Расправляй же крылья, Валькирия

      «Рассвет наступил слишком рано», — ворочается мысль в голове Джорджи, когда его щека соприкасается с подушкой. В этот момент ему хочется лишь спать, поэтому голова на недолгие часы стала свободной от мучающих мыслей и обвинений самого себя. Ему даже сны не снились, лишь чёрное полотно, длившееся секунду, после чего он просыпается.        Маленькая конопатая девочка в красном платье, улыбаясь беззубой улыбкой, хватает его за нос, ждет, наверно, пока тот задохнется, и, увидев, как Джорджи наконец открыл глаза, она по-детски лепечет:       — Джо плоснулся! — Когда у Кики выпало ещё два молочных зуба, букву «р» она перестала выговаривать, получая в ответ на свои потуги свист.        — Какой я тебе Джо, малявка? — Он с ненавистью смотрит на ребёнка, который, все ещё улыбаясь, трясёт своими косичками, которые бьют её по щекам, ей кажется это забавным. «Яблоко от яблони», — думает Джорджи, отворачиваясь к стене.        Утро продолжается. Туман рассеивается, роса с пожелтевшей травы высыхает, клин птиц улетает на юг. Джорджи погружается в сон каждые две минуты, но пытается держаться, чтобы не уснуть. Оказывается, Момо нужна помощь в городе, и эта зараза вытащила его из кровати только для этого. «А сам-то ночью помнишь, что было?!» — обиженно дуется она, когда тот проигнорировал её просьбу, укутавшись в одеяло.       Плащ у них остался один, тот белый-белый. Момо же свой плащ выворачивает наизнанку, что тот становится из бежевого в серый. Джорджи будет привлекать слишком много внимания.       В основном экипаж корабля копошится в своём привычном ритме. Боб ухаживает за своими цветами, готовит их к спячке, вместе с тем слушает наставления от Момо, ведь та спихнула на шею старика двух спиногрызов, чтобы под ногами не мешались. Лицо её, конечно, кислое. Джорджи понимает, что та чувствует.       Две малявки постарше тоже надевают вывернутые плащи наизнанку, собираясь в библиотеку. «В этом городе есть библиотека?» — думает Джорджи. Даже если есть, то страницы из книг наверняка вырвали, чтобы сделать самокрутки. Джорджи предвкушает расстроенное лицо Марипосы, когда та ничего не найдёт. У неё уже ломка, шило в заднице колет, душа жаждет новой информации, она хочет знать все. Гитта поспокойнее, сидит на ящике, дрыгая ножками, наблюдая за тем, как Марипоса, ходя взад-вперёд, детально подумывает план.        Джорджи не слушает их, облокотившись о мачту, считает птиц в небе. Одна. Вторая. Вот уже десятая, не поспевающая за остальными. Джорджи снова закрывает глаза, голова тяжёлая, гудящие виски, мурашки по коже.        Будит его толчок в плечо, а после ещё один толчок. Мелкий большеглазый пацан прячется за мачту, увидев взгляд Джорджи. Зря он его разбудил, такими, как Джорджи, следует детей пугать вместо бабаек под кроватью.       Джорджи тянет спину, мельком заглядывая в приоткрытую каюту отца, тот спит. Он теперь постоянно спит, ведь даже на обычные действия у него уходит так много энергии, что уже к концу дня он не может ходить. Жаль его, конечно, в какой-то степени, Джорджи ему даже благодарен.       Брови ползут наверх, изгибаются. Все чаще он чувствует стыд за свои действия. Какая муха его укусила? Немыслимо! Да и сам Джорджи не в восторге от новых чувств, они будто инородное тело, плавающее внутри него. Мерзко.        Стыдно признаться, что было прошлой ночью, стыдно сказать, что пора сваливать отсюда подальше. Он надеется, что все обойдётся.        Сборы окончены. Две мелкие пигалицы вышли первыми, даже не вышли, а выбежали, выслушав долгие наставления от Момо и Боба. Каждый раз девочки слышат одно и то же — людям на глаза не попадаться, ни с кем не говорить, быть тише травы и ниже воды. Гитта в очередной раз закатывает глаза на эту долгую речь, повторяющуюся из слова в слово.        Момо идёт впереди, что-то рассказывая, наверно, план покупок, про бюджет корабля и про цены. Джорджи все равно. Он хочет просто прилечь, неважно уже где, он готов и в траве, и на ветке дерева, и в болоте. Просто немного покоя.        Его силы на нуле, он падает солдатиком в высокую траву, глаза закрываются не сразу, ибо Момо над ухом этого не позволяет, бранится, выражается так, как не может выражаться на корабле при детях.        — Ладно, иди на корабль, приведи мне Боба в подмогу, бестолочь, — она фыркает, как гордая лиса, следуя дальше по тропинке.        Мягкие шаги, утопающие в траве и мягкой земле, отдаляются все дальше и дальше. Ему пора идти дальше. На счёт три он точно встаёт. Раз. Два. Три…       С таким усилием он никогда и ничего не делал, он в принципе ничего не делает, но это уже другая история. Идёт метр, два, третий и снова падает. Все, ноги больше не работают, хоть убейте, но он дальше не пойдёт. «Посплю часик, мне станет легче», — думает он, перекатываясь к дереву, прячась от лучей солнца под его кроной.        Глаза болят, как и ноги, колючая боль катающимся ежом пробегает по каждому уголку тела, но он настолько не контролирует свой мозг, что не замечает, как конечности тяжелеют и ноют.        В сон он проваливается сразу, кажется, спит немного совсем, от силы пятнадцать минут. Что-то его будит. Открывает он глаза, чувствуя, что стало только хуже. Холод сжимает его в своих крепких объятиях, заставляет дрожать, покрываясь мурашками. Он не может поднять руки. Тяжело. До корабля километра два, не меньше. Джорджи обречённо воет волком.       Шаг раз, шаг два, ноги переставляет своими же руками. «Может быть, у воды мне станет лучше»? Судьба читает его мысли.        Его слепят яркие искры, будто блесток в глаза кинули. Противно и мерзко, слишком ярко. Протерев сонные красные глаза, он поворачивается к источнику света. Это пруд совсем маленький, будто созданный лишь для красоты. «Точно для красоты», — думает он, видя каменную лестницу, поросшую мхом и тиной, уходящую под воду.       Он с водой на «ты», она его друг, а он её друг. Он дарит ей свою энергию, та платит ему тем же. Он снимает ботинки, все остальное не страшно намочить.       Раз шаг по лестнице, второй, на третьей замирает, противная тина скользкая и вонючая, что Джорджи брезгливо отворачивается, не смотрит под ноги.       Вода пусть и холодная, но не щипает своими ледяными укусами его. Своего не ударят. Погружается глубже и глубже, лестница ведёт до самого дна. Дно песчаное, песок рыхлый и приятный, как летом при палящем солнце, из-за которого обгорают плечи и нос.       Вода необычайно чистая, что странно для водоёма с водорослями. Он невольно трогает водоросли, те высокие, будто морские деревья. Он едва проходит рукой, а после отпрыгивает. Ещё более жуткой мерзости он не найдёт.        Он осматривается, кружась на месте, будто балерина в шкатулке его сестры. Крутится он так не один раз, пока его не прерывает смех.        — Какой танцор к нам в гости пожаловал, — смеётся голос рядом. Джорджи оглядывается, видя молодую русалку.        Русалка оплывает его рядом, заключая в круг, волосы разлетаются пышным веером в этой ненастоящей приторно-бирюзовой воде. Здесь все кажется неправильным, обвивающимся из этой реальности. Джорджи нервно хихикает.       Его привлекает тот факт, что русалка полупрозрачная. Без шуток. Как медуза. Да нет, не медуза, у девушки хвост, как у какой-нибудь домашней рыбки. Огроменные глазюки смотрят ему будто в душу, и улыбается ещё по-идиотски. Нервный смешок снова вырывается сам собой.        — Ты… Это… Дух-помощник? Без тела ещё, да? Мне о таких рассказывали. Тогда где твой некромант? — Джорджи оглядывается, но видит лишь водоросли, камни, да новую знакомую с безумной улыбкой.        — Нет, я и не дух, не помощник и даже не монстр. — Она смеётся. — Я просто русалка.        — Я понял, что русалка. — Он тянет к ней руку, и она проходит через девушку насквозь. — Ты вся прозрачная.        — Да, мне стоит больше практиковаться. — Она вздыхает, после чего присаживается на склизкий камень. — Лучше скажи, кто ты?        — Я? Джорджи, — непонимающе говорит он, хлопая глазами.        — Не имя.        — Я человек. — Он не знает, чего хочет от него эта странная девица, но дел с ней он явно больше не хочет иметь. Пора выбираться. — Точнее, я маг... Маг воды...        — Снова ответ неправильный. — Она преграждает ему путь, быстро огибая, что пузырьки воздуха мчатся наверх. — Ты сама вода, Джорджи. С этого и стоило начинать, когда ты проник на мою территорию.        — Ну а ты-то хоть кто такая? — Он смирился со своей участью, поэтому просто присел на камень рядом, та тоже снова села.        — Меня зовут Нэна. — Хихикает. — Я не здешняя.        — То есть ты… Из какого ты моря? Океана? Реки? Тебя заперли в этом пруду? — Он выгибает бровь.        — Нет, меня никто не запирал здесь, этого места вообще не существует. Да и не из моря я, не их реки, не из океана. Я из космоса. — Подпирает щеки руками.        — Так, я понял, спасибо за разговор, мне пора, инопланетян мне ещё не хватало. — Он мотает головой, будто пытается очнуться от кошмара. А он ещё Момо считал раздражающей. Кажется, все девушки его бесят.        — Нет-нет глупый, ты не так понял. — Она его останавливает, пристально смотрит. — Я из того космоса, который недоступен почти никому, лишь мертвецам, да и то не всем. Мертвецу из вашего мира космос недоступен, у них лишь три пути. Хотя слышала я об одном, который пролез через баррикады законов, правил и попал сюда. Я его не видела, но хочется верить, что такие правда существуют. — Она тянется, разминая спину.        — Ты хочешь сказать, что ты не из этого мира? — Он приподнимает бровь, ему уже стало интересней, тот кладёт голову на руки, слушая её рассказ дальше.        — Угу, мой мир странный, там не люди и не животные, не война, но и не мир, не любовь, но и не ненависть. — Она вздыхает.        — Это где такое есть? — Наклоняет голову в изумлении он. — Туда можно доплыть, доехать, найти тайный проход?        — Нет, лишь умереть, либо родиться там. — Вздыхает. — Мой мир находится в одной из миллиона нитей нашей вселенной. Нас так много, оказывается, просто неимоверно. Создателям становится скучно порой, создают новые линии, а надоевшие и старые истребляют, вирус какой-нибудь посылают, который губит целую планету, войну, которая вырубит полпланеты. — Закрывает глаза, нахмурившись. — Они требуют хлеба и зрелищ. В моем мире что-то такое и произошло, но мы смогли выжить, мир стал другим, стал жить иначе, выглядеть и чувствовать иначе. Мы выжили, но стали совсем другими.        Нэна замечает, как Джорджи под её долгий утомляющий рассказ засыпает, она не злится, лишь умилительно улыбается. Нэна любит людей, Нэна любит животных, Нэна любит весь мир, но мир не полюбил Нэну, жестоко убив однажды.       Она его мягко трясёт, тот подскакивает, как ужаленный.        — Ты в порядке? У тебя такие красные глаза. — Она приподнимает налипшую чёлку, смотря на лопнувшие капилляры.        — Это все из-за воды. — Нервно дёргает плечами. Ему неприятно, когда его трогают, ему неприятно, когда на него смотрят.        — Не ври, вода не может навредить воде, — дуется она.        — Я не спал всю ночь, — отвечает он, зевнув.        — Почему? — Она раскрывает пошире глаза, смотря на него. Он чувствует, как этот взгляд его пытается утопить и раздавить.        — Мне надо было встретиться с одной коллегой… знакомой… подругой. Да кто она, черт возьми? — Он чешет голову, ищет ответ в своей голове. Шестерёнки отказываются вертеться. Нет топлива.        — Почему? — Она ещё ближе придвигается. «Этот ребёнок слишком любопытный», — думает он. — На базаре любопытный нос оторвали? Знаешь такую пословицу?        — Нет, — отвечает она по-детски чисто и невинно. Джорджи закатывает глаза.        — Мне надо было с ней встретиться, потому что я подозреваю своего отца в измене.        — Измене? — Она наклоняет голову.        — Да, отец собрал команду, у которой одна цель — лететь на восток, но по дороге мы взяли одну оборванку, она дочка советника королевы. Батя бережёт девчонку как зеницу ока, хотя от неё одни неприятности. Я не знаю зачем, может, её статус играет тут роль.        — Это разве плохо? — В ответ молчание. Он удивлён и шокирован, выпрямляется стрункой. — Ты думаешь, он может сделать вам больно?        — Я не знаю, но мне кажется, что он что-то задумал. А вдруг мы пострадаем? Вдруг кто-то из-за него снова умрёт? — Он злится, рычит, когда Нэна абсолютно спокойна. — Вдруг он злодей?       — Мой отец довольно милый, у него смешные очки и залысина на голове. — Она отворачивается, переводит тему, она не знает, что сказать. — Он нам с сестрой книги читал, баловал и очень сильно любил. Твой разве так не делал?        — Делал… но… просто… — Он хватается за голову, сворачивает в комочек. — Я боюсь, что он снова уйдёт, как сделал это раньше. — Он закрывает и открывает рот, слова пытаются вырваться, но он будто забыл, как говорить. — Я просто понимаю, — он наконец решил признаться себе, — что хочу винить его. Каждый день я виню себя в смерти сестры, каждый гребаный день. Я просто хочу, чтобы к её смерти был причастен только он, чтобы только его руки были в крови. Я хочу видеть его злодеем.        Возможно ли плакать под водой? Возможно, да ещё как. Джорджи слышит хруст внутри себя, это ломаются ребра от его сердцебиения, это чёрная корка стекляшки внутри рассыпается пеплом.       Нэна обнимает его за плечи.        — Ты молодец, ты очень храбрый. — Обнимает. — Не все могут признать свою вину.        — Нет, я не храбрый, я тогда струсил, и её больше нет. Я постоянно убегаю от преследующей меня смерти, я постоянно подвергаю опасности команду, а после виню в этом отца. — Он всхлипывает так, что у Нэны пробиваются слезинки. — Я просто ужасен.        Снова хруст. Нэна берет его за щеки, смотрит в красные глаза. Он успокаивается медленно-медленно, а она продолжает смотреть. А после она едва улыбается.       «Вот теперь ты готов. Пора прощаться. Джорджи, я верю в тебя.»