Расправляй же крылья, Валькирия

      Тишина. Едва слышно цоканье ноготков о дубовый громадный стол, раскинувшийся на весь переговорный зал.       Королева скучает, то и дело поправляя пряди блонда в высокую причёску. Её советник стоит рядом и смиренно молчит, будто дожидаясь, когда её величество соизволит подняться и уйти вслед за остальными хранителями. Но она этого не делает, все ещё скучающе окидывает стены с картами, гобеленами и торчащими, как рога, подсвечниками.       Зима не даёт покоя ни верхушке, ни тем, кто снизу. На главной площади армия, кутаясь в лёгкую зелёную форму, следит за порядком. На нейтральной территории, как обычно, тишь да гладь, но если пройти километр на восток, оказавшись в племени земли, ситуация резко ухудшается.       — Дело дрянь, да? — внезапно произносит Розарита, оглядывая своего советника.       — Вы не слушали, как я понимаю? — Вздыхает Роджер, глядя грустными глазами на неё.       — Для этого у меня есть ты. Ты мои уши, глаза и мозги. — Она улыбается. — А я твои руки.       Королева подобна ребёнку. Ей слегка за тридцать, но взрослеть она не собирается. Она капризна, эгоистична и криклива.       «Кого-то она мне напоминает», — думает Роджер, вспоминая те деньки, когда Марипосе было едва ли четыре. Она была чересчур энергичной, громкой и до ужаса разбалованной.       При этой мысли у него тускнеет взгляд. Королева замечает его подавленный вид, сама насторожившись.       — Как там Марипоса? — Она опускает глаза. — Её вернули целой? Она здорова?       — С ней все хорошо. — Он присаживается рядом на стул, утыкаясь лбом в руки, облокачивается на стол. Он заметно дрожит. — Я во всем виноват…       — Не бери на себя слишком много! Детям в таком возрасте свойственно бунтовать, порой сбегать из дома…       — Но не с шайкой преступников же! — он срывается в писк.       — Да, от моего отца всегда были проблемы. Я не знаю, зачем он вообще все это затеял. В грабёж подался… — Её слова звучат комично из её уст, но сей шутки никто из них не замечает. Яблоко от яблони. — Мне жаль, Роджер.       — Ты здесь ни при чём. — Он не замечает, как переходит на «ты», устало смыкает губы в тонкую полоску и выдерживает паузу. — Ты пыталась повлиять на ситуацию, армия была многотысячной… Мы пытались…       — Мы всегда пытаемся… А выходит как обычно. — Она теребит перстень на пальце, нервно покачиваясь.       Висит пауза. Тишина. Королева кусает губу, советник смотрит себе в ноги. Они разбиты и без малейшего понятия, что делать. Сдержанный Роджер, которому из эмоций свойствен лишь гнев, сейчас окончательно раскис, что, кажется, может заплакать. Розарита не оставляет и живого места на губах.       — Послушай, Роджер, мы давно знакомы, и ты знаешь, что если что, то я…       — Нам пора идти, Рита. — Он встаёт из-за стола и приказывающе смотрит на неё. Только ему она позволяет собой командовать. Только ему она позволяет себя называть «Ритой».       Они поняли друг друга без слов. Она снова пытается, он снова её отвергает. Розарита не знает, что предпринять.       Она пытается стать той, кого ей не заменить. Она не станет для него заменой, пусть она сожгла свои волосы, но покрасила их в блонд, хоть стала чаще улыбаться, пусть и фальшиво, пусть и только перед ним, но ей не стать для него Ирмой.       Она хаотична и безумна, в её сердце большая ноющая дыра, которую она пытается закрыть властью, богатством, любовью и жестокостью, но она по-прежнему разбита. Сколько кувшин ни бинтуй, он все равно протекает.       По ночам она пытается выцарапать себе сердце, не может дышать от боли. Она жадная, требует все большего и большего, купается в золоте и внимании и с упоением наблюдает за тем, как другим так же больно, как и ей, но легче от этого не становится.       Может, и влюблённость в Роджера — это лишь иллюзия, чтобы не сойти с ума; её якорь, заставляющий оставаться человеком, сохранить последние частички души.

***

      Ужин проходит в тишине. Отец заметно дёргается, будто в тике. Не ново. Тот постоянно так делает, когда нервничает. «Видимо, собрание выдалось тяжёлым», — думает Марипоса, вынимая из своей порции на салфетку мелко порубленную морковь. «Думаете, если мелко её порубите, то я не замечу?!» — рычит она себе под нос, брезгливо морщась.       Она окидывает взглядом отца, тот, лениво покачивая ногой под столом, так же лениво доедает поздний ужин, но, по всей видимости, тому не до сна. Он нервный, трясущийся, как сумасшедший. Он и есть сумасшедший.       — Как прошло собрание? — спрашивает Марипоса только чтобы разбавить тишину, вытирает рот, явно давая понять служанкам, что она не прикоснется к еде более.       Отец медленно и без интереса поднимает на неё глаза, смотрит исподлобья, а после снова опускает глаза в тарелку.       — Сегодня тридцатое ноября, вы в конце каждых трех месяцев собираетесь, — поясняет она, проводит взглядом горничную, что грустно забрала её тарелку с почти нетронутым ужином.       — Я рад, что ты знаешь, какое сегодня число. — Он зевает, а после снова дёргается, будто от боли.       — Все плохо, да? — она фыркает и хмурится.       — Марипоса, я очень устал от работы и точно не хочу говорить о ней прямо за ужи…       — Снова придётся продать людей в царство воды? Племя земли понесло большие убытки после гражданской войны двухлетней давности на северо-востоке. — Она вздергивает бровь, и отец наконец поднимает на неё глаза, ошалело смотрит.       — Опять балаболишь ерунду. Я попрошу ограничить восточную часть библиотеки от тебя, эти зарубежные романы пагубно влияют на твой пластичный мозг. — Он тяжело вздыхает и не подаёт виду. Марипоса злится.       — Отец, я не маленькая девочка, я все знаю. — Она подскакивает с места и тянется к нему через весь стол. — Я знаю, что вы делали — грабили народ. Ваша армия убивала и насиловала все наше племя только потому, что вы двое понятия не имеете, как руководить племенем.       — Марипоса, перестань создавать бессмысленный шум. Это называется распределение приоритетов и стратегия, заручение поддержкой от более богатых и сильных царств. — Он бьёт кулаком по столу, что вино в бокале разливается на скатерть. Он смотрит ей в глаза, у неё глаза такие же, как у него — горящие злобой.       — Это называется коррупция! — она вскрикивает на него, от чего тот алеет от гнева. — Я все видела своими глазами! Я видела деревни, которые остались ни с чем, чьи дома жгли, чьих родственников забрали. Я видела деревню, которую лично Рита прокляла только потому, что эта деревня не выплатила непомерно большой налог! — Она смотрит ему в глаза, готовая вонзить ему в шею вилку. — Я вернулась только за тем, чтобы восстановить правосудие.       — Перестань играть в героя, Марипоса. Ты самый обычный ребёнок с большим самомнением. — Он хмурится, отдаёт тарелку горничной и наклоняется к дочери. — Как ты собралась восстановить правосудие?       — Я убью тебя. — Она стискивает зубы, что те скрипят.       Виснет тишина, слышен взволнованный вздох горничной откуда-то сзади.       Марипоса видит, как отец медленно садится обратно на стул. Его выражение лица меняется до неузнаваемости. Это боль. Он в растерянности, в груди щемит и наворачиваются слезы, но он сразу подавляет эту горечь внутри и поворачивается к ней.       — Ты хочешь поединка, Марипоса?       — Да, я положу всему конец. Сначала ты, а потом королева, — она шипит это через зубы, у неё бурлит кровь, как только она видит его самонадеянное лицо, оно так и говорит: «Что ты можешь сделать». — Я докажу, что я чего-то стою, — шёпотом добавляет она.       У него вытягивается лицо, он медленно встаёт из-за стола и взглядом приказывает идти за собой.       Он знал, что такое когда-нибудь случится. Все ровно так же, как когда-то у него в детстве, когда он восстал против своего ещё более жестокого отца, но с треском проиграл, чуть не потерял ногу и получил шрам, покрывающий всю спину, от копчика до плеч — все изранено.       Да, маги земли настоящие монстры, холодные и неадекватные. Таким же вырос и Роджер, не зная любви, зная только слова «честь», «долг» и «Держи лицо, Роджер, распустил нюни, как девчонка. Ты будущий король».       Почему он повторяет ошибки отца? Роджер сам не понимает, он всячески пытался взять ситуацию в свои руки, но его судьба была как скользкая рыба, хаотично бьющаяся в его руках, что невозможно удержать. Он хотел лучшего для дочери, но сделал все в точности наоборот, став копией своего отца. Он тиран, который вырастил Марипосу такой же. Ему больно видеть, как из-за его ошибок лицо Марипосы приобрело такую же строгость, непреклонность.       Все же, он хотел большего. Он всегда недоволен, зол и беспокоен, лишь оставаясь в одиночестве, тот осознавал, что сделал за сегодня. «Что же я творю?» — спрашивал он себя каждый раз, глядя на свои руки, что ещё буквально пару часов назад дали пару хлестких ударов по щекам его дочери только потому, что она не такая, какой он бы хотел её видеть.       Его ребёнок не глина, а неограненный и острый булыжник, о который он ранил руки каждый раз, когда бил её. Он не мог попросить прощения, потому что не знал, как. Ему не знакомы слова «извини», «я был неправ». У него никогда не просили прощения, и он никогда не просил прощения. Наверно, он даже не знает о существовании таких слов, обозначающих истинное сожаление о сделанном.       У Марипосы трясутся поджилки, она видит его широкую спину перед собой. Тот идёт на задний дворик неспеша, будто считает шаги, зная, что те станут для него последними. Она не собирается отступать, держит волю в кулаке, не даёт смелости выйти из глубин её тела вместе с каждым выдохом, поэтому задерживает дыхание.       Дубовые двери распахиваются, провожая их к каменной платформе, присыпанной со всех сторон песком. Это место для тренировок Марипоса помнит очень чётко. Здесь есть все, что нужно для познающего магию земли: песок, камни, земля и дерево.       Но только все это было так бестолково и ненужно для Марипосы, ведь та не маг земли. Сколько бы ни старалась, но прочувствовать это место она не могла, не понимала, что от неё хотят. «Это место должно с тобой разговаривать», — кричал отец, пока Марипоса захлебывалась в слезах. «Сделай уже хоть что-нибудь, бестолковая девчонка». Марипосу пробирают мурашки.       Внутренние окна крепко заперты, а сквозь щели между штор заглядывают слуги. Конечно, не каждый день увидишь такое шоу. Настоящий цирк. Каждый уверен, что их схватка будет окончена, даже не начавшись. Роджеру хватит разок дать ногой по камню, от столь сильной вибрации Марипоса грохнется на землю да расплачется. И все. Конец драме. И все снова будет как прежде.       Марипоса становится напротив него, наблюдает за его выражением лица, как густые брови спускаются вниз. Он смотрит за её движениями. Первый шаг он делать не намерен — Марипоса это поняла сразу. Он её недооценивает, решил просто защищаться, работать на истощение. Она устанет — и поединок окончится.       Марипоса собирает энергию в ладонях, те горят, появляется колющая боль под кожей. Она повторяла этот трюк много раз, превратив руки в два кинжала, но она не наступает, будучи наготове, все ещё наблюдает. Вспоминает слова Гитты: «Самое главное в поединке — это наблюдательность».       Наконец та делает рывок вперёд, пытаясь подобраться ближе. Он не движется с места, пока та не приближается к нему вплотную, но тот вовремя блокирует её удар голыми руками, хватает лезвие, не позволяя себя ударить. Но оставить лёгкую царапину у него на щеке у неё получается, чему она уже довольна.       — Марипоса, давай прекратим это все, — говорит он, блокируя её неумелые удары, такие очевидные, что даже новичок смог бы её победить.       Она не отвечает, скрипит зубами и тяжело дышит. Она нарушила уже столько наставлений от Гитты, что, будь она здесь, то дала бы пощёчину ей за такое. С глубоким вздохом из воздуха она цепляет энергию, та комком собирается в лёгких, после следует вниз к ногам, давая проникнуть ей в камень.       Трансформация. Камень рывком устремляется к Роджеру, сбивая того с ног. Марипоса, не теряя и секунды, сверху бьёт его, но тот выставляет руки перед ней, отталкивая волной горячей энергии, что ту отбрасывает назад. Она кричит, ударившись о землю, прокатившись кубарем по всей платформе. Кинжал рассыпаются пыльцой. Но после она встаёт и, едва шатаясь, с криком бежит на него.       Через ноги та контролирует платформу, вызывая нескончаемую рябь, подвластную только ей. Роджер едва стоит на ногах, но не отступает и ждёт, пока та к нему снова приблизится. Ему уже надоел этот балаган и хочется поскорее закончить. Но вдруг того сбивает с ног коряга рядом стоящего дерева, которая вытянулась на метр и, словно лассо, обвила его шею.       Марипоса остановилась на полпути, держит крепкой хваткой отца на расстоянии и медленно сжимает кулак, а вместе с тем и лассо веток стягивается. Тут Роджер начинает нервничать, понимает, что она хоть чему-то, да научилась, по крайней мере, теперь она чувствует себя со своим даром как одно целое. Её талант к трансфигурации растёт вместе с ней.       Ударная волна платформы подбрасывает Марипосу вверх, и та атакует в падении обездвиженного отца, но едва ли она успевает к нему приблизиться, как все рушится. Он выпутывается за секунду, словив момент, когда та ослабит концентрацию на ветках, и тут уже Роджер наносит удар.       Очередной блок, защита, от которой Марипоса с грохотом падает, оставшись без зрения. Песчаная метель покрыла платформу лавиной, что песчинки попали не только в глаза, обезоружив её, но и в рот и нос, что та, крича от боли и ярости, начинает кашлять и задыхаться. Она лежит на полу, будто пытаясь выцарапать себе глаза, катается взад-вперёд беззащитным калачиком, воет и ругается. Но безуспешно, легче от этого не становится. Она не может открыть глаза.       — Ты довольна? — Слышит она голос за собой и чувствует его шаги, приближающиеся к ней. Он в ярости — она это понимает по шагам, вибрация сильнее, чем обычно. — Ты усвоила урок? Куда тебе тягаться с королевой, если даже меня тебе не по силам победить? — Его слова звучат, как рык дикого зверя, и в этот момент ей становится страшно, она понимает, что отец больше не намерен стоять в стороне и терпеть её выходки, теперь он преподаст ей урок, с силой пнув её в бок носом туфли, что Марипоса откатилась о него на метр.       У неё содраны колени, щека кровоточит, из рук льётся кровь от магии, которая снова ранила её. Она понимает, что ошиблась на свой счёт, она все такая же, как раньше, чуть сильнее, но все ещё слабая, неспособная ни на что. От этого текут горячие слезы, глаза начинают болеть ещё сильнее.       — Довольно истерик, Марипоса, скоро стемнеет. Тебе пора в кровать. — Она слышит, как тот уходит. — Я притворюсь, будто ничего не было. Тебе предстоит много работать, чтобы встать вровень хотя бы со мной. С завтрашнего дня начнём твоё обучение.       Она переворачивается на спину, распластавшись звездой. Слезы не перестают течь, щеку начинает щипать от соли в слезах. Ей больно от этого унижения.       «Луна сегодня так красива», — думает она. «Луна?» — осознает Марипоса, вскочив с земли. У неё все ещё закрыты глаза, но она видит небо. И отца тоже видит, но не своими глазами. Он проходит мимо деревьев, и её зрение вновь пропадает. Она чувствует его шаги, видит его следы. Вокруг темно, её ориентиром становятся они, светящиеся в этой дымке. Эта платформа даёт ей знать, где он, ведь тот оставляет за собой энергию, которая шлейфом мелких крошек идёт за ним.       Она идёт по следам, преодолевая боль в мышцах. Она собирается к нему. Тот слышит её, но не предпринимает ничего, не подозревая, что она снова собирается ударить. Останавливается в метре от него. Вдох. Стойка. Напряжённое тело. Набухшие каналы энергии.       Она с выкриком бьёт по земле ногой, пятка проникает в камень, как в масло, вызывая волну. Плиты платформы вздымаются вверх лавиной. Роджер не успевает обернуться, как энергетический поток бьёт в спину, что он с громким стоном бьётся о очередное дерево. У него горят руки, а по лбу стекает капля крови. У неё получилось его задеть.       Она видит его спину глазами дерева, корни хватают его ноги и руки, затягивают, что кожа краснеет. Хруст. Перелом кисти руки отрезвляет его, сквозь пелену боли Роджер пытается что-то придумать. Она идёт к нему.       Роджер пытается подчинить себе дерево, но то не слушается, в дереве застряла не его магия. Песчинки энергии просочились в ребристую кору, поблескивают. Ему удаётся выпутаться, лишь обломав корни, подчинив себе один из камней рядом. Марипосу пробирает дрожь, вызванная болью, когда Роджер ломает корни дерева, она вовремя не отозвала магию. Это был удар под дых.       Марипоса не отступает, она вновь наносит удар, чётко зная, где он. Снизу, сверху и по бокам — она контролирует ситуацию. Она чувствует тепло рядом и слышит его дыхание, ей достаточно и этого. Выбивает землю у него из-под ног, пока тот прибывает в шоке от боли. Она бьёт остриём кинжала его в плечо. Промахнулась.       Он пытается не терять рассудок в этой бесконечной суматохе из беспорядочных ударов, отпрыгивает назад, обходит её кругами, будто пытаясь запутать, но знает, что даже с закрытыми глазами она видит. Ему не хватает изворотливости и фантазии, чтобы взять ситуацию в свои руки, ведь эта неугомонная девчонка явно жульничает. Поэтому он просто выдыхает, выпрямляет спину и останавливается. Ему надоело.       Волны платформ не дают ему спокойно стоять, что он то и дело падает на колени, а она становится то меньше, то больше, уходя из виду, бьёт кинжалами, царапает, но никак не может попасть. Она не видит, куда бьёт. Это её злит. Дыхание держит ровным и старается следовать всему, чему её учили. Энергия в кулаках и ногах, позволяющая ей не падать, наносить более крепкие удары.       Марипоса становится на колено и прижимает ладони к земле, платформа становится стеной, ограждающей её от отца, который без сил не предпринимает ничего. Он не пытается снова её ударить или снова защитить себя, он просто наблюдает за всем, что она делает, и смиренно получает от неё удар за ударом. Для него это шоу, за которым он наблюдает с восхищением, как его маленькая дочка познает магию земли.       Она вскакивает на две ноги и, плотно уперевшись в холодный камень, руками бьёт по воздуху, разворачивая корпус, что платформа наносит последний удар, накрыв его с головой. Он обездвижен, похоронен под грудой камня, тяжело дышит и лишь смотрит, как та к нему идёт.       Марипоса снова превращает руку в лезвие. Стёртые до крови ноги ступают по рыхлой земле. Истинное наслаждение чувствовать эту энергию, витающую вокруг неё. «Так вот, что чувствуют все маги земли», — осознает она.       У неё получается с трудом распахнуть глаза. Все размыто, но она видит, как точно разбила отцу голову. У него по лбу стекает кровь, он выплевывает зуб. Он просто лежит, не думая что-либо предпринять, знает, что сейчас она ему перережет горло.       — Я победила, — хрипит она, пытаясь отдышаться, и нависает над ним, давая ясно понять, кто теперь наверху, кто сильнее. Но ликует она недолго. — Ты поддавался!       — Нисколько, — хмыкает он, стирая кровь с лица. Она впервые видит его улыбку.       — Ты знаешь, что я тебя убью, так ведь? — Она приставляет кинжал к его горлу. — Ты знаешь, я не отступлю! Я тебя больше не боюсь!       — Я знаю. — Он прикрывает глаза и сжимает лезвие, будто боится, что она передумает и уберёт кинжал от его горла. — Я это заслужил. Я никогда не был хорошим отцом.       — Никогда! — гневно выплевывает она. — И магом земли сделал меня не ты, а они. Они моя семья, а ты лишь выродок, стоящий у меня на пути!       — Я знаю. — Он глубоко вздыхает и по его щекам текут слезы. — Я лишь хочу сказать перед смертью, что… Извини меня… за все.       — Что-что ты сказал? — Она не верит своим ушам, собирается отступить, но отец ей не даёт, сжимая до крови остриё, не даёт вырвать ей руку.       — Я никогда не был хорошим отцом, — повторяется он, — я совершил роковую ошибку, позволив себе взять на себя такую ответственность, как ты. Я был слишком самонадеян и заносчив, надеясь воспитать тебя тем, кем сам хотел бы быть. В какой-то момент я забылся. Забыл, что я в первую очередь должен воспитать свою дочь достойным человеком, а уже после воином, королевой... Да какая уже к черту разница!       — Пытаешься надавить на жалость? Я не отступлю. — Она хмурится, а зрение вновь возвращается к ней.       — Я знаю. — Он поворачивается к ней и улыбается. — Я хочу лишь сказать, что страшно горд тобой.       — И ты тут ни при чём! — Она напирает. — Не ты меня таким сделал. Ты лишь помеха! — она тоже повторяется.       — Поэтому тебе и стоит убрать эту помеху со своего пути. — Он надвигается. — Ради моей мечты — твоей короны.       — Просто дай мне тебя убить... — Она всхлипывает, убирая слезы грязным рукавом. — Я хочу перестать тебя любить! Просто оборви мои мучения. Перестань! Тебе мало моих страданий? Тебе недостаточно того, что ты издевался надо мной годами? Просто перестань существовать! Не хочу тебя любить! — Её восклик похож на крик о помощи. Она не видит ничего из-за слез, не видит, как лунный свет освещает его окровавленное, полное тепла лицо.       — Я тоже тебя люблю, дочка...       По острию стекают багровые капли. Её лицо заляпано брызгами его крови. Так он и остаётся в её памяти с этой раздирающей душу улыбкой.