***
Андрею, хотя он не исключал, что и Мише тоже, очень нравилась осень. Вроде бы тепло, но и не жарко. Вроде прохладно, да не холодно. Красивая ещё она, осень. Особенно в дождь. Как ливанёт: гром гремит, молния сверкает, а ты уютно расположился в объятиях своего одеяла.***
Андрей впервые за довольно долгое количество времени вновь почуял на своей шкуре неприятную неспособность уснуть. Как перед экзаменом вступительным или контрольной: вроде вовремя ложишься, однако вся эта жуткая история настолько пробирается под корку сознания, что думать только об этом и можешь. Думаешь-думаешь, да не замечаешь, как через час-второй вставать уже нужно. Вроде ничего такого даже не происходило, но он нутром чуял что-то страшное, будто бы весь этот страх воплотился в зверя, что клыками клацает да когтями по душе скребёт. И вот под рассвет да пение каких-то птичек под окном, что уместились на ветвях древа, которое проросло практически впритык к дому, Андрей устало и вяло поднимается с кровати. Крестик на календаре стоял где-то в конце ноября, что значило, что до приезда родителей оставалось не так уж много. Андрей уже был в предвкушении, ведь он наконец сможет кушать что-то кроме полуфабрикатов. Вычеркнув сегодняшнюю дату, он направился на кухню. Снова сготовив то, из-за чего он не отрубил бы себе половину пальцев, он тащит всё к себе в комнату. С другой стороны, если бы здесь была мать, она бы не была рада такой самодеятельности… Хлебнув порядком остывший кофе, он с интересом глядит в окно. Ну и, конечно, как житель второго этажа, может с любопытством разглядеть всех прохожих. Вот какой-то забавный мужичок в одних шлепках и лёгком прикиде идёт к машине из дома напротив, волоча за поводок большую и пушистую собаку. Женщина преклонного возраста несёт большую корзинку с цветами, да красивыми такими, многоцветными. Из этого букета Андрейка только лишь розы, хризантемы да гвоздики с фиалками признал. Вот мальчик резво переставляет ноги, словно акробат в цирке, стараясь держать равновесие на бордюре, а, дойдя до стыка, сиганул в лужу, окропив грязью всё, что только можно. Вопреки мечтаниям Горшенёва, дождя не было. Даже наоборот, из-за бьющих лучей казалось, что все эти небольшие лужицы сию секунду высохнут. Так и просидев минут пятнадцать, Андрей лишь снова убедился в интересности занятия наблюдать за прохожими. Он распахнул окно. Мало ли, вдруг услышит что-то интересное. Но и под вечер ничего «интересного» услышать не удалось, и даже под ночь, когда оранжево-розовый асфальт уже начинает отражать свет выходящей луны. Подумав, что глупо устраивать панику из-за чего-то подобного, он решил не портить график сна. Возможно, энергичным да бодрым утром Горшок снова привычно завалится к нему в квартиру, прежде у подъезда кинув в мусорку, как всегда промахиваясь мимо неё, бычок.***
«Экстрасенс он что ли?» — рассудил Князев, когда ранним воскресным утром завидел лёгкий дождь. На улице снова всё одно: жизненные, маленькие зарисовки, что будто бы рассказывали отдельную, самобытную историю. Молодая парочка, укрывшись под одним ярко-голубым зонтом, быстро мчится по улочке, что-то увлечённо обсуждая. Тётенька с маленькой, декоративной породы собачкой под рукой, идёт, спрятав и её под не менее декоративным зонтом. Она выглядела настолько аристократично, что издалека походила на знатную особу. Заняв себя учебными предметами, Андрей не заметил, как пролетел весь день, в который, кроме учёбы, философских вопросов самому себе и каких-нибудь мелочей, вовсе ничего не входило.***
— Да мне-то откуда знать?! — на вопросы Сашки насчёт местонахождения Горшка, возражает Князев. — Зачем он тебе? В ответ тот лишь рассказывает басню про то, что Горшенёв только недавно занимал у него денег и сразу ушёл куда-то до начала занятий. «Ты же с ним постоянно держишься!», «Да только с тобой он в последнее время и был!» и всё в таком духе. Андрей на подобное цокал да вздыхал. Будто бы у него была точная информация о каждом шаге собственного друга… Недолгие хождения домой Андрей разбавил никотином. Он редко курил в одиночестве, как правило рядом был Горшок. Бездомный кот нагло расхаживал вокруг да около подъездной двери, аки кот учёный, блуждающий по цепи. Раньше, чем он сам того хотел, Андрей всё-таки с привычным шипящим звуком открыл жестяную банку. Не пиво. Культурная посиделка, выходит, раз без Мишеньки. Сидя одиноко на обветшалой лавочке, словно боясь когтистого кота и не заходя в подъезд, он почувствовал себя лет на тридцать-сорок старше по причине всего нахлынувшего уныния. — Не ожидал тя здесь увидеть, — услышал он привычный и до боли знакомый «нахальный» тон. — Я ж живу здесь, всё-таки… — Тогда чего не дома? Нахмурившись, Андрей всё-таки решил обернуться — не только, чтобы понять, какое выражение лица при этих словах у Миши, но и для того, чтобы убедиться в том, что он вообще там присутствует. И точно: практически выживая последнее из бычка, тот затягивается до фильтра, не замечая взгляда со стороны. Как ни странно, ничего необычного. «И всё же нацепил пластырь» — замечает Князев. — Нихуя ж себе, — подмечая не алкогольную составляющую напитка, выговаривает Горшок, подходя ближе и всё-таки выбрасывая отжившую свое сигару. Кулак на правой руке, как только сейчас заметил Андрей, выглядел, словно тот содрал его о ближайший тротуар. Или наждачку. Это уже Горшку решать, что к нему ближе. — Пиздец, — выговорил тихо Князев. Завидев также рассечённую губу, он ужаснулся: — Ты где так помялся? — Да бля… Долгая история. — Мишка осторожно потянулся к баночке в руке, и, не услышав возражений, осушил оставшуюся четверть. — Давай как-нить потом. Андрей уныло пожал плечами, тупо пялясь в пол. — Я не приду на пары завтра, — сказал Горшенёв, только одной рукой шумно сжав жестянку. — Опять? — буркнул Князев, как-то нервно сжав руками ткань на коленях. — Ну, хочешь, вечером к тебе завтра зайду? — Миха товарищески уместил руку на его плече. — Убедишься, что я не сдох. — Да ладно тебе. Зайдёшь, куда ж ты денешься. И поведаешь, наконец, где тебя эти два с половиной дня носило. А потом уже и три. — Если ты так хочешь, — тот снова бессовестно ухмыльнулся, будто бы «по-доброму» глумясь: — Цветочков занесу, простишь же, златовласка, — получив толчок в бок, он только рассмеялся. Прежде чем снова позволить Горшенёву бессовестно уйти в закат, Андрей снова потянул того к себе, дружески хлопая по спине. Если бы не его очередная бесстыдная пропажа, причины которой Андрей пока не знал, однако собирался выпытать, это могло бы стать постоянным прощальным жестом. Упускаешь шанс, Мишенька, эх, упускаешь.***
Андрею и самому было интересно узнать, бывал ли на следующий день в училище Миша, потому сразу помчался к Шурику. Услышать факт того, что тот не только был здесь, да ещё и вернул всё, что взимал с обещанной прибавкой, Князев не был готов, и, порядком удивившись, он задумчиво поплёлся в свою аудиторию. Ровный, однако какой-то слишком эмоциональный конспект заполнил тетрадь. Андрей так часто сокращал для удобства слова, что потом где-то рядом приходилось, всё-таки, пояснять, что же это могло бы значить. Почерк же у него был весьма складный, вкупе со всеми этими сокращениями казалось, он тратил на треть меньше места, в отличие от других.***
Холод на улице сменял тепло всё стремительнее, то завоёвывая свой авторитет, то вновь проигрывая тёплому остатку осени и лета. В этот раз всё же победу одержала наступающая зима. Накинув капюшон да сунув в рот сигарету, не поджигая, кажется, до самого конца лестницы, Андрей побрёл до дома. Ветер неприятным шумом отдавался в ушах. Дверь квартиры громко захлопывается, и подле неё слышится жуткий свист, схожий с зимней морозной метелью. Андрей тихо напевал практически неслышно несуществующую мелодию, вновь осознавая «тщетность бытия». Снова асфальт цвета спелого мандарина ярчает под заходящим солнцем, создавая градиент, что в тенях отдаёт холодным фиолетовым, а на свету — блистательно малиновыми оттенками.***
Только придя домой, Андрей тоскливо, однако как можно более внимательно глядит в окно, не думая о домашнем задании и уперев в подбородок обе ладошки. Пропустить Горшенёва мимо глаз попросту нельзя. Редкие машины издавали глухой шум, что разносился эхом по всей, казалось бы, тихой улочке. Марья Владимировна неторопливым шагом выходит из подъезда… Интересно, куда старушке под вечер приспичило? Редкие ребята либо с кем-то, либо по одиночке проходятся прямо под окном, конечно, не забыв погладить пятнистого кошака. Отъел себе морду, неясно откуда, только, тащит еду. Молодой парень, выделяясь на серо-голубом асфальте чёрным пятнышком, забавно сунув какой-то цветок в каштановые пряди, идёт по тропе, дымя сигаретой. «Секунду…» — только и пронеслось в голове Андрея прежде, чем тот скрылся. Раздался звонок в домофон. — Да? — П… Бля, открывай короче. — Дверь с негромким писком отворяется, и тот самый «паренёк», откинув сигарету, мчится по лестнице. — Здрасьте, — говорит Горшок, пройдя за порог и прикрыв за собой дверь. Странная, шальная ухмылка блуждает по лицу: — у меня есть кое-что лучше букета, Андрюх. Только сейчас Андрей увидел, что цветочком, заблудшим в волосах, был одуванчик. Недоумённо вскинув бровь, Князев молвит: — Может, в комнату пройдём? — Как скажешь. Затишье необычным океаном затапливало в своей пучине молчания. — Пиздец, — сказал Горшенёв неизвестно отчего, отпивая из всё ещё не пропавшей из рук бутылки: — Закрой глаза, что-ли. Андрей, глянув на еле живого Миху, что взбалмошным взглядом осматривал его с головы до ног, нехотя прикрыл веки. Он подсел чуть ближе, и Князев это почувствовал. Выждав секунд пять, Горшенёв произнёс: — Ну, всё. Готов. — Что произошло-то? — Андрей чувствовал себя носителем другого, чужого языка оттого, что он вовсе не понимал ничего из того, что происходило. — В зеркало погляди — увидишь. В отражении Андрей прошелся взглядом по лицу: вроде, ничего особенного. Вздымая глаза чуть выше, он увидел меж блондинистых прядей веночек из одуванчиков, что, по видимому, наскоро сплёл сам Горшок. Андрею было слишком неловко оттого, в каком состоянии был его друг, потому, прежде чем вернуться, он заглянул в холодильник. Маленькой захудалой бутылочки тоже хватит. В конце концов, Миша тоже из таких маленьких захудалых бутылочек составил сегодняшний вечер. Поморщившись от неприятного поначалу вкуса, однако, отпив приличную половину, он поплёлся в свою комнату.