The Music of The Night

Человек, который выходит из зеркала, похож на человека из сказки. Он, возможно, самый высокий человек, которого Наиб когда-либо видел: с широкими плечами, которые подчёркивали его красно-чёрный костюм. Ткань богато расшита золотой нитью, поверх него накинута красная бархатная накидка. Его осанка идеальна — или даже можно сказать «величественна». На руках у него перчатки, но даже сквозь чёрную ткань Наиб видит, что пальцы у него длинные и гибкие. Пальцы музыканта. Но как бы он ни был очарователен и внушителен, Наиб сосредотачивается не на этом. Его взгляд прикован к самой навязчивой черте внешности, маячащей перед ним. На его остром красивом лице белая маска закрывает правую сторону. Видимый глаз — пронзительно-карий, почти красный. Его скулы высокие и выпуклые, а левая сторона рта приподнята в улыбке. Его тёмные волосы зачёсаны назад, но упрямо вьются вокруг ушей. — Наиб Субедар, — говорит мужчина. — Дорогой, я так рад видеть тебя лицом к лицу. — Ангел… — выдыхает Наиб. Он делает шаг вперёд, вытягивая вперёд руки… Его благоговейный трепет быстро усмиряется холодным осознанием того, откуда он помнит эту маску. Он много раз слышал историю его убийцы, носившего его. — Твоя маска, — говорит Наиб, не в силах сдержать упрёка, которое прокрадывается в его голосе. — Ты тот, кого называют «Потрошителем». Его Ангел музыки -Потрошитель- склоняет голову. — Так и есть. — Значит, Призрак Оперы… это ты? — Наиб делает шаг назад. — Это ты просишь деньги и пятую ложе. Это ты наводишь ужас на хористов. Потрошитель ухмыляется. — Я не думал, что ты из тех, кого пугают слухи, мой дорогой. — Не пугают, — быстро отвечает Наиб. — Но ведь это правда, не так ли? — Ему трудно примириться со всем этим. — Я не понимаю. — Истории часто преувеличены, — отвечает Потрошитель. — Теперь ты считаешь меня чудовищем, Наиб? — Нет! — Наиб отрицает. И действительно, этот человек не похож на злого духа. Здесь нет огромных когтей, как ему говорили, нет клубящегося тумана, который следует за его каждым шагом. — Я просто запутался. Я подумал… — он сам не знает, что подумал. Кто ещё мог с такой лёгкостью передвигаться по теням оперы? Он знает, как сильно другие боятся его? — Пойдём со мной, дорогой, — упрашивает Потрошитель. — Позволь мне отвлечь тебя от этих глупых мыслей. Ангел музыки протягивает руку, его ладонь в чёрной перчатке раскрыта в ожидании. Наиб проглатывает свои тревоги и протягивает руку, медленно кладя её в большую ладонь Потрошителя. Потрошитель улыбается и ведёт его обратно через зеркало, в темноту. Переступив порог, Наиб оглядывается и видит, что зеркало — это окно с той стороны, откуда открывается великолепный вид на его гардеробную. Его пронзает острый укол беспокойства. Конечно, он знал, что наставник видит его, но почему-то он не ожидал такой всеобъемлющей перспективы. Потрошитель мог наблюдать за ним в любое время, не давая Наибу знать, что он здесь. Наиб чувствует, как кто-то мягко тянет его за запястье, и быстро поворачивается, чтобы посмотреть на своего спутника, пытаясь сдержать румянец. В этом коридоре тускло освещено, поэтому он надеется, что его взволнованное выражение лица не будет слишком заметным. — Нам не стоит задерживаться, — говорит Потрошитель. — Это будет долгий путь вниз. — Его длинные ровные шаги заставляют Наиба немного прибавить ходу, чтобы не отставать. Наиб замечает, что его слова правдивы, когда они путешествуют по длинным коридорам, в кромешной тьме, едва освещённой редкими канделябрами свечей, украшающими стены. Коридор кажется бесконечным, и как раз в тот момент, когда Наиб думает, что они уже близко, они подходят к винтовой лестнице. Наиб гордится своим равновесием, и если бы он не был так уверен в себе, то мог бы упасть с крутизны каждой ступеньки. Потрошитель двигается уверенно, не выпуская руку Наиба. Всё в нём томно и завораживающе. Они спускаются всё ниже и ниже, наконец снова достигая твёрдой земли, и Наиб видит, что прямо перед ним расширяется проход. Из него льётся свет, и когда они приближаются, Наиб узнаёт в нём вход в большое логово, заполненную канделябрами, богато украшенными занавесями и тёмной мебелью. Войдя в огромную комнату, если её можно было так назвать, Наиб чуть не задохнулся при виде открывшегося ему зрелища. Большая рука ложится ему на поясницу, чтобы поддержать, и он вздрагивает. — Это лучшее, что я могу сделать при таких обстоятельствах, — усмехается Потрошитель. — Это великолепно, — говорит Наиб. — И невероятно. Здесь есть что посмотреть, но глаза Наиба прикованы к единственному яркому предмету в логове. В центре катакомб стоит массивная золотая труба органа. Отблески свечей пляшут на его сверкающей поверхности. Наиб никогда не играл, но каждый день пел под глубокие звуки таких инструментов. Тот, что принадлежит оркестру, однако, далеко не так величествен. Рука покидает его спину, и Потрошитель проходит мимо Наиба, оборачиваясь, чтобы посмотреть на него. — За то время, что мы знакомы, ты задал мне так много вопросов. Надеюсь, я смогу тебя успокоить, ответив на парочку из них. — Это и есть твой дом? — Спрашивает Наиб. — Ты живёшь под Оперным театром? Кивок. — Другим это может показаться мрачным, но темнота скрывает все несовершенства дня. Я нахожу это спокойным. Утешительным. Наиб не может с этим согласиться и воздерживается от комментария. Для него в сырости катакомб нет ничего приятного, за исключением, конечно, человека, который стоит перед ним. Он следует за своим наставником, который ступает по неровной каменистой земле с уверенностью, которая может прийти только с практикой. Как давно он здесь живёт? Потрошитель садится на место органа, затем жестом приглашает Наиба присоединиться к нему. Наиб делает это медленно, боясь, что в любой момент он очнётся от этого странного, чудесного сна. Одна сторона его бедра прижимается к бедру Потрошителя, а холод другой, даже сквозь ткань, заставляет его дрожать. Наиб замечает открытую рукопись, лежащую на органе. При ближайшем рассмотрении он узнает либретто, написанное от руки почти неразборчивыми каракулями. — Это твоя музыка? — Спрашивает он, протягивая руку. Рука Потрошителя резко захлопывает страницы. Наиб удивлённо поворачивается к нему. Он получает улыбку, которая не совсем достигает его глаз. — Да, хотя эта музыка ещё не закончена. Она ещё не готова быть спетой тобой. — Хочешь, я спою что-нибудь из того, что ты уже сочинил? — Наиб чрезвычайно польщён. Потрошитель ухмыляется. — Конечно. В конце концов, она была написана только для тебя. — Он снова берёт Наиба за руку, но не держит её, как раньше, а поворачивает и проводит пальцем, нежным узором по венам запястья Наиба. Они сидят так некоторое время, и единственным звуком между ними является их дыхание. Затем Наиб приходит в себя, моргая сквозь туман, в который он всё время проваливался. Он ловит руку Потрошителя своей, переплетая их пальцы вместе. Потрошитель смотрит на него с довольной улыбкой. — Как смело с твоей стороны, Наиб. Наиб ухмыляется. — Так просто ты меня не загипнотизируешь. — Ох? — В его голосе дразнящая мелодия страстного баритона. — Тогда мне придётся удвоить свои усилия. Если бы это был кто-то другой, Наиб со смехом толкнул бы его в плечо, отвечая ещё одной репликой. Но он не может сделать этого с тем человеком, который рядом с ним. У него никогда не было проблем с разговором с другими, но физическое прикосновение — это что-то новое, опьяняющее. Действовать так небрежно, кажется… неправильным. Он мысленно возвращается к Илаю, к той лёгкости, с которой они разговаривали и держались за руки. Потрошитель первым отрывается из сцепления их рук, чтобы дотянуться до органа, вытаскивая определённую бумагу из других таких же многочисленных, разбросанных по земле. Он разглаживает страницы и кладёт их на орган. Глаза Наиба по привычке сосредотачиваются на нотах. — Это не моё собственное творение, но оно достойно твоего голоса, — объясняет мужчина в маске. — Мы должны продолжать проверять твой диапазон, мой дорогой. Самаэль — благородная роль, но ты можешь превзойти её. Наиб смущённо пожимает плечами. — Я доволен тем, что играю его. — И я не хочу иметь дело с Джозефом, если я заменю его. — А я нет, — решительно заявляет Потрошитель. — Ты можешь сделать гораздо больше, дорогой. Я докажу это тебе и всем тем, кто выше. Наиб хмурится. — Ну, раз ты так говоришь… — Иногда этот человек может быть ещё более своенравным, чем сам Наиб, а это уже подвиг. Потрошитель барабанит пальцами по сиденью. Затем он вытягивает руки и кладёт их на клавиши. — Со временем ты услышишь то же, что и я. Не волнуйся. А теперь, хватит ли тебе двух строк? Очевидно, время для разговора вышло. Но впервые Наиб не решается подчиниться приказам своего наставника. — Дорогой? Глубокий голос вытряхивает его из раздумий. — Ох. Прости, я…- — Ты споёшь для меня, мой ангел музыки? — Спрашивает Потрошитель. Его глаза проницательны и пронзительны, и Наиб не может отвести от него взгляда. Его прежняя тревога тает под этим тяжёлым взором. — Да, — выдыхает он. — Всегда. Потрошитель ухмыляется белоснежными зубами и начинает играть.