The Music of The Night

Илай не решается посетить сегодня вечером оперу. Не то, чтобы он ожидал чего-то другого; просто в первую очередь он лишь планировал только один просмотр. Только чистая удача и доброта его друзей сделали возможным второе посещение. Но после того, что случилось вчера, он жалеет, что у него нет денег, чтобы подольше остаться в Париже. Наиб не нуждается в защите, но Илай хочет быть рядом с ним, как когда-то они были детьми. Илай размышляет, когда ему следует отправиться в Оперный театр. Должен ли он уйти раньше, чтобы быть пунктуальным? Или лучше подождать, чтобы Наиб не почувствовал давления? Илай устал волноваться, но это в его характере. В конце концов он решает, что будет выглядеть ужасно, если он появится раньше и будет ждать у двери, как какой-нибудь недобросовестный хулиган. Поэтому он ждёт. И ждёт. И ждёт. Он ждёт так долго, что случайно засыпает, пытаясь лишь плыть по течению, дабы скоротать время. По чистой случайности в поезде он не спал всю ночь, просыпаясь от толчков. Илай вытирает слюни со рта- на самом деле, он должен найти способ прекратить это делать— и переводит взгляд на часы с кукушкой в гостиничном номере. Его глаза сфокусировались на цифрах, и он чуть не выругался. Десять сорок. Он не успеет раньше одиннадцати часа, когда, по словам Наиба, в это время начинаются его занятия. Накинув пальто и ботинки, он торопливо выходит из комнаты и спускается в холл, чем привлекает внимание любопытных коридорных. Это совсем на него не похоже! Илай гордится своим самообладанием, но Париж, похоже, перевернул его режим с ног на голову, оставив его дезориентированным, за исключением тех случаев, когда он находится рядом с Наибом. К счастью, дождя нет, так что Илай не боится поскользнуться, мчась по тёмным улицам. Его шаги эхом отдаются в ночи, его учащённое дыхание появляется белыми клубами, когда он встречает встречный сильный холод в лицо. Он чуть не спотыкается, поднимаясь по лестнице Олетуса, но вовремя спохватывается. Он, должно быть, похож на сумасшедшего, когда распахивает тяжёлые двери с такой поспешностью, что завтра наверняка почувствует напряжение в руках. Пробежав через фойе и оказавшись за кулисами, Илай вынужден воспользоваться моментом, чтобы переориентироваться. Затем он снова бежит по коридору к белым дверям, пока не добирается до места назначения. Боги, он надеется, что Наиб простит его. Илай быстро стучит, извиняется, готов вывернуться наружу. Дверь открывается. Джозеф Дезольнье смотрит на него сверху вниз с любопытством в голубых глазах, распущенные волосы рассыпались по его плечам. — Мсье Кларк? — На левой скуле у него небольшой порез, неприятное напоминание о прошлой ночи. — Ой! Простите, — восклицает Илай, — я думал, это комната Наи-, ээ, мсье Субедара. — В спешке он забыл проверить, нет ли царапин на краске. — Он живёт тремя дверями дальше. И вообще, я боюсь, что вы только что упустили его, — извиняющимся тоном говорит Джозеф. — Он, наверное, уже начал свою тренировку, и никто его сейчас не беспокоит. Илай кивает, но Джозеф, должно быть, замечает его разочарование, потому что на мгновение задумчиво наклоняет голову, а затем взмахивает рукой, приглашая Илая войти. Он делает это нерешительно, разглядывая роскошную обстановку. Комната примерно такого же размера, как комната Наиба, но положение Джозефа явно даёт ему лучшее жалованье и более богатых спонсоров. Здесь есть белый диванчик, украшенный мехом, туалетный столик, заваленный цветами — без сомнения, подарки от поклонников, — и корзина в другой стороне комнаты, заполненная винами, которые, как предполагает Илай, очень дорогие, стоит лишь взглянуть на этикетку. Джозеф жестом приглашает его присоединиться к нему за маленький белый столик, на котором стоит фарфоровый чайник и разнообразные деликатесы. — У вас нет никаких либо причин совершать поездку просто так, мсье. Не стесняйтесь поболтать со мной, пока он не закончит, и вы сможете поймать его по пути. — Спасибо, — благодарно говорит Илай, усаживаясь в одно из плюшевых кресел. В животе у него урчит. У него не было времени пообедать. — Добро пожаловать на чай, — говорит Джозеф. — Я бы налил вам сам, но… — он поднимает забинтованные руки. Илай вздрагивает и тянется к чайнику, уверяя его, что это не проблема. Они едят пирожные и непринуждённо беседуют, но Илай слишком рассеян, чтобы заниматься этим делом. — Что у вас на уме? — Джозеф откидывается на спинку кресла и улыбается. — Я с удовольствием отвечу на все ваши вопросы об опере. Илай кивает, решив задать вопрос, который не давал ему покоя со вчерашнего дня. — Вы знаете о «Потрошителе»? Улыбка сползает с лица Джозефа. — Чёрт бы побрал этого Майка Мортона! — шипит Джозеф. Он встаёт и начинает расхаживать, его шаги легки даже в его волнении, знак многолетних тренировок. Илай встревожен внезапным перепадом настроения. — Я не хотел вас расстраивать, — быстро говорит он, пытаясь успокоить его. Джозеф отмахивается от него. — Нет, вы не знаете. Мы стараемся, чтобы эта глупая история осталась незамеченной. — Он фыркает. — Но видимо некоторые люди не умеют держать рот на замке. Илай молча извиняется перед Майком, который наверняка будет подвергнут словесному избиению со стороны первого тенора позже. — Тогда, если позволите спросить? Кто этот «Потрошитель»? Джозеф перестаёт ходить, остановившись на месте. — На что больше похож «Потрошитель»? Это миф, который существует уже более двадцати лет. Происхождение его неясно. — Он накручивает прядь волос на палец своей менее повреждённой руки. — «Потрошитель», как я слышал, мстительный дух. Какой-то презренный человек, который не может обрести покой после смерти. — Джозеф закатывает глаза к небу. — Клише на клише, да? Слишком глупо, чтобы быть чем-то иным, кроме как выдумкой какого-то глупого ребёнка. — И он опасен? — Спрашивает Илай. — Теоретически, конечно? Джозеф разводит руками и широко раскрывает глаза в чрезмерном страхе. — Это ужасно. Его левая рука — это не рука, а гигантский набор когтей, которые могут разорвать плоть до костей. Его лицо скрыто белой, как кость, маской, и оно столь ужасное, что при виде его можно умереть со страха. Он движется сквозь тени, и он может исчезнуть в тумане склепов оперы. — Он прекращает действие, и на его лице снова появляется сдержанное раздражение. — Так они говорят. Хотя он знает, что Джозеф саркастичен, Илай не может не похолодеть от яркого описания. — Похоже, эта история очень… влиятельна среди некоторых исполнителей и рабочих сцены. — Достаточно влиятельная, даже для того, чтобы Фиона избегала упоминая об этом. Может быть, от страха? Но Фиона никогда никого и ничего не боялась. Она любит оккультизм и всегда свободно делилась своими интересами с Илаем. Вся эта ситуация вызывает тревогу. Илай выходит из своих мыслей, когда замечает, что его спутник начал вновь говорить. — Это ещё мягко сказано, — говорит Джозеф. — У призрака особые требования. Он посылает письма, в которых приказывает директорам присылать ему жалованье и зарезервировать пятую ложу для его исключительного пользования. Илай поднимает бровь. — Привидению нужно ложе? — Никто здравомыслящий в это не верит, но в искусстве полно чудаков, — вздыхает Джозеф. — Итак, Сервайс и его приятели платят мнимому призраку по 20 000 франков в месяц и оставляют ему его проклятую ложу. Илай чуть не поперхнулся. — 20 000 франков? Джозеф вскидывает руками. — Вы правильно расслышали! Видите ли, это безумие. А «несчастные случаи», которые у нас были, только подпитывают слухи. Илай выпрямляется в кресле. — Инцидентов было больше, чем вчера? Джозеф кивает. — Да, больше. Уже почти целый год. И всегда, когда я рядом или непосредственно вовлечён во что-то. — Он смотрит вниз на свои руки и вздыхает. — Хотя я признаю, что это было самым мучительным на сегодняшний день. — Тогда как вы думаете, что же это может быть? — Спрашивает Илай. — Саботаж, ясное дело, — говорит Джозеф. — Какой-то ревнивый хорист, который хочет, чтобы я ушёл со своей роли. Но нет, я отказываюсь доставлять ему такое удовольствие. Пока я жив, я буду выступать. Даже если мои собственные работодатели больше не будут заботиться обо мне. Знаешь, что они мне говорят? Такие вещи случаются. Ха! Они едва ли делают вид, что прилагают усилия, чтобы найти моего маленького запугивателя. — Мне очень жаль, — говорит Илай, и он говорит правду. Слова Джозефа даются легко, но Илай умеет читать истинные чувства других людей. Человек перед ним сердит и напуган. Благоразумнее всего было бы говорить о более приятных вещах, возможно, привлечь внимание к достижениям Джозефа, а не к его заботам. Но всё же… его любопытство — это проклятие, и он рискует быть грубым, чтобы удовлетворить его. Илай хмыкает. — Вы не возражаете, если я задам вам ещё один вопрос, мсье? — Если только речь не идёт о призраке, — съязвил Джозеф. Илай улыбается и ставит чашку на стол. — Если это не слишком навязчиво… вы знаете имя наставника голоса мсье Субедара? — Наставника? — Джозеф слегка смеётся. — Non, mon amie. У Субедара нет наставника, или, по крайней мере, никто из нас его не видел. Илай колеблется. — Что? — Наиб очень ясно сказал ему, что он посещает занятия. Джозеф слегка пожимает плечами. — Трудно поверить, что любитель может так сильно прогрессировать за столь короткое время без тренерской работы, но это правда. Каждую ночь он остается в той комнате один.

***

В своей гримёрной Наиб сжимает в руке карманные часы, готовясь к предстоящей встрече. Он бессознательно водит большим пальцем по полированному серебру. На самом деле он не дал Ангелу знать, что будет отсутствовать, как обещал Илаю. Причина проста: Наиб не может связаться с ним вне их тайных встреч. Он хотел бы, чтобы у него был способ вызвать своего наставника, а не ждать его запланированного появления. Но его Ангел никогда не предлагал, и у Наиба никогда не было причин менять их соглашение. Он делает мысленную пометку спросить об этом после сегодняшнего вечера. Ему также придётся извиниться за то, что он пропустил их урок, но это в первый раз, и Наиб надеется, что его наставник не слишком обиделся. ...Ох, да кого он пытается обмануть? Странный человек может шутить с ним, может называть его ласковыми именами, но у него есть железная воля, когда дело доходит до его музыки. Более того, Илай не пришёл к нему сегодня вечером. Наиб пытается придумать рациональные причины для этого; опера действительно заканчивается поздно вечером, и вполне возможно, что он уснул. Но Илай — человек слова, и Наиб не может не волноваться. — Значит, этот наглый ухажёр хочет украсть мою музу, а? Наиб вздрагивает от неожиданности этого голоса. Не было ни предательской мелодии, ни медленного затемнения зеркала. Он покусывает губу, встревоженный тоном своего Ангела. — Прости, но это была всего лишь одна ночь, — пытается возразить он. Затем до него доходит весь смысл фразы мастера, и Наиб чувствует, как его лицо краснеет. — И Илай не… мы не… он не ухаживает за мной, ясно? Ты всё это время наблюдал за нами? Он засмеялся. — Он жесток, мой дорогой. Искать тебя после стольких лет? Пригласить тебя на ужин, зная, что это будет стоить тебе времени со мной? Его безрассудство выдаёт его намерения. Наиб настойчиво качает головой. — Ты ошибаешься. — Разве я когда-нибудь ошибался? — Тень бросает ему вызов. У Наиба нет ответа, отчасти потому, что он знает, что не может опровергнуть это, а отчасти потому, что он застрял на идее, что Илай, из всех людей, был больше заинтересован в преследовании Наиба. Честно говоря, это неправдоподобно. Но теперь его голова полна предательских мыслей, воображающих «что, если…». Если сердце Илая действительно принадлежит ему, то… — Возможно, мне следует убедить его оставить тебя в покое. — Его размышления прервало заявление призрака. — Мы ведь не хотим, чтобы ты отвлекался от своей музыки, правда? — Не сердись на него, — умоляет Наиб. — Это был мой выбор пойти с ним. — Но если бы его здесь не было, ты бы не ушёл, — возражает Ангел. Наиб начинает раздражаться от этой снисходительности. — Я сам по себе, понимаешь? Я мог уйти в любое время, независимо от того, был бы ли здесь Илай или нет. Он не контролирует мои действия. — Я не люблю спорить, Наиб, — резко говорит наставник. — Я и не спорю. — Наиб пыхтит. — Я просто… я просто хочу, чтобы ты мне больше доверял. Потому что ты знаешь, что я доверяю тебе больше, чем кому-либо. Тишина по обе стороны зеркала. — Возможно, ты и прав, — соглашается тень. — Ты никогда прежде не испытывал моего терпения. Наиб расслабляется. — Спасибо. Ты же знаешь, что я больше не уйду, не спросив тебя. — Опять? — Возбуждение возвращается. — Ты собираешься позволить ему забрать тебя снова? — Я не позволю ему ничего сделать, — говорит Наиб. — Почему ты так… так напряжён? Задумчивое пение из зеркала. — Я не ожидал, что это произойдёт так скоро, — вздыхает Ангел. — Увы. Наиб наклоняет голову, озадаченный внезапной холодностью голоса. — О чём ты говоришь? Глубокий смешок. — Я знаю, что без должного облика, чтобы говорить, петь, твои глаза заблудились. Возможно, это моя вина, что я так долго ждал. Такой талантливый ученик заслуживает награды. — Награды…? — повторяет Наиб. — Да. Ты слушал меня, и ты повиновался так преданно. Сердце Наиба замирает в груди, когда зеркало наполняется туманом, скрывая фигуру. — А теперь, мой дорогой, — мурлычет тень, — ты увидишь меня.