***
— Разве плохо, что… — запнувшись и сдержав внезапно появившуюся дрожь в голосе, начинает непродуманную речь Андрей: — Что мы так хорошо друг друга понимаем? То есть… эмоциональная связь… — Миша, словно специально, с интересом и внимательно глядел своими чёртовыми карими омутами, в коих бушевало медно-кофейное море. — Мы хорошо сблизились за такое, казалось бы, короткое время. — Мне не нравится то, что в последнее время из-за такой «связи» я поговорить с тобой, глядя в глаза, не могу… — выговорил он, после драматической паузы уныло вздохнув в конце. Андрей чувствовал себя не в своей тарелке. Настолько, что дышать становилось сложно. Он чувствовал себя лжецом, хотя по факту ни в чём не соврал. Почему весь этот год, или пусть даже дольше, никто и думать о соулмейтах не думал? Почему всё было так, как обычно происходит, и зачем, наживая себе неприятностей, он спросил про метку?.. — Спать хочется, — закинув ногу подле себя на кровать и уместив голову на ладошке, то ли по-настоящему, то ли притворно зевая, говорит Горшок. — А завтра ещё и день, наверное, рабочий… Только щас об этом подумал. Рассуждать на этот счёт сейчас совершенно не хотелось, но Андрей был благодарен бывшему себе за то, что удосужился повесить календарь так близко к кровати чисто из рациональных соображений. — Да, но зато пятница. — Ебать, — повернувшись в его сторону и вглядываясь в дату, выговорил Горшенёв. — Хоть что-то хорошее… Ладошки стали слегка липкими, и, расцепив руки, он стянул накинутую поверх футболки чёрную рубашку, украшенную аляповатыми белыми полосками. — Не могу… — будто бы случайно говоря свои мысли вслух, говорит Андрей. — Я не могу сказать, Миш, что если бы «это» было не так, я бы вёл себя совершенно иначе, — видя непонимающий взгляд напротив, говорит он. — Мне кажется, я бы наоборот всё делал абсолютно также. — Я ничё не понял, если честно, — практически перебивая, отвечает Горшенёв. — К чему это? — Д-да… Дело в том, что у всей этой «хуйни» есть причина, — будто бы не замечая собственного смущения, выговаривает уже спокойнее он, вместо объяснений загнув рукав и выделяя жестом запястье. Он уже не думал сохранять зрительный контакт, прикрывая веки или пялясь куда-то вниз. Ему только гадать можно было, с каким же удивлением распахнулись Мишкины глаза. — Е… Еб… Ебануться, блять, ёбаный в рот, Андрей, сука… Какого хуя ты так долго молчал?! — выдавая весь спектр всевозможных матов, неспециально повысив голос и зачарованно глядя на метку, выдаёт тот. Уголки губ сами поползли выше, образуя на щеках ямочки: — Связь она-то связь, однако неясно, откуда взялась, — хихикнув, выговаривает Горшенёв. — А на деле всё так просто! — Казалось, что за эти несколько секунд он аж протрезвел от удивления. — Какая реакция… — будучи в замешательстве и не разделяя весёлого тона, говорит недоумённо Князев. — По крайней мере лучше, чем могло было быть. — Я столько всяких хуёвых людей видал, на периферии выискивал хоть кого-то, кто бы не ебал мне мозги со своими метками, — всё ещё глядя на чужое запястье, слегка осипшим тоном выговаривает Миха, совершенно не слушая тихие бормотания товарища. — Я, блять, даже свою забил, чтобы… Чтобы даже этим сказать, что мне похуй ровным счётом. — Я же тоже не сразу твою тайну выведал… Но ты всё-таки хочешь сказать, что, если бы раньше знал, ты бы не послал меня куда подальше? — опуская кисть, отчего ткань вновь сползает ниже, спрашивает Андрей. — Не в первый же день, очевидно, было бы это всё… Ну… Ты же понял, — вновь сгребая рукой в охапку свои щекочущие кожу, спадающие на глаза пряди, говорит Мишка. — Я вообще как бы не рассматривал мужской пол, но типа… Мысль-то в том, что главное, чтоб человек был хорошим, понимаешь, да? — Это да, — усмехнувшись, отвечает Андрей. — Мне в этом плане повезло, — не снимая улыбки с лица, задорным тоном выдает он. — Вечно, бля, ты, со своими рассуждениями, себя недооцениваешь, — легко ткнув в плечо Андрея, произносит Горшенёв как бы в упрёк: — Если б ты не только учёбой в училище нашем занимался, ты бы каждую бабу зацепить своей-то внешностью да мозгами смог. — Ну… Может быть, да зачем только? — как-то лениво понизив голос, выговаривает Андрей. — Не думаю, что им бы хватило терпения со мной связаться. — Если у меня, — сделав паузу и жестом сопровождая перечисления: — с таким уровнем… припизднутости, проще сказать, да не очень-то интересующими их увлечениями, да к тому же местами пиздец какими очевидными недостатками, хоть и на время, но выходило познакомиться… — он снова задумчиво отвёл в сторону взгляд, — то, думаю, ты в их системе ебучий Аполлон. — Если ты про увлечения в музыке, то мне кажется, это наоборот плюс, — шире открывая шторку, что была практически под носом, вдумчиво произносит Андрей. — Немногим-то я от тебя и отличаюсь, наверное… — Эй, мы же только что это обсуждали, — указав на небольшую ссадину на левой руке, что явно свидетельствовала о грозных сражениях и подвигах, выговорил слегка невнятно Горшок. — Наоборот, думаю, очень многим. Ладно, впрочем, не суть важно… Как думаешь, есть кто-то, кто всё-таки встречался бы не со своим соулмейтом? — внезапно спросил он у уже смотревшего в никуда Андрея. — Не знаю, — вполуха расслышав его вопрос, проговорил он. — В смысле… Может быть и есть, — нахмурив брови и переосмыслив услышанное, произнёс Князев. — Все так помешаны на этом, — тоскливо произнёс Горшок, обхватив уместившиеся под подбородком колени. — Нельзя, что ли, по любви… — начал было он, запев свою привычную балладу. Князев же даже не знал, что на этот раз еще можно перетереть, начиная об этом говорить. Кроме, конечно, всей возникшей ситуации, которая, может быть, и не возникла бы, не будь Мишка таким большим любителем колких фраз. Андрей снова не нашёл сил что-то сказать, сомкнул челюсти, отчего зубы негромко стукнулись друг об друга. — Все эти дамочки лучше бы с самого начала пиздели, что не встречаются ни с кем, кроме избранников, прежде чем на шею лезть. Взять ту же… — вспоминая имя, Мишка звонко щёлкнул пальцами. — Катьку. Заливает, такая: «Во как здорово, что у меня как раз «М» да «Г» нарисовались!», а как услышала, что я хуй на эту хуйню клал и не смотрел бы на это в выборе второй половинки… — нервно кашлянув посреди речи, он сбился со слов, однако почти сразу продолжил: — Так сразу, блять, у неё кошка рожает, бабушка заболевает, матя с батей по дому помочь всё время просят, да и сама она, сука этакая, вообще только дружить хотела. — Мне кажется… — выслушав длинную речь о неразделённой «любви», спустя пару секунд сказал Андрей: — Мне кажется, что ты правильно мыслишь. Хотя я, вроде, уже это говорил. Горшенёв лишь уныло глядел в пол. — Они… Они ж даже не пытались вникнуть, Андрей, понимаешь? — рука скользнула ниже по его бедру, активно жестикулируя, и он продолжил: — Не пытались ни слушать, ни понимать. Не то, что ты… — В речи проскочил нервный смешок: — Ты же вон сколько эту хрень уже выслушиваешь. Он сполз в привычную позу, подмяв под себя ногу, на вторую же снова уместил руку с таким мягким всегда кулаком. — Вечереет уже, — заглянув в окно и завидев заходящее солнце, говорит Андрей. — Может, домой пойдёшь? Мне кажется, родители не будут очень рады внезапному исчезновению. — Не похитил же ты меня, — тоже с интересом вглядываясь в окно, произнёс Горшенёв. — Мамка наверняка догадается, где я зад свой просиживаю, ругаться долго потом не будет. Если будет вообще… Я-то её знаю, — лёгкая улыбка с прищуром скользнула по лицу, после становясь слегка отчаяннее. — Привыкла же уже, что дома меня никто в глаза даже не узнает. — Хочешь у меня остаться, что ли? — спросил Князев, обернувшись назад. Иногда, даже порой не спрашивая, Мишка просто оставался дома у Андрея, хотя тот не особо хотел возражать. — Только не ври, что ты был бы против, — уже прямо и нагло лыбится Миха. — Я же знаю, что ты любишь мои «Страшные сказочки», — на слове «страшные» он комично сделал голос ужасающим. — Не буду врать, — только и ответил Андрей, будто бы неохотно смирившись с возникшим фактом.***
Иногда Андрею казалось, что он пиздец как сильно накручивает себя по мелочам. Думалось ему, что Горшок не горел бы желанием всё это слушать да осознавать свою якобы «не такую», возможно, ориентацию, на деле в очередной раз убедился, что тот слишком хорош в понимании жизни. А говорит ещё, зараза, что хуже него самого. Цены бы не было подобным урокам нормальных манер, вот только людям не шибко-то въелась эта правильная мораль, что, мол, «главное в людях — то, что внутри».***
Этот вечер, а впоследствии и ночь, были хоть и по виду привычными, но для обоих стали какими-то особенными. Князев точно уже знал, что Горшенёв ни в жизнь не поменял бы о нём мнения, вне зависимости от предназначенного соулмейта, однако всё равно чувствовал лёгкость, осевшую неким приятным ощущением в сердце. Всё-таки, спустя время, если бы даже у них были разные предназначения, он точно не стал бы бросать Андрея в случае, если бы нашел в нём кого-то помимо друга, с которым так легко строить взаимоотношения. Выговаривая, как по привычке, свои заветные «от похмелоса спасёт только запой», Мишка, напару с Андреем, вновь встали, только завидев свет. В пустой давненько желудок они не стали пихать ничего, кроме наскоро сотворённых бутеров, приправив их чёрным чаем. А когда-нибудь найдётся время и на более плотные деликатесы. Главное — верить.***
…Для того, чтобы взять друг друга за руку, уже не нужно было особых причин. Утренняя роса блестела на всей оставшейся растительности жемчужными бусинами. — Красиво, — сказал Миша, подходя к газону и всматриваясь в маленькую каплю, стекающую по стеблю травинки. — Помнишь бабушку ту, что на первом у нас живёт? — спросил Андрей, подходя сзади и тоже глядя на обычное, но такое красивое диво. — Ну да… Рассказывала ещё про то время военное, когда в окопе раненых латала, — блуждая в закоулках давно прошедших дней, задумчиво произносит Горшок. — Мне иногда стыдно за себя становится, когда встречаемся мимолётом, хотя видимся раз в тыщу лет… Да и не знает она меня особо. — Несмотря на наше раздолбайство, она невероятно хорошо к нам относится. Может, из-за моих родителей, что также к ней очень уважительны, но это не особо важно. В общем, это же она маму мою уговорила, чтоб за работу хоть кто-то взялся да дворик украсил. Конечно, намекая на меня. — Не зря, — пробубнил под нос Горшенёв, отводя взгляд от сияющих на свету капелек и встав с колена. «Опять же мамка отругает…» — корил он мысленно себя за весь сегодняшний день, до кучи приписывая к своим косякам и запачканную вещь. Они итак не были новыми, а возвращение после довольно частых «путешествий», приносило с собой нечистый вид и иногда новые царапины, вовсе не красившие вид одёжки. Только мать, радующаяся наконец вернувшемуся сыну, могла слышать новости о нём от него же. Не брат, что постоянно получал сравнения себя со старшим от учителей бывшей школы Миши да гадкие выкрики его якобы бывших «друзей», не отец, что слушал такие же едкие комментарии недолюбливающего его большинства нынешних преподавателей. Только матушка могла с радостью его слушать, и только дьявол знал, где его носит, когда он не «гостевал» бы у Андрея.***
Редкие проходящие мимо люди, наверное, в своих вдумчивости и суматохе не замечали ничего вокруг, всё торопясь да торопясь. — Не замёрзнешь ты потом? Даже сейчас довольно прохладно, — смущенный холодными кончиками пальцев друга, говорит Князев. — Футболка под ним, — оттянув ворот лёгенького свитера, бодро возражает он. — Когда домой пойду, не буду же я также один гулять. Быстро пробегусь, да и чёрт с ним, — сказал Мишка, хотя оба знали, что его появление на пороге дома — едва осуществимая вещь.***
…Учебное время должно было пройти весьма быстро, в особенности потому, что пар в расписании меньше под конец недели. Князева так умиляли попытки Горшенёва уделять какое-то «иное» внимание. По довольным на занятиях улыбкам Андрея можно было понять, что руки их крепко сцеплены под партой. Как только появляется время, Миша, уже не особо парясь насчёт того, что «кто-то там, что-то там да увидит», сразу быстрым шагом тащит за собой Андрея, дабы устроить «перекур». — Сегодня останусь ненамного, перетереть надо с преподшей, — между затяжками сообщает он, выдыхая в настежь открытое окно. — На улице тогда подожду, — облокотившись о стену, произнёс Андрей. Клубы дыма дрожащими облачками сочились из ноздрей и полуоткрытого рта, а неожиданно тёплая погода оставляла светлые лучи, что освящали изящные Мишкины руки.***
Перед тем, как скрыться за дверью, он лишь бросил «я ненадолго», и, провожая взглядом его удаляющийся силуэт, Андрей, под руку держа книжку, направился к выходу. Наконец-то можно было спокойно выйти на улицу… Облокотившись о кирпичную стену, подальше от места, где обычно обитали любители уличных драк, тот заинтересованно стал листать в конец, дабы пробежаться глазами по основам. Найдя нужную главу и вдумчиво прочитывая строчки, он совершенно не замечал, да и не особенно хотел замечать происходящее вокруг. Однако, по видимому, стоило, ведь спустя относительно недолгое время раздался возглас, что совершенно испортил спокойную ранее атмосферу: — Пидорас, — корча лицо говорил парень, которого, на удивление для себя, Андрей впервые видел. — С тёлками не водишься, так главного шизика подцепить решил! — Кто такой вообще? — устало и негромко спрашивает Андрей. «Не хватало ещё подраться из-за какой-то глупости», — думал раздражённо он, пока незнакомец на нехило заплетающихся ногах подступал всё ближе. — Тебе чего надо? — произнёс Андрей, мысленно сопоставляя ситуацию с поговоркой «как об стенку горох». — Ты, блядь, знаешь, как с такими, как ты, надо… — его бессвязные выкрики прервал нехилый толчок в плечо, от которого тот только пошатнулся. — Чего доебался? Зубы лишние нашлись?! — громко, однако на удивление спокойно сказал только что пришедший Мишка. Голоса, слышимые вдалеке, что издавали уже уходящие с училища студенты, могли заглушить его, потому он совершенно не боялся своей звучной и по натуре эмоциональной речи. — А ты хули припёрся? Защищать голубка своего? — видимо, совершенно не понимая превосходство сил стороны Миши и Андрея, кисло ухмыляясь, спросил он. — Если не съебёшь — точно в рыло получишь, — уже не скрывая раздражение и злость, выговорил Горшенёв. — Охуел? — язвительно переспросил тот, «бесстрашно» сравниваясь с чужим лицом. Не долго задумываясь, куда ударить, он наотмашь зарядил прямо в переносицу, прежде сжав в кулаке горемычную ткань свитера на Мишкиной груди. Дважды повторять не пришлось, и, не разгибаясь, рывком откидывая парня на спину, Горшенёв прижал его к стене, не заботясь о его удобстве. — Тебя, сука, жизнь вообще ничему не учит? Помнишь хоть, с кем дело имеешь?! — выговорил прямо в лицо он, придавив ребром руки чужую шею к кирпичной стене. — Или от того, сколько раз тебя роняли, совсем мозги вытекли? — Ага, — сбивчивым, от лёгкого удушения голосом, произнёс тот. — С блядским клоуном. — Допиздишься же, подонок, — процедил Горшок прямо в его морду, отчего тот легко сощурился. Андрей же и подумать не мог, до чего такой доёб мог бы довести. Присев рядом на корточки, он тихо сказал: — Не стоит того этот идиот... — Послушай голубка своего, — излучая бессмысленные и от того не менее глупые бесстрашие да настырность, проговорил всё ещё хрипло тот. — Дороже же, блять, будет. За шиворот оттянув того чуть выше и слегка толкая в сторону, из-за чего он снова, шатаясь, лишь пытался держать равновесие, Миха зло проговорил: — Съёбывай давай, да ссанину утри. Ещё пару колких выкриков, что уже не сопровождались никакими действиями, они уже не замечали. — Чего он приебался к тебе? — утирая рукой небольшую дорожку запекшейся крови, собравшейся над губой, уже отдаляясь от того места, спросил Миша. — Комплексы свои пидорские вымещал. — И хули этого сучьего выродка это, блять, вообще должно ебать?! — прикоснувшись к переносице, что всё ещё слегка ныла, возмутился Горшок. — Ко всем, скотина, приёбывается… Не боится пизды получить, несмотря на то, что мой кулак с его еблом тесно дружат уже давно. — Ты же его знаешь? — Конечно, его вся улица уже, наверное, знает. — От прикосновений он тихо зашипел, однако сильной боли уже не было. — Сашкин однокурсник. Проще сказать — гопарь местный, вот и всё. — Сильно врезал? — Заглянув в лицо спросил Андрей, идя рядом. — За такую хуйню даже волноваться не надо — он на ногах еле стоял. Думаешь, удар бы нормально прописал? — спросил Горшок с гордой улыбкой на лице.