Расправляй же крылья, Валькирия

      — Черт! Это все из-за тебя! — вопит Момо, бежит так быстро, что ноги достают чуть ли не до подбородка. Позади волочется измученный Джорджи. — Чтоб я тебя ещё раз послушала… — Она кривится настолько сильно, что каждая мышца на лице начинает противно ныть. Смотрит назад — они близко, надо ещё быстрее уносить ноги из этого проклятого городка.       — Заткнись, и без тебя все знаю! — его голос резвый и громкий, разрезающий воздух. А после тот громко вскрикивает, когда поток энергии едва-едва не попадает в него. Это заставляет того ускориться.

***

Двумя часами ранее       — Эй, Момо, — шепчет Джорджи, встряхнув за плечо спящую девушку. — Старуха, проснись!       Ответ следует не сразу, она лениво и сонно приоткрывает веки, и без того узкие глаза сейчас превратились в две мелкие щелочки и уставились на этого самодовольного типа, что без капли стыда стоит над ней. Чего он хочет?       Она едва-едва приподнимается, стараясь не разбудить детей, что окружили по обе стороны, из-за чего та всегда спит в неудобной позе, спина ноет потом ещё полдня.       — Чего тебе надо, черт поганый? — рычит она, потирая лицо с отпечатком подушки на щеке, а после широко зевает.       — Идём со мной. — Этот наглый мальчишка хватает её за руку, вытягивая из гамака, что та случайно наваливается на Банни. Мальчик просыпается.       — Момо, — сонно произносит он, смотря на неё.       — Спи, милый, спи. — Погладив того по голове, сползает с гамака она и на мысочках выходит за дверь вместе с Джорджи.       Они играют в гляделки ровно пятнадцать секунд. Ночь сегодня светлая, полнолуние. Видимо, полная луна негативно влияет на Джорджи, тот становится ещё более невыносимым. Момо мало что может разглядеть на его лице, но его самодовольную ухмылку она даже в кромешной тьме увидит.       — Так, что тебя побудило разбудить меня глубокой ночью? — Потирает глаза. — Тебе внезапно показалось, что смерть от моих рук будет лучше, чем банальное самоубийство?!       — А я смотрю, что умением шутить ты так и не обзавелась, — фыркает он, скрещивая руки на груди, пытаясь поглубже зарыться в свитер. Ночи все холоднее и холоднее.       — А я не шучу, — с полной серьёзностью произносит она, что заставляет Джорджи нервно сглотнуть. — А теперь начистоту, что случилось?       — Пойдём выпьем, — смущённо произносит он, а может, это не смущение, а страх, ведь и при том, и при этом раскладе он глотает буквы, невнятно бормочет и обильно потеет.       — Что? — На её лице читается явное непонимание. Она настолько удивлена, что на секунду забывает английский. И тут тело охватывает дрожь, которую она старается скрыть. — Выпить с тобой?! Это какая-то шутка или что? — Всплескивает руками. — Или подожди… Сейчас угостишь меня стаканом пива, а после вечность будешь меня использовать как девочку на побегушках за это? Я за стакан пива не продамся, даже за три. Джорджи, даже и не думай, я на твои дьявольские планы не поведусь.       — Да что с тобой не так? Ничего подобного у меня даже в мыслях не было, — довольно честно отвечает он, его слова искренни настолько, насколько возможно, что Момо снова глотает все слова, вертящиеся у неё на языке, продолжая смотреть на этого дурачка. — Я просто хочу с тобой выпить. Разве это настолько странно?       — Это невероятно странно! — отвечает она, брови взмывают на середину лба, а уголки рта настолько низко, что становится больно. — Признайся честно, что ты потом хочешь сделать с моим пьяным телом?       Джорджи не отвечает, просто неразборчиво кряхтит и рычит, хватаясь за волосы. Он должен держаться, чтобы не ударить её. Он старается успокоиться.       Её надо уговорить, иначе весь план коту под хвост. Но даже если он её уговорит, ещё не факт, что все получится. Момо девушка ужасно непредсказуемая, хитрая лисица. Она может раскусить его в счёт. У него всего один шанс.       Он убирает волосы с лица и спокойно произносит:       — Я бы мог выпить и без тебя, но мы встали рядом не с самым благополучным городом. — Вздыхает. — Мне страшно идти в таверну одному.       Момо так хохочет, что живот начинает болеть, задыхается, но продолжает, пока Джорджи все ещё непоколебимо стоит рядом и терпит. Пот капает со лба.       — Какой ты милый маленький мальчик, Джорджи. — Треплет его за щеку. — У-тю-тю, испугался страшных пьяных дядек. Пойдём, Момо тебя защитит.       Несмотря на все, она соглашается, берет его за руку и ведёт по протоптанной тропинке в сторону города, прихватив с собой два плаща. «Это успех», — в душе он ликует.       И правда, они остановились у города с криминальным прошлым, настоящим и будущим. Воруют здесь с пяти, убивают с десяти, а к тридцати успевают отсидеть три срока. Проходя вдоль улицы, можно словить тысячу пристальных взглядов, ищущих в кармане кошелёк, а в следующее мгновение совершенно случайно и неожиданно на голову может упасть горшок с цветком. Совершенно случайно.       Момо идёт уверенной походкой. Главное, чтобы не опознали в ней и Джорджи ещё больших бандитов, чем они, иначе этой парочке точно не поздоровится. Денежки ведь за них немаленькие. Блестящие золотые монетки манят всех без исключения. Этим двоим следует быть предельно осторожными, не выбиваться.       Это ведь всего один вечер в таверне. Ничего ведь не случится. Да… Просто пара стаканов пива и сидра, да и все. Капитан будет в ярости, если узнает.       Улицы пустуют, тишина нагнетает, сверчки стрекочут в высокой траве, и даже этого стрекотанья Джорджи умудряется испугаться, а когда на дорогу выбегает лающий пёс, Момо едва ли не ловит падающего Джорджи, чьи коленки подкосились от страха.       Так ли ему нужна та информация, которую знает Момо? Так ли ему нужны ответы на его вопросы? Он уже жалеет, что впутался во все это. «Ещё и Момо впутал, дурак, такой дурак». Момо после обязательно будет до конца его дней припоминать, как он чуть не грохнулся в обморок от обычного лая собаки. «Собаки очень страшные, — утешает он себя, — в этом нет ничего позорного». Если честно, то он боится всего, но постоянно храбрится, строя из себя невесть что.       В таверне скрипучий пол и ржавые петли двери, шумно, грязно и пьяно. В этом месте мягкий тёплый свет, вонь спирта и летающие стулья. Нет, стулья не отрастили внезапно крылья, желая сбежать из этого дерьмового местечка, просто развязалась драка, сумасшедшая потасовка. В разные стороны заведения летают не только стулья, но ещё и тарелки, ножи, вилки и даже люди.       Момо наблюдает за этой игрой в «горячую картошку» минуты две, пока один из участников драки не проносится по воздуху метра два, впечатываясь лбом в деревянный столб. Он явно разбил нос и отключился. Таверна замолчала, смотрят, считают секунды. Ну же! Он встаёт, и раздается радостный крик из всех уголков: «Ник победил», «Молодец, Ник». Победителя подняли на руки, разразившись громким запевным воем.       «Тут довольно весело», — саркастично хмыкает Момо себе под нос, усаживаясь за свободный столик в уголке, здесь безопасно, правда, более темно, холодно и сыро, но это ничего, главное, что далеко от кучки пьяниц, что и на ногах-то толком не стоят, зато своими заточками в друг друга тыкают охотно. «Просто решили друг друга вылечить кровопусканием», — смеётся Момо, пока её лицо не озаряет гримаса отвращения. Не выносит пьяниц и алкоголь тоже. Алкоголь её главная слабость, антибиотик от всех болезней, который помог ей подняться на ноги тогда, точнее, ей казалось, что она встала на ноги, на деле же она упала в ещё большую пропасть. Почему она вообще осталась тогда жива? Кто протянул ей тогда руку помощи? Неужели сам бог?       Из мыслей её вырывает женский прокуренный голос:       — Че будете, господа путешественники? — спрашивает работница таверны, она будто сошла со страниц комедийного романа — цыганка с золотой серьгой в правом ухе, у неё родинка над губой и кучерявые волосы, уложенные под красный расписной платок.       — Пива и мяса, — отстранённо произносит Джорджи, протягивая даме пару монет, сам погружен в мысли взгляд пустой, будто тот находится совсем в другом мире.       Мысли у него только об одном: с чего начать диалог? Как из неё вытрясти все, что надо? Она ведь его раскусит. Точно раскусит! Она не дура. Он нервно кусает губы, медленно приступая к обгладыванию ногтей. Момо закатывает глаза, кутаясь в плащ.       Приносят еду не сразу, не через десять минут и даже не через пятнадцать, этого времени хватает на то, чтобы Джорджи сожрал всю кожу с губ, что те начали обильно кровоточить. Момо же все время старалась не глядеть на пьяниц, вызывающих у неё неприятные воспоминания, это было видно по тому, как сильно у той трясутся руки, обнимающие её плечи. Он понимает все без слов.       Прошлое Момо переполнено гадкими моментами. Вереница всего самого отвратительного на свете — бросившая её мать, тяжёлое обучение, нелюбимая работа, неудачный брак, кровь на её руках, собственное тонущее тело в ненависти, алкоголе и слезах. Ей страшно не из-за воспоминаний, не из-за преследующего прошлого, ей страшно потому, что она снова совершает свои же ошибки — использует алкоголь как лекарство от своих бед, заполняет пустоту внутри от потери ребёнка двумя новыми малышами, о которых она не способна позаботиться.       Джорджи видит, как на её глаза наворачиваются слезы. Черт, она не может позволить эмоциям и воспоминаниям взять над ней верх. Её внутренние демоны захватили разум, мучают её, хотят зрелища, как та воет от боли. Она вовремя вырывается из дурманящей дымки ненависти. Джорджи кладёт свою руку на её и молчит, не знает, что сказать.       Он понимает её, знает ведь её как облупленную, все то, что творится у неё в голове не впервые. Если рядом алкоголь, то Момо накрывает пенящейся волной из раза в раз. Одни и те же мысли, воспоминания и эмоции, он знает о ней так много, но так мало. Вновь кусает губы. Из-за своего эгоизма заставляет Момо вновь через это пройти. Даже у такого дьявола, как Джорджи, есть пусть и крохотное, но бьющееся сердце.       — Момо, сейчас все не будет как раньше, — говорит он, а Момо застывает в шоке, у неё останавливается дыхание, она не движется и лишь смотрит.       — Да что ты такое говоришь, дурак?! — смеётся она, утирая слезинки. — Я просто зевнула, вот и глаза слезятся, а ты там что-то навыдумывал. — Поворачивается в сторону кухни. — Подруга, скоро там еда будет готова?       — Не помрешь, подождешь, — вырывается крик из кухни, на что Момо забавно дуется, пожимая плечами, как ребёнок.       Через минуту приносят пиво и мясо, подгоревшее с двух сторон, этого следовало ожидать от ужина за пару монет, но оба и этим довольны. Мясо они не ели довольно долго, все рыба, да рыба. Момо опустошает за секунду треть стакана, довольно и шумно выдыхая, когда Джорджи лишь фыркает, смотря на неё.       Притворяться весёлой дурочкой ей не впервой, пьёт яд, убивающий её, а сама довольно улыбается, будто вкусно и приятно. Оказывается, они с Джорджи так похожи, они бы могли показать друг другу свою коллекцию масок на каждый случай и для каждого человека, если бы признали, что являются лицемерами.       Они молчат добрых десять минут. Момо съедает и выпивает все за минуты две, будто дикий зверь накинулась на еду, магия непроизвольно вырвалась наружу, та этого и не заметила, вот и животные инстинкты проявили себя. За этим довольно любопытно наблюдать, когда она забывается, теряет контроль над магией и пристально наблюдает за летающей мухой, желая ту поймать, подобно кошке.       — Ты думаешь о работе, смотря на них? — мягко интересуется Джорджи, дабы разбавить застоявшуюся тишину, что пылью осела на коже и в лёгких.       — Нет, вовсе нет. — Потягивается. — Моими гостями всегда были крупные шишки, что не позволяли себе много пить на приёме, репутация — самое главное для них, — она гаденько хмыкает, смотря на неоднородную пьяную массу рядом с собой, извергающую песни с неразборчивым текстом. — Так о чем ты хотел со мной поговорить? — Проводит пальцем по ободку стакана.       — А… Да! — Он неловко ежится, совсем и забыв, что хотел разузнать. — Я помню, что ты вошла на борт более полугода назад, но как…       — Да, капитан тогда ещё не ослеп и был посвежее, чем сейчас. — Она допивает остатки на дне, а после её голова падает на стол. Она устала, доски в камине, который стоит посреди небольшого здания, так приятно трещат, что хочется снова погрузиться в сон, даже ворчащий Джорджи не помеха. — К сожалению, Лилию я не смогла застать. — Она сочувствующе смотрит на осунувшегося Джорджи, тот подминает поближе ноги, снова пытаясь спрятаться в свой панцирь, на что Момо качает головой. Для него сестра самая больная тема. Момо может понять, что он чувствует при одном упоминании о сестре.       — Как ты попала на корабль? — Он смотрит раздражённо, печально, встревоженно, толком не разобрать гримасу на его лице, неясно, злится ли он или вот-вот разревется. Вот идиоты, разодрали друг другу старые раны и сидят, насупившись, как малые дети.       — Тогда была поздняя ночь, капитан увидел моё тело в волнах у берега. — Смеётся. — Он, наверно, подумал, что я копыта откинула, а я ведь просто не рассчитала силу и превратилась в человека, не доплыв пару метров до берега, а после отключилась. Так он и пригласил меня на борт. — Опускает взгляд. — А после я указала вам путь на восток, ну, продолжение этой истории ты и сам знаешь.       — Да, потом и Боб к нам присоединился, — хмыкает он чуть повеселее, от чего Момо умилительно улыбается. — Я скучаю по тем дням. — Он так крепко сжимает кулаки, что едва ли не протыкает кожу ногтями. — Из-за этой мелкой заразы с каждым днем наши дела все хуже, так скоро мы все умрём.       — Капитан не даст тебе её убить. — Она на него смотрит хищным взглядом, будто сейчас перекусит ему глотку, а после, глубоко вздохнув, встаёт. — Пойдём, уже поздно.       — Что это значит, Момо? — Он таращится на неё бешенными глазами, провожает взглядом невысокий силуэт, снующий к двери, обходя восьмёрками каждый столик. — Момо, объясни! — вскрикивает он, следуя за ней огромными шагами, пытаясь догнать. — Скажи честно, вы с капитаном что-то задумали, да? Зачем вам нужна эта девчонка? Момо, ответь! Какая истинная суть нашего путешествия? — И вот он уже кричит во всю глотку, пытаясь остановить её, хватает за плащ, случайно сдернув его.       В таверне повисла тишина. Сверчки за окнами стрекочут, ветер хлопает дверьми, камин трещит, откуда-то сзади доносится сухой кашель — больше ни единого звука. Все смотрят на эту парочку. Они влипли. Ещё как влипли! По самые уши! Вот-вот и утонут в этой беде с головой и задохнутся там.       Ноги не двигаются совсем, страх заставил их врасти в пол. Бандитов много, слишком много, а наших всего двое. Наконец ноги Момо отлипают от пола, и та бежит так быстро, как только может.       — Это ведь девка с плакатов о розыске? — доносится басистый голос сзади.       Топот сзади оглушающий, нагоняющий их. Джорджи не поспевает за Момо, она рычит и злится, зубы скрипят так сильно, что едва ли не крошатся. Джорджи тоже не в восторге от этой ситуации, никогда так не бегал, а сейчас впереди всех, вот ему, как никому другому, жизнь дорога. Но после он быстро выдыхается и чуть ли не волочется позади, что того запросто могут схватить за ногу и утащить.       — Черт, это все из-за тебя, — вопит Момо. — Чтоб я тебя ещё раз послушала!       — Заткнись! И без тебя все знаю, — кричит он, зажмурившись, отмахиваясь от сильного ветра, а после, распахнув глаза, немеет от страха. Впереди обрыв. — Момо, там обрыв!       — Я знаю, продолжай бежать, — кричит так же, как и он, пока сзади доносятся такие же истошные вопли о том, как их головы будут доставлены в королевский дворец. «Ещё чего», — фыркает Момо.       Дорога из камня заканчивается, идёт протоптанная тропинка, в которой утопают ноги. Рыхлая земля не дает им ускользнуть так быстро, и Момо едва не получает по голове кулаком, а Джорджи и вовсе хватают за плащ, но тот успевает вовремя расстегнуть пуговицу.       Обрыв все ближе, внизу лишь камни и бушующий океан, ветер не сможет выдержать их тяжёлые туши, и они разобьются так, что от них останутся лишь ошметки. «Уж лучше умереть так, чем от их рук», — думает Момо, хватая за руку Джорджи.       — Момо, мы упадем! — верещит парень высоким испуганным голосом. — Мы расшибемся к чертям!       — Не расшибемся, доверься мне! — На её лице гадкая ухмылка — она что-то задумала.       Последний рывок, последний шаг и прыжок. Ветер холодный, плещущийся в волосах, заставляющий глаза слезиться. В этот момент время будто замерло, будто закон гравитации начал работать наоборот. Дыхание остановилось вместе с сердцебиением.       И вдруг, лёгкая дрожь по телу, будто молния, будто удар током. Колючая энергия пробежалась по всему его телу, трансформируя в нечто новое, незнакомое ему. Тот зажмурился, не желая видеть, как земля становится все ближе и ближе.       И ветер стал спокойней, и свист в ушах прекратился. Джорджи взглянул на окружение лишь глазком, впав в глубокий шок. Тот, держась за густое оперение, летит на спине птицы, а у самого вместо рук крысиные лапки. Как это возможно? Как Момо смогла превратить и его в животное? Он хлопает ртом, не находя слов.       — Момо, мы летим! — ошарашенно говорит тот, язык немеет. Под ними бесконечные волны, желающие их сожрать, но Момо каждый раз уворачивается, пока Джорджи на её спине в страхе кричит и хватается за неё как можно крепче.       — Да, мы летим. — Она громко смеётся, проносясь вдоль скал и кружась на ветру, слыша со своей спины писк. — Ну же, хватит там трястись, посмотри, как здесь сказочно.       Джорджи осмелился открыть один глаз, глядя вокруг. Он забывает, как говорить и дышать. Вода отражает яркие искры на небе, в ушах воет ветер, едва ли не сдувает его, но он крепко хватается за перья крысиными лапками.       И так хорошо, так легко. Он чувствует свободу, кружась в потоках холодного воздуха, ему будто становится лучше. Он вдыхает полной грудью, улыбаясь, может, снаружи крысиная морда не растянулась в улыбке, но в душе он смеётся, лепечет, как ребёнок. Он будто счастлив сейчас, когда волны ведут вперёд в этом быстром полете вместе с ней. Да, вместе с ней.       Он крепче прижимается, она молчит, делает плавные взмахи крыльями. Она наслаждается мгновением спокойствия. Тихо. Беззаботно. Она прикрывает глаза, на что получает громкий испуганный писк.       Могучие скалы-великаны пытаются преградить их неспешный полет, но Момо умело и изящно обходит одну за другой. Она всегда так, если что-то делает, то только в танце. Ведёт руками, повторяя потоки мягких волн, ступает неслышно, едва-едва, и поворачивается аккуратно. Она всегда будто боится кого-то разбудить. Это из за её прошлой работы или?.. Джорджи не хочет об этом думать.       Он не представляет масштабы всего ужаса, что ей пришлось пережить, лишь жмется крепче. «Прости», — шепчет он, и слова теряются в шумном ветре.       Посадка грубая. У Момо кончились силы, и та со шлепком падает в песок, а сверху и Джорджи, успевший принять облик человека. Они с секунду молчат, океан бьётся о берег и скалы. Джорджи слышит тонкий смех, перерастающий в неугомонный хохот.       — Этот побег — самое идиотское, что случалось со мной. — Она стирает слезы, выступившие от смеха, держится за разболевшийся живот и после смотрит на ошеломленного Джорджи. — Спасибо.       Он молчит, пока щеки пылают брусничным румянцем, отворачивается в своей привычной манере, стесняется и не желает этого показывать или не хочет смотреть на неё. «Улыбка у неё страшная», — ворчит он себе под нос.       — Нам возвращаться пока нельзя, мы можем их привести к кораблю… Боже, сам все время так переживал за корабль... А что теперь? Подверг корабль ещё большей опасности. — Он закрывает глаза ладонями. — Какой же я идиот...       — Идиот-то ты редкостный, — она убирает его руки с лица, — но я благодарна тебе. — Отворачивается. — Ты так волнуешься за нас, ты помог мне немного развеяться, вытянул меня из своих ужасных мыслей. — Прячет лицо. — Спасибо... Нет, серьёзно! Я думала, что умру. Меня будто накрыло с головой цунами. Никто меня так ненавидел, как я сама... Это было ужасно… Спасибо.       И Джорджи замечает слезы на её щеках, та отчаянно прячется, но тот настырный, он упертый и глупый, а ещё заботливый, где-то в глубине души. Берет её руки, застав её в такой уязвимом состоянии. Он первый, кому она показала такую себя, мальчишке, которого ей просто нравилось раздражать.       А ладони у Момо мягкие, персиковая кожа. На его костлявом лице появляется жалость, мешающаяся с неизвестным ему чувством. Тепло рождается в сердце, жжёт горло и отчаянно рвётся наружу. Наверно Мо чувствует то же самое, когда видит кого-то, кому нужна помощь.       «Я хочу помочь» — шепчет он скорее себе, чем ей, все ещё пытаясь принять тот факт, что ему не все равно на неё. Стирает с пухлых щёк с ямочками слезы, она не против, пытается успокоится, но не может.       «Ну же, тебе так нравится страдать и жалеть себя, Момо?» — шепчет самой себе. У неё дрожит тело. Джорджи никогда не видел её такой маленькой, напуганной и беззащитной, никогда не видел человека, которого накрыло с головой ненавистью. Ненависть Момо к самой себе намного больше, чем у Джорджи к ней. Она ведь такая противная, постоянно сующая нос не в свое дело. Она ведь всегда такая ужасная и плохая… Заботливая… Добрая.       Нежность просыпается в нем неожиданно, сам он этого не замечает, а уже поглаживает щеки, ведёт большим пальцем по скулам, которые спрятались за большими щеками. И рука скользит под чёлку, трогая рубцы, на что та жмурится, громко выдыхая, будто отплевывается от новой волны.       — Это Рой так тебя? — Он убирает чёлку, шрамы заставляют смотреть на себя, привлекают внимание, но его больше волнует сама Момо, пытающаяся отдышаться.       — Да… Рой Асселис. — Она утирает остатки слез, пытается улыбнуться, оттолкнуть его от себя. Сейчас она скажет — «что это ты к старшим пристаешь», и все снова будет хорошо. Они доберутся до корабля и лягут спать, а завтра ночью снова отправятся в путь. Так ведь? Нет.       Джорджи крепко её обнимает. «Все же ты не мудак, Джорджи», — думает Момо, утыкаясь в его костлявое плечо, смыкает руки на его лопатках. Минуты длятся вечность, дыхание оглушает. Тяжко, больно, но так сладко и приятно. И Джорджи наконец говорит:       — Я был неправ, Мо. Ты не совершаешь свои старые ошибки. Прошлое осталось в прошлом. Ты теперь не та Мо, которая не смогла предотвратить беду, — хмыкает он, — теперь ты Момо, просто Момо — тихая, заботливая, раздражающая, да и просто отвратительная старуха.       — Спасибо, — тихо шепчет она, прижимаясь ближе. Она знает, что он врет. Она не верит его словам. Её ненависть взяла верх.       Тишина длится слишком долго, где-то неподалёку ветер да волны, а рядом бьющееся громким набатом сердце. Момо отворачивается, смотрит на звезды.       Для Джорджи все происходящее настолько странное, что хочется себя ущипнуть. Не спит ли он часом? Но нет... Момо тут, рядом, настоящая, тёплая, дрожащая от холода и тяжёлых эмоций. Почему все вышло так? Он всего лишь хотел расспросить её об отце, но в итоге и словом об этом не обмолвился. Таверна, погоня, и вот они на берегу, вокруг одни заросли. Одинокое и пустое место. Момо закрывает глаза.       — Рой стал вторым человеком, который ненавидел меня больше всего на свете, — внезапно продолжает рассказ она, не отрывается от сияющих точек на небе. — Он полюбил танцовщицу, красивую, изящную, которая поёт подобно соловью днями и ночами для него. Он полюбил глупую и наивную девушку, которой едва тогда исполнилось двадцать. Он любил этот образ, а не меня. — Она глубоко вздыхает, её голос дрожит. — Мы виделись с ним лишь на этих встречах, где я была в дорогом кимоно, подаренным им же, с выбеленным лицом и этой улыбкой, которую он тоже любил. На каждой встрече я была не Момо, я была вежливым предметом декора, которая просто делает свою работу. И женился он на мне, думая, что такой же я и останусь. Я ушла с работы, родила дочь, не замечая, как растёт ненависть моего мужа ко мне все больше. После свадьбы он получил стервозную суку, которая любит выпить и выносить ему мозг. — Она долго молчит, очень долго, что у Джорджи от нетерпения начинают чесаться ладони. Она продолжает очень тихо. — Он хотел мести за потерянные годы со мной, хотел убить меня, не убивая. Я была врагом для него номер один. Он избавлялся от всего, что мне было дорого, медленно и постепенно, наблюдая, как я разваливаюсь и трескаюсь. — Она резко поворачивает голову к Джорджи, что тот пугается. Момо смотрит на него, не моргая. — А после он избавился и от неё…