Мне нужно скрыть...

— И как? — только завидя Андрея у порога, спрашивает Мишка, расположившись на его любимом месте у стенки. — Сойдёт для извинения? — Миленько, — оставив уже пустующую стекляшку, изрекает Князев, подсев рядом, ближе к изголовью кровати. — Только почему ты решил «извиниться»… Так? — Разве ты ждал бы другого? — Горшенёв потянул руку к чужим волосам, убирая пару упавших на лоб прядок: — Мне вот кажется, уже д-дохуя времени извинения у нас не значат что-то типа «бля, извиняй, проебался». — Андрей вновь почувствовал щекочущие ладонь пальцы.       Он только молчал, не смея повернуться, хотя заметил, как Мишкин несдержанный от излишней «смелости» взор странствует по лицу, также, видимо, проходясь по своему подарку. — И снова ты прав, — глянув прямо в глаза, говорит Князев. Он наивно полагал, что тот тут же отведёт взгляд, однако в странном безмолвии они продолжали глядеть друг на друга. Губы смотрелись слишком алыми, словно Миха неаккуратно мазнул по ним помадой. — Когда ты уже отвернёшься? — первым подал голос Горшенёв. На удивление, у него вышло сказать это совершенно безобидным тоном. — А тебе зачем? — выговорил Андрей, рефлекторно улыбнувшись. — Профиль красивый просто, — совершенно безучастно проговорил Миша, касаясь его челюсти и принудив тем самым развернуться вперёд. — Неудобно… Говорить. Я же на тебя не смотрю вообще, — Андрей, неумышленно из-за такого внимания, чувствовал, что будто бы стал красивее выглядеть. — Ты так хочешь на меня смотреть? — слова звучали как-то слишком безнадёжно: — Не думаю, что моё побитое ебало приятно видеть. — Оно всё равно твоё, — с укором и слишком яркой грустью ответил Андрей, сместив взгляд снова в сторону. — Кто тебя так? Не скажешь? — пальцы снова нервно дёрнулись, но уже на Мишкиной руке. — Ну долбаеб я, Андрюха, это моё призвание. — Он указал свободной рукой на «побои»: — Достоинство, ебать, моё. Не в том плане, что я этим горжусь… — А в каком? — Ну блять… Ну заслужил я, что поделать.       Князев подарил ему утомлённую улыбку, будто бы телепатически снова коснувшись ею Мишкиного лица. — Ты прав, лучше бы ты на меня смотрел, — выговорил тот, оглядывая скулы. — Вот нахуя ты так… — Не найдя ответа на незаданный вопрос, Андрей молча приоткрыл рот, словно это поможет собрать мысли, чтобы сказать что-то.       Горшенёв на это только раздосадованно что-то невнятно промычал, махнув рукой да опустив глаза. — Красивый венок. — Андрей ненавязчиво приблизился к Мише, отчего их плечи соприкоснулись: — Ты сам его сплёл? — Да, — мягкая улыбка, сопровождающая воспоминания, окрасила лицо: — какая-то девочка в началке думала, что мы настолько хорошо дружим… До сих пор, благодаря ей, помню, как веночки плести. — Горшенёв прикрыл глаза, размеренно вдыхая через рот. — Я думаю, знание того, что мы предназначены друг для друга, всё равно пиздец всё поменяло. — Я просто надеюсь, что не в худшую сторону, — сказал Андрей спонтанно, размышляя насчёт того, как всё это изменит завтрашний день. — Это уже не мне судить. Ты вроде сам не против всей этой хуйни, — при негромкой речи Мишкин голос будто бы становился сиплым. — Я вот никогда не думал, что мысленная близость была бы рука об руку с физической. Особенно с тобой. — Я не настолько идиот, чтобы упрекать тебя в чём-то, — показательно приподняв кисть, не расцепляя руки, выговорил Князев. — Тогда себя бы упрекнул сначала.

***

      Идти на учёбу совершенно не хотелось. Несмотря на не лучшее настроение и непомерно ноющую головную боль, Горшенёв, проснувшись раньше Андрея, тихо устроился рядом, обдумывая свои последующие действия.       Простонав что-то насчёт своей предельной тупости из-за пьянства, Князев, приподнявшись на локтях, переспросил Горшка, что тот здесь вообще делает. — Ты ж не так много пил, даже я помню, что вчера приебался к тебе, чтобы прощения просить. — Нет, я… — Андрей обескураженно пялился в стену. — Ладно, неважно. Как спалось? — оглядев такого же сонного Мишку, спросил он, присаживаясь рядом. Взлохмаченные волосы несуразными прядками спадали на глаза. — Хорошо, что вообще спалось, — ответил тот, снисходительно улыбнувшись. — Я так не хочу пиздовать в это ебучее училище, хотя меня, наверное, всё равно уже отчислили. Отец-то должен знать. — Потирая глаза, пожаловался Миша, внезапно поглядев на Андрея, — хочу с тобой прогуляться. — Предлагаешь не идти? — Я такого не говорил, но… Звучит заманчиво, — блаженная улыбка проскальзывает по устам: — Ты же прилежный, Андрюша, всё равно, раз я здесь, за руку потащишь. — Миш, если ты хочешь, мы не пойдём, — скептически посмотрел Андрей. — Только тебя уже третий день подряд там не будет. — А тебя всего первый, — мечтательно проговорил Горшенёв, приблизившись к лицу Князева.       Смирившись, кажется, с очередным неудачным решением, Андрей, помявшись, вопросительно выпаливает: — И что мы делать будем? — Хуйнёй страдать, — пожав плечами, ответил Миха, — ничего необычного. — Есть хочешь? — неожиданно, с интересом спросил Князев. — Давай чаю ебанём, да и хуй с ним. — Махнув рукой, энергично поднявшись с кровати, сказал Горшок, выходя из комнаты.       Несмотря на свой образ и специфические предпочтения, он, исходя из его собственных слов и воспоминаний Андрея, очень любил чай. Даже больше, чем кофе. Порой даже зелёный подходил.       На сей же раз Андрей хотел подобрать что-то как можно более уютное и, выбирая между цедрой апельсина, бергамотом и мятой, он выбрал последнее.       Заглянув в керамическую посудину, в коей обычно хранились всякие сладости, Князев перво-наперво обнаружил, что они почти закончились, после всё-таки изъяв парочку печенюшек. — Хочу поехать, скажем, на трамвае… — Миха увлечённо рассказывал о планах, попутно сметая только что предложенное угощение. — В них людей обычно мало, особенно по утрам. — А куда? — казалось, что слишком реалистичное восприятие реальности Андрея мешало Мише фантазировать. Мишкино лицо тут же поникло. — Андрей, я не ебу, просто хочется съебаться от людей, — сказал пессимистично он, задумчиво глядя в своё собственное отражение в кружке. — Ну, может, в парк. На речушку поглядим.       Князев был готов на всё. Он, даже не сопротивляясь, согласился прогулять пары. Он предпочитал не думать об этом и о том, как бы родители неодобрительно смотрели на него, только узнав о подобном.       Выходя в свет, Андрей да Миша привычно взялись за руки. — Мелочь взял? — спрашивает серьёзно Горшенёв. Андрей кивнул. — Сигареты? — Это почти жизненно необходимо, естественно, — наглядно постучав по карману, заверяет тот.       Долго идти не пришлось, остановка была практически у дома, нужно только перейти дорогу.       Вдумчиво смотря на расписание, Миша, почесав затылок, заключает: — Интервал минут пятнадцать-двадцать.       Возможно, из-за довольно раннего времени транспорт приехал позже. Уже не было так важно. Топчась у входа, дожидаясь, пока Андрюха наконец выбросит только-только зажжённые (правда, они просто обломались) сигареты, Миха с Андреем наконец входят в последнюю дверь. Кондукторша и сама подойдёт. Это ее работа всё-таки.       Он был прав, людей практически не было, не считая какого-то парня, клюющего носом, что сидел уткнувшись в рюкзак, да некого дедка практически у двери к вагоновожатому, что, придерживая трость, с интересом всматривался в окно слева. — Это не свидание, — сместив руку так, что она теперь лежала на бедре Андрея, «между делом» пробормотал Горшок. — Ну, да. Мы как минимум вместе… Туда едем. — Осмотрев транспорт и сделав вывод, что кондуктор, видимо, вышел напару с водителем, выговорил негромко Андрей. — Блять, ну вот, они перекурить съебались, а мы даже затянуться не смогли! — вытянувшись прямо перед носом Андрея, заглянув в окно, проговорил раздосадованно Мишка. Он старался говорить негромко, хотя опасаться вроде бы нечего. — Они не курят, рельсы смотрят. — Не исправляй мои заблуждения, — с шуточной «злой» интонацией прошептал в ответ тот.       Спустя недолгое время, не думая о том, чтобы расцепить руки, Горшенёв протягивает плату за двоих. — Ну наконец-то, ебать, — откинувшись на спинку благодушно говорит он, сильнее в момент действия сжимая руку. — Андрей, можешь думать что хочешь, но я со всей блядской уверенностью заявляю, что ни с одной львицей не съебался бы нахуй из дома, утром, чтобы просто побыть вдвоем наедине. — Аналогично, — также отстранившись чуть назад, говорит Андрей, мимолётно поглядывая в окно. — Это будет, думаю, очень романтично. — Проговорил он куда тише, как бы говоря сам с собой.       Трамвай, аки поезд, что всегда нравилось Андрею, шумел, идя по рельсам. Это всегда успокаивало, и, выждав уже остановок пять, он поразмыслил, что лучше было бы их заполнить какими-нибудь разговорами. — Думаешь развеяться? — отрешённо говорит Андрей, немногим волнуясь насчёт темы разговора. — Посидим, попиздим… Людей не будет, в такую рань и в таком месте. Не все, понимаешь… С припяздью. — Неясно, отчего растерявшись, говорит Горшок. — Мне же нравится твоя компания.       Дома мелькали разноцветными пастельными тонами за окном, а оранжево-багровое безумие из листьев кружило несуществующий вальс.       Редкие люди служили мелким дополнением ко всей картине, своеобразным последним небольшим мазком кистью по холсту. Или же взмахом пастельного бруска. Не выделяясь, однако являясь важной композиционной деталью.       Очередная остановка заставила Горшенёва приоткрыть глаза. Всю предыдущую дорогу он утомлённо не желал глядеть на мир. Со стороны казалось, что он, следуя примеру того парня, погрузился в дрёму. Андрей же увлечённо разглядывал окрестности, будто бы не замечая того, что происходило внутри, отстранившись от реальности.       Какая-то молодая девушка, не красавица, но не сказать, чтобы плохо выглядящая, на этой же остановке зашла в трамвай. Примостилась она, конечно, точно напротив Горшка, что на тот момент уже мысленно себя хоронил. Она казалась максимально неприметной.       Тихо проговорив «сука», попутно глазея на то, как она, достав карту, на него косится, он не специально привлёк внимание Андрея. — Ты что-то сказал? — сказал тот, наконец отвлекаясь, оглядев пришедшую особу. Которой, видимо, совершенно плевать на правила этикета. — Следил, сколько ещё остановок? — Да вроде недолго осталось. Я скажу. — Ну почему когда я, единственный раз за дохуя лет, хочу поменьше видеть лица людей, они специально подсаживаются, притом практически у морды? — выговорился Миха, совершенно не сдерживаясь в выражениях и не заботясь о том, было ли его слышно. — Ну… — Князев, подбирая ответ, задумчиво пялился себе под ноги: — Она хотя бы поняла, что кавалер занят. — Хорошо, что так, — хохотнув в кулак, бросает Горшок.