Расправляй же крылья, Валькирия

      Погода в этот день выдалась на редкость мерзкой. Продрогшая Момо забегает в каюту капитана, не желая находиться на палубе лишние секунды, которые она бы потратила на стук в дверь. Ничего страшного, капитан простит, он и не такое прощает.       Она снимает платок с головы, уберегающий её от внезапного града, который отбивает чечетку по всей палубе.        — Не к добру это, Валли, — говорит она, выглядывая за дверь. — Мать-природа совсем обезумела, то снег, то град. Черт поймёшь, что твориться в водах царства земли.        — Королева настолько могущественна, что заставила небеса разразиться громом под стать её настроению. — Он нелепо хихикает откуда-то с кровати. — Уверен, она часто не в духе. Вся в мать.        — Я по делу пришла, — говорит она, выжимая подол накидки, и смотрит на то, как капитан садится на краешек кровати и качается туда-сюда вместе с кораблём.        — Твой голос так беспокоен, — он говорит медленно, чмокая губами, будто его годами мучает жажда, и иногда по-старчески кряхтит. — Ты звучишь очень… плохо…        — Об этом я и хотела поговорить, — морщится она от сильной боли в груди, но старается не подавать виду, пусть и знает, что он её не видит. Она делает глубокий вдох, который приносит ещё больше боли, будто вдыхает мелко толченное стекло. — Мои каналы магии закупорились. Совсем. Это не к добру. — Она достаёт из-под длинных рукавов руку, из ладоней искорками плещет энергия, но в магию преобразовываться она отказывается. Таким шоу только Кики и Банни впечатлить, да и все, но на что-то более грандиозное её не хватит. — Кажется, тебе придётся осуществлять свой план самому.        — Тебе стоит больше думать о себе, милая Момо. — Момо пусть и никогда не знала, что такое иметь отца, но в нем явно она видит идеальные его черты. Ей приятна его забота, плечи сами собой опускаются, и дышать становиться легче.        Момо молчит. Она прислоняется к двери так, будто боится, что кто-то зайдёт, боится, что кто-то помешает, кто-то узнает их секреты.       Валли ей доверяет, Момо ему нет. Момо никому не доверяет.       Она делает ещё один тяжёлый вдох, после чего хватается за ткань на груди, рвано вдыхая и выдыхая. Она мокро кашляет в руку чернью, которая сочится из её кристалла дегтем, чёрным мёдом или патокой. Это похоже на проклятие. Только за что ей это? Она не понимает. Она снова пыталась всех спасти.       Страх обнимает её кости, он живёт в её теле уже так долго. Ей страшно, что будет дальше, ей страшно, что становится с её телом. Вот так это — умирать.        — Мне осталось недолго, Валли, — ее голос дрожит, она плачет тихо, чтобы он не переживал, чтобы не одаривал этой излишне тёплой, даже горячей, заботой. Его забота оставит ожоги на ней своей добротой, Момо боится этого. — Тебе надо придумать новый план. Марипоса стала сильнее, а отношение королевы к ней наверняка изменилось после её поступка.        — Неужели все впустую?! — он опускает руки. — Так долго планировали напасть на академию, и так свезло, что Гитта её сама привела к нам… Неужели все зря?! — Капитану сложно принять то, что иногда все бывает впустую. Ему больно от этого, как от удара. Неизвестно, что он испытывал каждый раз, когда уходил из семей, понимая, что эти годы были потрачены зря. А они все думали, что он просто ребячится, уходя на рассвете без предупреждения, оставаясь загадкой до конца. Разве это так? Капитан трёт глаза до боли.        — Да, Валли, все зря. — Она опускает глаза, чтобы не смотреть на его эту грустную физиономию. — Извини, я не успела привести корабль быстрее. Она все же успела его убить.        — В этом твоей вины нет, Момо, — он вертит головой, отвернувшись. — Все было зря… И ради этой девчонки ты сейчас…        — Во всяком случае, это было ради Гитты. Эти двое не разлей вода, их любовь очень сильная. Я не представляю, что было бы, если бы мы продолжили путь без Марипосы.        — Без тебя, так ещё и без власти, без денег. Момо, что же мне делать? — он хватается за волосы и сгибается.        Момо мерзко от его слов. Внезапно вся эта атмосфера тепла и заботы рассеивается сильным потоком ветра. Он разбивает всю эту розово-блестящую скорлупу вокруг себя, показывая, какой гадкий утёнок сидит внутри этого яйца.       Ему все равно на дочь, на Момо и на Марипосу. Власть и деньги были единственной целью держать весь этот экипаж здесь. Все это приключение было одной большой ошибкой одного маленького эгоиста, который, прикрываясь своей блаженной улыбкой, твердил о помощи слабым и «таким же, как мы».       Гадко видеть его в таком подавленном состоянии, когда он обрастает сухой коркой отчаяния, которая медленно сыпется вниз вместе с частичками его тела.        Момо без слов выходит наружу и остаётся под градом. Умереть от пневмонии будет не так мучительно, как от отравления своим «кристаллом». «Банни, Кики, простите меня, я не смогу вас защитить».       И она громко взывает к чёрным небесам воплем отчаяния. Ей тяжко от осознания того, что и с ними она не будет до конца. Пригрела под своим крылом, перья все осыпались, а от тёплой плоти остались лишь кости.       Она остаётся снаружи, пока кончики пальцев не окоченеют, пока макушку не засыплет быстро тающий воздушный снег, пока на небосводе не появится круглый бок луны.       Она сидит у стены, сама себя укачивая, так, как делала много раз когда-то. Её рассудок мутнеет, мысли сухие и сумбурные, похожие на липкие кляксы. По спине идёт дрожь, а на лбу выступает испарина.        — Что же это со мной? — поднимает она голову к небу, закрывая рукавом мокрые глаза. — Я так устала от этого всего.        Она научилась успокаиваться за секунду, у неё были годы, чтобы отточить этот навык, но почему-то сегодня слезы остановить она не может. Нет ничего более тяжкого для неё, чем осознание, что скоро ей придётся уйти умирать в поле, как кошка.       Сгибаясь вниз, она хромает в свою каюту. Кики раскинулась на весь гамак, забрав одеяло у Банни. Момо берет свой шарф, укрывая мальчика, подгибает концы и проходит по его кудрям, аккуратно убирая руку Кики с его головы.        — Вы самые милые дети, — шепчет она, поглаживая их по волосам, — самые лучшие и добрые. — Она не может сдержаться, громко всхлипывает, приближаясь к ним. — Я не смогла стать вам мамой, — она обнимает их крепко, но нежно, стараясь не прервать их сон,— но я обещаю, что буду вас защищать даже после того, как уйду. Почему же так больно? — хватается она за ноющее сердце, оно от горя внутри гниёт подобно яблоку, мягкими кусками падает куда-то вниз — она это чувствует каждый раз, когда слезы-колючки подступают к глазам.        Она засыпает рядом с гамаком, не смея потревожить их. Пускай хотя бы сегодня их сон будет так крепок и спокоен. 

***

      У гор, где-то в лесах, среди бесконечных болот и камней, ярко-зелёной травы, будто сейчас лето, скрывается дом. Из трубы бьёт густой дым, снаружи камень, а внутри будто бархат. Тепло, уют, светло, пахуче и жгуче — и все это о доме брата Боба.       Боб срывается с корабля первым и, будто юнец с крепким молодым телом, бежит впереди всех, показывая дорогу. «Совсем близко», — твердит он, резвясь, как малыш. Его усы завиваются в спиральки, ведь те он теребит каждые две секунды. Позади всех идут капитан и Мо, та придерживает его за руку, но ничего не говорит.        Решением остановиться здесь было обговорено с капитаном ещё в самом начале пути. «На востоке у меня брат живёт. Подвезешь? По пути нам», — с этими словами Боб присоединился к этой небольшой семье.        — Тео! — кричит своим хриплым басом Боб, мчась вперёд к дому, теряя свои ботинки по пути.        — Боб, какое счастье! — радуется такой же низкий и толстый мужчина, имеющий густую бороду.        Братья обнимаются минуту или две, смеясь одинаковым смехом. Деревянную дверь открывает женщина, на её лице крупные морщинки и широкая улыбка, она выше Тео и Боба, худее каждого в два раза, если не больше.        — Марина! — вскрикивает Боб, обнимая жену брата, на что та ещё шире улыбается, прикрыв глаза. — Боже, как похудела, дорогая, ты посмотри. Тео, тебе стоит лучше кормить свою жену, бездельник.        — Не волнуйся, просто хвораю часто, — хихикает она, похлопав его по плечу, после чего переводит взгляд на экипаж корабля. — У нас сегодня так много гостей, Тео.        — Да, Марин, в последний раз у нас были гости года три назад, — смеется Тео, подойдя к остальным, что наблюдают за этой трогательной встречей. — Пойдёмте в дом, холода здесь невыносимые, а вы одеты не по погоде.        Тео не перестает говорить одновременно со всеми и ни с кем, внимательно осматривает каждого, узнает имена половины, успевает потрогать кудри Марипосы и рассказать о детстве, а именно о том, как жутко они с Бобом не ладили. «Старшие всегда дразнят младших, — хохочет он, — я был не исключением».        Момо проводит их взглядом, смотря в спины Банни и Кики, но те оборачиваются, подбегая к ней, хватают за подол и смотрят в глаза, что той так и хочется пойти с ними.        — Момо, а почему ты не идёшь? — спрашивает Кики. — Ты устала? У тебя болят ножки?        — Нет, родная. — Она садится на корточки рядом, гладит её волосы. — Я просто проползу змейкой рядом, разведаю обстановку, а то мало ли кто водится в этих лесах. Вы идите, не волнуйтесь, — улыбается она, на что Кики тихо хохочет.        Заметив отсутствие Момо, Боб подходит к ней, вопрошающе глядя.        — Бобо, пожалуйста, пригляди за ними, — она подталкивает детей к нему.        — Неужели нельзя что-то сделать, Мо? — дрожащим голосом спрашивает он, взяв за руку Банни и Кики.        — Нет. — Она отводит глаза, а после устремляет взгляд прямо к нему. — Пожалуйста, позаботься о них! Они самое дорогое, что у меня есть. — Боб лишь кивает на её слова, напряжённо сдвигает брови. Он её понимает, у них похожие судьбы.       Момо снова садится на корточки к детям.       — Я вас очень люблю, мои птенчики, — она целует в лоб каждого, гладя по голове.        Момо смотрит, как они удаляются к дому, после чего окликает Боба:       — Бо, я люблю вас всех очень-очень-очень сильно, — горько сообщает она, прижимая руку к сердцу.        — Мы тебя тоже, Мо, — его голос дрожит. В такой радостный день он старается не плакать, пусть и осознает, что Момо не придёт на сегодняшний ужин, и на завтрак она тоже не придёт, ни завтра и ни послезавтра.        В этот миг Момо чувствует свободу.        Боб берет детей за руки и уводит. Руки у него огромные, потные и шершавые, как кора дерева, пальцы сильно сжимают маленькие розовые ладошки. Дети оборачиваются, видят, как Мо уходит.       Дверь открывается и бьется о стену. Кики вбегает первой.        — А вот и мы! — хохочет она, взглядом ищет Гитту. Её она находит сидящей на бочке и сразу подбегает.        — Кики? — удивлённо произносит Гитта. — А где Момо?        — Момо? — задумывается она. — Момо сказала, что плоползет змейкой вокруг. — Она чертит пальчиком круг в воздухе.        Гитта удивлённо вздымает брови, треплет девочку по волосам и уходит, посматривая на бледное лицо Боба.        Проходит часа три, Гитта осмотрела весь дом и двор, не зная, чем себя занять. Банни и Кики развлечение искать не приходится, они находят игру во всем, начиная от луж и заканчивая стульями. Тео и Боб не могут перестать говорить, они не видели друг друга около десяти лет, им есть что обсудить, вспомнить былое. Гитта уходит на задний двор к Марипосе, надеясь там скрасить скуку.        На заднем дворике под грушевым деревом сидит Марипоса, её раны почти зажили за две недели пути по пролив, что радует Гитту. Она аккуратно подходит к ней, замечая, что та уснула. У Марипосы все время уходит на обучение, как только та открыла в себе дар магии земли, она только и делает, что практикуется. Для неё это новый неизведанный мир, который манит, поэтому тратить время на сон просто бессмысленно.        Гитта садится рядом, молчит и слушает её тихое дыхание, не смея сама сделать и вдоха. Ей надо её разбудить и позвать на ужин, но она не может, совесть не позволяет прервать её сон. Едва она касается кончиками пальцев её щеки, как Марипоса подскакивает, будто ту чем-то ударили сзади. Гитта ошалело отстраняется.        — Это… — она забывает как говорить. — Там дядя Тео зовёт… Обед… Ужин… Да…        Марипоса потирает глаза и не отвечает, она с трудом воспринимает сейчас информацию из внешнего мира, тянется и следует за Гиттой.        Гостиная просторная, на удивление тёплая. Огонь в камине сжигает дрова в бешеном темпе, что окна запотевают. Кики и Банни уже сидят за столом. Боб же проводит капитана на место. Марина с Тео о чем-то увлечённо болтают, раскладывая сервиз и разливая суп по тарелкам.       Наконец все собираются, а Гитта ищет глазами Момо, её нигде нет. Она выглядывает в окно, шныряя от одного окна к другому. Боб грустно смотрит ей в спину.        — Момо до сих пор не пришла? — Гитта садится за стол. У неё смешанные чувства, вроде ничего не предвещает беды, но на душе стоит поганое чувство, будто что-то гниёт внутри неё.        В гостиной молчание, слышен лишь лязг ложек о тарелки. Гитта рассматривает мясо в супе, то ей кажется странным с непонятным привкусом.        — Что здесь за мясо, тётя Марина? — спрашивает Гитта.        — Это змеиное мясо, в этой округе змей так много, что приготовь с ними десять кастрюль супа, а их все равно не убавится, — она хихикает.        Гитта отскакивает от тарелки в страхе. Змеи — это, кажется, единственное, чего Гитта боится настолько сильно, что готова умереть от страха и паники. Не успевает она привести в порядок клокочущее сердце, как к ней приходит осознание. «Момо сказала, что плоползет змейкой вокруг», — звучат эхом в голове слова Кики.        — О боже мой, Момо! — взвизгивает она и бежит на улицу. — Момо! — горланит она. — Момо, ты где? Момо!        Вслед за ней, роняя обувь, выбегает Марипоса. У неё бегающие зрачки и затрудненное дыхание из-за страха. Она ничего не понимает, но волнуется.        — Гитта, что случилось? — она к ней подбегает и кладёт ладони ей на щеки, пытаясь заставить её смотреть себе в глаза.        — Момо… Она… Она исчезла. Кики сказала, что она превратилась в змею и ползает так в окрестностях… О боже… А вдруг из неё сделали суп?!        Марипоса не знает, что ответить, она никогда не видела Гитту столь напуганной и беззащитной, как маленький птенчик.        — Девочки, что у вас случилось? — подбегает к ним Боб, а за ним выглядывает и Тео. Дети, конечно, тоже устремили свои пугливые глазки-блюдца. Они жалобно и тихо хнычут.        — Дядя Бо, где Момо? — Гитта говорит громко, что оглушает его. Уголки губ опускаются и дрожат. — Она пропала, дядя Бо!        — Малышка, все в порядке, она, возможно, просто отдыхает на природе. Ей порой надо развеяться. Знаешь, наша семья довольно громкая, любой от этого устанет. — Гитта видит, как он дрожит, а его глаза блестят. Она его вранье чувствует сразу.        — Ты врешь, дядя Бо! Ты все врешь! — она в панике, она охрипла, она напугана и истощена волнением. — Почему ты мне не говоришь правду? Где Момо?        Боб наклоняется к ней, когда за его спиной Марипоса взволнованно наблюдает за Гиттой, как её потрясывает, и она громко пыхтит. Боб смотрит в глаза Гитте, горько и хрипло шепчет:       — Момо вчера приснилось, как она парит в небе и чувствует единение с воздухом.        Он поднимается и уводит всех в дом, говоря, что не за чем тут наблюдать. А Гитта же падает на землю, внезапно все поняв. Марипосе непонятны слова Боба, поэтому она ещё сильнее пугается, когда Гитта ни с того ни с сего начинает плакать навзрыд, прямо как тогда, когда Джорджи вернулся в океан.        Ночь эта оказалась неспокойной. Гитта не могла уснуть, все думая о том, что сказал ей Боб, надеялась, что его слова она неправильно поняла, тешила себя этим, пусть голос разума и чётко отвечал: «Ты все верно поняла, никак иначе и быть не может. Ей открылась во сне её стихия — это всегда к смерти».        А утро началось не с певчих птиц и утреннего солнца, а с негромкого хныканья Банни. Тот, упираясь в подушку, тихо завывал и бормотал невнятное, кажется, кого-то звал. Кики, будучи старшей сестрой, успокаивала младшего, пока не пришёл Боб, а за ним и все остальные.        — Ну-ну, ты чего? — опускается на корточки Боб, держа в одной руке свечу, а другой поглаживая Банни по голове.        — М-мама, — только и может он повторять. Он мало слов знает и нечасто говорит, но часто плачет и прячется, скорее, от страха, чем играя.        Боб не отвечает, встаёт и уходит. Его поведение странное и пугающее, Гитта никогда не видела его столь разбитым и отрешенным.        — Нам пора дальше в путь, Боб, у нас мало времени, — говорит капитан, кладя руку ему на плечо.        — Я знаю, Валли… Мне просто надо прийти в себя… Слишком много всего произошло в последнее время… Слишком много, — шепчет он и выходит.        Утренние сборы нудны и делаются на автомате — умыться в бочке, позавтракать и одеться. Боб застегивает пуговички на платье кики, а после пытается обуть Банни, но тот упирается и скулит, как щенок.        — Ну же, Банни, не испытывай моё терпение! — Боб раздражен, вот-вот из ушей пойдёт пар.        В ответ Банни лишь мотает головой.        — Гитта, дорогая, помоги мне, — кричит Боб Гитте, которая расчесывает завитушки на затылке деревянным гребнем.        Она соскакивает с корабля вниз по верёвке и подходит к Банни. Она берет мальчика под мышки, Боб же пытается снова его обуть, но мальчик в истерике кричит и упирается, бьёт его ногами и плачет, а когда Гитта его не удерживает и он падает на землю, мальчик убегает вдоль по песчаному пляжу и прячется за булыжник.        — Это не дети, а какое-то наказание, — говорит Боб, но после замечает брата, который, размахивая руками, пытается привлечь внимание.        — Мы вам собрали в дорогу еды, — говорит Тео капитану. — После вашего приключения посетите нас ещё.        — Спасибо, мой друг, за радушный приём, — капитан улыбается Тео и поворачивает голову в сторону Боба, по крайней мере, туда, где он его в последний раз слышал. — Боб, нам пора отплывать.        — Я знаю. Знаю! — Боб нервничает, он агрессивен и даже срывается на капитана, чего раньше никогда не было. Валли удивлённо изгибает брови.        Боб тяжёлыми шагами подходит к камню, где прячется Банни, и поднимает мальчика на руки.        — Ну все, молодой человек, мне это надоело! Нам пора в путь, а ты истерики тут закатываешь, — грозно говорит Боб, пока Банни снова впадает в очередную истерику, вьется ужом в руках Боба.        — Нет-нет-нет! — кричит он, что слышит вся округа. — Я не хочу-не хочу-не хочу!        — Я тоже много чего не хочу, но надо! — Боб перебрасывает его через плечо, и мальчик колотит маленькими кулачками его по спине.        — Нет, я никуда не поеду без мамы! — он ревёт в три ручья, и стоит только Бобу подойти к Кики, как та так же начинает истошно вопить. И оба в унисон: «мы не поедем без мамы».        Бобу ничего не остается, кроме как отпустить Банни и дать малышам успокоиться. Он боится, что от таких воплей у них остановятся их сердечки.       Банни подбегает к сестре, и они оба, шмыгая и хлюпая, сидят и хнычут, укрываясь в тени корабля.        — Дядя Бо, я могу их запереть в каюте, пока не отплывем, — говорит Гитта с огромной скорбью, смотря на этих снова осиротевших детей.        — Нет, это не выход, — говорит он, присаживаясь на камень. Рядом с ним садятся Гитта, брат и капитан, лишь Марипоса стоит в стороне и глядит то на Боба, то на плачущих детей.        — Она ведь умерла, так? — Гитта робко спрашивает, боясь услышать «да» на свой вопрос, но Боб не отвечает, лишь тоскливо поглядывая.        — Я обещал Момо присмотреть за ними, — он сжимает кулаки, что на ладонях остаются ранки, — и я не могу нарушить её последнюю просьбу. Я не понимал, каково ей, также не понимал, что мы с ней почти одинаковые. Оба потеряли свои семьи, только вот она явно не такая, как я… Она не убивала свою семью…        Боб встаёт с камня, не оглядываясь назад. Он в замешательстве, он не знает, какую семью выбрать — брата или корабль. Это чувство его терзает. Он смотрит на Гитту, у которой слезятся глаза, и на капитана, который сидит, повесив нос. Но также взгляд падает и на брата, которого он не видел столько лет, его родная кровь, тот, с кем он был с рождения до юношества.       Наконец он принимает решение. Он подходит к малышам и берет их на руки.        — Будь по-вашему, мы останемся здесь и подождём, пока ваша мама придёт. — Дети доверчиво глядят ему в глаза и медленно успокаиваются, прижимаются к нему, ведь тот такой тёплый и мягкий.        Капитан все слышит и медленно, спотыкаясь, подходит к нему.        — Боб… — только и может сказать он, на глаза выступают слезы.        — Извини, Валли… Сам не думал, что так получится, что привяжусь к вам всем, но, видимо, пора прощаться… Я присоединился к вам лишь потому, что мне было по пути. Я хотел к брату с самого начала, после смерти жены и дочери… Я не думал, что все это выльется в такие приключения.        Капитан молчит. Боб отпускает на землю детей и крепко его обнимает, утыкаясь ему в шею, и лишь шепчет: «прости меня, господи, прости меня».       Гитта снова видит такие горькие слезы отца. Он так плакал, когда умерла Лилия, когда умер Джорджи. Неужели и Бобу тоже суждено умереть?       Боб подходит к Гитте, нагибаясь к ней.        — Гитта, ты сильная, добрая и самая честная из всех девочек, которых я знаю. Пожалуйста, позаботься об отце, о Марипосе и о себе.        Гитта не смотрит, плачет в рукав, не веря в то, что снова пора с кем-то расставаться. Она до сих пор не верит в смерть Момо, в смерть той, кто заменила всем им мать, а тут и Боб покидает их, пусть и не умирает, но не дойдя до конца с ними, он вряд ли долго продержится.         Боб подходит к Марипосе, она растеряна, блики в её глазах совсем пропали, смотрит она по-мертвячьи пусто и холодно. Она дрожит.        — Марипоса, пожалуйста, больше никогда не опускай руки, они творят чудеса, знай это, помни все то, о чем я тебе говорил и чему тебя научил. — Гладит её по щеке. — Хорошо, милая?        — Я буду стараться, — робко произносит она. Большая рука Боба падает с её щеки, и он уходит.        Боб берет за руки детей, и они идут к роще.       Нет. Капитан не может этого оставить. Он берет с корабля небольшой мешочек со светлыми «кристаллами» и бежит вслед за ним, падает, но продолжает бежать, боясь потерять его след.        — Боб, постой же! Боб, пожалуйста! — кричит он, громко дышит.        Боб действительно слышит и останавливается, глядит удивлённо, даже шокировано. Капитан тянет ему бархатный мешочек.        — Пожалуйста, возьми. — Капитан берет его руку и суёт ему мешочек. — Тут светлые «кристаллы», они дадут вам время дождаться нас.        Боб молчит, и капитан слышит едва различимое шмыганье носом. Он понимает, что это точно не дети в этот раз.        — Ты плачешь, Боб, — говорит капитан скорее утверждающе, чем спрашивая.        — Я просто ненавижу прощаться, все так навалилось, сначала Момо, а теперь это, — он говорит, захлебываясь и глотая буквы.        — Мы не прощаемся, Боб. Я тебе обещаю, мы снова будем здесь чуть позже, заживём по новой. Я обещаю.        — Спасибо, Валли, — отвечает Боб, его рука выскальзывает из руки капитана, и тот уходит, что слышно лишь шум опавшей листвы.        Корабль «Валькирия» снова продолжает свой путь, потеряв четверых. На палубе теперь слишком пусто и тихо.