Однажды в феврале

«Но из всех пришедших и всех ушедших, Всех богов, мужчин и женщин И абстрактных картин, По дороге к Аду, по дороге к Раю Я выбираю — Просто идти» © Немного Нервно — Другие песни

      «Драко, он думает, что я умерла» подобное заявление Гермионы, казалось, не имеет под собой реальной подоплеки, потому, усадив подругу за стол и всячески ее успокоив, Драко бросил хмурый взгляд на вновь впавшего в ступор крестного и ушел к Лаванде просить совета: в делах амурных он по-прежнему оставался бессилен.       Лаванда Браун увлеченно листала пеструю подборку маггловских книг по сказкотерапии и параллельно помешивала в котелочке какое-то варево ядовито зеленого цвета, на немой вопрос Малфоя она лишь отмахнулась:        — А что? У меня выдалось свободных сорок минут, дай, думаю, приятное с полезным совмещу: подберу материалы для дальнейшей работы с детишками и сварю себе восстанавливающую масочку для волос.        — Лав, волшебница ты или нет? — насмешливо закатил глаза Драко, но Лаванда лишь отмахнулась.        — Что бы ты понимал в народных средствах, Малфой. Ты ж не за этим ко мне шел, что стряслось?        — Не за этим… — замялся Драко. — За советом. Я поговорил с Герм, объяснил ей весь принцип стрессовой ситуации и посоветовал попробовать Легилименцию на крестном.       Лаванда очень осторожно отложила в сторону деревянную ложку и повернулась к Драко.        — Почему мне не нравится твой тон, Малфой?       Драко скривился, прошел к стене и плюхнулся на ближайший стул.        — Потому что я, кажется, идиот.        — Ну, это не новость. И всё же?        — Я не знаю, что Герм конкретно увидела, но она сказала мне, что крестный считает ее мертвой, а я всё в толк никак не возьму, как такое могло произойти. Слишком, уж, драматично.       Лаванда задумчиво перевела взгляд на окно, за которым билась в окна яростная февральская метель, и заговорила, особо ни к кому не обращаясь.        — Нам с тобой пора уже переставать удивляться, Драко, мы уйму лет работаем с травмами и их последствиями, потому прекрасно знаем, какую роль порой играет триггер. В тот сумасшедший день вообще было не понять, где силы Света, а где Пожиратели. Мы всё бежали и бежали сквозь грязь, кровь и вспышки заклинаний. Малышня ревела, на нас напирали враги, а мы пытались выстоять. Я даже не помню, какое было время суток, а ты говоришь, что Профессору что-то показалось. Вполне возможно, что ты прав.        — Я помню как дрогнули его защитные щиты, и как он ринулся наперерез Пожирателям.        — И в тот момент Волдеморт объявил, что Гарри Поттер мертв. Гермиона пропустила удар, и в нее влетело то самое заклинание Долохова, что чуть не убило ее после Битвы в Министерстве.       Драко надрывно вздохнул и хлопнул себя по лбу.        — Мы идиоты, Лаванда, даром, что мним себя психологами. Представь, в каком положении оказался крестный: он услышал, что Поттер погиб, читай, мы проиграли, в следующую секунду Герм потеряла сознание, а потом уже на нас рванули остальные Пожиратели. Конечно, он сделал единственное, что мог в той ситуации.        — Спрятался за щитами Окклюменции.        — Именно так. А тут, вдруг, он ощущает, что Тыковка жива, осязает ее магию, чувствует эмоции, но последнее, что он помнит — это как я оттаскивал ее от рухнувших на голову обломков потолка.        — Но это стрессовая ситуация, Малфой, — воскликнула вдруг Лаванда, — у них всё может получиться!       Однако Гермиона мнения друзей не разделяла. Холодная отстраненность Северуса, его далекий взгляд, затаенный страх, плескавшийся в непроницаемых омутах глаз. Кто-то мог бы назвать ее патетической дурочкой, но она знала правду, тем больнее ей было сейчас.       В ночь перед этой треклятой Битвой, унесшей жизни стольких дорогих ей людей, и превратившей выживших в жалкое подобие самих себя, она и Северус коротали последний мирный вечер у догорающих углей камина в его Слизеринских покоях. Ни говорить, ни признаваться в возможном бессилии не хотелось, как не хотелось давать громких обещаний и произносить пылких признаний в иллюзорных чувствах. Всё, что связывало Гермиону и Снейпа, было слишком хрупким, чтобы даже попытаться дать этому имя.       Она долго смотрела, как огонь слизывает смоляные капли с можжевеловых веток, которые они, повинуясь древней традиции зажгли сегодня, чтобы отогнать злых духов, а после — прошептала в темноту, словно опасаясь произнести слова вслух:        — Мне страшно, Северус, не того, что мы можем умереть, а того, как бессмысленно мы прожили жизнь.        — Не боятся только дураки или мертвые, Гермиона, мы, к счастью, ни к первым, ни ко вторым не относимся, — после некоторого молчания ответил Северус и, поворошив жар в камине, придвинулся ближе. — Я не дам тебе погибнуть, Тыковка, клянусь.       Злые досадливые слезы душили Гермиону сейчас, но она понимала, что слезами горю не поможешь, потому ее ждали очередные бессонные ночи, бессмысленные рассчеты и проклятый февраль, холодом сковывающий мысли, проникающий в сердце.       Она давно уже не ждала чуда, как бы там ни было, магические клятвы — это вещь слишком серьезная, чтобы осмелиться не принять ее во внимание, и Окклюмент, подобный Северусу, вполне мог сделать текущее положение вещей своим осознанным выбором. Он верил, что преступил свою клятву Гермионе и не смог сберечь Гарри, потому магия потребовала своё.       Гермиона отставила в сторону чашку ромашкового чая, заботливо оставленную для нее Драко, и принялась готовить ингридиенты для костероста, просто, чтобы было чем занять руки и успокоить тяжелые мысли.       Северус вышел из своего ступора и принялся бесцельно бродить по коридорам, вероятно, где-то там, в Чертогах Разума, ему по-прежнему казалось, что он патрулирует коридоры Хогвартса, потому, заслышав его привычные шаги, Гермиона даже не удивилась. Во всяком случае, он делал прогресс: реагировал на звуки, на прикосновения, играл с Минервой в шахматы, высматривал что-то в покрытых морозным узором окнах, покорно принимал из рук Драко микстуры и настойки, ел суп и пил кофе. Всё было привычно, кроме одного: профессор Снейп был лишь оболочкой самого себя, гулким эхо, едва видимым отражением былого. Но он замер в дверном проеме, словно осознанно наблюдал за работой Гермионы, и на миг ей показалось, что всё стало как раньше, она проходит обучение под его патронажем и нет отчаяния и глухой досады.       А Снейп видел погруженную в себя уставшую женщину, которая больше не видела смысла двигаться дальше, словно бы она шла в кромешной тьме по дремучему лесу и понимала, что ей ни за что не отыскать выхода к солнцу. Она то и дело бросала взгляд на сумасшедшую февральскую метель, заключившую всё вокруг в непроницаемый белый кокон, и совсем не замечала, как плавится ее котел, как она забыла добавить пыльцу лунного камня и как вот-вот произойдет непоправимое.       Но как такое возможно? Снейп четко помнил безжизненное тело Гермионы, отчаянного Драко, пытавшегося спрятать ее от обломков, и дикую безграничную пустоту внутри себя самого: он проиграл, он не сумел сдержать клятву.       В холоде, сковавшем его сердце, появилась вдруг трещина. Как вода вспарывает ледяную корку, так едва слышный робкий голос надежды дал знать о себе. А может быть в последний миг случилось чудо, и Гермиону сумели спасти?       Додумать мысль Снейп не успел: его рефлексы сработали мгновенно и умелое Protego заключило Гермиону в непроницаемый щит, спасая от раскаленных брызг.       И вновь, как много лет назад, она цеплялась за него как за спасательный круг, еще не веря, не до конца понимая происходящее, шмыгала носом и всё никак не могла унять рыдания. А он неловко прижимал ее к себе и шептал всякую чепуху о том, что она в безопасности, и ничего страшного не произошло, и что всё закончилось, и что он рядом. Он сам едва ли верил своим словам, но Гермиона вновь была в его объятьях.        — Тыковка…