгляду. На комплименты он не ответил ничего, но резко высказал Кристине за ее нерасторопность. — Не тратьте наше время, проходите живее, — он повысил голос. — Вставайте туда, перед зеркалом, и не вздумайте глазеть по сторонам. Экскурсию я вам потом проведу. Сейчас мне нужно, чтобы вы смотрели на себя и на то, что вы делаете. Господи Святые! Не сутультесь! Или вы хотите в театре играть одних горбунов да ведьм со скрюченной спиной?       Без какого-либо предупреждения он опустился за рояль и начал играть первое упражнение. — Начнем с простого. Повторите за мной, потом будем повышать. У меня есть ощущение, что с вами мы можем высоко забраться.       Кристина кивнула своему отражению в зеркале и сделала глубокий вдох, пытаясь вернуть себе боевой дух и сосредоточиться.       Внезапно, весь мир для нее перестал существовать, и она застыла, как громом, пораженная чудесными звуками, донесшимися до нее. Месье Деко запел. Даже не запел, а тихонько промурлыкал простенькое упражненьице, но это произвело эффект разорвавшейся бомбы. Кристина, с ошеломленным выражением лица обернулась к своему учителю. Голос, который вводил студентов в анабиоз во время лекций, с особой изощренной жестокостью поносил всех неугодных… Этот голос теперь звенел ангельской, небесной чистотой, и бросил Кристину чуть ли не к ногам его обладателя. Она всегда была особенно чувствительна к музыке, в Опере всегда плакала, часто уходила в себя, слушая Масснэ, Гиро, Генделя, Перселла… Но заслышав голос своего учителя, она, совсем потеряв контроль над собственным телом, сделала несколько шагов по направлению к роялю, зачарованная. — Я же ясно сказал, смотреть на себя и повторять, — разозлился Эрик, возвращая Кристину с небес на землю. — Будьте любезны, вернитесь на свое место.       Даэ вздрогнула, рассеянно моргнула, приходя в себя, и пристыжено покраснела. — Мадемуазель, ничего сложного.       Даэ повторила, как смогла, задавив свой страх где-то глубоко внутри, но голос ее все равно дрожал. В руках она теребила край свитера, зная, что сама себя топит в глазах месье Деко своей нерешительностью и стеснением.       Эрик не перебивал ее, дав девушке пропеть несколько фраз, а потом, прикрыв устало глаза, зажал Ля субконтроктавы, заставив Кристину смущенно пискнуть и отшатнуться в угол, почти спрятаться за занавеску. — И куда вы собрались, мой цыпленок? — обманчиво-ласковым тоном начал мужчина. — Вернитесь, пожалуйста, на место. Скажите, что вы видите в зеркале?       Даэ, проглотив страх, вернулась на место. — Себя и… — Себя, — перебил Эрик все тем же елейным голосом, и медленно поднялся на ноги. — Ну, скажите мне, Даэ, вы себе нравитесь?       Кристина смущенно порозовела, нехотя попятилась назад, словно желая уступить место учителю.       Месье Деко закатил глаза и за руку вернул девушку на место. Опустив ладонь на ее талию, он резко развернул ее к зеркалу. — Ну? — Н-нет, — жалко выдавила Кристина, полагая, что профессор ждет от нее именно этого ответа. Его рука обожгла ее. — Значит, вы глупая, — презрительно фыркнул мужчина. — Разве красивой молодой девушке пристало говорить о себе такие вещи и так себя уродовать? Как можно так зажиматься и трястись? Выпрямитесь, улыбнитесь, и еще раз сначала, и без этих ваших…       Рукой он изобразил в воздухе странную фигуру, которая, судя по всему, должна была обозначать «эти её». — Кристина, я не шучу. Я понимаю, в новой обстановке, перед почти незнакомым человеком расслабиться трудно, но вы должны. Это самое главное сейчас. Я ведь не могу заниматься с вами из-за стены, чтобы вы меня не видели. Я хочу вам помочь, но не могу, пока вы не разрешите.       Месье Деко отпустил девушку и вернулся на свое место, потирая виски тонкими пальцами. — Кристина, вы же мечтательница? Не смотрите на меня так, я прекрасно видел, как вы витаете в облаках на моих лекциях. Попробуйте представить, что вы меня не боитесь, и что я ваш близкий друг. Что скажете, вы сможете спеть для близкого друга?       Кристина неуверенно кивнула и повернулась к зеркальной глади. Сделала глубокий вдох и выдох, и попробовала снова.       На этот раз вышло значительно лучше, она и сама это услышала. А строгий учитель, близкий друг, доиграл упражнение до конца, ни разу не убрав руки с инструмента. — Нам предстоит большая работа, — резюмировал мужчина, и сердце Кристины рухнуло куда-то вниз. — Вы совсем не следите за своим дыханием, это форменное безобразие, и я не намерен с этим мириться. Как, скажите на милость, вы будете пробивать головной резонатор? Вы должны работать животом и только им. И наконец, прекратить бояться своего же голоса! Однако… — Эрик почесал затылок. — Должен признать, наверху вы звучите гораздо лучше, уверенней, это необычно. Значит, будем мучить серединку, ваши низы и пробираться еще выше. Я вас предупреждал, теперь назад дороги нет. Вы мой проект, вы — мой соловьёнок, которого я научу петь, и не успокоюсь, пока не воплощу это в жизнь.       Он тяжело вздохнул, будто бы был вынужден тащить вселенскую ношу, и с громким скрипом отодвинулся от рояля. — Вы не против, если я вас потрогаю? — спросил он с самым невозмутимым видом, с каким это вообще возможно произнести.       И видя, что Кристина растерялась, Эрик взвился. — Опять ваша скромность! Как будто я вам что-то неприличное предлагаю. — Ну… Тогда, я, полагаю, я не против… — Вот уж спасибо!       Мужчина в два шага оказался возле Кристины. Остудив ее испуг своим грозным взглядом, он опустил правую ладонь на ее живот, очень стараясь подавить дрожь в своей руке. Не хватало еще, чтобы Кристина вообразила себе невесть что. А он… Он просто волновался, потому что никогда не прикасался к женщине, и… Потому что это пугливое создание смущается по поводу и без. Наверное, смущение заразно и передается по воздуху. — Дышите, чтобы я почувствовал настоящее певческое дыхание, — сказал он сухо, делая вид, что занят рассматриванием лепнины под потолком.       Кристина поправила очки и сделала все, как он просил, причем с такой легкой непринужденностью, что Эрик снова разозлился. — То есть, вы можете работать как следует, но для этого я должен встать и стоять у вас над душой? Почему? Я же не буду выходить с вами на сцену за ручку.       Даэ смущенно потупилась и кивнула. — Давайте еще одно упражнение, но на сей раз следите за опорой пожалуйста. Вы увидите, насколько легче петь с ней.       Выполняя упражнение, Кристина больше не узнавала себя, свой голос. За час занятий она не стала великой певицей, вовсе нет. Но было удивительно, насколько сильно может преобразиться звучание, когда тобой руководит знающий педагог. Да что звучание, сам человек преображается. Кристина с каждой минутой становилась все смелее, подбадриваемая довольными взглядами месье Деко и убыстряющейся музыкой. Может быть не сейчас, может не сразу, но она обязательно будет петь свободно, и сможет своим голосом вдохнуть жизнь в любимых героинь. — На сегодня хватит, вам нужен отдых, — сказал Эрик, отодвигаясь от рояля. — Но, должен вам сказать, что одного раза в неделю — недостаточно. А, кроме того, вы еще должны осваивать музыкальную грамоту, это еще одно занятие.       Кристина затаила дыхание, очень боясь того, что все, что было до этого, может оказаться сном, красивой сказкой. Сейчас он начнет расписывать цены… Скажет, что без этого никуда. — Разумеется, Вы не можете жертвовать занятиями в университете. Это даже не обсуждается. Но если вы грамотно спланируете свое время, вы сможете успевать заниматься и тем, и другим. Вы ведь… Не передумали поступать в Консерваторию? — Консерваторию? — девушка взглянула на учителя удивленно, чуточку радостно, не веря тому, что услышала. — Натурально, — сварливо отозвался Эрик, барабаня по крышке инструмента пальцами. — Вы ведь не думали, что вас везде возьмут просто так, за дивный голос и хорошенькое личико. Вам придется пройти весь путь обучения. Но, могу вас успокоить, многие студенты начинают петь в театрах, на самых ранних этапах обучения, поэтому, если вы будете умницей и будете меня слушать… — Значит… Мне нужно найти курсы по сольфеджио? — спросила Кристина осторожно. — Нет, я буду сам заниматься с вами. Неужели вы думали, что я позволю каким-то бездарям, дерущим втридорога, похоронить мои старания, вложенные в вас, и ваше природное чувство музыки? Нет. Вы должны сказать мне, в какие вечера вы свободны, и мы выберем четыре дня для занятий.       Кристина почувствовала себя очень некомфортно. Она казалась себе смешной и глупой девчонкой перед этим грозным человеком. Он говорил с ней, как со взрослой, а она только и делала, что боялась его. — Я свободна в любые вечера, кроме четверга, — она солнечно улыбнулась, заставив Эрика вздрогнуть. — В четверг, вы помните, у нас допоздна практика с вами. — Да-да, — рассеяно пробормотал мужчина. — Я посмотрю, когда я свободен… И напишу вам, где-нибудь.       Кристина радостно кивнула, и Эрик уставился на нее с подозрением. Больно переменчивым оказалось настроение у девчонки. То она дрожит, как цыпленок, то улыбается ему, как будто он ее с Рождеством поздравил. Любопытно… Эрик решил обдумать этот момент позже, как всегда, когда он останется в одиночестве. — Задержитесь немного, — он вскинул руку, останавливая девушку, уже медленно пододвигающуюся к выходу. — Сядьте, — он махнул в сторону кушетки.       Эрик прекрасно видел, как отчетливо замешательство отпечаталось на ее лице. Определенно, ему это нравилось. Если Кристина хочет брать у него уроки, она будет играть по его правилам, и уж точно не будет смущать его. А пока, ему хотелось проверить кое-какое наблюдение.       Проследив взглядом, и убедившись, что Даэ послушно устроилась на краешке кушетки — как всегда скромна и аккуратна, мужчина поднял крышку рояля и опустил пальцы на клавиши, любовно пробежался по ним, как всегда проверяя, не подведет ли инструмент, лучший друг. Не подвел, как и всегда. Вещи, которые Эрик выбирал, до последнего верно служили ему, и никогда, в отличие от людей, не подводили. — Я хочу сыграть вам свое последнее сочинение, — коротко объявил он.       Кристина напряглась. Она успела почувствовать, какую власть имеет над ней голос этого человека, как заставляет делать странные вещи. Это было сказочно, просто невозможно, но это происходило. Она теряла всякую волю, когда пел месье Деко. И это была феерия, небесная радость. Такая сильная и всепоглощающая, что Кристина испугалась этого чувства. Она всегда была особо восприимчива к музыке, это воспитал в ней отец, а месье Деко, обнаружив эту способность, решил ее развить. Наверное…       Но ведь он сказал «сыграть»? Значит, он не обязательно будет петь… Кристина немного расслабилась, хотя в душе ее скромно притаилось желание услышать, как ее учитель поет. Поет что-то помимо простеньких упражнений, которые его голос в свое время прошел вдоль и поперек.       Ее мыслям ответила нежная, ласковая, чуть грустная мелодия, льющаяся не из-под длинных пальцев ее учителя, а словно бы из его души. Его лицо оставалось непроницаемым, и смотрел он в одну точку прямо перед собой, но тихие слезы инструмента были не просто работой умелого композитора, они были его душой, его плотью и кровью, Кристина чувствовала.       Эрик запел.

Я вхожу в город незримой тенью, Кутаясь в память своих дорог. Призрак всех прошлых перевоплощений Движеньем по солнцу и на восток. Вкусивший пепел разрушенных храмов, Прозревший разумом средь людей, Я видел иллюзию мира на дне стакана И мачты воздушных кораблей. Я брел сквозь миры и разбитые жизни Людьми я играл, как прибой песком Я был везде и нигде по жизни Я мироходец — дорога мой дом. И я вхожу в вечный город незримой тенью Кутаясь в память своих дорог. Собравший мозаику всех воплощений. Я и конец. Я и исток.*

      Медленная, чувственная мелодия, слова, глубоко пронзающие любое, способное тонко чувствовать сердце, потрясли Кристину. И она взглянула на своего учителя новыми глазами, глазами полными сочувствия, участия и интереса. К тому же… Она впервые видела настолько сильный проблеск глубокой чувственности в этом железном человеке. Не просто видела… Слышала.       Она не заметила, как музыка остановилась, не услышала, как Эрик кончил петь. Какое-то странное чувство взяло в плен ее сердце, и не желало отпускать. — Боюсь, я совсем вас расстроил, Кристина, — раздался глухой голос над ее головой.       Даэ встрепенулась, приходя в себя от забытья, в которое ее отправила музыка. — Я не… — Вы плачете, — констатировал месье Деко, отворачиваясь, словно бы ему было неловко. — Я вовсе не желал этого.       Но он отвернулся только для того, чтобы отыскать в многочисленных карманах на себе тот самый платок, которым он утирал ее слезы неделю назад. — Вы здесь не для того, чтобы плакать. Хотя, — он наклонился, чтобы, к удивлению Кристины, снова, как тогда, пробежаться платком по ее лицу, — мне лестно, что вы так тонко чувствуете мое произведение. — Вы сочинили его на заказ ли…       Она не знала, как ей себя вести, после всего… Всего этого. Что говорить, что отвечать. Ей захотелось поскорее уйти, спрятаться, остаться одной и обдумать все. Нельзя раз за разом обнажать свою душу перед человеком, не делая при этом перерывы. Это уничтожает, заставляет чувствовать себя ничтожным, раздетым, без всякой защиты. — Боже, нет, — фыркнул мужчина, выпрямляясь. — Я редко беру заказы, мне это не нужно. А когда беру… Не вкладываю в них практически ничего, потому что они для меня ничто. Они отражения заказчиков, людей, которых я знать не знаю. — Но, — вдруг возразила Кристина, удивляясь самой себе, — у вас ведь свое архитектурное бюро, и вы, наверняка, делали проекты самостоятельно… Или эта ваша политика распространяется только на музыку?       Ответом ей послужила коварная улыбка. — Может быть, когда-нибудь узнаете.       Эрик проводил Кристину до двери, оставаясь на приличном от нее расстоянии, словно она вдруг стала больной. Но приблизиться ему все же пришлось, чтобы галантно помочь ей с пальто, и чтобы… — Осторожно, — испуганно прошептал он, хватая Даэ за руку. — Вы чуть не наступили на Амадея. — Бог мой, — Кристина непроизвольно прижалась к мужчине, боясь, что вот-вот станет причиной смерти его лучшего друга.       Когда Эрик унес странствующую черепашку в безопасное место, Кристина стояла на пороге, мечтая поскорее уйти. Но не попрощаться и не поблагодарить было бы верхом бескультурья, поэтому она стояла там, терпеливо дожидаясь. — Вы найдете обратную дорогу? — Да. — Что ж… У вас есть мой телефон, если что. По поводу расписания я вам напишу…       Возникла неловкая пауза, во время которой Эрик не знал, что ему сказать, а Кристина пыталась взять себя в руки и произнести те нужные слова, которые она уже миллион раз проговорила про себя. — Месье, — осторожно начала она, — я очень благодарна вам за все. Вы не представляете, что вы делаете для меня, и сколько это значит.       Эрик не успел ничего сказать в ответ, он остался один, на пустой лестничной площадке, все еще чувствуя легкое пожатие своих пальцев — последнее свидетельство того, что маленькая фея Севера, дочь скрипача, была у него дома и брала свой первый урок пения.