Расправляй же крылья, Валькирия

      Смеркается. Ричард ждёт Марипосу ровно пять минут, сам высчитывает секунды, постукивая пальцами по бедру, что кольца на тоненьких пальцах звякают, ударяясь о друг друга. Каждое кольцо — амулет, отвечающий за разные сферы магии, что-то повысит силу, что-то даст защиту. Такое разнообразие.       И вот, средь поля колосьев, средь холодного ветра появляется она — взъерошенный птенец, запыхавшаяся, на неустойчивых ногах, с горящими глазами и жуткими синяками под ними. Она выглядит уставшей, болезненно, будто сейчас она болеет гриппом, но Ричард знает: она из тех, кто не спит просто потому, что сон не интересен, интересно все то, что происходит вокруг, интересен настоящий мир, а не мир сновидений. Мир морфея приятен и мягок, как постель в субботнее утро, но не будоражащий, не вызывающий разжигающую кислинку на языке, которая бодрит, нет жара под пальцами и холода на запястьях. Все не то.       Марипоса встаёт в метре от него, выгибается назад и тяжело дышит в небо, изредка кряхтит, как умирающая.       — Я пришла, — на вдохе произносит она и громко кашляет из-за сухого горла. Ричард брезгливо отворачивается.       — Понял, не слепой. — Он достаёт из внутреннего кармана мантии гримуар. — Прежде чем я отвечу на все волнующие тебя вопросы, ты мне должна будешь помочь.       — С чем же? — У неё загораются глаза от новых приключений, когда Ричард лишь ухмыляется, глядя на такую восторженную мордашку.       — Расскажу позже, а пока нам с тобой предстоит посетить загробный мир. — Он глубоко вздыхает, пытается сосредоточить себя на резкий выброс магии, но его прерывает испуганный писк.       — Мы умрём? — лепечет на высоких нотах Марипоса, её глаза округляются.       — Нет же, — он задорно хохочет, увидев то, как она едва-едва трясётся, с опаской глядя на него, — всего лишь переместим наши души. Это безвредно... почти.       — Переместим души? — с восторгом переспрашивает она, страх улетучивается, а на его месте ярким бутоном раскрывается любопытство.       — Именно. — В ушах звякают серьги, когда он встряхивает головой, отмахиваясь от назойливого ветра.       Ричард взмахивает ладонью, что по полю проносятся серебряные искры, те мерцают в закатном небе, растворяясь, а Марипоса лишь наблюдает, изумленно раскрыв рот, не смеет что-либо говорить, дабы не нарушить сказку.       Ричард делает ещё пару взмахов рукой, по венам течёт энергия, светящаяся и пылающая, которая заставляет его ладони сгорать в тепле магии. Магия царапает изнутри, больно кусает и обжигает, но Ричард смирно терпит все её выходки, берет под свой контроль, делает глубокий резкий вдох. Глаза округляются, становятся похожими на два яйца, а длинные волосы взмывают к небу.       Марипоса не знает, что он делает, но её чарует происходящее, как огоньки сменяют друг друга, будто светлячки, парят над полем, укутывают его и её, и она тоже взмывает едва-едва, от чего в воздухе повисает её удивлённое «ах». Сердце клокочет в горле, трепещет, как крылья бабочки, так быстро порхают, что ломаются. У неё останавливается дыхание, все внимание на происходящем, как поле, окутанное вечером, накрывает прозрачная плёнка со своими звёздами и созвездиями сверху, когда внизу будто чёрный океан, в который они погружают ноги. Волны плещутся под пятками, юбка намокает, но ей глубоко плевать.       Ричард внезапно и резко вырывает руку из оков магии, и Марипоса слышит треск, будто рвётся ткань, рвутся нити, связывающие его и колдовство, теперь заклятье, рождённое им же, обретает свою жизнь. Пузырь, в котором они находятся, колышется на воздухе, звезды сверху переливаются, а волны игриво ходят туда и обратно, а вокруг лишь белая пустота. Белая, как бумага, белая, как чистейшие «кристаллы», белая, как глаза капитана.       Ричард устало вздыхает, его белки глаз краснеют от усталости, да и сам он, по всей видимости, так измотан магией, что едва ли держится.       — Мы сейчас в защитной оболочке, которая поможет нам переместиться, — дёргает плечами, — но только поможет, не сделает все за нас. Поможет.       — И что надо сделать, чтобы переместиться? — Марипоса оглядывается по сторонам. Защитный купол совсем маленький.       — Дать разуму забыть, кто ты и что ты, что у тебя есть тело, прошлая жизнь и прочее. Ты должна понять, что у тебя есть душа, которая может свободно перемещаться. Душа должна оторваться от всей твоей жизни. — Он плюхается во тьму, что вода накрывает его с головой. — Ты должна утонуть, умереть и заново родиться. Поняла?       — Поняла. — Марипоса не знает, как она сделает все то, что он описал, но попробует.       Она мягко садится в воду, вода почти не ощущается на коже, не холодная и не тёплая, не ледяная и не горячая, просто никакая, даже почти не мокрая. Удивительно. Сказочно. Нереально. Яркий свет слепит её, поэтому она закрывает глаза, чувствуя, как медленно захлебывается в этой черни. Вода забирается в рот, нос и уши, но не душит, обволакивает, но не заставляет рвано хватать воздух, обнимает со всех сторон. Хочется спать.       Осталось дело за самым сложным — отпустить себя, свое тело и прошлое. Ей надо забыть свое детство, своего отца, мать, академию, корабль и Гитту. Просто невозможно! Обрывки прошлого всплывают в её памяти яркими вспышками, взрываются в её мозгу, все то, что она когда-либо пережила. Все это надо забыть, переродиться. Невозможно! Немыслимо! А вода начинает медленно обхватывать горло. Если Марипоса прямо сейчас не сделает все так, как ей приказывал Ричард, то она наверняка задохнется, либо, в лучшем случае, ничего не выйдет.       Она плотно жмурит глаза, впивается ногтями в ладонь. Она старается, идёт по белой дороге, узкой, растворяющейся после каждого её шага, сзади остаётся все, смывается волнами, и она лишь машет ручкой. У неё получилось? Нет. Гитта!       Она распахивает глаза, ослепленная ярким жёлтым светом, вокруг неё горят с тысячу бумажных жёлтых фонариков, что мерцают откуда-то сверху. Где они? У неё получилось? Глазами ищет Ричарда. Тот стоит неподвижно рядом, наблюдая за всем происходящим.       — Где мы? — хрипит Марипоса, её горло раздирает сухость, и она громко кашляет.       — В мире духов. — Он хмурится, смотря на неё. — Ты не смогла перенестись самостоятельно, я тебе немного помог. У всех не получается с первого раза. — Кривится. — В твоём же случае, не факт, что с десятого раза получится, — громко шепчет он, а после кашляет в кулак, будто вовсе и не говорил этого. — Пойдём, у нас мало времени.       Ричард ступает по каменной дорожке, и Марипоса наконец оглядывается. Вокруг них пылает красками рынок, все в желто-оранжевых тонах, на небе горят звезды, город погружен в ночь. Город шумный, оживленный, населенный мертвецами. Все эти дивные существа когда-то погибли, обрели вторую жизнь здесь, смеются и веселятся, кричат и поют пьяные песни, бродят по рынку, выискивая что-то, покупают рыбу у кричащего дядечки со смешными ушами, который заинтересованно оглядывает Марипосу.       Путь по городу мёртвых продолжается. Лавочки продавцов из тёмного блестящего дерева, и над каждым полосатый навес. Удивительно, в мире мёртвых продаётся то, чего никогда в жизни не видела Марипоса. Она внимательно смотрит на каждый прилавок, пожирает взглядом, впитывает в себя все новые образы и цвета. Неясно, фрукты это или овощи, а вдруг и вовсе живность какая-то. Ясно одно — этот мир слишком далёк от привычного ей. Тут все будто вверх тормашками, все живое, кричит и сияет, в отличие от мира живых, там, как раз-таки, наоборот — сухо, пресно, холодно и одиноко.       Всё новые и новые пузатые фонарики провожают их в путь, камень под ногами трещит, а голоса мешаются в одну огромную кашу. Она никогда не видела столько разных существ, у кого-то есть тело, у кого-то нет, даже если нет тела, то это не проблема в мире духов. В мире живых тем, кто без тела, невозможно что-то взять, до кого-то дотронуться, они лишь образ, рождённый магией, здесь же они совершенно такие же, как и остальные. Все такие разные, с рогами и без, с хвостами и без, с зелёной кожей и красной, кто-то выглядит как черт из библии, а кто-то как рыба, которую вчера поймал Джорджи. Марипоса, раскрыв рот, наблюдает за всем.       Они проходят ещё одну улицу, где их встречают деревья с сияющими огнями в коре, листья светятся нежно-голубым светом. Марипоса щурится от яркого света. Таких деревьев много, не сосчитать, по всей длине дороги, будто фонари, проводящие в путь. Марипоса срывает горящий лист, и тот потухает в её руках, рассыпаясь голубой пылью в ладонях.       — Ничего не трогай, — шипит Ричи, замедлив шаг, оборачивается. — Мир духов ядовит для живых. Кто знает, как подействуют на тебя даже эти листья.       — Я могла умереть? — спрашивает она, отряхивая руки от голубых сияющих крошек, и догоняет его.       — Вполне возможно. Тут зависит от того, что ты с этом листом сделала. Если просто сорвала, то пусть, а вот если бы съела...       — Вы думаете, я дура, чтобы листы с деревьев есть?! — обиженно бурчит она.       — На самом деле, эти листы довольно приятные на вкус, по словам Баду, я-то сам не знаю. — Хмурится, смотря на неё. — Ни в коем случае ничего не ешь, даже если тебе предложат.       — Почему? — Её любопытство не знает границ.       — Потому что помрёшь, вот почему. — Вздыхает, потерев переносицу. — Духам только на руку убить тебя. Они любят полакомиться чем-нибудь из мира живых, человек же деликатес. Напоят тебя вином из этого мира, и пока ты медленно и пьяно умираешь, от твоего тела останутся только кости, хотя и их может не остаться.       — А! Это... Это так страшно... И странно... — Она хмурится, её плечи дёргаются. — Они ведь тоже когда-то были живыми.       — Да, были. Ты думаешь, они помнят, каково это — быть живым? — Он осунулся. — Когда человек умирает, он становится призраком, без тела, но с воспоминаниями, может слоняться так годами и веками, пока не примет решение — уйти в небытие или же стать духом. У многих нет этого выбора, потому что они становятся монстрами, питаются эмоциями живых или же самими людьми. Когда призрак становится духом-помощником, он намерен получить тело. — Вздыхает. — Снова хотят себя почувствовать живыми, что-то ощущать, обитать в нашем мире без некроманта... снова жить... Баду так хочет тело.       — И как он может его получить? — Марипоса мягко интересуется, не давит, ибо видит, как Ричи заведён.       — Помогая людям из мира живых, конечно. Может, властители магии сжалятся и даруют ему тело. Духи работают на людей, а люди работают на властителей. — Ричи прихватывает зубами губу, пожевывая, его зрачки суетливо бегают.       — Властители магии? — Марипоса ничего не понимает, неуклюже ступает рядом.       — Да, властители магии. Ты совсем ничего не знаешь? — Марипоса мотает головой. — Боги. Я про богов. Те, кто даруют магию, и те, кто забирают что-то взамен на эту же самую магию. Никогда не слышала?       — Немного слышала. — Качает головой. — Значит, это властители магии забрали у капитана зрение, когда тот использовал магии больше, чем позволяет его «кристалл».       — Именно. — Кивает Ричи. — Властители жестоки, поэтому лучше тебе обращаться с магией поосторожней, а то однажды проснёшься без сердца или носа, и ничего с этим уже не поделать. — Закрывает руками лицо. — Магия чертовски опасна.       — Но все стремятся стать мастерами в магии, стать самыми могущественными. — Хмыкает. — Дураки потому что.       — Дураки потому что. — Соглашается Ричи, и они продолжают свой путь.       Дорога становится почти безлюдной, духи парят рядом и проходят мимо, задевают плечом и кратко извиняются. На глаза попадается парочка некромантов, которые что-то бурно обсуждают с духами, даже ссорятся.       Новые огоньки зажигаются рядом. Ричи снова идёт впереди, его шаги быстрые и большие, у Марипосы же ноги короткие и шаги неуверенные, суетливые, поэтому она за ним кое-как поспевает, хватается за мантию и тяжко дышит.       — Так это властители магии дали вам больше одного дара? — спрашивает Марипоса, пытаясь отдышаться, громко кашляет.       — С чего ты взяла? — Он наконец замирает, а Марипоса врезается в его спину. Он лишь удивлённо смотрит. — Магия — это что-то настолько неземное и неподдающееся объяснению, что не имеет почти никаких правил.       — Чего? — переспрашивает Марипоса, она вздергивает брови и с неподдельным интересом и удивлением смотрит на улыбающегося Ричи. — То есть вы хотите сказать...       — Да, можно овладеть не одним даром, стать могущественнее королей и королев, но высока вероятность, что после такой нагрузки от тебя останется лишь голова... или рука... нога. — Он гаденько улыбается, замедлив шаг, пока девочка с все таким же ошарашенным взглядом следует сзади. — Но нельзя овладеть всеми стихиями. Твоя стихия — это что-то личное, остающееся с тобой навсегда. — Смотрит на шокированное лицо Марипосы. — Если твоя стихия тебе не открылась, то значит, твоё «я» ещё не сформировано.       Марипоса останавливается позади него. Дорога сменилась на белый мелкий камень, в котором утопают ноги, сияющие листья сменились на светлые и длинные лозы, тянущиеся за ними по пятам, над головой все так же тёмное небо, искрится звездами. Здесь всегда ночь?       Марипоса садится на корточки, утыкаясь лбом в колени. Ей нужен отдых, её голову нужно остудить, желательно целым ведром ледяной воды, её мысли больно скачут в черепушке, бьют по стенкам, мозг кипит от новой информации. Она не может принять это. Не может понять, как это возможно. Всю жизнь она думала, что дар — это что-то личное, уникальное, невозможное к трансформации, что-то, что навсегда с человеком. Для кого-то дар — подарок от господа, а для кого-то этот дар — гадкая пиявка. Ей хочется кричать и плакать, кататься по полу в истерике с вопросом «почему». Почему все так сложилось? Двенадцать лет она жила с мыслью, которая приросла к ней клеймом, что ей дан дар к трансформации. Она была магом трансформации, есть и будет им.       А теперь все то, что ей говорили, кричали прямо в ухо «ты бесполезна», оказалось ложью. Все это было наглой ложью. Она способна на большее, она способна на все. Она не бесполезна. Она чего-то стоит. Но лишь из-за недостоверной информации о магии, в которую верят все, она увязла в болоте, тянет руку к небесам, пытаясь вырваться наружу, её крылья сломаны, увязли вместе с ней, выщипаны перья, а лягушки рядом с ней в унисон кричат «ты бесполезна».       — Эй, девочка. Все хорошо? — удивлённо спрашивает Ричи. — Только не говори мне, что у тебя болит живот. Я не...       — Я в порядке. — Она вскакивает и бодрым шагом рассекает метр за метром, её глаза горят, душа полыхает надеждой. Она сможет все.       Они проходят мост над рекой, в которой плескаются дивные и непохожие на рыб в мире живых существа, похожи на карпов, только более уродливые, с лишним плавником, ассимметричные, гадкие. Марипоса кривится от их вида.       Большой город раскинулся перед ними, тёмная ночь сверху, внизу полно народа. Здесь же духи не такие приветливые, от их вида Марипосу бросает в дрожь. Дорога продолжает тянуться вместе с ними, заворачивает направо к дому, чьи раздвижные двери выходят в безлюдной переулок. Ричи несётся, как сумасшедший, бежит так быстро, что Марипоса теряется сзади.       — Ричард, подождите, прошу вас, — вопит она, пыхтит и часто дышит, но он не слушает писк за своей спиной.       Ричард подходит к деревянной тёмной двери, над ней изогнутая крыша, с которой капает вода из-за вчерашнего дождя. Окна плотно зашторены, значит, он дома. Ричард стучит ритм по двери, слышится щелчок, и синевой загораются все четыре угла двери. Дверь открывается.       — Ричи, что ты здесь делаешь? — взвизгивает знакомый голос. Марипоса догадывается, кто так вопит.       Та ступает на порог дома, увидев Баду в окружении духов. На вид тут весело, алкогольные напитки, девушки-духи, окружившие его. Марипоса морщится, будто съела целый лимон. «Гадость», — думает она.       — Потом с девками развлечешься, пошли. — Ричи хватает его за руку и волочет по земле за собой.       — Подожди, подожди, Ричи! — визжит. — Мне больно, Ричи!       — Не подожду! У нас остаются считанные минуты, а дел непаханое поле. — Лицо юноши становится серьёзным, брови сдвигаются, рот напряжен. Марипоса не осмелится сейчас спросить, куда они идут и зачем, тот, наверно, сломает ей шею, если она его потревожит.       — Куда мы хоть? — Баду встаёт с земли и отряхивается, одежда в пыли, а рубаха залита ярко-зелёным пойлом, которое пахнет спиртом.       — К фее. — Поворачивается он к Баду и Марипосе, и эти двое в унисон тихо ахают.       — О нет! — Хмурится Баду.