С того дня прошло несколько недель, но прогресс в их отношениях встал также, как и поиски Му Бона. Хотя, как заметил Даеви, он уже мало заботил Мори в свете последних событий. Ну конечно, о каких здравых мыслях может идти речь, если при виде лица лучшего друга (Джин сомневался даже, что теперь Хана вообще можно окрестить этим словом) перед глазами встаёт тот самый злосчастный поцелуй, заставляющий краснеть не хуже чужих замечаний по поводу природы хронической рассеянности Джина?! В общем, расследование по делу первого Президента мира было негласно передано в руки Иль-Пьё, пребывающему в несказанной радости от этого (Джонатан, главред «Глобал Пост», так вообще намеревался взять бразды правления в свои загребущие лапы, но все понимали, что в одиночку у него ничего не получится — Пак Му Бон был птицей иного полёта, как бы высоко не забрался «Маленький мальчик»).
Говоря начистоту, Мори не имел понятия, сможет ли он вообще когда-нибудь взглянуть в глаза Даеви, а потому предпочитал двадцатичетырёхчасовое пребывание дома наедине с баром, до верху заполненным дешёвыми банками с пивом из того самого круглосуточного за углом. Конечно, зачастую (а точнее раза по три в день) он подвергался нещадной бомбардировке вопросами Ахан, но в конце концов оставался в безмолвной компании кровати, холодильника, стены и вороха до жути смущающих мыслей, выбить которые из головы не получалось даже алкоголем.
Дураком Джин отнюдь не был (при всей его рассеянности это и вправду было так), но от этого было ничуть не легче, ведь здравое сознание из раза в раз подкидывало все более очевидные, но оттого не менее извращённые варианты развития событий. На Земле, как казалось Мори, он прожил достаточно, чтобы знать все тонкости человеческих отношений, что давало воображению немалые просторы для бурного творчества. Естественно он знал, что по логике событий должно быть следующим этапом их отношений, но как смешно бы это ни звучало, у него не хватало духу даже на то, чтобы вслух произнести это слово! Его брал жуткий стыд при одной мысли о том, что его-то, и Чэчхон Тэсоном называют — позор один, а не Верховное божество.
Джин мог часами сидеть на кровати, зажав между ног потеплевшую банку с выдохшимся пивом, и смотреть в одну точку в тщетных попытках переварить свои извращенские мысли, от осознания смысла которых ему становилось ещё хуже. Это чувство невольно заставляло задаться вопросом, ответа на который у него не было до сих пор: это настолько низко он уже пал, или во всем виновато то самое доселе неизвестное чувство, разрывающее его изнутри каждый раз, когда в голове как в жизни вырисовывался образ Хана, заставляющее его с ног до головы заливаться краской?
Даже сам Джин не имел понятия, как долго могла бы продолжаться эта самоконсервация, если бы в какой-то момент бар не опустел, что было весьма очевидно, если хотя бы мельком взглянуть на несчетное количество мусорных пакетов, доверху набитых пустыми банками из-под пива, которые были рассованы по углам. Правда, если бы не Ахан, то не было бы даже мешков — пол повсеместно был бы устлан пустыми склянками.
…но, как говорится, ничто не вечно (особенно материальное положение Джина Мори, помимо всего прочего). Так что в какой-то момент ему пришлось в прямом смысле слова выйти из зоны комфорта, каковой вот уже третью неделю являлась его комната, ведь за её пределами находилось минное поле, находящееся под постоянным контролем и юрисдикцией вездесущей Ахан, от которой спасения Джину порой не было даже в собственной комнате.
Но кто бы знал, чем обернётся эта безобидная, казалось бы, но оттого не менее спонтанная затея Мори совершить поход в круглосуточный…
***
— Что на этот раз? — с раздражением в аметистовых глазах сложила руки на груди Ахан, опершись плечом о дверной косяк. — Взламываешь инопланетную сеть, посредством алкоголизма выходя в астрал?
— Н- нет, — запнулся на полуслове Джин, продолжая сосредоточенно изучать противоположную стену взглядом.
— Слушай, мне уже надоело допытываться от тебя, что произошло в тот день, и я решила спросить напрямую Даеви, — девушка внимательно разглядывала лицо брата, ища подтверждения своей догадке в его выражении.
Реакция на тщательно подобранные Ахан слова не заставила себя ждать: осознание ситуации ударило по мозгам не хуже выдохшегося пива, моментально выводя из своеобразного транса. И всё бы ничего, если бы не его жуткая эмоциональность, рассеявшая всё внимание, из-за чего внешность резко сменилась с Дана на Джина, с головой выдавая растерянность её обладателя.
— Даже так? — насмешливо вскинула бровь девушка. — Ничего себе. Видимо, мне действительно нужно к нему наведаться.
— Не надо! — тут же подскочил со своего места Мори.
Он подскочил к сестре, хватая её за плечи дрожащими руками. Только не это!
— Ты его любишь?
Внезапный вопрос заставил застыть на месте, не в силах открыть рот. Джин был готов к чему угодно, но не к этому! Изо рта неумолимо исчезала вся влага, по-видимому, кровью приливая к щекам. Потому что больше исчезать ей было некуда.
Казалось, прошла вечность, пока он вглядывался в пытливые глаза напротив, пытаясь угомонить бурю эмоций, бушующую у него внутри в тот момент. Наконец, он сдался, падая головой Ахан на плечо и тихо выдыхая:
— Да…
— И в чём проблема?
Возможности видеть её лицо в тот момент у Джина не было, но ему это было и ненужно, чтобы по интонации понять, что её губы растянулись в нежную улыбку.
И правда, чём?
В Даеви? В поцелуе? Или всё-таки в нём?
— …не знаю, — он закусил губу, не в силах отпустить её из своих рук.
— Ладно, пусти, дурачок. Будет тебе пищей для размышлений, — Ахан отстранила брата от себя, ещё раз окидывая его с ног до головы внимательным взглядом, чтобы развернуться и уйти в другую комнату, отчего голос её стал глуше. — А то думать ты у нас любишь, философ.
И всё-таки, Мори любил свою сестру.
…просто тогда он ещё не знал, что его ожидает.
***
— …и ты его поцеловал? — с выражением полного отчаяния на лице закончила Мира, чтобы обессиленно уронить голову на стол, получив утвердительный кивок от как обычно непробиваемого Даеви. — Ты безнадёжен.
Выражение лица Хана в тот момент было безапелляционно-безразличным, подстать его стилю, так сказать, но мало кто мог угадать за этим напускным спокойствием местами настолько контрастную палитру эмоций, из-за чего его иной раз чуть ли не передергивало.
Хан покрутил в руках кружку с пивом, в задумчивости следя, как переливается внутри янтарная жидкость, с каждой секундой выпуская всё больше пузырьков с воздухом. Действительно, кто его просил лезть к Джину с этим идиотским поцелуем?!
Семнадцать лет. Семнадцать лет он был влюблён в Мори. С первой их встречи, с того момента, как Джин подал ему руку, в его груди разверзлась бездна. И ему вполне сносно, как Даеви казалось, удавалось контролировать это на протяжении семнадцати лет. Так что же произошло тогда такого? Почему ему не удалось сдержать себя в руках, как удавалось уже столько раз?!
Один раз. Один единственный раз, и вот уже такой привычный ему мир рушился, трескался и рассыпался прахом прямо у него на глазах. Джин вот уже которую неделю сидит в затворничестве, пребывая в таком подавленном состоянии духа, что его больной сестре приходится надорываться на подработках вместо него, забыв учёбу и даже себя, Мира мучается в нескончаемых попытках вернуть назад хотя бы часть того, что осталось от их дружбы, и всё это по его вине! И хуже осознания этого могло быть только понимание, что всё, что он мог — это стоять и смотреть, не в силах сделать с этим хоть что-то.
Это ли называют безысходностью?
За спиной резко хлопнула дверь, вырывая Даеви из чернильной бездны мыслей, затянувшей его уже практически с головой. А звонкий голос, тут же последовавший за громким хлопком, заставил все мышцы напрячься до предела и вздрогнуть всем телом, чувствуя, как внутри всё будто переворачивается.
— Он сказал, что любит тебя, так что пулей к нему, и чтобы я не видела этого театра больше! — сходу выпалила Ахан, отправляя в полёт первую попавшуюся под руку тряпку, метко прилетевшую обернувшемуся на нее Хану между глаз. — Два взрослых мужика, а такие идиоты, поди поищи кого тромознутее!
Даеви улыбнулся, вставая, с мыслью, как же всё-таки повезло Джину с сестрой.
***
С момента их с Ахан разговора не прошло и нескольких часов, как девушка испарилась из квартиры также резко, как до этого материализовалась. Порой Джин действительно удивлялся этой неповторимой способности людей пропадать и появляться в доме в самый
неподходящий неожиданный момент, хотя, за тридцать четыре года отчасти стал считать себя одним из них. Но, вопреки ожиданиям, и как подарок мольбам Мори, вездесущая сестра так и не появилась, когда он собрался выйти в магазин.
По пути ко входной двери Джин то и дело натыкался на мешки с продуктами его деградации, бьющие по ушам резким звоном пустых мелаллических банок, напоминающих парню о том, что будь он человеком — его органы отказали бы на полпути к тому количеству поглощенного спиртного, что уже числилось за ним. По-хорошему, конечно, нужно вынести и их (помимо его бренного тела), но всё-таки Мори решил не слишком полагаться на свою удачу, что и так была с ним в весьма сомнительных отношениях ещё с начала времен, ожидая, что до возвращения Ахан он успеет перетаскать их все с четырнадцатого этажа до первого.
…но, как всегда, не одно, так другое! В случае с Джином так вообще: хоть бы один раз ещё не произошла какая-нибудь подлянка в самый «удобный» момент: начиная появлением Нефритового императора в Первой Войне Небес и заканчивая сегодняшним днем, что, кстати, опять же очень «иронично» выпал на его появление. Может, и не совсем в войне, но в столкновении это точно, а вернее, буквально, ведь с Даеви они столкнулись лбами прямо у входной двери.
— Твою ж… — зашипел Хан. Потому что припечатались они лбами друг к дружке знатно: как минимум синяк на том месте останется, если не шишка. А головы у них обоих, мягко сказать, не ватные.
— Угх, — испуганно, а оттого чрезчур резко отскочив назад, Джин умудрился впечататься затылком о зеркальный шкаф, стоявший справа от двери, чуть не разбив и его, кроме своего лба. Слоны в посудной лавке, ей-богу.
Оправившись, с секунду, от неожиданной травмы и дождавшись, когда в глазах снова посветлеет, Даеви хотел было извиниться, но тут же чуть не встретил лбом уже дверь, чуть не захлопнувшуюся прямо у него перед носом. Благо реакции тела дороже золота, и Хан чисто на них успел остановить её, и без того неподъемную, да к тому же ещё вдвое потяжелевшую под тяжестью Мори, рукой. Но даже так, железо противно скрежетало и скрипело, не предназначенное для давления на неё с двух сторон нечеловеческих сил, удвоенных собственным весом тел. И, тем не менее, паника Мори давала о себе знать: на то, чтобы захлопнуть дверь, собрать силы оказалось невозможным, так что они так и застыли, «по разные стороны баррикад», не в силах сдвинуться с места. И лишь до боли знакомый, бархатный, с легкой хрипотцой голос заставил Джина вздрогнуть, лишая последних сил, и заставляя подкашиваться ноги.
— Слушай, я просто поесть принёс, ты чего? — лицу и манере речи, может, и можно было придать непринуждённый вид, но с голосом так уже не выходило. Куда делось то, что всё это время заставляло Даеви сдерживаться?!
С того самого дня, с того поцелуя, при каждом, хотя бы мимолетном взгляде на Джина он чувствовал, что внутри него что-то трещит по швам, что-то, очень похожее на самоконтроль.
А Мори? А что «Мори»?! Если от одного этого голоса у него подкашивались ноги, то о каком тактильном контакте вообще могла идти речь?! Он в бессилии сполз по двери на пол, опираясь на неё спиной. Лицо горело так сильно, что Джину казалось, дальше некуда.
Почувствовав, что давление пропало и услышав глухой стук, Хан наконец отнял руку, проходя в отвоёванный им проход между дверным косяком и самой дверью, и лишь его глухие шаги и шуршание пакета из того самого супермаркета могли послужить координаторами его местоположения. И да, прямо за дверью, на полу, обнаружился и сам Джин, закрывающий лицо руками, не силах взглянуть на лучшего друга.
— Эй, — опускаясь перед ним на колени, позвал Хан. — Мори.
Нет, абсолютно точно Джин не мог даже и предположить, космическое ли это влияние, атмосферное давление или какая-нибудь другая чушь так пагубно влияют на его тело, что от обыкновенного голоса оно отказывается слушаться своего хозяина. Или дело в нём самом?
Даеви осторожно положил собственные, загрубевшие и все же б
ольшие, чем у семнадцатилетнего парня, руки на его, на секунду замирая, ловя их мелкую дрожь, но потом медленно очерчивая пальцами рельеф, ненароком касаясь и кожи лица, шрама на лбу, наливающегося кровью синяка, скулы, подбородка… От каждого мимолетного касания Мори, казалось, переставал дышать. Кожа в местах касаний будто горела, яркими отпечатками вспыхивая в медленно уплывающем сознании. И, наконец, Хан осторожно убрал с лица его руки, переплетая на правой их пальцы, а левую прижав к собственной щеке.
И вот, они снова оба застыли друг перед другом, прямо как тогда, не в силах двинуться с места, вглядываясь в чужие глаза и казалось, забыв, как дышать.
Даеви балансировал на краю бездны, которую собственноручно и создал, подводя к ней теперь и Джина. Как близко к той чернильной тьме он не был ещё ни разу за семнадцать лет, но сейчас чувствовал, что все эти семнадцать лет был готов с головой нырнуть в неё, и так глубоко, чтобы никогда больше не выбраться наружу.
— Ты любишь меня, Мори?
Но ответ ему был уже не нужен, он предельно ясно читался в бездонных глазах, глядящих сейчас на него с такой растерянностью, но скрывающие в своей глубине слишком много эмоций, чтобы он смог выразить их словами. Потому что ему бы не хватило и всех слов родного языка.
Неважно. Однажды он получит от него искренне признание, а пока ему хватает и этого растерянного взгляда, увеличившихся зрачков и сбившегося дыхания, чтобы видеть, как сильны
на самом деле его чувства.
— Открой рот, — хрипло попросил он, зарываясь свободной рукой в волосы Джина и слегка наклоняя голову того назад, заставляя упереться в дверь. Мори, с поволокой на глазах и давно уплывшим от его взгляда сознанием, послушно приоткрыл губы, едва успев вздохнуть, прежде чем его поцеловали. И, лишь почувствав на губах чужой солоноватый привкус, что не было даже и дня, когда бы он не вспоминал о нём, Джин понял, как сильно хотел этого, что на секунду даже перед глазами всё закружилось. Он вцепился пальцами правой руки в плечо Даеви, сжимая ткань его кофты, и сдавленно промычал в поцелуй в тщетной попытке ответить. И тут Хан резко дернул его назад за волосы, только сильнее зарываясь пальцами в жесткие пряди, вынуждая полностью отдаться ему и пересекая любые попытки перехватить инициативу, углубив поцелуй.
У Джина кончалось дыхание, и начали было закатываться глаза, прежде чем он сумел рвано вдохнуть через нос, чтобы не задохнуться под натиском Хана, но вдруг что-то заставило его выгнуться назад до хруста позвонков, послав волну мелкой дрожи по всему телу, и несдержанно простонать в поцелуй. От голоса Мори у Хана просто снесло крышу, и он снова с провёл языком по его нёбу, заставляя изогнуться в своих руках, снова не сдержав голоса. В том месте у Джина находилась божественная метка, понял Даеви. Она была слабым местом всех монстров, рожденных в Орэгуке. Но Хан никогда не думал, что воздействовать на монстров через неё можно и
так. И абсолютно точно нельзя было сказать, что ему это не нравится.
— Хва- — договорить на секунду разорвавшему поцелуй Джину Даеви не дал, снова настойчиво целуя, оттого окончание слова потонуло в его губах.
Такой — беззащитный, открытый — Мори нравится ему даже больше. Настолько, что держать себя в руках сейчас Хану казалось чем-то невозможным.
Он резким движением повалил Джина на пол, не разрывая поцелуя, лишь на задворках сознания слыша, как захлопывается входная дверь, полностью отрезая от внешнего мира и давая безграничную свободу действий. Но Хан, казалось, и не собирался давать хотя бы малейшую передышку Мори, не позволяя опомниться и на секунду, каждый раз с нажимом проводя языком по чувствительному месту, заставляя метаться под ним в полузабытьи от прошивающих всё тело волн нестерпимого удовольствия, отнимая все оставшиеся силы, вытягивая их до капли из и без того неслушавшегося хозяина тела. Мори до побеления костяшек сжимал руки на плечах Даеви, силясь оттолкнуть его, прекратить эту мучительную сладкую пытку хоть на секунду, но ему и так еле хватало сил на то чтобы вздохнуть. Хан одним своим языком заставлял закатываться глаза и поджиматься пальцы на ногах, так что вообще говорить про его руки, блуждающие по такому податливому сейчас телу везде, куда только можно было дотянуться. Джин просто сходил с ума, и только чудом ещё держался на краю сознания.
— Дае… Ви… Не на- — от этого голоса у Даеви закружилась голова, заставляя болезненно сжаться тугой комок в паху. Он моментально подхватил на руки уже не спротивляющегося Мори и понёс в его комнату, по пути сбрасывая с них обоих одежду.
Способностью телепортации Хан не обладал, но, видимо, он каким-то способом умудрился выйти за рамки способностей Нефритового императора, потому что Джин совершенно упустил тот момент, когда они оказались в его комнате, чувствуя, как с него срывают остатки одежды.
А у Даеви не хватало уже никакого терпения ни на что, потому что…
— Вау, — он сглотнул, неосознанно хрипло шепча. О контроле над собственным севшим от возбуждения голосом не было даже и мысли, ведь — Хан готов был поклясться — открывшаяся его взгляду картина, без преувеличений, была лучшим, что он когда-либо видел и мог представить себе в самых смелых фантазиях.
Боже, он ждал этого гребаных семнадцать лет.
Мори в жутком смущении смотрел на него сквозь занавес ресниц, но, затуманенный поволокой вожделения, взгляд отказывался фокусироваться на чём-либо, из-за чего любое прикосновение ощущалось ещё острее. И, казалось, восприятие обострилось настолько, что он мог почти физически ощущать, как пожирает его взглядом Даеви, заставляя непроизвольно потянуться к паху руками, сводя вместе покрывшиеся румянцем колени, но Хан не дал ему этого сделать, перехватывая его руки за запястья и резким движением разводя в стороны ноги.
— Н-не смотри! — с долей испуга в глазах, впрочем, тут же потонувшей где-то в недрах чернильной бездны неконтролируемого вожделения, вскрикнул срывающимся голосом Мори, силясь хоть как-то вырваться из-под пристального взгляда Даеви.
Но Джин даже представить себе не мог,
как выглядел сейчас. В нём было
идеально всё: разбросанные по подушке непослушные каштановые волосы, этот рваный, покрытый испариной шрам на лбу, красные от смущения скулы, кончики ушей, ключицы и даже плечи, заалевшие, припухшие от долгого поцелуя губы, перекрёстные шрамы на руках, набухшие от возбуждения горошины сосков и даже сочащийся смазкой член — и причиной всему этому был он, Даеви, и принадлежало это
только ему.
Он, как завороженный, смотрел на Мори, мучительно медленно очерчивая длинными пальцами напряжённые до предела кубики пресса на его животе, вызывая у того толпы мурашек по всему телу.
— Боже, Мори, ты прекрасен, — выдохнул он Джину в губы, чтобы снова припасть к ним несдержанным поцелуем.
Но Хана не хватало уже ни на что, от чего он сейчас не мог ручаться даже за свои действия, вновь и вновь надавливая языком на заветное место на нёбе, почти тут же обхватывая пальцами его возбужденный член и нарочно задевая большим пальцем уздечку, заставляя Мори под ним в бреду метаться по кровати и сдавленно стонать ему в губы, выгибаясь до хруста позвонков, разрываясь между ощущениями.
— Даеви, — а Джин умоляюще звал его по имени, звал, звал, и, ему казалось, готов был звать вечность. Пока Вселенная не придёт к точке сингулярности и не сожмется в ничто. — Даеви, я…
Мори закусил губу и зажал рот рукой, пытаясь подавить рвущийся из груди вскрик, когда Хан сделал очередное резкое движение рукой, доводя его до оргазма.
— Не смей сдерживать голоса, — у Джина внутри всё сжалось, стоило ему услышать
этот голос, больше похожий на что-то среднее между хрипом и утробным рычанием. Ему невозможно было противиться.
В ту же секунду Мори почувствовал, что его руки вдруг оказались резко заведены за спину, а его самого перевернули на живот, упирая коленями в матрас. От осознания, в
какой позе он стоит, покраснели даже лопатки. Но его удивлению не было предела, когда он почувствовал чужой горячий язык между ягодицами, размашисто лизнувший его по узкому колечку мышц, вырывая из груди громкий стон.
— Стой! Даеви, не надо! Прекра- Аах! — сказать, что Джину нравилось — всё равно что промолчать, — это ощущение
сводило его с ума, заставло поджиматься пальцы на ногах, разъезжаться колени и стонать так громко, что его, наверняка, слышал весь этаж.
Самоконтроль Даеви уже давно помахал ручкой, но окончательно тормоза слетели именно сейчас, потому что
боже, этот голос, срывающийся, хрипящий и столько раз уже звавший его по имени просто рвал ему крышу.
Он толкался кончиком языка в горячую глубину всё дальше и дальше, вырывая из Джина всё новые и новые стоны.
— Даеви, пожалуйста, — не успевший ещё было очнуться от послеоргазменной неги Мори едва ли находился в сознании. — Я не… А-ах!.. Могу… Больше…
Но Хан его будто и не слышал, продолжая свою мучительную пытку, покусывая и всасывая губами пульсирующее колечко мышц и издавая совершенно неприличные хлюпающие звуки.
Мори буквально плавился, теряясь в пространстве и безуспешно стараясь удержаться на месте, отчаянно пытаясь не подаваться назад. Руки уже затекли, но Даеви не отпускал их из своей железной хватки, отчего потом на запястьях точно останутся синяки. Голос уже почти пропал, и Джину до жути хотелось пожалеть собственное горло, но он не смел даже закусить губу, чувствуя толпы мурашек по всему телу, когда вспоминал голос Хана, запрещавший ему это делать. Но, он мог поклясться, это случилось абсолютно бессознательно, и, стоило Даеви только услышать сдавленное мычание сквозь плотно сжатые губы, и вот уже он был перевернут на спину. Хан прижался своим лбом к его, вынуждая смотреть ему в глаза, но иссиня-черный взгляд метался из стороны в сторону, боясь встретится с его.
— Я же тебя предупреждал, — и, боже, этот голос не предвещал для Мори ничего хорошего, но действовал на него просто ненормально, заставляя сжиматься тугой комок в паху, и, скорее всего,
он и вправду мазохист, потому что его прямо-таки вело от ощущения чужого языка на нёбе и пальцев, растягивающих его рваными поступательными движениями, в себе. Но в тот момент, когда Хан надавил на простату, специально продолжая держать в том месте пальцы и массировать ими выступающий бугорок, и Мори, не сдержав крика, выгнулся под ним до невозможного, у Даеви закончилось терпение, и он тут же заменил пальцы своим членом, закидывая его ноги себе на плечи, и вошел сразу на всю длину, заставляя Джина в исступлении хватать ртом воздух, до крови царапая ногтями его плечи.
— Даеви… — бессильно шептал Мори, дрожа всем телом. — Даеви…
Хан хотел подождать хоть полминуты, чтобы дать Джину время привыкнуть, но Мори собственноручно подводил Даеви к краю. А он ведь далеко не железный. Поэтому, чтобы хоть как-то отвлечь от неприятных ощущений, Хан накрыл его губы своими, сразу беря просто бешеный темп.
Семнадцать лет. Семнадцать гребаных лет Даеви ждал этого.
А сейчас видел, что и не только он.
У Джина просто-напросто закатывались глаза, и вскоре он уже просто скулил Даеви в губы, прекратив бессмысленные попытки оттолкнуть его от себя. Перед зажмуренными глазами взрывались фонтаны искр каждый раз, когда чужой язык проходился по нёбу, а член попадал прямо по заветному месту, заставляя сокращаться в сильных судорогах мышцы.
Кончили они одновременно: Даеви, сжав на шее Джина зубы и утробно застонав, а Мори же, не сдержав голоса, и оставляя красные полосы на спине Хана.
Они без сил повалились на кровать, и Даеви сгреб в свои объятья все еще немного подрагивающего Мори, натягивая на них обоих одеяло.
— Тебе понравилось? — прошептал он, мягко целуя Джина в изгиб шеи, на что услышал слабый смешок и уставшее:
— Дурак ты, Даеви, вот честное слово.
И Даеви не посмеет сказать, что это не так.
