***
— Так скоро вернулся? Какаши ничего не сказал. Лишь передал грязный свиток — почти такой же грязный, как и он сам, — женщине за столом и подождал, пока она прочтёт его. — Впечатляюще, — проворковала она, — Обычно чуунину на выполнение такой миссии требуется три дня. Ты справился за один. Продолжай в том же духе, и кто-нибудь, возможно, повысит тебя. А потом она рассмеялась, потому что все уже знали, что Копирующий ниндзя, скорее всего, уйдёт в отставку раньше, чем у него появится шанс на повышение до джоунина. И снова Какаши ничего не сказал и подождал, пока её смех утихнет. Отсутствие у него реакции, казалось, разочаровало её, и, пренебрежительно фыркнув, она поставила печать на свитке и выписала ему квитанцию об оплате. Он взял бумагу и повернулся, чтобы уйти, но резкий кашель заставил его остановиться. — Куда это ты собрался? — спросила она. Он оглянулся и поглядел на неё сквозь слипшуюся от грязи чёлку. — У тебя уже запланирована другая миссия, — сказала она, размахивая перед собой новым чистым свитком. — Ранг С. Ты должен отнести этот свиток на Сторожевую башню в Лесу Смерти. Какаши потянулся, чтобы взять свиток, но она убрала тот от его руки. — Уверен, что справишься с этим? — ласково спросила она. — Даже у чуунина могут возникнуть проблемы с Лесом. Женщина снова рассмеялась, когда он взял свиток, прежде чем она успела вырвать его во второй раз, и вышел из комнаты раздачи миссий — его промокший дорожный плащ развевался за спиной. Выйдя в коридор, он не стал терять времени даром: вытащил маленький свиток из кармана жилета, прикусил большой палец и провёл окровавленным пальцем по всей длине начертанных символов. Появился нервный Паккун, напугав половину шиноби в коридоре. — Что такое? — прорычал пес. — Я как раз принимал ванну. Это объясняло отсутствие на нём облачения. — Отнеси это послание в башню в Лесу Смерти, — сказал он, присаживаясь на корточки, чтобы протянуть свиток своему компаньону. Паккун взял тот зубами. — Это всё? — пробормотал он. — Это мог бы сделать и ребёнок. — Как и маленький пёс. А теперь иди. С тихим рычанием — собачьим эквивалентом раздражённого вздоха — Паккун повернулся и потрусил прочь по коридору, стуча когтями по линолеуму, приступая к работе. У Какаши стало на одно утомительное задание меньше. На данный момент всё, чего он хотел, это пойти домой, понежиться в ванне, пока весь не скукожится, а затем проспать остаток дня. Но этому не суждено было сбыться. Как раз когда он собирался выйти из штаб-квартиры, он столкнулся с Ирукой. — Извиняюсь, — рассеянно пробормотал он, намереваясь продолжить свой путь. Рука Ируки на груди остановила его. — Какаши-сен… то есть… Какаши-сан, — сказал он. — Вас хочет видеть Хокаге. Какаши почесал затылок. — Сейчас? — Как можно скорее, — сказал Ирука, кивая. Он, как и все остальные, относился к Какаши слишком сурово. Не то чтобы он когда-либо особенно хорошо ладил с Ирукой, поскольку они никогда не сходились во взглядах, когда дело касалось учеников, к воспитанию которых они оба приложили руку. Но теперь, похоже, Ирука ещё хуже думал о его методах преподавания. Этого следовало ожидать. — Хорошо, — вздохнул Какаши. — Спасибо, Ирука-сенсей. Ирука стоял, сжимая челюсть, когда Какаши двинулся прочь, направляясь вниз по улице, туда, где башня Хокаге возвышалась посреди пейзажа. Теперь, когда Шизуне была уволена, за стойкой администратора перед кабинетом Цунаде сидел кто-то ещё, и эта женщина неприязненно оглядела Какаши, когда он вошёл. — Можете заходить, — сказала она, хотя выражение её лица говорило, что она предпочла бы, чтобы он повесился. Он постучал в дверь, и Цунаде позвала его внутрь. Она подняла голову и посмотрела на него. — Ты грязный, — прозвучал комментарий. — Спасибо, Хокаге-сама, — сказал он, смиренно стоявший, пока вода с его плаща капала на её пол. Цунаде пожала плечами, прежде чем вернуться к своей работе. — Я позвала тебя, потому что на тебя поступили некоторые жалобы. Какаши попытался изобразить удивление. — Хокаге-сама? — Сексуальное домогательство, Какаши, — откровенно сказала она. — Интерн в больнице говорит, что ты отпускал неуместные сексуальные комментарии, когда она снимала с тебя швы. — Я сказал, что у меня болит головка, — устало объяснил Какаши. — Она сама спросила, всё ли со мной в порядке. — Одна из твоих товарищей-чуунинов жалуется, что в четверг ты заглядывал ей под юбку. — Я уронил ручку позади неё и всего лишь поднимал её… — И преподаватель академии сказала, что ты лапал её в пятницу. — Она споткнулась на лестнице выше меня, — терпеливо объяснил он. — Я лишь спас её от того, чтобы она не сломала шею. — И твой сосед жалуется, что ты намеренно выставляешься перед ним в окно. — Не больше, чем обычно, — сказал Какаши, пожимая плечами. — Почему он вообще смотрит? — По той же причине, по которой смотрят все остальные, — многозначительно сказала она и отложила ручку. — Если скажешь мне, что всё это чушь, я тебе поверю. — Хокаге-сама, это всё чушь. Цунаде ухмыльнулась. — Очень хорошо, — пробормотала она. — Я верю, что ты честен со мной. Он склонил голову и посмотрел на ковёр. Пятно крови на том месте, где она пыталась раскроить ему голову на прошлой неделе, всё ещё было там, хотя и выглядело так, как будто кто-то безуспешно пытался его отмыть. — Это всё, Хокаге-сама? — спросил он. — Да, — сказала она, хищно улыбаясь. Когда он повернулся, чтобы уйти, она добавила: — Хотя есть ещё кое-что: я спросила её. О том же, о чём и тебя. Он оглянулся на неё. — Ты был прав, — Цунаде бросила на него удивлённый взгляд. Какаши рассеянно кивнул, а затем слабо улыбнулся. — Я же говорил, Хокаге-сама. — Вы себе не помогаете, — ненавязчиво предупредила она. — Да, не помогаем. — Он отвесил ей последний учтивый поклон и вышел. — За тобой три отчёта о миссиях! — крикнула ему вслед Цунаде. — То, что они ранга С, не значит, что ты можешь пренебрегать формальностями! Это был долгий день, и по-прежнему всё, чего хотел Какаши, это пойти домой и продолжить поддерживать свой образ затворника. Но он просто не мог позволить себе давать ещё какие-либо поводы «начальству» подавать на него жалобы. Он не был чуунином с тех пор, как ему исполнилось двенадцать, и, честно говоря, уже забыл, насколько это было тяжело. То, что большую часть жизни он провёл в качестве джоунина, означало, что большую часть жизни он не отчитывался ни перед кем, кроме Хокаге, и что все остальные были либо равными, либо подчинёнными. И он не всегда был милостивым начальником… И, видят боги, некоторые из его наиболее недовольных подчинённых радовались возможности заставить его поплатиться. Был ещё этот парень Икки. Какаши, казалось, вспомнил, как угрожал понижением в должности до чуунина, если тот не будет держаться подальше от Сакуры… и да, теперь, оглядываясь назад, он видел иронию, и, судя по тому, как Икки ухмыльнулся, когда они вчера проходили мимо в коридоре, он тоже. Какаши забрал пустые бланки отчётов из комнаты снабжения на первом этаже и продолжил свой путь. По привычке он свернул в таверну, где часто оформлял большую часть своей бумажной работы. Он обнаружил, что оживлённый бар и запах пропитанного спиртом дерева были гораздо более продуктивной средой для работы, поскольку в его квартире было слишком много отвлекающих факторов. Но как только он вошёл, разговоры в баре стихли. Внутренне он вздохнул, но внешне сделал вид, что ничего не заметил. В конце концов, такое происходило практически везде, куда бы он ни пошёл, поэтому он благоразумно направился к бару и занял своё обычное место. В поле зрения появилась Аяме, постукивая обручальным кольцом по стойке бара. — Какаши-сан, если ты здесь только по работе, то уходи, — коротко сказала она. — Каждый раз, когда ты приходишь сюда и занимаешь место без заказа, у платящих клиентов становится на одно место меньше. Какаши оглядел бар. Там было много свободных мест, и так было всегда. — На ум приходят слова «что тебя сильно беспокоит», — протянул Какаши, заставив Аяме покраснеть. — У нас есть правила, Какаши-сан, я уже говорила тебе, — сказала она. — То, что может сойти с рук джоунину, не идёт ни в какое сравнение с тем, что может сойти чуунину… — Ясненько, — сказал Какаши, успокаивая её. — Я буду пиво. Безалкогольное. Полпинты. Она нахмурилась. — У нас только в бутылках, — сказала она и исчезла на мгновение, прежде чем вернуться с напитком в руке. Она поставила его перед Какаши, а затем оставила его наедине с собой. Планируй он выпить его, то был бы разочарован тем, что пиво было тёплым. Он молча принялся за работу, и постепенно уровень шума разговора вернулся к обычной громкости. Ручка Какаши стала бегать по виду отчётов, к которому он не прикасался более двадцати лет, хотя единственная реальная разница между заполнением отчёта о миссии высокого ранга и миссии низкого ранга заключалась в том, что для отчёта о миссии высокого ранга обычно не было недостатка в фактах. Миссии низкого ранга обычно были настолько отвратительно скучными, что Какаши в итоге приходилось дополнять свою работу и лить воду, чтобы заполнить пробелы. И если и было что-то, в чём Хатаке Какаши не был хорош, так это в том, чтобы лить воду. — Что с той миссией, к которой ты готовился? Какаши взглянул на Аяме. Судя по выражению её лица, она не была уверена, что ей вообще следует с ним разговаривать, но по какой-то причине была вынуждена это делать. — Ну та, — продолжила она. — Ради которой я учила тебя игре на фортепиано? Какаши смерил её скучающим взглядом, прежде чем, в конце концов, заставил себя ответить. — Она была отменена. Вместо меня пойдёт кто-то другой. Аяме нахмурилась. — Но ты потратил столько времени… — Четыре с половиной часа в сумме, да? — пробормотал он. — Не так уж много по сравнению с твоими двенадцатью годами. Миссия была ранга А. Я могу брать только ранг В и ниже. Вместо меня отправится кто-то другой. Аяме опустила взгляд на стойку. — Мне жаль. — Казалось, она сказала это всерьёз. — Не так сильно, как мне, — легко произнёс он и одарил её ничего не значащей улыбкой. В этот момент в бар вошла шумная толпа шиноби, и Аяме отошла, чтобы обслужить их. Какаши вернулся к своим бумагам, радуясь, что почти закончил и скоро сможет отправиться домой. Шумные шиноби, смеясь, направились к столику позади Какаши, и некоторое время наслаждались своими шутками и напитками, не замечая никого в баре. Но было лишь вопросом времени, когда Какаши ощутил предательский укол осознания того, что на него смотрят. Кто-то позади прочистил горло. — Слышали о том учителе, который переспал с ученицей? — сказал он намеренно громко. Ручка Какаши остановилась над отчётом всего на секунду, прежде чем продолжить. Краем глаза он заметил, как Аяме бросила взгляд в его сторону. — Да, мерзость. — Какой идиот будет спать со своей ученицей? — Хотя, ты видел ту девушку? — Та, что с розовыми волосами, да? — Она самая. — Та ещё нимфетка, да? Видел её в больнице. Будь она моей ученицей, я бы, наверное, тоже её отымел. — Зачем? Ты не знаешь, кто её имел. Она так и дразнит член, наверняка трахается с половиной деревни. Какаши отложил ручку и посмотрел на Аяме, которая как раз собиралась плюнуть в одну из кружек пива, заказанных буянами. Он поднял руку, привлекая её внимание. — Можно мне Ярость Дракона, пожалуйста? И чек. Она нахмурилась из-за странной просьбы и пошла смешивать напиток. — Да хоть бы и самая легкомысленная сучка в городе, у тебя всё равно не было бы с ней шансов, — сказал один из мужчин, и все рассмеялись. — Как думаете, у неё натуральный розовый цвет волос? — Наручники и ошейник могут не подойти, а? — Ха, она, вероятно, раздвинет ноги и покажет тебе, если попросишь достаточно вежливо. — Или дашь ей денег. — Или пообещаешь дополнительные баллы за экзамен. — Или купишь ей куклу! Компания снова взорвалась смехом, и Какаши спокойно убрал свои почти законченные отчёты. Аяме снова появилась перед ним с его напитком и обменяла тот на деньги, которые он положил на стойку. Она выглядела смущённой. Поскольку смех и гоготанье продолжали раздаваться позади него, Какаши взял напиток и повернулся спиной к бару. Он буднично подошёл сзади к мужчине, который громче всех смеялся и отпускал самые шумные комментарии, а затем вылил напиток ему на голову. Смех за столом внезапно стих, и весь бар погрузился в напряжённую тишину, никто не осмеливался даже дышать. — Что за херня… — пробормотал промокший мужчина в наступившей тишине и попытался встать. — А-а. — Какаши толкнул его обратно, положив руку ему на плечо, и наклонился над ним, поднимая мерцающую свечу со стола. — Возможно, ты не захочешь вскакивать так опрометчиво. Кажется, я совершенно случайно вылил тебе на голову легковоспламеняющийся напиток. Если бы это было возможно, в баре стало бы ещё тише. Никто не мог отвести глаз от Копирующего ниндзя, опирающегося на плечо очень мокрого и легко могущего загореться человека с открытым пламенем в руке. Какаши с небольшим интересом рассматривал зажжённую свечу, поворачивая её то так, то эдак, чтобы посмотреть, как белый воск стекает в подсвечник. Свеча сделала резкое движение в сторону мокрого лица мужчины, и тот сильно вздрогнул. — Огонь — очень опасная вещь, — прошептал Какаши ему на ухо, — когда речь идет о легковоспламеняющихся жидкостях. Он очень медленно протянул руку и погасил фитиль свечи большим и указательным пальцами. Струйка дыма свернулась и затем погасла. Никто не расслабился. Какаши хлопнул мужчину по плечу и выпрямился. — Постарайся быть осторожнее в следующий раз, ладно? Он со стуком бросил остывающую свечу обратно на их столик, засунул руки в карманы и вышел, уверенный в том, что ему удалось вызвать ещё большую враждебность по отношению к себе и что завтра, несомненно, поступит ещё несколько жалоб на его поведение. Было бы разумнее просто положить деньги и уйти. Разговоры, какими бы злобными они ни были, всё равно оставались просто разговорами, и Какаши слышал их все последние несколько дней. Неприятные комментарии, шутки и издевательства в свой адрес он мог игнорировать без особого беспокойства, но в тот момент, когда злоба обрушилась на Сакуру… именно тогда он обнаружил, что его темпераменту есть предел. Возможно, это было потому, что ему казалось неправильным клеветать на кого-то, кто не присутствовал и не мог защитить себя, или, возможно, потому, что он знал, что если бы она присутствовала, ей было бы по-настоящему больно. Какаши закрыл глаза и потянул маску вниз, пока она не обхватила его шею, и он не смог глубоко вдохнуть холодный вечерний воздух. Он не знал почему, но в последние дни дышать казалось намного труднее.***
— Ну? Как всё прошло? Команда Тензо в немом молчании стояла перед столом Хокаге. Напряжение было столь ощутимым, что его можно было бы разрезать кунаем, но в тот момент Сакура довольствовалась тем, что стояла с краю, не желая сейчас участвовать ни в каких разбирательствах. — Не очень хорошо, Хокаге-сама, — осторожно сказал Тензо, игнорируя насмешливое фырканье Наруто. — У нас возникли некоторые проблемы со взаимодействием и субординацией. — Я не понимаю, почему Какаши не может возглавлять нас, — пожаловался Саске Цунаде, слегка нахмурившись. — Потому что он путался с Сакурой! Ты что, не слушал? — огрызнулся на него Наруто. Саске хмуро посмотрел на Наруто. — И? — В чём именно была проблема, Тензо? — спросила Цунаде, прерывая перепалку прежде, чем та успела начаться. — Саске с трудом выполняет команды. В нескольких моментах миссии он намеренно игнорировал приказы и поступал так, как хотел, ставя под угрозу план. Наруто и Сакура отказались сотрудничать друг с другом, и у Наруто также были некоторые проблемы с соблюдением плана, и он перестарался с несколькими нашими целями. Цунаде сцепила пальцы. — А Сакура? Сакура продолжала смотреть в пол, когда почувствовала, что несколько пар глаз остановились на ней. — Сакура была… отвлечённой, Хокаге-сама, — сказал он. — Иногда мне приходилось повторять приказы дважды, и её реакции в бою были медленными. Плечи упомянутой немного опустились, и она закрыла глаза. — Миссия прошла успешно, — продолжал Тензо, — но, вероятно, это больше связано со слепой удачей, чем с каким-либо мастерством с нашей стороны как команды. На них тяжело обрушилось неодобрение. Цунаде провела пальцем по нижней губе. — Ясно, — сказала она. — Ну, не могу ожидать идеальной динамики с первой попытки. Чтобы наладить эффективное взаимопонимание, требуется некоторое время. Вы четверо, несомненно, входите в десятку лучших элитных шиноби в этой деревне, и я абсолютно уверена, что со временем вы решите эти проблемы. Если не выйдет… Думаю, можно будет ещё немного перетасовать. — Послушай, мне нравится Тензо-тайчо, — сказал Наруто. — Но в деревне есть только один человек, который достаточно хорошо знает эту команду, чтобы возглавить её. Верни его нам! — Согласен, — вмешался Саске. — Я отказываюсь подчиняться приказам парня, который может напороться на меч, даже когда никто в него не целится. — Тензо-тайчо не слабый! Тогда он не ополчился против тебя — как и никто из нас! — рявкнул на него Наруто. — И это ты ударил его мечом, — выпалила Сакура. — Он защищал меня, потому что изначально ты целился в меня! Ты так и не извинился за это! — Да! — добавил Наруто. — Заткнись, — рявкнула на него Сакура. — Эй, я защищаю тебя! — Я не нуждаюсь в твоей защите! — процедила Сакура. — Твоё «защищать» кого-то подразумевает унизить этого человека, а потом примкнуть к толпе и повернуться к нему спиной, как все остальные… — Может, вы оба заткнётесь? — вздохнул Саске. — Тебя никто не спрашивал! — воскликнули они оба хором. — Все! Заткнулись! — рявкнула Цунаде, хлопнув ладонями по столу с такой силой, что опасно закачалась настольная лампа (которую, похоже, плохо починили после того, как она швырнула её в голову Какаши). — Разберитесь с этим между собой! У меня нет времени на ваши мелкие дрязги. А теперь идите. Не забудьте про отчёты. Все повернулись, чтобы уйти, но едва Сакура дошла до двери, Цунаде окликнула её: — На пару слов, Сакура. Страшась того, что это была за пара слов, но радуясь, что Цунаде, по крайней мере, называет её по имени, а не по фамилии, Сакура закрыла дверь за своей командой и снова встала перед столом Цунаде. — Да, Хокаге-сама? — тихо спросила она. Цунаде натянуто улыбнулась ей. — Как дела? А как дела? Если совсем честно, то сущий кошмар. Сакура до такой степени стала бояться ходить на работу в больницу, что ей становилось дурно от одной мысли об этом. Люди, которые когда-то ей нравились и которым когда-то нравилась она сама, теперь относились к ней настороженно. Когда она входила в комнату, обрывались разговоры, даже те, которые касались не её, и любая попытка присоединиться к ним приводила к тому, что её фактически отшивали. Она не могла решить, кто был хуже — мужчины или женщины. Женщины смотрели на неё с презрением, и она слышала неприятные комментарии тех, кто не понимал, что она не совсем глухая. Для женщин Сакура была шлюхой, которая использовала тело для достижения успеха, и они почти ликовали, видя, как она пашет вместе с остальными, теперь, когда у неё отняли ученичество и все права и привилегии, предоставленные ей Цунаде, исчезли. Мужчины были столь же плохими, если не хуже. Они косились на неё, преграждали ей путь в коридорах, приставали в кафетерии и разговаривали свысока. В какой-то степени такое поведение было всегда, но с тех пор, как её роман с Какаши стал достоянием общественности, это случалось гораздо чаще. Для мужчин Сакура была вещью. Её интеллектуальная ценность уступала предполагаемой сексуальной ценности. Хуже всех был её домовладелец. Как-то раз, когда она вернулась после тяжёлого, болезненного дня в больнице, он подошёл к ней возле её квартиры и стал утверждать, что не получил с неё арендную плату. Сакура сообщила, что заплатила только на прошлой неделе, но он ответил, что не получал никаких денег. Однако он предложил другие формы оплаты, и намёк был очевиден. Сакура сейчас искала новую квартиру. Были и те, кто жалел её, кто думал, что она была жертвой. Они глядели с печалью, словно Какаши жестоко опозорил её. Сакура терпеть не могла эти взгляды, потому что именно такие люди называли Какаши извращенцем… хищником… педофилом. Они знали, что он начал учить её в двенадцать лет, и в их сознании именно тогда всё и началось. Казалось, они не знали и не тратили время на осознание того, что Сакура была взрослой женщиной с сильным умом, и мысль о том, что кто-то может обойти её кулаки, чтобы навязаться ей, была смехотворной, но им было плевать. Но никто не смеялся (кроме Анко, которая считала всё это одной большой восхитительной шуткой). И независимо от того, сколько раз Сакура опротестовывала эту идею, общее мнение, похоже, сводилось к тому, что Сакура беременна. Уже дважды на неё с жалостью посмотрела женщина в чайхане (где она обычно встречалась с Ино), всё продолжавшая комментировать, что Сакуре нужно хорошо питаться — ведь теперь она ест за двоих. Сакура в конце концов ответила, что если только она не подцепила ленточного червя (возможно, из-за употребления пищи из этой конкретной чайханы), то это не тот случай. Сакура сейчас присматривалась и к новой чайхане. Она стояла Цунаде и жалела, что нет никакого способа повернуть время вспять… тогда она могла бы задушить Наруто до того, как у него появился шанс открыть свой большой рот. Но того, что произошло, было не вернуть, и не было волшебных слов, которые могли бы исправить нанесённый ущерб. Как дела? — Всё в порядке, Хокаге-сама, — тихо сказала она, не в силах встретиться взглядом со своим бывшим учителем. — Может, ты хотела бы мне рассказать что-нибудь ещё? — спросила Цунаде. — Что-то, о чём не упомянула во время нашего последнего разговора?» Казалось, у неё на уме было что-то конкретное, хотя Сакура не знала, что бы это могло быть. Возможно, она что-то слышала в течение недели? У сплетен была неприятная привычка приукрашивать простой слух до неузнаваемости, как игре в испорченный телефон. Например, по факту роман был раскрыт крикливым Наруто возле грязного ресторанчика, теперь же общепринятым «фактом» стало то, что Какаши на самом деле был пойман медсёстрами трахающим Сакуру в больничном туалете. — Мне нечего сказать, шишоу. Цунаде приподняла бровь. — То есть… Хокаге-сама, — поправилась Сакура. — Хорошо, — вздохнула Цунаде. — Можешь идти. И скажи Какаши, что попытка поджечь кого-либо из старших по званию, как правило, не одобряется. Глаза Сакуры широко раскрылись. — Д-да, Хокаге-сама. Спасибо. Она поспешила выйти, пока Цунаде не передумала отпускать её и не позвала обратно для допроса. Она не останавливалась, пока не оказалась за пределами комнаты ожидания, где в коридоре прислонилась спиной к стене, чтобы просто отдышаться, задаваясь вопросом, существует ли дзюцу, способное стереть воспоминания в масштабе целой деревни? Она просто хотела, чтобы всё снова стало нормальным.… В последнее время у неё было много желаний. — Харуно! Желчь подступила к горлу, и Сакура повернулась, чтобы уйти. Говоривший метнулся и встал перед ней. — Куда это ты, Харуно? — сказал он тем же певучим тоном. — Какая грубая, даже не признаёшь меня. Хотела бы признать, сломала бы ему челюсть. Она попыталась обойти его, но его рука уперлась в стену, преграждая ей путь. — Что такое, Харуно? — насмехался он. — Уходи, Такео, — тихо сказала она, глядя прямо перед собой. Он ухмыльнулся. У него не хватало двух передних зубов, что несколько месяцев назад любезно обеспечила сама Сакура, преподав ему очень важный урок: Харуно Сакура не терпела бойфрендов, которые пытались прижимать её лицом к подушке и выкручивать ей руку во время грубого, болезненного секса, при этом насмешливо обзывая её. У него не хватило наглости заговорить с ней после того, как они расстались (или, точнее, после того, как она выбила ему зубы), но теперь, когда, став посмешищем всей деревни, она больше не была неприкасаемой. И её можно было изводить. Рядом с ним сам Икки казался прекрасным принцем. — Такая коварная сучка, спит со стариком ради продвижения, — ухмыльнулся он. — Держу пари, ты трахалась с ним всё то время, пока мы были вместе. Он бы не стал этого делать, будь рядом кто-то ещё. Волосы на затылке Сакуры встали дыбом. Он наклонился слишком близко, а ей никогда не нравился его запах, и за время их отношений, когда начало проступать его истинное лицо, его запаха постепенно стало достаточно, чтобы вызвать у неё тошноту. — Может, так оно и было, — беззаботно сказала она. — Его член даже больше твоего, представляешь? И, в отличие от тебя, он действительно знает, как им пользоваться. Это было правдой лишь наполовину, но ложь стоила того, чтобы увидеть, как лицо бывшего налилось кровью от гнева. Сакура знала, что пенис Такео был продолжением его эго, и он в целом слишком гордился им, особенно когда дело касалось размера. Высмеивать его член значило высмеивать саму основу того, что делало этого парня Такео, это жалкое подобие человека. Внезапно он больно схватил её за руку, и Сакура врезалась боком в висевшую рядом доску объявлений. Она подняла брови, глядя на него, и свободно положила ладонь ему на плечо. — Ты серьёзно хочешь подраться со мной? Ей нужно было только сжать, и его кости были бы раздавлены в пыль. Такео запоздало осознал это и с издевательской усмешкой отпустил её. Сакура ушла от него, потирая на ходу пострадавшую руку. — Шлюха! — злобно крикнул он ей вслед. Сакура проигнорировала его и продолжила идти, даже не обернувшись, когда услышала, как дверь в кабинет Цунаде с грохотом распахнулась, и женщина выбежала, чтобы схватить Такео и затащить его внутрь. — Давай-ка найдём кусок мыла побольше и промоем твой грязный рот, а, сопляк? Сакура исчезла за углом прежде, чем её успели втянуть в это. Она шла слишком быстро — почти бежала — и, казалось, не могла замедлиться. Если бы она могла вырыть себе яму и прятаться в ней следующие двадцать лет, это было бы идеальным решением. Какаши сказал ей игнорировать комментарии и взгляды и не позволять им задевать себя. Но ему было легко сказать такое, потому что его никогда ничего не задевало. — Всё утрясётся, — уверенно сказал он. Но когда? Проходя мимо часов, висящих на стене в фойе, Сакура взглянула на них, и, осознав, который час, внутренне вздохнула. Она должна была быть дома у матери четверть часа назад. Она опаздывала. Она знала, что надежда была почти нереалистичной — представить, что новость не дойдёт до матери. В конце концов, женщина была гражданской, а гражданские лица и шиноби редко вращались в одних и тех же социальных кругах, и в то время как учитель, спящий с ученицей, был бы большим событием среди ниндзя Конохи, обычным гражданским Конохи (составляющим примерно две трети всего населения деревни), вероятно, не было до этого дела. Но мать Сакуры также была очень хорошей подругой матери Ино, которая сама была частью довольно известной семьи шиноби. Сакура могла только предполагать, что Ино рассказала сплетни своей матери, и та, будучи довольно похожей на саму Ино, не теряя времени, рассказала матери Сакуры, чем её дочь занималась. Единственное, что удивило Сакуру, так это то, что матери потребовалась неделя, чтобы связаться с ней. Она боялась этого каждый день, пока, наконец, вчера не вернулась домой после очередного жуткого дня в больнице и не обнаружила на телефоне сообщение от матери, в котором та просила о встрече на следующий день в семь часов. Сакура пришла в половине восьмого, и когда мать открыла дверь, она поняла, что что-то очень не так, потому что мать была приодета, её волосы были распущены и уложены в прическу, а в поле зрения не было ни одной сигареты. — Ты опоздала, — сказала она Сакуре, прижимая два пальца к уголку рта, как будто ей очень не хватало сигареты. — Не буду спрашивать, где ты вдруг подхватила эту дурную привычку. Сакура слегка наклонила голову и пробормотала какое-то оправдание, что задержалась из-за миссии. Одной из вещей, на которые она часто жаловалась матери, было то, что её «раздражающий сенсей» «всегда опаздывал». Это было почти всё, что Сакура когда-либо рассказывала матери о Какаши, хотя она много рассказывала ей об Учиха Саске, начиная от его любимой марки мороженого и заканчивая тем, как он складывал носки. То, что у Сакуры развилась склонность к опозданиям после нескольких недель, проведённых с печально известным опозданиями мужчиной… ну, это не слишком-то хорошо отразилось на их отношениях. Мать, без сомнения, считала, что Какаши уже доказал, что плохо влияет на её дочь. — Тогда заходи, — мать отступила, пропуская её внутрь, где всё ещё висел призрачный табачный дым, навсегда въевшийся в каждую поверхность. — В кухню. Сакура направилась в сторону кухни, чувствуя себя нервной и дёрганой, но остановилась как вкопанная при виде человека, сидящего за кухонным столом, на том же старом стуле, на котором он всегда сидел, когда жил здесь. — Папа, — потрясённо прошептала она. Он посмотрел на неё снизу вверх — его лицо было мрачным и серьёзным, а короткие седые волосы (которые когда-то были такого же розового цвета, как у Сакуры) были подстрижены таким образом, что делали его лысину менее заметной. Именно тогда Сакура поняла причину изменения внешности матери, хотя, судя по тому, что на отце всё ещё была куртка, он не собирался пробыть здесь долго. — Сакура. — Он поприветствовал её так, словно собирался сообщить о том, что кто-то умер. — Прошу, присядь, — сказал он, как будто это был его дом, его кухня и он мог предложить стул. Сакура взглянула на мать, но на лице женщины просто появилось то неопределённое выражение безразличия, которое часто появлялось у неё, когда она находилась в одной комнате с этим мужчиной. Она села напротив бывшего мужа и уставилась в окно рядом с собой, не оставив Сакуре другого выбора, кроме как сесть между ними. Сакуре предстоял серьёзный допрос, раз вмешался отец. Она не знала, просила ли мать его о помощи или он просто навязался, но теперь она обнаружила, что застигнута врасплох. Со матерью она почти могла справиться. А отец… Она так и не поняла, может ли противостоять ему. Поэтому она попыталась потянуть время. — Как Маю и Каэдэ? — спросила она, интересуясь мачехой и младшей сводной сестрой. Обоим родителям этот вопрос не понравился. Губы матери сжались, когда она услышала имя Маю, произнесённое под её крышей, а отец нахмурился, прекрасно понимая, что дочь тянет время. — У них все хорошо, — сказал он. — Каэдэ пошла в школу, но уже твёрдо решила, что поступит в академию. Сакура удивлённо моргнула. — Она хочет быть куноичи? — Она хочет быть похожей на старшую сестру, — сказал он, пожав плечами. Что-то в его тоне и выражении лица подсказало ей, что он не слишком рад этому. Он всегда думал, что профессия ниндзя легкомысленна, подобно какому-то ненужному балетному классу. Все маленькие девочки хотели быть куноичи, но на самом деле они, скорее всего, становились офисными работницами или продавщицами. Даже относительный успех Сакуры как куноичи не разубедил её отца во мнении, что к этой профессии нельзя относиться серьёзно. Его отношение её не удивляло. Что удивило её, так это то, что младшая сестра, которую она редко видела и с которой разговаривала… равнялась на Сакуру. Сакура почувствовала себя немного виноватой из-за того, что не приложила больше усилий, чтобы в обход мачехи узнать свою младшую сестру. Хотя, судя по поведению отца, он предпочел бы, чтобы его вторая дочь нашла лучший образец для подражания, потому что в последнее время Сакура, вероятно, немного разочаровывала. — Возможно, меня скоро повысят до джоунина, — тихо сказала Сакура. — Может, я даже буду учить её? Неодобрение отца усилилось. — Кстати, об учителях, — сказал он. Сакура угодила прямиком в ловушку. — Уверена, что ты уже слышал, — вмешалась она, прежде чем отец смог продолжить. — Обо мне и Какаши? — Ощущение, что все говорят мне об этом, — сказал отец. — Мне никогда не было так стыдно. На работе надо мной смеются, потому что моя дочь спит со своим учителем. Сакура нахмурилась, но ничего не сказала. Этот человек беспокоился о самом себе. Он всегда был эгоистичным ублюдком, вполне довольным тем, что ушёл от жены и ребёнка, чтобы создать новую семью, просто потому, что ему наскучила старая. Для него никогда не имело значения, что происходит с другими людьми. Каким бы правильным он ни считал вернуться и прочитать ей лекцию о том, что она пристыдила его сейчас, это было совершенно неуместно. — От тебя это звучит непристойно, — сказала она. — Это и есть непристойно, — огрызнулся он. — Я слышал о тебе так много отвратительных вещей, Сакура, что и не знаю, чему верить. — Тогда не верь ничему из этого, если это тебя порадует! — огрызнулась она в ответ. — Сакура, — тихо предостерегла её мать. — Не говори так с отцом. — Я не ребёнок», — упрекнула Сакура. — Я не позволю никому из вас относиться ко мне как к ребёнку. Если хочешь отчитать меня за то, с кем я ложусь в постель, говори со мной как со взрослой. — Мы просто не понимаем, — сказала мать. — Мы не уверены, что ты на самом деле осознаёшь, что делаешь… — Какой бы одержимой ты ни была, из всех людей ты занимаешься этим со своим учителем? — вмешался отец. — Ты понимаешь, как это выглядит? Сакура уставилась на него. — Конечно. Выглядит так, будто он воспользовался мной. А для других — так, будто я воспользовалась им. Я всё это слышала, папа — что он приставал ко мне, что он изнасиловал меня, что он опасный извращенец, а я шлюха, шантажистка и маленькая потаскушка, которая хотела лёгкого продвижения по службе. — Она крепко скрестила руки на груди. — Уверяю тебя, я прекрасно понимаю, «как это выглядит». Что это на самом деле… это совсем другое дело. — Тогда что это? — устало спросила мать. Сакура посмотрела на неё и на мгновение задумалась, прежде чем ответить. — Это была возможность, которую я не могла позволить себе упустить. Я не позволила страху диктовать мне, и не довольствовалась второсортным. Я получила то, чего хотела. Глаза матери медленно расширились, а затем она отвернулась и стала смотреть в кухонное окно. До неё дошло. Она поняла. В отличие от отца. — Что, чёрт возьми, это значит? Ты «получила то, чего хотела»? — повторил он в замешательстве. — Ты сказала, что не хочешь, чтобы с тобой разговаривали как с ребёнком, но, похоже, ты такая же жадная. В этой жизни нельзя просто взять и заполучить то, что тебе нравится, — не тогда, когда это влечёт за собой такие серьёзные последствия! Как ты могла быть такой эгоисткой? — О, ты-то знаешь всё о том, как быть эгоистом, так? — набросилась мать на отца. — Как ты смеешь читать ей лекции об эгоизме, когда сам даже не смог довольствоваться одной женой и одной семьёй! Ты делал именно то, чего хотел, не заботясь ни о ком другом, и теперь у тебя хватает наглости приходить сюда и проповедовать об эгоизме, от которого страдают другие! Кажется, тебя это волнует только тогда, когда ты больше не единственный эгоистичный ублюдок в этом доме!.. — Не выдумывай, — сказал отец Сакуры, покрасневший и злой. — Я пришёл сюда не для того, чтобы меня оскорбляли. Я пришёл, чтобы понять, какого чёрта делает моя дочь и когда она придёт в себя. — Я в себе, — парировала Сакура. — Какаши очень добр ко мне. Единственная проблема здесь в том, что он мой учитель — если б не это, никому не было бы дела. — То, что он твой учитель, — огромная проблема, — прямо сказал отец. — Он не очень хороший учитель, — ответила Сакура, как будто это могло уменьшить тяжесть проблемы. Её отец лишь фыркнул. — Ещё бы! Сакура вышла из себя и громко хлопнула ладонями по столу. — Хорошо! Я поняла! Ты не одобряешь! Что ж, я не искала твоего одобрения раньше и не думаю, что начну сейчас. Мне всё равно, если ты думаешь, что я сбита с толку, встревожена или что мной пользуются, ведь что ты вообще знаешь? Меня ты не знаешь совсем! Никогда не удосуживался узнать! Вспыльчивость Сакура унаследовала от матери, и отчасти именно этот вспыльчивый характер отдалил его от жены. Он не очень легко справлялся с агрессией, поэтому всё, что он мог делать, это сидеть и впитывать её гнев, отыскивая способ вернуть контроль над ситуацией. Сакура знала это достаточно хорошо, и не собиралась давать ему такой возможности. — Ты никогда не воспринимал меня всерьёз, папа, и меня не удивляет, что ты и сейчас не воспринимаешь, — упрекнула она. — Мне всё равно, что ты думаешь. Ты перестал быть моим отцом много лет назад, так что не приходи сюда и не веди себя так, будто можешь продолжить с того места, на котором остановился, только потому, что сейчас это удобно. На губах матери заиграла лёгкая улыбка. Её отец заметил это. — Масаки! — предостерёг он. — Она такая же, как ты: дикая и необузданная. Неудивительно, что ты одобряешь её проступки. — Ты вообще спрашивал, счастлива ли твоя дочь? — спросила мать Сакуры. — Это имеет для тебя значение? Или тебя волнует только то, что коллеги по работе говорят о тебе за твоей спиной? Он расправил плечи и посмотрел на Сакуру. — Ну? Счастлива ли ты, Сакура? Сакура закрыла глаза. Как он мог спрашивать об этом? Конечно, она не была счастлива. Как кто-то может быть счастлив, когда его презирают сверстники и ежедневно злобно раздирают сплетни, а лучшая подруга едва удостаивает взглядом? — Какаши добр ко мне, — повторила она. И это было всё, что она могла сказать по этому поводу. Мать снова провела двумя пальцами по губам, как будто тяга закурить становилась всё сильнее. — А ты любишь его, Сакура? — спросила она. — Какое это имеет значение? — потребовал ответа отец. — В любом случае это закончится одинаково. Мать пожала плечами и вновь посмотрела в окно, снова отстраняясь от разговора, как будто это её не касалось. На кухонный стол опустилась унылая тишина, и плечи Сакуры поникли под её тяжестью. Совсем как в старые времена…***
При первой же возможности она сбежала из этого дома и оставила родителей препираться на кухне, будто ей снова было тринадцать. Но она больше не была ребёнком. Она была женщиной и надеялась воспользоваться этой возможностью, чтобы уладить отношения с матерью и заставить её понять — и она действительно поняла. Это отец нарушил шаткую ситуацию, отстаивая своё мнение там, где оно было не нужно. Тем не менее, по большому счёту, одобрение и понимание родителей были необязательны, даже если бы и были оценены по достоинству. Это не имело значения. Они не контролировали её, и Сакура была свободна уйти — и поэтому она ушла. И она не останавливалась, пока не оказалась на вершине памятника Хокаге, глядя вниз на Коноху со всеми её мерцающими огнями. Деревня простиралась под ней, как рябь на поверхности пруда, и здесь, наверху, жизненные проблемы казались несущественными. Здесь, наверху, в одиночестве, ей не нужно было ни перед кем отчитываться или слышать ужасные вещи, которые говорили о Какаши и о ней самой. Здесь, наверху, она чувствовала себя гораздо менее одинокой, чем там, внизу. Позади неё заскрежетал по камням ботинок, и Сакура резко повернула голову, потянувшись за кунаем. Там была тень, двигавшаяся на фоне тени деревьев над ней. Затем тень шагнула под свет лампы, и Сакура расслабилась. — Нам правда нужно прекратить встречаться подобным образом, — сказал Какаши, останавливаясь под светом, окутавшим его светлые волосы оранжевым ореолом. — Что ты здесь делаешь? — спросила Сакура. Она заметила, что на нём не было маски. — Мне нужно было подышать, — сказал он, пожимая плечами. Ей было знакомо это чувство. В последнее время в Конохе было душно, а здесь, наверху, воздух казался намного чище. Она обернулась, чтобы посмотреть на жилую часть деревни, и задалась вопросом, сколько из этих огней принадлежало людям, которых она знала. Людям, которые сейчас думали о ней и отчаивались. Какаши спустился на скалистый выступ и сел рядом с ней, глядя вниз на огни и, возможно, задаваясь тем же вопросом. Взглянув на него, она поняла, что он был перепачканным, начиная от запёкшейся грязи на нижней части дорожного плаща и заканчивая крупинками грязи в волосах. Казалось, его начальству ещё не надоело провожать его на самые утомительные и грязные задания, которые они только могли найти. Какаши воспринял это с юмором, сказав, что этого следовало ожидать, поскольку он провёл большую часть жизни джоунином, делая всех остальных несчастными, и это неизбежно должно было вернуться, чтобы однажды укусить его. Но теперь она видела, что презрение начинало его изматывать. Сакура взяла его под руку и положила голову ему на плечо, не заботясь о том, насколько он грязный. Сейчас он принадлежал ей, а она ему. Оба были заперты в клетке, которую сами для себя соорудили. Она потеряла счёт времени там, на краю монумента, где-то над огромным лбом Сандайме. Воздух был спокойным, а Какаши тёплым, и вскоре она обнаружила, что её глаза закрываются сами по себе. — Возможно, нам стоит вернуться, — в конце концов предложил Какаши. — Нет. — Сакура приподняла голову и покачала ею. — Я не хочу спускаться обратно. — И что же ты тогда хочешь делать? — спросил он. — Давай останемся здесь на ночь, — сказала она, поворачиваясь и ложась на пыльную землю, глядя на звёзды. — Давай останемся здесь и поспим под луной, звёздами и вон той странной пухлой штукой. — Думаю, это облако. — Облако… — прошептала она и закрыла глаза. — Облако может плыть, куда захочет, и путешествовать по миру, и не быть привязанным. Мы больше похожи на звёзды, да? Застряли на месте, одни из многих… и иногда мы падаем. И тогда она заплакала. Тёплые пальцы Какаши вытирали её слезы, но это было бесполезно. Они продолжали литься. И тогда он наклонился и крепко поцеловал её в губы, убеждая забыть. После секундного колебания она подчинилась и вскоре уже цеплялась за него, стаскивая с него грязный плащ и одежду, отчаянно пытаясь ощутить тепло его кожи. Они были в безопасности там, на выступе, скрытые от любопытных глаз внизу и от тихой тропинки за деревьями, что вела за монумент. Никто бы их не увидел, если бы не знал, где искать. Ладонь Какаши прошлась по её груди, царапая затвердевшие соски, а затем проникла глубоко под юбку и шорты, чтобы крепко обхватить промежность через тонкую ткань нижнего белья. Их поцелуй прервался вздохом Сакуры, и она посмотрела на него, испытывая головокружение и задыхаясь от желания. Этот момент пролетел быстро, и в следующее мгновение они уже дёргали друг друга за одежду, а Сакура тащила Какаши на себя. Они ничего не снимали; просто сдвинули мешавшую ткань в сторону, чтобы обеспечить необходимый им обоим контакт, и через несколько секунд Сакура обхватила Какаши ладонью и направила к промежности. Он вызвал у неё жар, который побежал по венам, поглощая мысли и уводя от всего, кроме него. Она уже давно перестала стесняться того, что шептала ему на ухо. Он научил её уверенности, и она больше ничего не скрывала. Она прикусила его челюсть, провела зубами по шее, велела ему взять её полностью и извивалась, выгибалась в идеальной синхронности с ним. Затем он внезапно остановился и неподвижно застыл. — Что ты сказала? Сакура откинула голову, на её лбу появилась морщинка, когда он отказался продолжать двигаться вместе с ней. — Что? — выдохнула она, почти машинально. — Что ты только что сказала? — повторил он, держа её за подбородок, чтобы заставить смотреть на него. — Я… я не знаю. Какаши, не останавливайся, — взмолилась она, поднимая голову, чтобы коснуться его губ своими. — Поцелуй меня. Он заколебался, но вскоре снова поцеловал её, хотя и не так крепко, как раньше. Его рука запуталась в её волосах, поглаживая по щеке, пока внезапно он не перевернулся, и она не оказалась над ним, оседлав его. Она задыхалась и смеялась вместе с ним, как будто слёзы и сердечная боль принадлежали кому-то другому, потому что прямо сейчас её голова была занята только Какаши, и было трудно беспокоиться о других вещах, таких как жизнь, когда она была с таким красивым мужчиной, который смотрел на неё так, словно она была самой красивой женщиной. Всё закончилось не криком, а вздохом. Она прильнула к нему, дрожа из-за снижения уровня адреналина и нарастающего изнеможения, хотя во многом это было связано с тем, что её скользкую от пота кожу теперь охлаждал лёгкий ветерок. Какаши снова притянул её к себе, накрыв их обоих своим грязным дорожным плащом. Вероятно, сейчас она была такой же грязной, как и он, но это казалось не важным. Особенно когда над ними были такие яркие звёзды. — Долго ли? — прошептала она, когда её пульс постепенно замедлился, а тепло его тела успокоило её чувства. — Долго ещё это будет продолжаться? Нос Какаши ткнулся ей в висок. — Не волнуйся об этом. И она не стала.***
Это могло быть ошибкой. Люди часто сгоряча говорили то, чего на самом деле не имели в виду, или были настолько захвачены фантазиями и романтикой происходящего, что проецировали эмоции, которых у них, откровенно говоря, не было бы, когда они вернулись бы на землю. И иногда в запале чей-то слух может быть не таким чётким, как обычно, и в такие моменты иногда что-то может дойти неверно. Так что, возможно, он ошибался, но он был совершенно уверен, что Сакура прошептала ему на ухо «Я так сильно тебя люблю» несколько мгновений назад, где-то между «Да» и «Не останавливайся!». Она, очевидно, не осознавала, что сказала, поэтому не было смысла продолжать с ней разговор. Она бы только отрицала это. Всегда существовала вероятность, что он слышал, как она сказала: «Я бы с удовольствием съела бутерброд». Хотя это казалось маловероятным. — Глупенькая, — прошептал он ей, но к тому времени она уже была в полусне и только слегка повернула к нему голову с тихим ворчанием, на самом деле совсем не слыша и не понимая его. В нём бурлило множество эмоций, даже если внешне это не было заметно. Раздражение, привязанность, а также нотка эгоистичной мужской гордости, но также и меланхолия, которая преследовала его уже несколько дней, как дыра в глубине его существа, которая зияла всё шире, чем дольше он лежал рядом с этой молодой девушкой с яркими глазами, мягкими волосами и гладкой кожей. «Она не для тебя, — предупреждал он себя, хотя это было не то предупреждение, которое ему хотелось бы слышать. — Посмотри, как далеко ты её завёл. Ты не можешь быть с ней до конца». Он вздохнул и крепче обнял её за талию, почти боясь отпустить. — Вы двое любите друг друга? Именно об этом Цунаде спросила его в своём кабинете, когда он присел у двери, зажимая грязную рану на голове, выглядевшую хуже, чем было на самом деле. Он боялся, что, если пошевелится, она снова начнёт швыряться вещами, но она воспользовалась моментом, чтобы успокоиться и задать ему прямой вопрос. — Вы двое любите друг друга?! Он тщательно всё обдумал, потому что хорошо знал эту женщину и знал её ловушки. — Вы хотите честного ответа? — спросил он её. — Или удобного? — Очевидно, я хочу знать правду! — бушевала Цунаде, её рука угрожающе потянулась к ящику стола, чтобы отыскать ещё что-нибудь, что можно швырнуть. — Один из нас влюблён, — сказал он ей. А Цунаде просто уставилась на него, снова покраснев от гнева. — Что, чёрт возьми, это за ответ?! — потребовала она. — Это она? — Когда он не ответил, она нахмурилась. — Это ты? Какаши никак не дал понять, каков ответ, поэтому она фыркнула и скрестила руки на груди. — Неважно, — сказала она. — Я просто спрошу Сакуру. — К чему утруждаться? — многозначительно спросил он её. — Она не скажет вам правды. Она скажет только то, что, по её мнению, сказал бы я. — А что, по её мнению, сказал бы ты? Он пожал плечами. — Вы можете гадать так же, как и я. Он не знал, почему был так разочарован, узнав, что Сакура не верила в его чувства к ней. Ну, на самом деле он знал, почему был разочарован, но дело было не в ней — скорее, в нём самом. Она предполагала, хотя, вероятно, не без оснований, что он сказал Цунаде, что они не были влюблены. Она не думала, что Какаши мог отдаться любви. И Какаши не думал. — Так что это нам даёт, Сакура?