Все любят Незуко

      Новый холст, но лик на нем всё тот же. Повторяющийся из раза в раз, такой родной, любимый, но от этого подступает горечь к горлу, ведь с каждым мазком образ дорогой женщины растворяется в густой краске и размывается водой. Меняется лишь цветовая палитра и окружение прекрасной дамы. Госпожа Тамаё с темно-синими цветами. Госпожа Тамаё с распущенными волосами любуется полной луной. Госпожа Тамаё с птичкой. Госпожа Тамаё с Чачамару. Госпожа Тамаё. Госпожа Тамаё. Только госпожа Тамаё. Навсегда госпожа Тамаё. «Та-ма-ё» — три раза выстукивает сердце демона, когда он вновь рисует её портрет.       Это напоминает болезнь по своим симптомам и Юширо не знает от неё лекарства. Его не существует, нет в этой реальности, и никто не сможет изобрести идеальную вакцину. Вечность — столько ему осталось жить. Раньше, это было пустым словом, ведь любая секунда, проведенная подле госпожи Тамаё, уже прожита не впустую. А сейчас — это пытка. Ученик и кошка — единственное, что осталось от великой женщины. В память и в знак бесконечной признательности Юширо рисует портреты своей первой и безответной любви. Юширо называет это сантиментами, но лишь потому, что не хочет признавать очевидное. По крайней мере, не окружающим. Только не им. Он хочет остаться один. Чтобы все во всем мире исчезли в одно мгновение, и он смог остаться наедине со своей госпожой, хоть и в картинном обличии. А может выйти на солнечный свет и пустить всё прахом? Нет, это не выход. — Она будто сейчас сойдет с холста и заговорит, — Юширо совсем позабыл, как к нему в квартиру прокралась Незуко.       Девчонка забегает к нему раз-два в неделю и обычно просто смотрит за работой художника. Не говорит, не шевелится и завороженная любуется плавными движениями кистей. «Не мешает, ну и пусть смотрит», — решил Юширо, дав своё персональное разрешение Незуко навещать его под условием, что она не будет отвлекать его. И вот одна её фраза с легкостью вывела Юширо из мечтательного транса, где он мог с помощью старых воспоминаний поселить иллюзию присутствия прекрасной Тамаё-сан. — Я же просил тебя помалкивать, — шикнул он на девушку, раздраженный развеянными мечтаниями.       Младшая Камадо кивнула и продолжила валяться на больших подушках, играясь с Чачамару. Кошечка льнула к мягким ладошкам Незуко, и та не пропускала возможности погладить её теплую шерстку на гибкой спинке. Подкатив глаза, Юширо вернулся к законченной картине, которая отправилась к другим своим предшественницам. Такими темпами он вскоре закончит тысячный портрет покойной возлюбленной. И этого все равно будет мало. — Ты действительно любишь Тамаё-сан, — в её голосе не было вопросительной интонации. Незуко утверждала. — Только её и рисуешь. — Она — моя муза, — с толикой смущения ответил Юширо, пытаясь сохранить твердость и отчужденность. — Только Тамаё-сан даёт мне желание творить. — Тамаё была великодушной женщиной, и ей было невозможно не восхищаться. Я тоже скорблю по ней, — розовые глазки грустно обводили многочисленные изображения покойной, что только ещё сильнее вводили в тоску. — Ты не можешь прочувствовать и половину моей скорби по госпоже Тамаё, поэтому не говори так, будто понимаешь, что я испытываю, — гадкое чудовище внутри Юширо заставило его произнести эти горькие, полные обиды слова. — Извини, я действительно не смогу полностью понять твои чувства, — Незуко не искала конфликтов, поэтому поспешила согласиться с ним.       Единственный, если не считать Чачамару, демон достал новый холст и сел перед ним с карандашом, ожидая нового наплыва вдохновения его единственной музы. Но она не появлялась. Ни одного намека и искорки на новое видения прекрасной госпожи. Неужели он изжил свои призрачные мечтания, и Тамаё больше не будет позировать в его голове? Быть такого не может. Этого не должно было произойти. Теперь Тамаё-сама покинет его навсегда? Юширо вцепился в волосы на висках, пытаясь прогнать прочь такие ужасные думы. Иначе свихнется. — Нет идей? — девушка всё это время наблюдала за его внутренними коллизиями, отражавшиеся снаружи сгорбленной осанкой и в общем напряжении тела, которое было заметно даже под рубашкой европейского стиля. — Ни единой, — измученно выдохнул Юширо.       Как бы он не пытался, но образ его госпожи не мог собраться воедино в сознании. Только расплывчатый силуэт, гаснущий с каждым мгновением. Это конец. Самый настоящий. Ведь если Тамаё исчезнет и в его разуме, то ничего не будет держать его на этой бренной земле. Художник без своей музы просто ничтожен и бесполезен. — Ты пробовал когда-нибудь рисовать что-то другое? Разнообразие спасет творческие застои, — припомнила Незуко. — Я не припоминаю, чтобы просил твоего совета или мнения, — ядовито сказал Юширо, и Камадо тут же притихла с кошкой на коленях.       Что-то другое, ха. Ничего в этом мире не интересует и не будоражит воображение парня кроме госпожи Тамаё. Так что ему изображать на холстах тогда? Теперь вариант с испепелением звучит не так ужасно. Юширо осматривал свою темную комнату-студию в поисках зацепки хоть на что-то. Тамаё окружала его и впивалась взглядом сиреневых глаз. Раньше Юширо чувствовал себя в безопасности под ним, но сейчас чувствует себя ничтожным. Не смог защитить. Ничего не сделал для того, чтобы она осталась жива. То, что до сих пор жив — его персональный Ад. Он попытался найти место, где не было бы Тамаё, что довольно проблематично. Но возле двери, сонно моргая, сидела Незуко, хотя могла обидеться и уйти. Внезапно для Юширо на ней его глаза прямо отдыхали. В голове проскочила маленькая искорка, которая ввела в большое замешательство. — Открой вон то окно, — приказным тоном обратился Юширо к девушке, жестом показав на зашторенное окно.       Незуко живо подскочила, а кошечка спрыгнула с её коленок, и распахнула шторы, дав яркому солнечному свету немного прорезать царящий мрак. Ей всё ещё было непривычно стоять под открытыми лучами, но от этого было не менее приятно. Юширо остался в затемненном участке комнаты с мольбертом и чистым полотном. — А теперь перетащи подушки в центр, — одна за другой подушки были отнесены на свет перед художником, а Незуко недоумевала от просьб Юширо. — Сядь. — Что? — Ты просидела два часа, сложно, что ли снова сесть и не шевелиться? — недовольно проворчал демон. — Ты хочешь меня нарисовать? — засияла Камадо, тут же присев на подушки, и Юширо мысленно отдернул себя от мысли, что она очень милая, когда улыбается. — Попытаюсь, но не обещаю, что выйдет красиво, — он набросал легкие очертания девушки карандашом, как неожиданно к Незуко снова пришла Чачамару и полезла к ней на колени.       Звонкий девичий смех заполнил помещение и хоть Юширо ругался, чтобы она успокоилась, но про себя признал, что у неё красивый голосок. Да и в солнечных лучах Камадо стала краше, нежели в темноте. Будучи художником Юширо мог замечать и передавать самые тонкие черты и эмоции, которые с легкостью почувствуются через холст. Для Незуко он берет больше розовых оттенков, а в волосах хоронит весь жар оранжевых цветов. Очеловечивание пошло ей на пользу: щеки залились живым румянцем, крошечные клыки исчезли, а ноготки аккуратно подстрижены. Обычные мелочи, но они делают Незуко, наверное, самой очаровательной человеческой девушкой. — Когда ты прекратишь смеяться? — бурчал Юширо, потому что Незуко хоть и не смеялась в голос, но продолжала себе хихикать. — Я просто вспомнила, как ты назвал меня «образиной», а сейчас рисуешь. Забавно, правда? — Очень, — согласился Юширо, не скрывая сарказма.       Так она и просидела до вечера у художника и ей разрешили подняться, только когда картина была готова. Ноги и спина неприятно затекли, и Незуко расхаживала по квартире, разминаясь, а демон убирал свои художественные принадлежности. Описать восторг девушки словами было просто невозможно — сколько же похвал наслушался Юширо, когда сестренка Танджиро и так и сяк рассматривала собственный портрет. Парень и сам подтвердил, что итог ему понравился, но умолчал, что саму Незуко было приятно рисовать. — Если принесешь завтра полевых цветов с собой, то я нарисую тебя снова, — поставил условие Юширо, выпроваживая девушку из дома. — Обещаю, что принесу самый огромный букет, а ещё могу наплести с него венков! — обрадовалась Камадо. — До скорой встречи, Юширо!       Она приняла попытку погладить его волосы, что увенчалась переменчивым успехом — парень практически мгновенно среагировал и сильнее стал гнать её за дверь, естественно не слишком грубо. Хотя Незуко всё равно не держала на него зла, потому что на его напускной грубый нрав глупо обижаться. Всю следующую неделю она приходила к нему с цветами, в других кимоно, которые у неё имелись, делала разные прически, и всё Юширо сохранял в своих картинах. Незуко буквально стала ему свежим глотком воздуха в творчестве и его творения не застопорились на одной и той же личности. Юширо мог назвать девушку своей новой музой.