Гербарий

«Я был смущенный и весёлый. Меня дразнил твой темный шёлк. Когда твой занавес тяжёлый Раздвинулся — театр умолк. Живым огнем разъединило Нас рампы светлое кольцо, И музыка преобразила И обожгла твое лицо. И вот — опять сияют свечи, Душа одна, душа слепа… Твои блистательные плечи, Тобою пьяная толпа… Звезда, ушедшая от мира, Ты над равниной — вдалеке… Дрожит серебряная лира В твоей протянутой руке…» А. Блок

      Эрик честно старался сдерживаться, всеми силами переводил взгляд на сцену, где герцог Мантуанский, переодевшись бедным студентом, проникает в сад. Но это… Опера, которую он видел не одну сотню раз, театр, полный неблагодарными слушателями, все это было ему не интересно. Рядом, затаив дыхание, сидело неземное создание, живущее музыкой, дышащее ею. Прекрасная, как луна, как звезды, Кристина и не подозревала, что за ней наблюдают, она была поглощена разворачивающимся действием, своей мечтой. А Эрик вглядывался в ее профиль и пытался понять, как так вышло, что это сокровище было вынуждено доверить ему свое будущее, свои сокровенные тайны, свою боль. Быть может, так было суждено. Кто еще бы понял ее тяготы так, как понял он? Уж точно не этот недоносок де Шаньи старший (о младшем мужчина знал только из добрых слов Даэ).       Нежность, зародившаяся в темной душе Эрика пугала его самого, она болезненно сжимала его несчастное сердце, но эта боль была такой приятной, такой сладкой. Он был не знаком с этими чувствами, и не знал куда их деть, во что претворить, пришлось снова заставить себя переключить внимание на сцену, там коварный герцог уже пылко объяснялся в любви Джильде: «E il sol dell'anima» («Верь мне, любовь — это солнце и розы»).       Уж конечно. Прямо-таки солнце и розы! Единственный в жизни опыт Эрика полностью опровергал все эти лживые слова, которыми так щедро оперировали творцы в своих произведениях. Он еще слишком хорошо помнил боль и отчаяние, которые испытал тогда… Очень давно.       О, его уродство не могло не повергать в отчаяние, ему с этим уродством приходилось существовать, зная, что ни одна женщина в здравом уме не будет мириться с тем, что заменяло его лицо. Но тогда он был молод, вспыльчив… Сейчас все по-другому, по крайней мере, Эрик был в этом уверен. И та девушка… Тогда он еще не знал, что в мире есть барышни вроде Кристины — ласковые и милосердные.       С другой стороны… Все эти ласковые и невинные ромашковые создания умеют жалить не хуже крапивы, и неизвестно что страшнее: пострадать от диковинного цветка по яркости которого можно предположить, что шипы его ядовиты, или обжечься нежным белым лепестком, который всем своим видом обещает любовь и покой.       Сама виновница всех этих размышлений и терзаний, была охвачена своими чувствами. Кристина силилась запечатлеть в памяти каждый миг этого волшебного вечера, впитывала музыку в самое свое сердце. Внимательный взгляд учителя она замечала пару раз краем глаза, но не придала ему особенного значения. Конечно же, месье Деко должен удостовериться, что она слушает! Его усилия и финансы не должны пропадать даром, все-таки он так много делает для нее.       Когда опустился занавес, и в зале, сперва внизу и так постепенно до самого верха, загорелся свет, несколько секунд Кристина, дрожа от необъятного счастья, опьяненная умилением и благодарностью, была не в силах повернуться к месье Деко.       Так и не сумев подавить широкую улыбку, она оправила складки на юбке и, наконец, сказала: — Спасибо вам, все это… Это настоящая сказка. Я и не надеялась побывать в Опере раньше, чем…       Эрик был абсолютно уверен, что истолковал ее заминку правильно, но какой-то внутренний напор заставил его уточнить, ухватиться за эту соломинку диалога. — Раньше, чем я съеду, — закончила Кристина, поджав губы.       Лишь на короткий миг ее лицо омрачилось тенью реальности, окружающая обстановка располагала к тому, чтобы долго не размышлять над земными проблемами. — Пройдемся? — предложил Эрик, неловко откашлявшись.       Зал на глазах пустел. Стараясь обогнать друг друга, протолкнуться, люди стремились выбраться в фойе, чтобы раньше других занять место в очереди в заветный буфет. Эрик же планировал провести своей очаровательной спутнице небольшую экскурсию по театру, и заодно… Он лелеял в мозгу одну мысль, настолько странную и необычную, что он сам себе удивлялся. — Вы разрешите мне сфотографировать вас?       Этот вопрос вырвался у него против его воли, также внезапно, как у него возникло желание запечатлеть Кристину этим вечером на снимке.       Эрик испуганно дернулся, мысленно прокляв себя на все известные ему способы. От его глаз не укрылось то, какое удивленное выражение приобрело красивое лицо Кристины, как она сама вздрогнула, схватилась рукой за бархатную спинку кресла, и наконец… — Да.       Она отозвалась смущенно, робко, стараясь за этими, гораздо более сильными чувствами, скрыть свое недоумение и замешательство. — Только я нигде не смогу опубликовать фото, — мягко напомнила она, заглядывая в глаза учителю. — Никогда не пойму это стремление везде и всюду выставить свою жизнь напоказ. Разве не приятней, когда никто вокруг не знает о вас ничего, и вся ваша жизнь принадлежит вам одной? Эта фотография останется на память. Я распечатаю и подарю вам, когда вы исполните вашу мечту.       С этими словами, месье Деко отставил локоть, приглашая Кристину ухватиться за него. Это все еще смущало ее, хотя месье и неоднократно втолковывал ей, что раз она так легко теряется в толпе, то должна держаться его. Через достаточно плотную, жесткую ткань его фрака, она чувствовала тепло его тела, и почему-то это смущало. Кристина как будто каждый раз, вновь и вновь узнавала, что месье Деко такой же живой человек, со своими чувствами, мыслями, как и она. Пускай он часто бывает ворчливым и недовольным, но он хочет жить, радоваться, как и многие он о чём-то мечтает, о чем-то грустит. — Я тоже не люблю распространяться о себе, — промолвила Кристина, когда мужчина пропустил ее вперед на выход из зала. Поймав его внимательный взгляд, Кристина добавила, — мне хочется держать свои мечты, свои интересы у сердца. Мама часто спрашивает почему я не веду блог, не показываю как учусь в университете. Но что мне, в самом деле, показывать? — Будьте загадкой, — коварная улыбка тронула губы месье Деко. — Когда вы будете петь на сцене, очень многим захочется перемывать вам косточки. — Вы так говорите…       Кристина снова зарделась, чувствуя, как внутри нее все трепещет от радости. Ее учитель часто говорил о ее мечтах как об уже сбывшейся реальности, или так, будто для нее все это — самое ближайшее будущее, и нет никаких сомнений, что все будет именно так. Либо Кристина была настолько талантлива, либо месье Деко не сомневался в своих силах и способностях педагога-музыканта… Вероятнее, второе — настолько непоколебимым и величественным выглядел мужчина.       Миновав толчею, они вышли в главный вестибюль, от одного вида которого Кристину пробила крупная дрожь. Целиком и полностью он был соткан из его величества мрамора разных цветов и оттенков, который красиво переливался под желтовато-таинственным светом. Рассмотреть парадную лестницу во всем ее великолепии оказалось решительно невозможно — она была оккупирована все теми же туристическими группами, любителями посещать культурные мероприятия ради свежих фотографий в Фотограмм, и просто зеваками. — Когда-нибудь вы будете здесь полновластной хозяйкой, будете бродить по всем закоулкам этого театра, зная наверняка, что вы подчинили себе сердце Парижа, — объявил месье Деко, глядя куда-то поверх толпы, в самую даль.       Кристина, еще секунду назад с неописуемым восторгом рассматривавшая окружавшее ее убранство, вскинула на своего учителя недоверчивый взгляд. Щеки ее начали медленно алеть от смущения. — Зачем вы обнадеживаете меня? — спросила она тихонько. — Я ведь поздно начала, никаких успехов толком не делаю пока, а время идет. Стать ведущим сопрано одного из известнейших театров мира… Ну не фантазия ли?       Настала очередь Эрика смотреть на Кристину удивленно. — Еще одно такое замечание в мой адрес, мадемуазель, и я перестану с вами заниматься, — отчеканил он, стиснув ее локоть своими тонкими музыкальными пальцами. — Как можете вы брать на душу такой грех и так ужасно к себе относиться? Ладно, вы меня обижаете такими заявлениями — утверждаете, что труд мой напрасен, что я не умею разбираться в людях. Но как вы можете обижать себя?       Тут месье Деко пришлось взять паузу, чтобы отдышаться и успокоить праведный (и, совсем немного, театральный) гнев, шевельнувший хвостом где-то в области его черного сердца. — Я вовсе не имела ввиду ничего такого, — Кристина вскинула руки в примирительном жесте. — Просто… Посмотрите на других. — Смотрю! Я все время смотрю на других, дражайшая Кристина. И знаете почему я захотел помочь вам? Почему захотел вместе с вами пройти этот путь? Не потому что из-за меня вы не попали на прослушивание в тот дрянной театр и я якобы терзаюсь чувством вины, а потому что вы не такая как другие, потому что вы лучше, вы чище и добрее, — последнюю фразу он бросил ей таким тоном, будто это было оскорбление. — Мне, в свое время, никто не мог помочь, мне пришлось самому выгрызать себе дорогу к нормальной жизни, и посмотрите на кого я стал похож… Но я готов сделать все, что в моих силах, чтобы позаботиться о вас и не дать вам упасть.       Кристина почувствовала, как от этих слов в горле образуется комок горьких слез — давно забытое чувство отцовской заботы расшевелило боль, которую она всюду носила с собой все эти долгие годы со дня смерти ее папы.       Но нет! Нельзя так думать о месье Деко. Он ей не отец и никогда им не будет, а кроме того… Их общение будило в ней какие-то смутные и неясные ощущения, чем-то напоминающие восхищение и трепет — она старалась их подавлять, но тщетно.       На вкрадчивые возмущения месье Деко стали оборачиваться люди, и Кристина увидела, как ее нелюдимый учитель растерялся, не зная куда себя деть. — Простите меня, я больше так не буду, обещаю, — Даэ примирительно улыбнулась, покрепче берясь за локоть мужчины. — Может быть, мы пройдемся, как вы и хотели?       Былое смущение и страх будто бы испарились, уступая место назревающей уверенности — плоду тяжких трудов Эрика. Его слова все-таки достигли своей цели, и Кристина, наверное, впервые в своей жизни, ощутила себя по-настоящему взрослой, красивой, готовой на многое ради достижения заветной мечты. Тот плаксивый, испуганный и забитый ребенок, которым она была, начинал медленно растворяться.       Месье Деко, по-прежнему удрученный своими скрытыми мыслями, повиновался ей. Но его угрюмое молчание не длилось вечно. Когда они добрались до Танцевального фойе, его всезнайский фонтан прорвало, и он принялся подробно пересказывать Кристине все, что знал об устройстве этого зала, его историю, и с особенно чванливым выражением лица поведал даже какие-то сплетни родом из XIX столетия. Он стремился избавиться от собственной неловкости, поэтому Кристина слушала его с ласковой улыбкой, потакая этой его слабости.       После антракта зрители заметно поуспокоились, а после перекуса в роскошном буфете — подобрели, и слушать оперу стало одно удовольствие: никто больше не шуршал, не шелестел, не разговаривал. Один человек в зале так точно сидел затаив дыхание, и этим человеком был Эрик.       Он был не в силах отвести взгляд от Кристины, и бессовестно, совершенно бесстыдно рассматривал ее — ее нежное личико, обрамленное золотыми волосами, ее тоненькую фигурку в красивом воздушном платье, смотрел на ее тоненькие сцепленные между собой пальчики, на подрагивающие в полумрачном свете ложи ресницы. Мысли его путались одна с другой, и он не мог понять реальность это или сон.       Перед вторым актом Кристина пообещала ему, что отныне будет заниматься прилежней прежнего, и что будет слушаться его во всем. Такой собранности и серьезности Эрик еще не видел в ее глазах, разве что в тот раз, когда она объявила ему, что он виноват в том, что она опоздала на прослушивание. Эта Кристина не могла не восхищать. По-прежнему трепетная и светлая, но отныне наполненная жизнью и вдохновением. Настоящая муза, рожденная его сильным словом и его мыслью. Галатея.       Увы, правдой это являлось лишь отчасти, в остальном же Кристина по-прежнему оставалась застенчивой. Взгляд Эрика она чувствовала каждой своей клеточкой, но от своей природной робости, не показывала этого, просто не знала как реагировать, поэтому старалась сосредоточиться на спектакле.       Когда закончилась опера, она не встала вместе со всеми, чтобы поддержать артистов бурными овациями, Даэ осталась на месте, не шелохнувшись, осмысляя и переваривая весь прошедший вечер, и предвкушая, как они будут прощаться с месье Деко, какими любезностями будут обмениваться.       Эрик же не аплодировал потому, что искренне полагал, что его аплодисменты нужно заслужить потом и кровью, а не просто громким именем и скандальными слухами, которые почему-то в XXI веке являются делом чести.       И вот, зал начал потихоньку пустеть — дилетанты торопились поскорее в гардероб, устраивая страшную давку в проходах и коридорах, а истые поклонники искусства терпеливо дожидались порядка в стенах этого величественного храма музыки. Эрик медленно поднялся со своего места и по алому бархату кресел переполз за спину Кристины, которая сидела глядя перед собой и даже не моргала, пытаясь навсегда запечатлеть прекрасное чувство сказки, пронизывающее ее душу.       Немного влево. Нет, чуть правее. Эрик искал удобную позицию для своей задумки — удачный свет, композицию, идеальный угол. Несколько минут настраивал телефонную камеру, а потом не мог решиться вырвать девушку из ее сладких грёз. — La donna è mobile. Qual piuma al vento*… — начал напевать он, мягко гипнотизируя внимание Кристины.       Красавица обернулась на его голос, словно зачарованная. И тут же месье Деко сделал снимок — живой и настоящий, как и весь этот вечер. Он напечатает его на следующий день, в двух экземплярах, чтобы сдержать свое обещание — отдать один Кристине, когда она станет известной, а один… Один он прибережет для себя.       На секунду Эрик смутился этим своим желанием — должно быть, это слишком странно. С чего бы ему хранить у себя снимок девушки? Не будет ли он выглядеть при этом маньяком?       Нет. В этом не будет ничего странного или ужасного — эта фотография будет служить ему напоминанием о моменте, о нескольких часах, когда он чувствовал себя по-настоящему счастливым, когда ему довелось увидеть настоящую чистую красоту. — Вы не предупредили, — смеясь, покраснела Кристина. — Тем лучше, — проворчал Эрик, — успел захватить вас настоящей.       Эта фраза прозвучала несколько своеобразно, поэтому до гардероба Эрик шел в тягостном молчании и красный до корней его парика.       Выходить из театра не хотелось, Кристине все казалось, что она недостаточно насладилась вечером, не впитала в себя искусство в достаточном количестве, ведь можно больше… Она тормозила на каждом шагу, останавливалась, чтобы получше рассмотреть то или иное изображение на стене, на потолке, провести ладошкой по лепнине или ощутить пронизывающий до самого сердца холод камня.       Все это время Эрик терпеливо ее ждал. Конечно, он мог бы сказать ей, что со всем скоро они снова будут здесь и будут смотреть другой спектакль в учебных целях, но зачем портить Кристине характер? Он радовался, что от природы у девушки чувствительная и внимательная душа, живо откликающаяся на настоящее искусство — ему не придется воспитывать эти качества в ней. Но обратная ситуация тоже возможна, и ни к чему способствовать ее возникновению. Пусть Кристина каждый раз слушает и слышит музыку, как в последний. Пусть плачет и смеется, пусть танцует. Только такую жизнь можно называть «настоящей», только такой жизнью следует дорожить.       Сам Эрик не считал себя особенным счастливчиком, вроде Кристины. Для себя в искусстве он обрел утешение и свободу от невзгод реального мира, едва ли это суперспособность или дар Божий. — Я хочу съесть все это, проглотить, — смеясь, объявила Кристина, догоняя профессора. — Кто бы мог подумать, что у такой маленькой девушки может быть такой зверский аппетит, — улыбнулся месье Деко, опуская дрожащие пальцы на тоненькое плечо Кристины и продвигая ее перед собой в очередь до гардеробной.       Каким же смелым он стал. — Знаете, будто бы хочется все это богатство унести с собой, — продолжила Даэ, чувствуя явное воодушевление и свободу — кажется, она впервые делилась со своим преподавателем такими чувствами. — Ох, смотрю вы еще и барышня с наклонностями… — Да нет! Месье… — Кристина звонко рассмеялась и даже позволила себе неслыханную вольность — легонько ущипнула месье Деко за руку. — Так «да» или все-таки «нет»? Мадемуазель, определитесь скорее, а то мы уже одной ногой на выходе. — Если желание сохранить такие чудесные впечатления можно считать наклонностями, то, пожалуй, что так, и вам стоит меня опасаться, — поспешила заверить его девушка. — Возможно, но в таком случае, это вам стоит держаться от меня подальше, потому что подобных украденных впечатлений у меня собрано немало. Коллекция у меня, уж простите за это пренебрежение, собралась внушительнее, чем у вас. — У меня все впереди, — фыркнула Кристина победительно, позволяя месье Деко накинуть на ее плечи плащ. — Кстати, о том, что впереди. Я очень проголодалась и собираюсь зайти в какое-нибудь кафе. Не хотите составить мне компанию?       Свое предложение она озвучила жутко робея, и в то же время, поддавшись радостному порыву и хорошему настроению. Кроме того, шутливый тон их беседы располагал к тому, чтобы общаться на равных, а не в положении «учитель-ученик».       Кристина видела, как месье Деко готов вот-вот лопнуть от смущения и неловкости, и уже пожалела о том, что решилась предложить ему это: в конце концов, он ее преподаватель, педагог в первую очередь, а не друг. И так уж ли она хочет принимать пищу вместе с ним, он ведь тогда выставил ее за дверь, когда она застала его за обедом, а потом в кафе она и глотка кофе не могла сделать под его пристальным немигающим взором. — Конечно, я должен пойти с вами. Вы видели который час? — наконец, пробормотал Эрик, открывая перед девушкой дверь. — Я обязан проследить, чтобы вы нормально добрались домой. И с чего это вам взбрело в голову травиться в кафе, неужели нельзя нормально поесть дома?       На мгновение они замерли на ступеньках Оперы, на краю царства музыки и человеческой драмы, над пропастью реального мира, не имевшего ничего общего с возвышенным искусством. Перед ними раскинулась шумная площадь, освещаемая не только звездами, таинственно перемигивающимися на черном небе, но и яркими огнями вывесок, и не одной дюжиной машинных фар. По обе стороны площади торчали пожелтевшие макушки деревьев, колыхающиеся на студеном ночном ветру, который имеет обыкновение носиться под облаками. — Завершать такой вечер котлетками и пюрешкой звучит не очень вдохновляюще, — лукаво улыбнулась Кристина. — Сейчас попробую вспомнить какое-нибудь нормальное заведение неподалеку, которое еще может быть открыто, — пробурчал месье Деко, выуживая из кармана пальто телефон. — Не стоит, — Даэ спрыгнула на одну ступеньку вниз, — я знаю одно чудесное местечко.       Она подняла на Эрика свои ясные голубые глаза, и от ее взгляда у него что-то оборвалось внутри. — Что это за местечко? — спросил он строго, и голос его дрогнул. — Увидите, вам понравится. — Нет, мадемуазель, так дела не делаются, скажите, куда мы идем, — возмутился месье Деко, нагнав Кристину, которая резво спустилась по ступенькам вниз и была намерена двигаться дальше. — На улицу Прованс, — таинственно отозвалась она.       Все пятнадцать минут, что они провели в пути, Эрик напряженно пытался достать и памяти хоть одно приличное или хотя бы «чудесное местечко» на улице Прованс. Увы, на ум ему ничего не приходило, совершенно точно там было много багетных мастерских и картинных галерей, какие-то захудалые кафешки с китайской кухней… Он пытался выпытать у Кристины хоть какой-то намек — его бесило, что его воспитанница взяла управление вечером на себя. Если уж на то пошло, он и сам собирался отвести ее в один семейный ресторан, в одно неочевидное место, и накормить ужином, чтобы не возвращать Кристину домой голодной. Может же и он о ней позаботиться, не все же ей с Филиппом по ресторанам ходить. А она!       И все-таки… Куда она его тащит?       Эрик плелся чуть позади, не столько не поспевая за шустрой Кристиной (о нет, он бы обогнал ее на своих длинных ногах в два счета), сколько не желая выпускать ее из поля зрения. Такая маленькая — ее могло просто ветром сдуть, приходилось бдительно следить.       Когда Эрик все же пришел к выводу, что ужин состоится в китайском кафе, оказалось, что его нервы ждало испытание посерьезней. — «Макдоналдс», Кристина?!       Улицу, охваченную мягким полумраком, озарил возмущенный вскрик месье Деко. Желтая изогнутая буква «M», парящая над входом в заведение, замигала. — Мы здесь как-то перекусывали с Раулем, — Даэ пожала изящными плечами и улыбнулась.       Почему-то ей показалась забавной мысль привести ее строгого и закостенелого учителя в «Макдоналдс», она была почти уверена, что он никогда там не был и носа бы не сунул, если бы не она со своим ребячливым настроением. — Мадемуазель, а вам известно, что это место — рассадник всякой заразы, не говоря о том, что такая еда попросту вредна? — безапелляционно заметил месье Деко, складывая руки на груди и всем своим надутым видом показывая, что понадобится как минимум экскаватор, чтобы сдвинуть его с места, а как максимум — вертолет, чтобы он переступил этот порог. — Там вполне себе нормальная еда, немного жирная и соленая, это правда, но иногда ведь можно, — ласково улыбнулась Кристина. — То же самое можно и про наркотики сказать, и про алкоголь.       На фразе про алкоголь Кристина изящно вскинула бровь, вспомнив премиленькую коллекцию бутылок из-под вина в квартире месье Деко.       Кажется, Эрик угадал ее мысли, поэтому поспешил добавить: — И не смотрите на меня так, это действительно другое, — и после недолгих колебаний он сдался. — Ладно, идемте. Не хочу, чтобы вы считали меня алкоголиком. — Я и не считаю, — Кристина, совершенно расслабившись, сама взяла месье Деко под руку и тот бесшумно вздохнул.       Он не привык к постоянным телесным контактам, а тем более, чтобы его вот так трогала барышня. Чтобы самому предложить ученице руку, ему требовалось подготовиться, собраться с духом… А тут Кристина сама да еще и безо всякого предупреждения хватается за него. Помимо этого, она его ущипнула! Эрик даже не сомневался, что на его тонкой бледной коже останется синяк — еще одно напоминание о мадемуазель. Но ему было приятно. Эрик Деко был готов терпеть все — и щипки, и смущение, потому что это значило, что Кристина его не боится, ей не противно его касаться. Всю его жизнь, пока он не начал носить протез и тонну грима на лице, люди брезговали тронуть его даже случайно. Да, Кристина не знает, что изнанка Эрика, что физическая, что душевная, не так хороша, как кажется. Но это не так важно. Не сейчас, когда-нибудь потом… Важно то, что она доверчиво жмется к его сильному плечу, что он для нее сейчас защита и опора.       В ресторане было не так много народу, как ожидалось, но Кристина все равно чувствовала, что находиться тут месье Деко было неприятно. Она поспешила подойти к экрану, чтобы сделать заказ, и уже было достала из сумочки кошелек, когда высокая и мрачная фигура нависла над ней. — Раз уж вы, сударыня, решили затащить меня сюда, позвольте и мне сделать вам приятное, — улыбка Эрика не предвещала ничего хорошего. — Я поухаживаю за вами и заплачу за все сам. — Но… — Я настаиваю, мадемуазель. А теперь, чуток подвиньтесь… Что у нас тут? Роял Чизбургер? Возьмем три. Двойной БигМак? Тоже три… Чего вы хнычете, Кристина? Выбирайте, что хотите. Что не съедим, возьмете домой, съедите позже.       Эрик остановился только тогда, когда заметил, как сникла Кристина, как неловко сжалась за его спиной и опустила голову. Мысленно проклиная себя, он удалил излишки из корзины, а затем, развернувшись, одним заботливым движением придвинул девушку к экрану. — Выбирайте, что вам хочется. — А вы? — А я не буду. — Тогда и я ничего не буду, — засопротивлялась Кристина, отворачиваясь. — Хорошо, я тоже что-нибудь себе выберу, не упрямьтесь.       Когда общая неловкость поднялась на высочайший уровень, но примирение все-таки было достигнуто, а заказ сделан, Эрик с Кристиной уселись за столик, причем Эрик позаботился о том, чтобы сесть не напротив своей ученицы, а рядом. Не дай Боже она увидит его безобразие, не дай Боже сдвинется протез. Месье Деко не ел на публике принципиально. Но в этой ситуации что еще ему оставалось делать, если он чуть было не испортил Кристине вечер?       Когда на электронном табло над кассами высветился номер из их чека, Эрик отправился пугать сотрудника, стоящего на выдаче заказов. Это Кристина поняла по стремительно бледнеющему лицу юноши. К столику месье Деко вернулся до безобразия довольный. — Все в порядке? — О, еще как!       Кристина, как оказалось, сама стеснялась есть в чьем-либо присутствии, поэтому не смела и глаз поднять на Эрика, и мужчина смог поесть с аппетитом. Фастфуд, которого он избегал как огня, ему понравился, о чем он, естественно, Кристине не сказал. Заметил только, что рад, что попробовал что-то новое. Не в его правилах признавать свою неправоту.       На улице, в полумраке, было легко скрывать подпорченный ужином грим — после еды места стыка носа и лица всегда расходились, и Эрику приходилось тратить очередные полчаса перед зеркалом, чтобы вновь обернуться человеком. Да и Кристина, казалось, совсем забыла о присутствии мужчины рядом. Ее разморило едой, поздним часом и яркими впечатлениями, поэтому она шла, устремив глаза к небу, и не замечая ничего вокруг. Эрик вел ее под руку и с упоением слушал музыкальное шуршание ее легких юбок.       Они так и не поговорили о музыке, о прошедшем вечере. И вообще вели себя как-то странно, оба. Кристина была пьяна впечатлениями, поэтому, наверное, не имело смысла ее спрашивать. В таких случаях нужно ждать день или два, чтобы человек смог осмыслить и осознать увиденное или прослушанное, прожить всем своим сердцем. Эрик понимал это, поэтому и сам молчал, оставив при себе назидательные высказывания и «ТОП-10 интересных фактов об опере». — Месье, я бы хотела, пока мы еще не дошли до метро, пока у меня достаточно времени, как следует вас поблагодарить за этот чудесный вечер. Вы исполнили мою… — Тихо! — резко оборвал взволнованную Кристину Эрик.       Он вскинул руку, призывая к молчанию, и напряженно уставился куда-то вперед по улице — им навстречу бодро шагал какой-то человек. — Ну-ка давайте-ка сюда, ко мне, — повелительным тоном сказал месье Деко, резко отворачивая Даэ к витрине цветочной лавки, которую они как раз проходили. Быстро расстегнув плащ, Эрик обнял Кристину со спины и закутал ее в длинные полы своей одежды так, чтобы проходящая мимо них Карлотта не смогла со спины узнать ни Эрика, ни увидеть рядом с ним фею севера. Все это происходило за считанные секунды, Кристина не успела и понять, что случилось. Только ощутила, как стало теплее и спокойнее, когда месье Деко укрыл ее. Вопрос о том, зачем он это сделал, возник у нее, когда мадам Гонсалес, процокавшая мимо них на каблучках, была уже далеко, а Эрик начал давиться хриплым смехом. — Общие знакомые, — только и смог пояснить он, картинно утирая слезы. — Нас увидели? — вспыхнув, забеспокоилась Кристина. — Если бы нас увидели, милая барышня, вы бы уже наблюдали как я пишу заявление на увольнение. Но поскольку я все еще здесь, и вашей очаровательной группе придется терпеть меня и дальше, делаем выводы, что нет, нас не заметили, пляшем! — Но мы были близки к этому… Боже, какой ужас, — чистые глаза Кристины напряженно забегали, и месье Деко увидел как вся пелена чудного вечера, музыки, веселого ужина, все покидает девушку. — Давайте, вы не будете думать о том, что сейчас не важно, не будете нервничать и накручивать себя. Я обещал вам безопасность? Верно, а раз обещал, значит, свое слово сдержу. Слово данное ромашке — закон, знаете такое правило?