Расправляй же крылья, Валькирия

      Босые пятки скачут по холодным тропинкам, проносятся по ручью, что брызги остаются на длинном подоле ночной рубахи. Марипоса бежит так, что одышка не даёт ей сделать и вдоха. Сильный холодной ветер плещется в её волосах, заставляет глаза слезиться. Изо рта пар, а глаза горят надеждой.       Она дождалась, пока все уснут, чтобы добраться до него. Снова это чёртово любопытство ведёт её в могилу, но кто теперь её спасёт? Все ведь спят... Сама справится. Она теперь не такая слабая, какой была, а любопытство в ней только разрослось. Это жажда к приключениям похожа на комочек ваты с кнопкой внутри, такая мягкая и дружелюбная на вид, но едва сожмешь — больно-больно уколешься.       Она падает, зацепившись за камень, обдирает коленки, а руки по локоть в осенней грязи. Плюнув на это, она вытирает ладони о белоснежную рубаху и снова бежит в сторону города. На небе так ярко сверкают звезды, освещая её дорогу, светлячки провожают её в путь, а она улыбается, будто сумасшедшая, будто в ней не осталось и капельки здравого смысла. Так оно и есть, никто в здравом уме не побежал бы ночью за тем, чтобы понаблюдать за некромантом.       Некроманты — это самые пугающие люди на свете, к тому же этот некромант, которого Марипоса уже видела, будет страшнее всех остальных, но от этого он кажется ещё более загадочным и обворожительным.       Наконец тропа из мелкого камня кончается тем самым мёртвым полем, где даже земля настолько ядовита и отравлена, что ступни начинает больно жечь. Она собирается продолжить свой путь, но видит тонкую высокую фигуру посреди некогда золотых колосьев пшеницы. Он не один, вторая фигура полупрозрачная, наверное, на голову выше его. Марипосе бы как-нибудь пройти мимо, пробраться так, чтобы не заметили.       Она ползёт на коленях, что в пшенице её совсем не видно, лишь лёгкий шорох, который можно списать на ветер. И вот, притаившись, она видит его. Он такой высокий, платина на голове отливает серебром при свете луны, такой костлявый, такие скулы, наверное, о них можно порезаться. Без сомнения, это тот самый некромант.       Он стоит в своей ночной рубахе и громко переговаривается с кем-то. Наконец Марипоса замечает и его собеседника. Это точно дух, потому что тот не похож ничем на человека. Это существо с зеленоватой кожей, массивными рогами и длинными острыми ушами. Дух едва ли не под два метра ростом, а может даже более. Он будто сейчас растворится в воздухе, станет пылью на ветру, настолько он прозрачен. У того нет материальной оболочки, как у других духов, например, у гоблинов или сирен. «Мир духов такой удивительный», — невольно ахает Марипоса и, закрыв рот ладонью, прислушивается к диалогу:       — Ты меня достал! — Жалуется дух, так сильно закатывает глаза, а после на выдохе продолжает: — Бараны не такие упертые, как ты, Ричи.       — Ты мне это повторяешь каждый раз, когда я тебя призываю, — тараторит на одной ноте некромант, листая страницы гримуара. Это точно гримуар, Марипоса ни с чем не спутает эти объёмные книги, чья обложка из настоящей кожи, страницы желтее одуванчиков, а каждое слово написано вороньим пером. — И я тебя призываю не для того, чтобы ты мне лекции читал, Баду.       — Ага, а для того, чтобы снова расстроиться, порвать гримуар и заодно потратить моё время. — Дух ехидно ухмыляется, строит козью морду так названному Ричи, чье лицо становится похожим на жабье, прищуривает глаза и растягивает рот. — Что ты на этот раз придумал? О-о-о, не говори! Попробую сам угадать... Принесёшь в жертву парочку крыс? А может, ты нашёл жертву получше?! Если это так, то ты станешь моим самым любимым клиентом.       — Мечтать не вредно, Баду. — Ричи откидывает с лица волосы, устремляет взгляд на страницы гримуара, а после щёлкает по массивной серьге в ухе, что пурпурный камень в ней переливается всеми оттенками фиолета, и от этого камня разлетаются искорки, блёстки, мелкие частицы магии. Это явно какой-то амулет.       — Все твои попытки воскресить это поле были плачевными. Плюнь ты уже на это дело, — тяжко хнычет Баду, а после разгибает спину, и та хрустит. — У меня затекла поясница, а ещё я сегодня очень устал. Ты представляешь, меня сегодня снова призвала Маргаретт! А знаешь, зачем?! Потому что её любимый цветочек в горшке умер, а она просила его воскресить! А знаешь, почему умер?! — Он артистично всплескивает руками. — Она его не поливала целых две недели! Мне так было жаль этот цветок, умер от рук этой садистки!       — Ты можешь хоть на минуту заткнуться?! Я пытаюсь сосредоточиться. — Он хмурится, а уголки губ ползут вниз. Марипоса уверена, что ещё чуть-чуть, и он ударит этого болтливого духа гримуаром по прозрачной голове. — Не думал, что у духов может что-то болеть. — Он успокаивается, вновь откидывая волосы с худощавого лица.       — Ох, мой дорогой, у нас может много чего болеть. Один раз у меня так разболелась голова, что я думал, что умру во второй раз. — Он кривится. — Не помню свою смерть, но уверен, что когда я умирал, то чувствовал примерно то же самое.       Некромант дальше не слушает бессмысленный бубнеж Баду про то, как духи резко реагируют на смену погоды, и вообще, они настолько метеозависимы, что от любой непогоды плавятся, как сыр на огне. «Я бы так хотел попробовать сыр, ты бы знал, мой дорогой Ричи. Маргаретт меня пыталась угостить, но я не мог даже кусочка ухватить», — грустно вздыхает. «Ты меня вообще слушаешь?» — хмурится дух. Ричи лишь угукает, а на самом деле под нос себе тараторит невнятный бубнеж из гримуара, взмахивает руками, и его белая аура разрастается, становится похожей на тень птицы с большим размахом крыла и хохолком на голове, округлыми перьями и длинным хвостом.       Наконец Баду затыкается, видя, что тот настолько вошёл в процесс, что любой звук его сейчас может вывести из себя. Он уже не раз наблюдал эту картину, как все его тело загорается серебряным блеском, будто под кожей поселились с тысячу светлячков.       А после его пятки отрываются от земли, тот поднимается вверх, сначала на сантиметр, после на десять, а затем на полметра. Баду лишь смирно наблюдает, нервно отбивая беззвучную дробь по своей руке. Волосы Ричи взмывают подобно ему самому, похожие на нимб святых на иконах в местных церквях, полукругом описывают его голову. Невероятное зрелище.       Он сдергивает серьгу с уха, смотрит на фиолетовый камень, вписанный в грубый металл, и держит серьгу над полем на вытянутой руке.       — Прошу вас! — громко гаркает он. Его голос хриплый, похожий на битое стекло, даже не просто стекло, а витражные стекляшки, пусть и осколки больно колятся, но невероятно красивы.       Отпускает серьгу, что она в миг застывает в воздухе, камень светится, плещется ярким светом — очередной светлячок внутри. Магия взрывными крошками разлетается по полю, и камень медленно-медленно растягивается, деформируется, становится все больше и больше, пока не превращается в огромный пласт чистого волшебства. Темно-фиолетовый круг похож на глубокий колодец, на дне которого совсем неизвестно что кроется. Баду возносит костлявую кисть над кругом магии, а после громко шлепает по нему сверху, будто внутри вода, которая всплеском разлетается по полю кометами.       Заряд колдовства мага и духа окутывает все поле куполом и накрывает щитом. Марипоса, завороженная всем этим процессом, понимает, что сейчас её окутало нечто, что она никогда не видела. Она с ног до головы облеплена вспышками света и сияющих крупиц, невероятно красиво, но также и страшно.       Наконец некромант щёлкает пальцами. Он ожидал всего, но только не этого. Его отбрасывает на метр назад, разносится юношеский высокий крик, и парень больно бьётся о землю. Пропахал головой половину поля, пока не остановился. Он весь в грязи, ссадинах и синяках, он до чёртиков зол, что его вены на шее вздуваются, что тяжёлое дыхание в груди бьётся о стенки лёгких. Он громко-громко кричит и бьёт кулаками по земле, как истеричный ребёнок, пока не утыкается лбом в колени.       — Ну-ну, к чему такая драма? — спрашивает Баду и едва-едва гладит того по спине, пусть и ладонь с длинными пальцами проходит сквозь него. — Я же говорил, что ничего не получится.       — Такое было уже, когда по полю пробегала стая грызунов. Это заклятие не ложится на что-то живое, — доходчиво объясняет он, отряхивая рубаху. — Чёртовы грызуны! Чтоб их всех коты сожрали. Я думал, что они все давно в спячку впали.       — Видимо, не все. — Качает головой. — Ну же, пойдём к тебе домой, ты заваришь себе цветочный чай, успокоишься, а я снова выслушаю от феи замечания. — Кривит рот.       — Пойдём. — Тяжко вздыхает Ричи и следует вдоль по полю вместе с Баду, который вновь не умолкает.       Марипоса выжидает ровно минуту, ждёт, пока два силуэта скроются в высоких колосьях, и приподнимается с земли. Вся она с ног до головы в грязи и мелких жуках, которых она безжалостно придавила своей тушей. Отряхивает одежду и вытирает ладони об ночнушку, вновь следуя за этими двумя. Так тихо следует, на носках, что едва ли слышно её топот, лишь шуршание пшеницы без отклика, мелодично — так и звучит ночь в этой деревне.       А после она и вовсе обращает себя ещё более маленькой, как мышь, бежит за ними по истоптанной траве, и ветер бьёт ей в лицо, снося с ног. Она больно приземляется на землю, после чего с тихими ойканьем потирает копчик. Тело неприятно ломит от булькающей энергии, которая схожа с мелкими иголочками, те пронзают её крошечное тельце, от чего она то и дело ойкает. Её любопытство даже такие трудности не сломят.       Вновь встав с земли, она едва поспевает. Дыхание в горле как большой колючий комок, врезающийся иголками ежа в стенки горла, дышать больно, бежать больно. Устала. Очень устала. Ноги скручивает крепкой хваткой усталости, а в глазах будто образовывается маленькая пустыня — душная и без воды. Чёртов ветер снова бьёт в лицо, заставив её задыхаться.       Внутри неё, где-то в груди, стучит напряжение под стать ритму сердца, бьётся и не останавливается. Адреналин, азарт — это то, что она так любит, это её второе сердце, благодаря которому она ещё жива.       Наконец, сквозь тяжёлое дыхание, одышку и колючки в боку, она почти нагоняет их, слышит оглушающий говор Баду, что-то лепечет о погоде, о ясно-молочных облаках, синем-синем небе, реках, что как кристаллы сияют на солнце, которое так тепло греет. «Могло бы меня греть, если бы я это чувствовал», — кисло говорит он, Марипоса уверена, что тот неестественно кривит свою козью морду.       Баду мог бы стать писателем, поэтом, может, он им и был при жизни, ведь у того находится сто один эпитет, сто один синоним к слову «завораживающий». Марипоса, следуя у его ног, лишь запоминает все новые и новые слова.       Интересно, в мире духов есть библиотеки? А если есть, то какие там книги? Есть ли духи-писатели? Какие книги любят те или иные духи? Марипоса уверена, что цуру обязательно бы любили любовные романы, гоблины бы предпочли энциклопедии, а вот сирены вообще ничего, они и читать не умеют. Конечно, это лишь её фантазия, о духах она почти ничего не знает.       Наконец протоптанная холодная тропинка сменяется камнем, который впитал в себя свет луны, и теперь от камней ещё больше веет холодом, чем прежде. Марипоса сейчас все бы отдала за тёплое покрывало и горячий чай.       Эта парочка следует вдоль перекошенных домиков, чьи дымоходы торчат в разные стороны. Баду молчит, Ричи и так не произнёс ни слова. И вот, когда следует три поворота направо и один налево, Ричи останавливается у одного из домов, на котором ни таблички, ни каких-либо других опознавательных знаков. Все дома как один, все ужасны и уродливы, неясно, как он среди этой груды кирпичей и камней нашёл именно свой крохотный дом.       — Ну, что ты так нос повесил? — Ободряюще хлопает его по плечу Баду, рука проходит сквозь его плечо, и он едва-едва улыбается. — Я же предупреждал, что ничего не выйдет.       — В следующий раз ещё раз попробуем? — огорченно спрашивает Ричи, тот и правда побледнел, а в свете луны, чьи лучи падают в ямочки на щеках, он кажется ещё бледнее.       — В следующий раз, — хмыкает Баду.       Тело духа медленно растворяется в воздухе, как пепел на ветру, с потоками воздуха его уносит прочь, ближе к облакам и небу. Тот наверняка уже снова в своём мире. «Как же выглядит мир духов?» — едва подпрыгивает Марипоса от любопытства.       Ричи, вздохнув и пожав плечами, открывает дверь, в окне виднеется огонёк свечи, чей свет все больше распространяется по комнате, зажигая другие свечи. Марипоса, два раза щёлкнув пальцами, вновь становится прежнего размера. Преодолев лёгкое головокружение, что чуть не сбило её с ног, она поворачивается к двери и, глубоко вдохнув, стучит в неё. Ответа не следует около минуты, и когда она вновь собирается постучать, дверь наконец-то открывает все тот же Ричи, но уже в ночной рубахе, что чуть ли не волочется по полу.       — Чего тебе? — Сонно и недоверчиво щурится парень, оглядывая оборванку, но после его взгляд смягчается, в глазах мелькает жалость. — Прости, денег нет, еды тоже. Почти. Осталась горбушка хлеба. Будешь?       Только сейчас Марипоса понимает, что выглядит как самая настоящая нищенка — она в нескольких местах порвала свою ночную рубаху, испачкалась, а в её волосах, наверно, скоро поселятся птицы, спутав волосы с гнездом. Марипоса не отвечает, её уголки губ ползут вниз, а сердце колотится от напряжения, деревянные пальцы хвастаются за подол сорочки, и она едва-едва дрожит от холода.       Ричи ещё пару раз окидывает её взглядом и затаскивает в дом, схватив ту за руку. У него более чем уютно — очень тепло, в камине тлеет огонь, сверкая своими искрами, на деревянных полках множество книг, по чьим корешкам Марипоса заинтересованно пробегает взглядом, а на полу ворсистый ковёр с интересным и непонятным орнаментом из зигзагов и плавных линий, что сплетаются в узоры, похожие на цветы. По убранству домика и не скажешь, что деревня бедствует — просторная кровать с чистым расшитым бельём, тёплый камин, два сундука и большой дубовый обеденный стол, на котором сразу можно и работать, и обедать. Из мыслей её выдергивает сиплый голосок Ричи.       — Тебя выгнали из дома? Выглядишь плохо. У тебя, наверное, переохлаждение. — Ставит жестяной ковшик с водой на огонь. — Я сейчас сделаю горячий чай, присядь пока за стол.       Ричи ей казался поначалу самодовольным и грубым парнем с жестоким характером, чуть лучше Джорджи, но едва ли, а сейчас, увидев то, как он беспокойно рыщет по сундуку в поисках покрывала, у неё трепещет сердце. Он ведь видит её впервые, она видит его всего в третий раз.       Внутри неё горит огнём, как в камине, интерес и любопытство, она хочет узнать от него все: и про мир духов, и про их школу, и про то, как же все-таки он смог овладеть более чем одним даром в магии. У неё голова болит, когда она вспоминает то, как он воздвиг стену с помощью магии земли. Просто невероятно!       На её плечи ложится теплое и колючее покрывало из плотной шерсти, только непонятно, чьей. Пальцы постепенно перестают дрожать, а когда рядом с ней оказывается горячая кружка чая, о которую она греет руки, так Марипоса и вовсе сползает вниз от блаженства. Ричи садится напротив неё, снова осматривает её с макушки до пяток, потирая уставшие глаза, под которыми уже образовались мешки.       — Так откуда ты? Почему так поздно ночью под моей дверью? — Кладёт голову на ладони. — Я тебя раньше не видел в нашей деревне. Бродяга? Почему ты здесь?       — Я пришла потому, что видела вас вчера.       — Решила доложить на меня главе соседней деревне? — Он хмурится, едва видно скалится, от чего Марипоса давится чаем.       — Да нет же! — Кашляет. — Я видела, как вы использовали магию земли и некромантию.       — Только попробуй кому-нибудь об этом рассказать. — Он становится хмурее тучи, вокруг него собирается чернейшая аура, вот-вот начнёт извергать молнии.       — Нет же, нет! — Она тяжело вздыхает. Оказывается, он тот ещё параноик. — Я ученица академии леди Элизабет, в которой вы тоже были, я видела вас в подвале.       — О боги! Академия... — Он закрывает руками лицо, горько вздохнув. — Эта чёртова «Валькирия» забрала магию у стольких девочек, теперь академия идёт под снос после этого инцидента. — С жалостью смотрит на Марипосу. — Как ты смогла спастись? — Всматривается в темно-серебряную ауру вокруг девочки.       — Я... болела, когда все это произошло. — Марипоса понимает, что узнай он сейчас, что она с «Валькирии», то самолично отсечет ей голову или в лучшем случае просто ничего ей не расскажет. — Меня зовут Марипоса и я...       — Марипоса? — недоверчиво переспрашивает Ричи, накручивая на палец серебряный локон, он смешно сдвигает брови к носу, а после совсем не смешно устремляет на неё разъяренный взгляд. — Марипоса Пенья?       — Я... — Она не знает, что ответить. Из-за его резкого голоса кружка чуть не выпадает из её рук, она сидит и трясётся под его взглядом, который так и пытается вытрясти из неё все живое. Глубокий вдох. — Да, я Марипоса Пенья.       — Дочь советника хранительницы земли? — Он ещё больше хмурится, в потемках его серые глаза кажутся ещё более зловещими, как луна в ночи, которая пробивается через облака, смеётся над заблудшим путником, который вымаливает показать путь.       — Да. — Она так тяжко вздыхает, что тот вздымает брови от удивления. В его глазах она кажется такой крошечной, напуганной, не знающей, что делать, от этого у него под рёбрами рождается жалость. Жалость зудит и колет.       — Зря ты сюда пришла, — он отворачивается от неё скорее для виду, нежели за тем, чтобы видеть ковшик с водой, который он манит одним пальцем, а тот послушно ползёт по воздуху к нему, — особенно в мой дом, мало того, что ты из семьи Пенья, которая на побегушках у той, которая погубила миллионы, так сейчас ты ещё и на корабле «Валькирии».       — Откуда вы знаете, что я с «Валькирии»? — Она подскакивает на месте, разлив чай по всему столу, ей глубоко плевать на то, что её ладонь обожгло, ей плевать на этот ошарашенный взгляд некроманта. Её сердце так быстро и гулко стучит, что в ушах стоит звон.       — Об этом все знают. — Он собирает воду в одну каплю, лишь проведя пальцем по столу, та обвивает кольцом его ладонь, а после он выплескивает влагу в открытое окно. Марипоса даже не замечает этих фокусов. Он достаёт лист бумаги из ящика и читает: — «Когда корабль «Валькирия» напал на академию леди Элизабет и украл «кристаллы» почти у всех в академии, юная леди Пенья пропала. Как позже выяснилось, та сбежала с кораблём «Валькирия», чьё местоположение разыскивает семья Пенья. За информацию о местонахождении «Валькирии» награда сотня тысяч золотых, за поимку Марипосы Пенья живой награда миллион золотых». — Он прерывается, смотря на то, как Марипоса сползает вниз. У нее трясутся коленки, воздух бьётся в лёгких, как рыба на берегу, ей больно сделать даже вдох. Она падает лицом в ладони, горько разрыдавшись. — Это объявление висит в каждой деревне. — с сочувствием глядит на Марипосу. — И чего плакать? Порадовалась бы за меня, что теперь я получу миллион. — Марипоса в страхе оглядывается на него, задерживает дыхание, готова бежать. — Шутка...       — Я не знаю, почему я плачу. — Она утирает слезы, глубоко сделав три вдоха. Её зрачки мечутся из стороны в сторону, да и сама она так же трясётся, будто у неё припадок. — Я ведь ему была не нужна все это время... Почему сейчас? Почему он раньше не показывал, что я ему нужна? — она тихо бормочет всю свою историю тому, кого почти не знает, а тот не прерывает, лишь сочувственно склонив голову.       — Что изменилось, если бы он проявил раньше внимание к тебе? — Он вскидывает одну бровь, смотря на Марипосу, которая часто-часто моргает, смаргивает слезы, вновь утирая их.       — Я... Я бы осталась без магии... — Она с секунду глядит в свои колени, а после этого смотрит и на Ричи, который кивает.       — Вот и я думаю, поэтому тебе нет смысла так выть. Так у тебя такой тёмный «кристалл» из-за него, кем бы он ни был? — Следует кивок от Марипосы.       — Вы что-то знаете о «кристаллах»? Пожалуйста, расскажите! — Она с мольбой смотрит на него, как тот фыркает и закатывает глаза, а после же сонно зевает в кулак.       — Тебе пора обратно на свой корабль. Улетайте поскорее, ведь местные жители голодны и напуганы, они могут доложить верхам о вашем местонахождении. — Он встаёт из-за стола и сонно бредет к двери. Вот прямо сейчас он отворит дверь, и в полном молчании Марипосе придётся уйти отсюда без ответов.       Он делает два шага, на третий останавливается. Его останавливают. Хрупкая ладонь Марипосы хватает рукав его ночной рубахи, заплаканные глаза смотрят прямо в душу, и сухие губы раз за разом просят одно и тоже, повторяя это бесконечное «пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста».       У неё болезненный вид, так не выглядят нормальные люди, люди со здравым рассудком и спокойной жизнью. Все в ней кричит о том, что ей нужна помощь. Нужны не деньги, не еда либо вода, ей нужна информация. Информация для неё дороже золота, ведь это спасёт всех на корабле. Она может не получить ответы на другие волнующие её вопросы, например, о том, почему он владеет несколькими видами магии, может не получить ответы о её отце и хранительнице земли, но если не получит хотя бы каплю информации о «кристаллах», то, скорее всего, просто разобьется.       У них очень долгая дорога впереди, где предстоит путь на восток через два континента, через которые пролегает длинный пролив, входящий в океанские воды. Им предстоит пролететь над лесами, лугами, горами и морями. Не факт, что на востоке они обретут то, чего желают, а этот парень, кажется, может хоть чем-то помочь.       — Пожалуйста, Ричи, — она взмаливает, так крепко держит его рукав, будто оторвет сейчас клочок. — Мне очень жаль, что экипаж корабля украл «кристаллы» девочек. Мне очень жаль. Всем нам жаль. У них не было выбора, весь наш корабль может погибнуть без светлых «кристаллов», мы не хотим их красть. Поэтому, пожалуйста, расскажи, что знаешь. — Срывается в хрип. — Пожалуйста.       Ричи вырывает руку из её крепкой хватки, длинные серебряные волосы закрывают его лицо, поэтому Марипоса совершенно не видит его эмоций, не понимает, что он сейчас чувствует. Он делает глубокий вдох и поворачивается к ней со словами:       — Я сделаю ещё чаю, а ты расскажешь все с самого начала. И да, меня зовут Ричард, а не Ричи...