The Music of The Night

В тот роковой день, когда начинается опера Потрошителя, весь дом готовится к битве. В ожидании его присутствия они не пожалели никаких средств. У каждой двери стоял вооружённый охранник, высокий и готовый выхватить оружие при малейшем признаке присутствия самого монстра. Но для Наиба и его коллег-исполнителей самым насущным вопросом является не присутствие таких устрашающих людей, а то, что происходило с их директором. Инструкции Джека о том, как должна быть исполнена опера, тщательно детализированы. Конечно, это мрачная драма похоти и мести, потому что… что ещё может создать такой человек, как Потрошитель? Наибу была отведена главная роль, но неизвестная личность его созвездия стала источником беспокойства для Сервайса. — Романтической оперы с мужской ролью мы ещё не встречали! — Сервайс в полном замешательстве, его шляпа мнётся в руках, когда он срывается в крике на разбегающихся актёров и команду. Фиона пытается заговорить. — Потрошитель оставил записку-… — Чёрт бы побрал эту записку! — Сервайс бросает шляпу на землю. — Я предоставлю нам подходящего актёра по собственному выбору. А что на счёт инструкции, а? Он сумасшедший? — Мы знаем, что он сумасшедший, это уже доказано! И нет! — рявкает Наиб, не в силах смириться с тем, что его директор закатывает истерику из-за того, что его едва касается. — Почему вы так беспокоитесь о предоставлении, когда невинные люди могут пострадать? — Он ненавидит даже думать об этом, но если они потерпят неудачу сегодня вечером, это будет наверняка плохо. — Не понимаю, как ты можешь быть в опасности, — шипит Сервайс. — В конце концов, ты его драгоценная муза. — Прежде чем Наиб успевает возразить, он срывается с места, вероятно, чтобы накричать на бедного хориста Майка Мортона за что-то столь же несущественное. Наиб отводит взгляд от остальных в комнате. Он не может этого отрицать, это больно его задело. Наиб не выбирал быть объектом извращённых привязанностей Потрошителя, но он выбран, и люди страдают из-за этого. Наиб до сих пор не понимает, почему Джек вцепился именно в него. Если ему нужна муза, то почему не Джозеф? Почему не любой другой участник оперы, который играл главную роль раньше? Что могло сделать Наиба таким особенным? — Пять минут до старта! — Мимо него проносится режиссёр, выкрикивая время. — Спасибо… пять, — бормочет Наиб. Он нервно поправляет манжеты на рукавах, проводит пальцами по кружевной чёрной ткани, борясь с желанием разорвать её голыми руками. Этот костюм тёмный, блестящий, даже соблазнительный, хотя Наиб ненавидит думать об этом таким образом. Так не похоже на Самаэля и Азраила, или на любую другую роль, которую он играл раньше. Он вообще не хочет выступать, потому что даже если бы это была не опера Потрошителя, он ненавидит роль, которую ему дали. Невинный цветок человека, искушаемый дьяволом во тьму? Намерение, стоящее за этим, как никак ясно. Это оскорбительно, и если бы он не был принуждён к этому угрозой причинения вреда своим близким, он отказался бы подыгрывать. — Пора, — шепчет ему Фиона, проходя мимо. — Ты сможешь это сделать. — И действительно, оркестр начинает играть тяжёлую, насыщенную органной музыкой увертюру. Наиб задержался дольше, чем остальные актёры, которые уже заняли свои места, так что он единственный исполнитель, оставшийся за кулисами. Наиб резко выдыхает. Как только он выйдет на сцену, игра сразу же начнётся. Он уже готов раздвинуть занавески и сделать этот проклятый шаг вперёд, но что-то его останавливает. — Ты делаешь то, что должно быть сделано, — хрипло произносит мужчина слабым голосом. — Ты заставляешь его платить. Наиб оборачивается, не веря своим ушам, потому что узнаёт голос, осколки стекла и предательство которые не могли полностью его украсть. Это первая фраза, которую Джозеф Дезольнье сказал ему после того рокового последнего выступления. Джозеф, такой гордый и непреклонный, соизволил поговорить с Наибом, который прекрасно знает, что он был катализатором всех действий Джека против него. Это непостижимо, но вот он сидит прямо в своем инвалидном кресле, всё ещё величественный, несмотря ни на что. Его глаза горят решимостью. И поскольку он не уверен, что когда-нибудь получит шанс сделать это снова, Наиб делает глубокий вдох и падает на колени перед Джозефом. — Прости, — шепчет он, — Джозеф, мне так жаль. Я предал тебя. — Он протягивает руки, полностью готовый к тому, что Джозеф будет царапать их ногтями, возможно, злобно выкручивать пальцы, пока они не растянутся или даже не сломаются, потому что это то, чего он заслуживает после того, как слишком долго молчал. Это была бы ничтожная боль по сравнению с тем, что пережил Джозеф из-за своего страха и желания защититься. — Я знаю, что слова никогда не исправят того, что я сделал, но… — Наиб не может закончить, потому что от волнения у него перехватило дыхание. Он прочищает его, потому что должен сказать это. — Я собираюсь покончить с этим. Ради всех. Ради тебя. Джозеф ничего не говорит, но протягивает руку, чтобы нежно коснуться руки Наиба, и этого достаточно. — Иди, — говорит он. Наиб встаёт. Он в ужасе, но теперь ему ничего не остается, как двигаться вперёд. Он поворачивается и уходит за занавески.

***

Илай слишком далеко от сцены. Ложа номер пять имеет лучшую точку обзора, и, заняв её, Потрошитель ещё больше разозлится. Не может быть никаких сомнений, что он прибудет сегодня вечером. Были приняты все меры предосторожности, у каждой двери стояла охрана, и каждый член дома был настороже. И всё же никогда нельзя быть уверенным в проделках Потрошителя. Несмотря на то, что он знает, что он здесь по какой-то причине, Илай не может помочь, но хочет быть ближе, в случае, если что-то пойдёт не так. В этот момент в опере Наиб один на сцене, упал на колени на пол, его персонаж покинут всеми, кому он доверял. После того, как ария, которую он сейчас поёт, закончится, дьявол впервые покажется всем. Персонаж Наиба изначально должен быть робким, но Илай знает, что дрожь в его голосе и то, как его глаза бегают по комнате, не изображают его таким. Они репетировали это тысячу раз, и Илай присутствовал на каждом из них, но это будет первый раз, когда появится «актёр», предоставленный Джеком. Как Джеку удалось завербовать кого-то для выполнения его приказов, Илай не хочет знать. Он должен войти с правой стороны сцены, и Илай наклоняется вперёд, чтобы увидеть любое движение занавеса, любой признак того, что этот доверенный, прихвостень или слуга Потрошителя там. А затем, с молчаливостью и коварством тени, на сцене появляется фигура в маске и плаще. Наиб резко поднимает голову, чтобы посмотреть на него, и тут же отталкивается руками от пола, глядя в непостижимое лицо приближающегося человека. Илай шипит сквозь зубы. Это Потрошитель, без сомнения. Илай в отчаянии оглядывается в поисках охранников, ожидая, что они бросятся вперёд с оружием наготове. Он потрясен, увидев, что они всё ещё стоят в строю, охраняя двери. Неужели они не узнают его? Но они должны! Он был описан каждому охраннику в мельчайших подробностях. Его маска, его рост, его-… Илай останавливается. Конечно, они не понимают, что это он, потому что костюм главного героя состоит из маски и плаща чёрного цвета, напоминающего печально известный наряд Потрошителя. Для всех, кроме Илая и Наиба, он просто ещё один актёр в своей роли. Как это умно с его стороны. Илай готов крикнуть стражникам, что это именно тот человек, за которым они должны следить, чтобы подготовить оружие, но он знает, что если он это сделает, Потрошитель убежит, как всегда. Он должен найти какой-то способ подать им сигнал молча, не вызывая подозрений. Потом Джек начинает петь, и время словно вокруг него останавливается. Наиб называл Джека ангелом, и Илай никогда не понимал почему. Как может человек, который обманывает и обижает людей, быть хоть чем-то близким к божественному существу? Но теперь, услышав его голос, когда он не кричит и не сердится, когда он звучит так торжествующе, Илай понимает всё. Его челюсть отвисает, когда он наблюдает за выступлением Джека. Музыка наполняет его разум, лишая дара речи, лишая возможности отвести взгляд. Джек шагает вперёд, поднимая Наиба на ноги. Как ни странно, Наиб не сопротивляется. Его лицо изменилось, внезапно на решительное, когда он открывает рот, чтобы пропеть ответные строки. Он крепко берёт Потрошителя за руку и они начинают танец смерти. Джек проносит Наиба через сцену, одной рукой крепко держа Наиба, а другую положив на его бедро. Они поют в тандеме, мелодия бесспорно прекрасна. Сердце Илая сжимается, когда он видит, как они обнимают друг друга. Это интимно, почти эротично. Он впивается ногтями в штанины, пытаясь сдержать ревность, которая бурлит в нём. По крайней мере, со стороны Наиба это игра. Всего лишь игра. Но их голоса так идеально подходят друг другу, как будто они созданы друг для друга. Это ужасная мысль, которую трудно проглотить. Они внезапно расстаются, сознание Наиба вырвалось из-под чар, наложенных на него дьяволом. Отсюда персонаж Джека будет умолять Наиба вернуться к нему, и он сделает это, поддавшись кажущейся честности в знойном голосе смуглого джентльмена. Но когда Джек поёт, на этот раз, он поёт так сладко, что Илай начинает шататься. Он не ожидал услышать столь уязвимый звук. Наиб тоже выглядит озадаченным. Он застыл на месте, и Илаю захотелось крикнуть ему, чтобы он бежал, пока может. Джек всё ещё поёт, теперь уже слишком тихо, чтобы Илай мог расслышать, но очевидно, что он отклонился от сценария. Он сжимает руки Наиба в своих, притягивая его ближе, чем когда-либо. Наибу приходится запрокинуть голову, чтобы посмотреть ему в глаза, и Илай не может отрицать ужаса при мысли, что Джек наклонится, чтобы поцеловать его. Но он этого не делает, он только поёт мелодию, предназначенную исключительно для Наиба. Глаза Илая расширяются, когда он видит, как Джек надевает что-то на палец Наиба, тот самый палец, на который Илай собирался надеть обручальное кольцо, как только накопит деньги. Этого не может быть. Неужели Потрошитель действительно верит, что после всего этого Наиб выберет его? А что, если он это сделает? Параноидальный ум Илая насмехается над ним. Что, если он любит музыку больше, чем он любит тебя? Невозможно. Глупо. Наиб высвобождает руки из этой страстной хватки, затем поднимает их к лицу Джека, как бы убаюкивая его. Джек подставляет щеку для прикосновения. Их лбы почти соприкасаются, и Илай видит, как по щекам Наиба скатываются слёзы.

Затем Наиб резко срывает с него маску

. Джек кричит, зажимая рукой своё открытое лицо, но уже слишком поздно. Каждый гость в доме это увидел. Испуганные вздохи и крики вырываются по всей комнате, когда Джек отчаянно смотрит на море испуганных лиц, и Илай почти осмелился бы назвать его выражение беспомощным. Наиб пытался описать Илаю, как выглядит Джек, но ничто не сравнится с тем, чтобы увидеть его воочию. Первое слово, которое приходит на ум Илая, — боль. Глаз распух, то ли от непролитых слёз, то ли от болезни. Фурункулы и царапины, которые уродуют кожу, должно быть, очень мучительны. Даже думая об этом, он наблюдает, как Джек в отчаянии проводит ногтями по лицу, разрывая струпья и шрамы. Когда кровь начинает стекать по его лицу, он делает неуверенные шаги вперёд, пока не оказывается на краю сцены. Он не хватает Наиба. Он не поворачивается, чтобы убежать от быстро приближающихся охранников. Вместо этого он смотрит на окаменевших зрителей и вызывающе поднимает руки вверх. Он низко кланяется, и сверху раздаётся ужасный треск. Знаменитая большая люстра Олетуса падает на пол, унося с собой весь свет в комнате. Крики наполняют комнату, когда Илай вскакивает на ноги, бросается вниз из ложи, на ощупь пробираясь сквозь темноту. У подножия лестницы его глаза достаточно привыкли, чтобы он мог видеть то, что осталось от люстры. Он приземлился прямо в оркестр, и Илай промёрз до костей от осознания того, что некоторые люди, должно быть, погибли от такого мощного удара. К сожалению, у него нет времени оплакивать чужих людей. Он проталкивается сквозь толпу, молясь, чтобы не опоздать. Поднимаясь по ступенькам сцены, он кричит: — Наиб! — Илай лихорадочно озирается, перебегая с одного конца сцены на другой. — Илай! — Фиона бежит ему навстречу, хватая за плечи. — Они ушли. Потрошитель схватил его! — Нет, — выдыхает Илай. — Нет, нет, он не мог этого сделать-… — Послушай меня, — говорит Фиона, встряхивая его. — Мы не можем паниковать. Я провожу тебя до входа в катакомбы, но дальше идти не решусь. Ты найдёшь их там, я уверена. — Покажи мне, — говорит Илай, и Фиона кивает. Они бегут рука об руку за кулисы, где их встречает сдавленный крик. Они обмениваются взглядом, потому что он пришёл с той стороны, куда они направлялись. Продолжая бежать, они врезаются в обезумевшую хористку. Бедняжка дрожит, указывая куда-то за спину. — Это Месье Леруа! Он мертв! Убит! Фиона задыхается. — О, нет… Илай знает, что позже ему придётся молить богов о прощении, но, несмотря на свою вину, он тянет Фиону за руку. — Фиона, пожалуйста, ты можешь оплакать их и позже! Наиб заперт там с чудовищем! Фиона вытирает слёзы и кивает. Они бегут дальше, проходя по тёмным коридорам за кулисами. У Илая нет ни плана, ни оружия, но он не боится за себя. Если он сможет спасти Наиба, этого будет достаточно.

Ужас закончится сегодня ночью.