И по какой-то причине он почувствовал необходимость солгать Илаю об этом.
— Значит, ты его вообще не видел? — Спрашивает Фиона. — Нет. — Илай начинает беспокоиться из-за тона Фионы. — Что-то случилось? — Сегодня утром он не пришёл в оперу, — тихо говорит Фиона. — Я подумала, что он заболел, и пошла навестить его, но его тоже не было дома. Потом я пришла сюда, на случай, если он с тобой проведёт ночь. Илай не знает, как она может говорить такие неловкие вещи так небрежно, но его смущение смягчается тревогой. — А ты уверена, что его нет дома? — Я слегка постучала, — говорит Фиона, качая головой. — Он всегда открывает дверь, но в этот раз он не подошёл. Сервайс тоже его не видел. Я даже спросила Джозефа, но он был, э-эм, кислый сегодня утром. Илай закусывает губу. — И больше у него никого нет? — Нет, — отрицает Фиона. — Он ни с кем не встречался, и у него мало близких людей, кроме меня и тебя. — Значит, он действительно пропал? — Илай вынужден прислониться к дверному косяку, чтобы не упасть. — Да. — Голос Фионы дрожит от беспокойства. — Никто не видел его со вчерашнего вечера.***
Наиб медленно просыпается, эхо музыки всё ещё звенит в его ушах. Ему только что приснился самый странный, чудесный сон. Одна из мелодий, столь чарующих, и мужчина, столь соблазнительный, что их просто невозможно описать. Так реалистично, что он всё ещё чувствует прикосновение пальцев к своей руке. Детали расплываются, но ощущение остаётся. Жаль, что это всего лишь выдумка его беспокойных фантазий.Но… это ведь не его кровать, не так ли?
Он принимает положение сидя и видит, что лежал на чём-то, что вовсе не представляло кровать, а богато украшенную кушетку со сплошной спинкой и без подлокотников. Он прижимает руки к чёрным шёлковым простыням, покрывающим его. Вокруг него свечи образуют танцующие фигуры на огромных стенах. Он действительно здесь, под Оперным театром. Дыхание Наиба вырывается из груди в изумлённом пыхтении.Ничего из того, что произошло прошлой ночью, не было сном.
Встав, Наиб медленно поворачивается кругом, чтобы оглядеться по сторонам. Да, всё в точности так, как он помнил. Как ему удалось заснуть посреди всего этого, Наиб понятия не имеет. Должно быть, он потерял сознание в какой-то момент, когда пел. Он смутно припоминает, как его подняли и перенесли на это место.Его щёки становятся тёплыми.
Наиб выходит в главный центр этого странного логова. В центре комнаты стоит орган, звучит музыка. И если музыка существует, то человек-… Сильные руки обхватывают его, выдёргивая из сонного оцепенения. Наиб вздрагивает, начиная оборачиваться, но его мягко толкают обратно, так что он оказывается спиной к груди более высокого мужчины. Руки Потрошителя останавливаются на бёдрах Наиба, пальцы слегка впиваются в кожу. Наиб не может удержаться и прижимается к его объятиям. — Ты хорошо отдохнул? — Спрашивает Потрошитель. — Я даже не помню, как заснул, — бормочет Наиб. Он смотрит в лицо-или, скорее, в маску- этого таинственного ночного существа. — Ты мог бы потрясти меня или что-то типо того. — Я не хотел тебя будить, — говорит Потрошитель. — Ты выглядишь вполне мирно, когда спишь, мой ненаглядный. Субедара внезапно переполняют эмоции. Он поворачивается так, что оказывается лицом к другому, и эти сильные руки теперь лежат у него на пояснице. Он проводит пальцами по богатой ткани, из которой сделан плащ Потрошителя. — Глупо, — недовольно говорит он. — А что, если я буду делать так всё время? Ты действительно позволишь мне отключаться во время занятий? — Полагаю, для этого случая можно сделать исключение, — парирует Потрошитель, как всегда самоуверенно. Их объятия разжигают в Наибе огонь, от которого у него внутри всё трепещет. Страсть, которую он испытывал, когда пел в тандеме с маэстро, ничто по сравнению с этим. Это необузданно, соблазнительно, опьяняет. Он хочет большего. Потрошитель вздёргивает его подбородок, и Наиб смотрит прямо в его сверкающий глаз. Их дыхание смешивается, и губы Наиба слегка дрожат. — Наиб, — шепчет Потрошитель. — Что ты делаешь со мной… Их рты становятся всё ближе и ближе, и Наиб наблюдает, как закрывается видимый глаз Потрошителя.Он хочет этого. Он хочет большего.
Как раз перед тем, как их губы соединяются, Наиб срывает маску с лица Потрошителя. Руки его наставника взлетают вверх, чтобы прикрыться, но недостаточно быстро. Его глаза широко раскрыты от предательства. Наиб отшатывается. Он ничего не может с этим поделать. Потому что лицо Потрошителя, ох, его лицо… Правая сторона его лица… Это отвратительно. Он лишь мельком взглянул на него, но и этого было достаточно для переполняющих его чувств. Шрамы, тянущиеся от виска до подбородка, фурункулы, которые явно были вскрыты и поцарапаны, глубокие царапины на плоти, которые могли быть сделаны только когтистыми ногтями. Склера глаза затемнена и разорвана кровеносными сосудами, затеняющими расширенный зрачок. Ужас Наиба при виде этого зрелища мимолётен, но он длится достаточно долго, чтобы запечатлеться в горящих глазах Потрошителя. Лицо Потрошителя искажается гневом. Он хватает его за плечи, впиваясь когтями в плоть. Наиб вздрагивает, пытаясь вырваться. — Я же говорил тебе, — шипит Потрошитель, — Что ты придёшь в ужас от того, что увидишь. — Он грубо трясёт его. — Скажи мне, оно того стоило? Теперь ты доволен, маленький предатель? — Он приближает своё лицо, заставляя Наиба посмотреть на искажение. Наиб внезапно очень остро осознает своё уязвимое положение. Здесь, в логове, наедине с этим человеком, который знает тёмные бесконечные ходы лучше, чем Наиб? Бороться с ним — это не выход. Медленно, стараясь не обращать внимания на боль в плечах, Наиб поднимает руку, держащую маску. Дыхание Потрошителя приходит в норму, и он берёт маску дрожащей рукой, затем отворачивается и наклоняет голову, чтобы закрепить её на место. Между ними не раздаётся ни звука, кроме прерывистых вздохов. Наконец, плечи Потрошителя начинают расслабляться, напряжение спадает, пока он не возвращается к привычной для Наиба сдержанной внешности. Когда он говорит, его голос звучит тише, чем когда-либо слышал Наиб. — Джек. Наиб морщит лоб. — Что? — Джек, — снова говорит Потрошитель. — Это моё имя. — Он оборачивается, его глаза блестят от волнения. — Джек, — повторяет Наиб. Он держит это слово во рту, смакуя его. — Ты заслуживаешь знать. — Говорит Потрошитель… нет, Джек. — Особенно после этого. — Ох, — тихо произносит Наиб. Даже сейчас его наставник так справедлив… — Прости, что напугал тебя. — В голосе Джека слышится сожаление. — Но ты же понимаешь мою… тревогу. — В последнем слове звучит горькая нотка. — Мне тоже жаль, — извиняется Наиб. — Я просто хотел тебя увидеть. Я хотел узнать тебя получше. — Разве ты меня ещё не знаешь? — Спрашивает Джек, и от оскорблённого тембра Наибу хочется сразу увянуть. — Неужели после стольких лет я всё ещё такой чужой для тебя? — Я вовсе не это имел в виду, — горячо возражает Наиб. — Я знаю твой голос, но не знаю этого человека. Джек криво улыбается ему. — Ну вот, теперь ты его видел. Человека, с изуродованным лицом. Наиб прикусывает губу, когда его охватывает стыд. Он не знает, как это исправить — его всегда успокаивал другой. Он тянется, чтобы взять Джека за руку, и его сердце болит от того, как тот, что повыше, вздрагивает от этого прикосновения. — Извини, — снова говорит Наиб. — Мне было любопытно. Я забежал вперёд. — Наиб знает, что в светском обществе Парижа нельзя вести себя или говорить так смело, как он. Большую часть времени он может сдерживать свои действия. Но Джек наоборот пробуждает в нём импульсы, которые Наиб так долго сдерживал. Джек вздыхает, долго и тихо, сжимая руку Наиба. — Любопытство — вещь ядовитая, любовь моя. Лучше умерить её, пока тебе не стало больно. — Но ты не причинишь мне вреда, — говорит Наиб. — Ведь так? Джек пристально смотрит на их соединённые руки. — Мне было бы очень больно причинить тебе вред. — Он отстраняется, чтобы пригладить свой костюм, который был помят во время его вспышки гнева. — Но у меня нет никаких оснований полагать, что ты снова не сделаешь что-то столь вызывающее. Но мы можем забыть об этом, дорогой. — Он одаривает Наиба улыбкой. — Хорошо, — говорит Наиб, радуясь, что Джек, кажется, так же хочет двигаться дальше, как и он. — Ты хочешь, чтобы я снова спел? — Я бы никогда не отказался от возможности услышать твой голос, — говорит Джек. — Однако ты проспал здесь всю ночь. Тебе нужно подготовиться к сегодняшнему вечеру. — Он поднимает глаза к потолку, где мир наверху движется неосознанно. Наиб вздыхает. — Верно. — Он любит выступать, но в кои-то веки хотел бы отложить оперу, чтобы задержаться на этом моменте. — Мы ещё увидимся, — заверяет Джек, словно прочитав мысли Наиба. — Обещаю, любимый. Любимый… Это ласковое обращение, как и все остальные лестные имена, которыми Джек называет его. Но это слово другое, произнесённое с большим весом. Это заставляет Наиба задумываться о неправильных вещах. — Пойдём, мы должны вернуться. — Джек берёт его за руку. — Эти дураки, которые управляют моим театром, будут скучать по тебе. — Хорошо, — соглашается Наиб. — Я не хочу, чтобы Сервайс убил меня за опоздание на репетицию. Джек смеётся. — Значит, мы пришли к соглашению. — Он успокаивающе сжимает его ладонь. Наиб следует за ним по бесконечным ступеням, почти не желая возвращаться на свет.