Расправляй же крылья, Валькирия

      — Я Гиацинта Теч, запомни-ка моё имя. — Эта девчонка тянет к вздернутому носу Марипосы свою ладонь с длинными тонкими пальчиками, улыбается во весь рот, и Марипоса успевает заметить, что у той нет одного клыка, может, молочный выпал так поздно и коренной не успел вырасти, либо же ей его выбили. — Можешь звать меня просто Гитта.       — Я Марипоса, — ляпает она, дернувшись. Не ожидала, что эта девочка после того, что с ней случилось пятью минутами ранее, сейчас будет так задорно улыбаться, показывая ряд кривых зубов. Будто бы она не перерезала горло двоим. Будто бы её не пришибло головой о пол. Из-за последнего Гитта до сих пор потирает затылок.       — Марипоса, значит. — Улыбается Гитта, напрягает пару извилин своего мозга, пытаясь вспомнить, где раньше могла это имя слышать, а после, озарившись очередной улыбкой, щёлкает пальцами. — Ты из племени огня? С западной части, да?       — Можно и так сказать. — Марипоса встревоженно качает головой, усаживаясь на пол, чувствует, как трясутся доски под ней, как скрипят и трещат. Вот значит как это — парить в воздухе. — Мой отец оттуда, сама я там никогда не была.       — О, тебе обязательно стоит там побывать. Знаешь, я...       — Давай оставим этот глупый разговор, — нахмурившись, произносит Марипоса, видя, как Гитта напрягается, а улыбка со рта в миг спадает. — Почему я здесь?       — Я пронесла тебя в кармашке, — наклонив голову, недоверчиво произносит она, удивлённо смотрит на Марипосу, что, скрещивая руки на груди, продолжает хмуриться. — Ты так сильно стукнулась об пол, что тебе мозги отшибло?       — Ничего мне не отшибло! — заводится Марипоса. Вот ведь, а её и правда может разозлить даже такая мелочь. Взвинчивается со всего, принимая каждую брошенную фразу на свой счёт. — Я о том, почему ты меня спасла. Зачем?       — А, это... — Гитта напрягает каждую мышцу и поворачивается всем корпусом к Марипосе, смотря в её темно-миндальные глаза. Марипоса, напротив, видит, как в морских глазах Гитты начинается шторм. — Тебя могли убить.       — Чего? — с ужасом шепчет девочка, нервно сглатывая подступивший ком, холодеющими пальцами сжимает школьную юбку. Всё же её догадки были верны.       — А того, — кивает головой, — ты стала свидетельницей того, как мы крадем «кристаллы», а твой «кристалл», — тычет пальцем ей между рёбер, — слишком тёмный. Когда человек теряет свой «кристалл», тогда он забывает почти все, что происходило с ним этим днем. А вот ты все помнишь, поэтому тебя бы покрошили. Чик-чик.       — Какой ужас, — ахает Марипоса, понимая, что едва спаслась от гибели. Тянет кудрявые волосы вниз, прижимает колени к груди, пытаясь свернуться в какой-то кокон, в котором она бы была в безопасности. — Вы самые настоящие пираты!       — Попрошу заметить, — возражает Гитта, злобно нахмурившись и вздернув указательный палец кверху, — мы, в отличие от пиратов, ничего не крадем... ну, «кристаллы» не в счёт. Мы, скорее, путешественники... Да, путешественники.       — И на кой черт вам нужны эти «кристаллы»? — Хрипит она, смотря на то, как черты лица Гитты становятся все более грубыми, как она начинает волноваться, будто вспоминая что-то не самое хорошее.       — У всех на этом корабле в груди хранится чёрный-чёрный «кристалл», он настолько опасен, что если его не вытащить, то он начнёт постепенно отравлять носителя, пока тот не сдохнет. Но и вытащить его не такая уж лёгкая задача. Когда «кристалл» чист и бел — это не составляет особых проблемы и кроме лёгкой потери памяти не вредит носителю. Но чёрный сорняком прорастает внутри. Представь, что у тебя в груди растёт маленькое ядовитое дерево, — она активно жестикулирует, указывая на грудную клетку, — а его корни пустили свои ядовитые ростки по всему телу. Поэтому, если уж и выдрать тёмный «кристалл», то вместе с душой. Белые кристаллы нам продлевают жизнь, подпитываемся их энергией, и день нашей кончины отсрочивается ещё на месяц.       — Но почему у тебя нет «кристалла»? — Замечает Марипоса, указывая на Гитту, вокруг которой ни ауры, ни свечения, ни поглощающей тьмы, как у тех, у кого чёрные «кристаллы». Ничего, будто она «обычный» человек.       — Потому что у меня его нет, — резко гаркает она и грозно смотрит на напуганную Марипосу, будто говорит всем своим видом — «ты и так слишком много узнала».       — Что теперь будет со мной? — Главный вопрос, который вертится на её языке. Самый страшный и пугающий вопрос, потому что с ней может произойти что угодно, в любую секунду её могут подвесить на рее, скинуть за борт, где небеса приняли бы её в свои объятия.       — Ничего. — Пожимает плечами Гитта, которая даже удивляется от такого вопроса, забыв напрочь о своей напряжённости. — Мы движемся на восток к мудрейшей целительнице, которая смогла бы очистить наши «кристаллы», но завтра наш корабль совершит остановку в городе, чтобы пополнить наши запасы. Там я тебя могу и высадить, но запомни, — она хватает кинжал, холодное острие стремится к дрожащему горлу Марипосы, — если ты проболтаешься, где мы и куда движемся, то я тебя найду и вскрою твоё горло.       — Я не собираюсь этого делать, — насупившись, говорит Марипоса, морщит нос, отодвигает нож от себя и, приближаясь к лицу Гитты, говорит ей это прямо в лицо, глаза в глаза, — я отправляюсь с вами на восток. — Она сдвигает брови и уверенно смотрит на Гитту, сжимает её плечи в стальной хватке, видя то, как та с гордостью смотрит, ухмыляется так по-доброму, что у Марипосы самой теплеет в душе.       — Ты смелая, раз решилась на такое путешествие. — Улыбается. — Мне это нравится!

***

      Прикрыв уставшие веки, пытаясь отгородиться от беспощадного солнца, что слепит её глаза своим осенним светом, она лежит в гамаке Гитты, прикрывает тяжелеющую голову простыней и, кажется, проваливается в сон.       За десять минут до этого в каюту резко ворвался тот самый брат Гитты, его шаги Марипоса уже успела выучить. Марипоса сама не поняла, как это сделала, но, собрав всю оставшуюся силу, что она не успела потратить, она уменьшается в размере, делает это за секунду до того, как дверь распахивается со стуком.       Прикрыв её своей спиной, Гитта глупо улыбалась в лицо озадаченному брату, что был крайне удивлён такой гримасе своей сестры. «Ты отравилась? Что с лицом?» — удивлённо спросил он, подходя ближе, пока Марипоса пряталась под простыню. «Я в порядке», — хлопая глазками и продолжая тянуть уголки губ, что рот сводило дикой болью, она встала с гамака и последовала за ним.       Единственное, что успела Марипоса разглядеть, высовываясь из своего укрытия, так это по-юношески узкую спину парня. Тот худощав и не слишком высок, наверняка ему около пятнадцати или шестнадцати, не более. Тот возраст, когда у парней появляются мерзкие тараканьи усики, а голова пухнет не от нужных мыслей.       Сейчас же Марипоса жалеет о том, что родилась с таким мелким «кристалликом», который не терпит чего-то большего, чем пятнадцать минут фокусов. Почему она такая не выносливая? Почему её тело такое маленькое и слабое? Марипоса этого никогда не понимала, ей хотелось бы, чтобы магия была как спорт, что после долгих и изнуряющих тренировок «кристалл» стал бы пластичнее, а она более выносливой. «А это идея», — встрепенулась Марипоса; она подскакивает на месте, но быстро об этом жалеет, падая обратно, когда все в глазах темнеет и комната озаряется тысячей белых искорок.       Сейчас, лёжа здесь в полной тишине, тело взывает к обонянию. Не видит ничего, прикрыв уставшие глаза, зато чувствует запах древесины корабля и соли, которой пропиталась каждая деревяшка, пока корабль стоял на глади воды. А после сквозь щель под дверью в каюту просачивается запах рынка.       Гитте этот запах напоминает те времена, когда она была ещё более маленькой, наверно, лет пять. Жизнь в её деревне, её мама, воскресная прогулка по рынку за продуктами — такое привычное дело, даже рутинное, но в маленькой девочке это пробуждало небывалый восторг, когда она видела карамельные конфеты на палочках, много-много пахучих специй, а самое запоминающееся — свиная голова, что устрашающе смотрела на неё.       У Марипосы эти запах не вызывают ничего, абсолютно. Она не гуляла в детстве по рынку в поисках конфет за монетку, не проводила воскресенье с мамой... Но сейчас Марипоса может отметить, что запах стоит потрясающий. Специи карри и перца, её любимая корица и совсем немного фенхеля. Она уверена, что, погуляй она по рынку, была бы в восторге, потому что ни разу не была в подобном месте. Совсем. Абсолютно. Ей чуждо торговаться с продавцами, чуждо самой выбирать, что купить...       И в этот момент она понимает, что все это время жила взаперти, за закрытыми дверьми, за высоким забором с парочкой собак у входа, куда войти можно было лишь одобренным лицам. Все по расписанию: завтрак, обед и ужин, уроки и отдых, время сна, банные процедуры. Вся прошлая жизнь напоминала список в журнале дел, где пером с чернилами зачеркивался день за днём, прожитый ровно и чётко по пунктикам. Она ведь до этого и не жила.       Осознавая это, Марипоса сейчас довольно взвизгивает, потому что сейчас она здесь, далеко от дома, так далеко, как никогда раньше. Где-то там остались академия, дом и её отец. Это все пробуждает в ней детское и искреннее счастье, она смогла вырваться, в ней бушует адреналин от того, что она смогла ослушаться и убежать. «Вот Гитта придёт с рынка, и я ее как следует отблагодарю», — радуется Марипоса, вскочив с гамака, чуть не свалившись, когда лодыжка подворачивается.       Медленно подходит к окошку, что возвышается над её ростом, двигает сундучок, заполненный доверху вещами Гитты, и встаёт наверх, смотрит сквозь мутные стеклышки на улицу. Тёплое осеннее солнце, ветер, колышущий тканевую крышу рынка, где в ряд стоят деревянные столики. Звучные и громкие голоса зазывают, превращаются в кашу в её голове, не различить и слова, что они говорят, вроде они не так далеко улетели, чтобы люди стали говорить на другом языке. Этот рынок совсем вдалеке, что Марипоса не может разглядеть и половины, что там, но надеется, что сможет хоть разок вырваться во внешний мир.       И тут дверь со скрипом приоткрывается. Как так? Марипоса бы наверняка услышала шаги. Почему? Но нет, за дверью оказывается маленькая чёрная кошка, что, задорно виляя хвостом, подходит к удивлённой Марипосе. У кошки чёрная шерсть, чёрные глаза, чёрные нос и подушечки лапок, да и аура у неё такая же. «Разве у животных бывает аура?» — мелькает мысль в голове у Марипосы, у неё никогда не было домашних животных, поэтому она не видит в этом ничего странного. Гладит мягкую шерстку, что приятно щекочет её подушечки пальцев, кошка мурчит и вьется на её коленях, будто змея.       На палубу заходит человек. «Это Гитта», — кивает Марипоса самой себе, её шаги она узнает из тысячи. Отворяя дверь, та впивается зубами в ярко-красное яблоко, половину из них тащит в своей майке, держа ту за край, образуя кармашек. А после она удивленно замирает на пороге, смотря на эту картину, как Марипоса, умиляясь этому комку шерсти, гладит кошку по спине, а та, не стесняясь, вьется вокруг неё.       — Гитта, я и не знала, что у вас на корабле есть кошка, — улыбается Марипоса, почесывая кошку за ухом, на что та охотно подставляет голову.       — Ну, Марипоса... как тебе сказать... — тушуется Гитта, смотря на её удивлённое лицо, а кошка спрыгивает с её коленей, подходя ближе к Гитте — Это не кошка... и не кот...       — Как это не кошка? — Единственное, что успевает спросить Марипоса до того, как застывает в шоке.       Смотрит — перед ней кошка. Моргает — а перед ней уже девушка. Девушка? Как это так? Марипоса ошарашенно трёт глаза, смотря на то место, где раньше стояла кошка. «Это фокус какой-то или что?» — недоумевает она. А эта девушка, ехидно улыбаясь, убирает прядку чёрных волос за ухо, а после тянется, хрустя косточками спины.       — Тебе не надоело, Мо? — закатив глаза, спрашивает Гитта, скидывает яблоки на гамак рядом с удивлённой девочкой, что, раскрыв рот, смотрит на ехидную девушку прямо перед ней.       — Это довольно весело, — по-кошачьи вышагивая, говорит девушка. Она и вправду сама как кошка: походка, взгляд и голос, мурчащий слово за словом с очень звучным акцентом. Она подходит к этой парочке и, смотря на Гитту, улыбается. — Не волнуйся, я не сдам твой маленький секретик остальным. — Указывает пальцем на Марипосу.       — Очень уж на это надеюсь, — раздражённо вздыхает Гитта, приглаживая короткие волосы, что, как иголки у ежа, торчали в разные стороны. — Марипоса, познакомься...       — Марипоса... очень интересно... — лыбится эта девушка, осматривая испуганную девочку, у которой сердце ушло в пятки.       — Оборотень? — спрашивает у Гитты Марипоса, указывая пальцем на девушку, что задорно смеётся на её вопрос.       — Нет, я анимаг. — Тянет ладонь к её носу. — Меня зовут Момо, как персик... — Едва она хочет продолжить разговор о своём имени, рассказать во всех подробностях о значении, её перебивает голос, на что Гитта облегчённо вздыхает.       — Крошка Мо, помоги нам ящики дотащить, — слышится мужской голос с палубы, и Момо, закатив глаза, движется к двери.       — Иду-иду, — отвечает она, распахивая дверь.       Марипоса с интересом смотрит за приоткрытую дверь. Девушка, встав к двери спиной и сложив два пальца вместе, взмахивает изящной кистью руки, резко опускает, слышится тихое навязчивое бормотание заклинания «Рой-асселис», благодаря которому кожа вспыхивает лёгким мерцающим блеском, что пылью разносится по палубе. И тело с треском трансформируется на глазах, на что Марипоса удивлённо вскидывает брови. Подобного она не видела в их академии, сплошные маги земли, воды, огня и воздуха, но таких колдунов она видит впервые, которые так умело превращают свое тело в животное.       И вот перед ними большая горилла, настолько, что Марипоса глотает воздух, подавившись. Это точно Момо? Глаза точно такие же, абсолютно, да и взгляд не изменился. Та ловко берет большими лапами ящики, занося их на корабль. «Невероятная силища», — ахает Марипоса, будто впервые видит магию и так по-детски удивляется.       И в эту секунду, когда она, широко распахнув глаза, наблюдает за этой картиной, которую мягко освещает осеннее тёплое солнце, она понимает, что это приключение будет незабываемым. — Хах, капитан будет рад последним новостям.