disconnect

      Мотор приятно рычит, пока машина набирает скорость, заставляя Мина улыбнуться, на мгновение забыв о том, что через сорок минут от его рук (ну, или не совсем) погибнет человек.       Самюэль Макотта. Местный ценитель искусства. Стабильно раз в год устраивает выставки своих картин в стиле авангардизма. Казалось бы, безобидный малый, рисует и выставляется. Но, к сожалению, этот малый совсем не умеет выбирать себе правильных союзников и врагов. Лишь месяц назад в газетах мелькали фото художника в компании криминального авторитета штата. Малыш, видимо, за время в Нью Йорке не научился держать язык за зубами. Самюэль услышал в толпе план транспортировки дури из Америки и, считая себя героем, сообщил подобную информацию полиции, думая, что в полиции работают лишь честные люди, не имеющие никаких связей в подпольных кругах. Из-за слов законопослушного человечка пострадали две компании, которые и дали заявочку на устранение лишних ушек. Жаль, что выбрали разные организации.       Играть по-крупному. Юнги улыбается, представляя, как от выстрела кровь художника медленно стекает по полотнам, но тут же отбрасывает подобные мысли — всё-таки еще несколько лет он планировал пожить. Зарезать в туалете? Банально. А вот крыша… Отличное место для последнего полета фантазии художника.       Оставляет машину на парковке рядом с зданием, где и находится выставка, и, приветливо улыбаясь и здороваясь с людьми, идет вовнутрь, минуя очереди в лифт и ожидание последнего этажа, где его жертва встречает каждого с распростертыми объятиями. По галерее ходят официанты, разнося бокалы с игристым. Осматривают картины другие ценители искусства, которые готовы отдать состояние за пару треугольничков в цвете. Девушки пытаются найти здесь лишнего ухажера, либо уже ищут вариантик посолиднее.       — Совпадение? — парень подходит к Юнги сзади и обнимает за талию. — Я сегодня везунчик, — улыбается и смотрит на Мина теплым взглядом.       — Намджун, — радуется появлению бывшего парень, уже продумывая беседу с Самюэлем, к которой и приведет его Ким, — ты очень вовремя, давай походим тут, а потом ты меня к Макотта пристроишь.       — Только не говори, что ты на работе, малыш, — скалится Намджун, подводя Мина к первой картине, — я думал, что мы с тобой походим тут, а потом к нам компания подтянется. Отдохнем, поговорим, посозерцаем, — тянет он и рассматривает неаккуратные мазки на холсте.       — Если бы не работа, Джун, я бы сходил в другое место, а не в это… — шикает парень себе под нос. — И пытайся не шуметь, мне лишнее внимание не нужно, — толкает локтем Мин в бок Кима и, присматриваясь к названию, говорит, — а что за компания?       — Братья Чон с «Key-lent corp». Недавно пересекался с ними по работе. Хорошие ребята, кстати, — увлеченно рассказывает Намджун, перебегая к следующей картине, которую так внимательно осматривает Юнги. — Я уже второй год поддерживаю Сэма. Не понятно, о чем пишет, но, кажется, красиво.       — «Рассвет в пустыне», — тянет Мин и снова оглядывает картину в неоновых цветах. — Слушай, я, конечно, понимаю, что всяк по-своему с ума сходит, но пустыня должна быть желтой, максимум — серой, к чему тут зеленый, фиолетовый? — рассуждает Юнги, показывая на картину. — Может, я в искусстве и не знаток, но у Шишкина сосны в поле лучше смотрятся, чем вот это вот всё.       — Не ворчи, дед, — тихо хохочет Намджун и двигает парня дальше. — Смотри, кажется, основная часть гостей уже прибыла, мне нужно провести ритуалы приветствий с партнерами, так что не скучай. И не попадай в объективы камер, — подмигивает Ким и скрывается в толпе.       Юнги продолжает осматривать картины: нужно же похвалить за что-то художника, чтобы хоть как-то заинтересовать в себе. Он должен остаться с ним один на один и неважно, если придется непомерно лгать, потому что даже в картинах Герхарда Рихтера можно было найти что-то по-настоящему интересное. Авангардизм всегда был интересным, загадочным и многим непонятным жанром в изобразительном искусстве, но это уже, на самом деле, перебор.       И вот художник один — единственный шанс для Мина. Расслабляется и возвращает на лицо обычную дружелюбную и заинтересованную всем происходящим маску. От него прямо так и веет доброжелательностью — играть с человеком один на один, который обязан поверить, намного сложнее, чем простой театр. Этот спектакль, строящийся на эмоциях и тонкой психологии.       — Здравствуйте. Самюэль Макотто, верно? — улыбается Мин. — Меня зовут Мин Юнги. Я давний ценитель вашего искусства, — художник улыбается и протягивает руку для приветствия. — Самюэль, Вы не против, если я возьму у вас интервью?       — А могу я поинтересоваться с какого вы издания? — тянет мужчина и с интересом осматривает Мина.       — Конечно, простите за мою бестактность, — нервно смеется Мин, виновато хватаясь ладонью за шею. — Я журналист редакции «Elephant». Мое начальство заинтересовалось вашими работами и желает видеть репродукции ваших картин на страницах журнала, — уже увереннее говорит Мин, делая голос немного громче на словах о репродукциях. Глаза художника тут же загораются: чтобы деятель искусства и не слышал об этом журнале? Любой художник, дизайнер современности отдаст всё, чтобы его имя красовалось на одной из статей «Elephant». — Так вы согласны на интервью? — обнажает зубы Мин и ярко улыбается, ожидая ответа.       — Ох, — ломается меж двух огней мужчина, — я, конечно, согласен, но я не уверен, что смогу уделить вам много времени, — созрел наконец-то. — Сами понимаете, выставка, не хорошо оставлять гостей одних, — улыбается в ответ парню.       — Конечно, не переживайте, я не отниму у вас много времени. Мне понадобится всего 10 минут наедине с вами, — понимающе кивает Юнги и просит следовать за ним. На крышу. Чтобы никто не смог помешать ему взять интервью у «любимого» художника. — Господин Макотта, я просто в восторге от вашей картины «Последний закат на вершине Парижа», — возбужденно говорит Мин, открывая дверь на крышу. — Как вы находите идеи для своих картин? — достает телефон Юнги, включая диктофон, и идет к краю крыши.       — Все получается само, я вижу прекрасный вид и достаю альбом, чтобы сделать зарисовку, — мужчина действительно достал из наплечной черной кожаной сумки небольшой блокнот с плотными листами для акварели и карандаш. — К примеру, смотрите, — мужчина показал на пылающий закат в другом конце города. — Какое обилие цветов, как красиво мелькают шпили высоток, как прячется рыжее солнце за горизонтом, — оставляет яркие штрихи на серой бумаге.       — Так вы не по памяти пишете, — улыбается Юнги и подходит еще ближе. — А как вы выбираете цвета для своих произведений? У вас принцип — ещё ярче, чем есть? — хохочет парень и делает еще шаг, оставляя между их плечами не более тридцати сантиметров.       — Да, я хочу, чтобы в нашем мире было больше ярких красок. Все стало слишком буднично, не думаете? — улыбается художник, отрывая глаза от альбома.       — Честно сказать, я за реализм, — снимает дружелюбную маску Мин. — Но на вкус и цвет. Мне ромашковое поле больше по нраву, — скалится и приближается к уже понявшему, кто стоит рядом с ним, художнику. Юнги хватается за шею, стоит забытому с прошлой ночи жжению вернуться, но не спускает глаз с Самюэля. — Не бойся, твои картины останутся в порядке, — Макотта упирается пятками в небольшой бортик позади и нервно сглатывает слюну.       — Я сейчас прыгну, — угрожает художник, становясь на край крыши.       — Сделай сальто, — подмигивает Юнги и делает шаг вперед.       Голова кружится, а тело ломит так, будто всего минуту назад его придавили прессом. Ища поддержки в пустом пространстве, Мин, шатаясь взад-вперед, ладонью облокачивается о спину Самюэля, непроизвольно выполняя задание. Сердце вновь с силой бьет по ребрам, дыхание сбивается, заставляя хватать воздух ртом, словно рыба на суше. Сжимает пальцами рубашку, желая убрать все барьеры, чтобы сердце само выпрыгнуло из груди и более не мучило его.       — Молодой человек, что случилось? — подбегает парень с знакомым голосом к бьющемуся в горячке Юнги.       — Самюэль, он прыгнул, — выдавливает парень, давясь болью, раздирающей изнутри.       — Твою дивизию, я же вас двоих не утащу, — шипит парень и поднимает на руки Мина. — Терпи, Юнги, я сейчас отвезу тебя в больницу, — крепче прижимает тело парня к себе. — Гук, пошли, — выходя на лестничку площадку, говорит парень.       — Я уколол обезболивающее, Хо, так что нужно закончить, — тяжело дыша, говорит парень, поднимаясь со ступень.       — Парень сам все сделал, собирают его мозги по асфальту, — подталкивая Чона вперед, говорит Хосок. — А вот если еще и он тут упадет, будет уже веселее. Скорее давай, — шикает парень и отталкивает дверь. — Скорее, Чон, это может быть приступ.       Парень сбегает по лестнице, практически сносит всех прохожих в холле отеля, где и проходила выставка. Находит свой автомобиль на парковке и, открывая дверь машины, просит Юнги еще немного потерпеть, пока Чонгук идет. Мин вроде приходит в себя и понимает, о каких братьях Чон говорил Намджун часом ранее.       — Эй, Хосок, — парень цепляет Чона старшего за край пиджака, второй рукой сжимая уже помятую рубашку на груди. — Чимин, звони ему.       — Не дергайся сильно и успокойся, слава богу ты в сознании, — смотрит на Мина с водительского места Хосок. — Я уже набираю его, — заверяет Хосок и выскакивает из машины, жестами поторапливая Чонгука. — Садись назад и следи за ним, — командует старший.       — Кто бы за мной присмотрел, — хрипит Чонгук, держась за лопатку, раздираемую сотнями кинжалов. — Поехали, — кладет голову Мина к себе на колени и проверяет дыхание, — он без сознания.       Чонгук сам еле держится, но уже принятое обезболивающее всё-таки дает свой эффект. Держит за запястье Мина, проверяет пульс и пытается убрать челку с бледного лица. Тянет руки к галстуку, расстегивает первые пуговицы на рубашке и подставляет щеку к носу, пытаясь услышать или почувствовать дыхание.       — Идея бредовая, но, блин, — неуверенно начинает Хосок, смотря на брата через зеркало заднего вида, — что, если он — твой истинный? Посмотри ему в глаза, и вам должно полегчать, — снова давит на газ, петляя между полосами, обгоняя машины.       — Давай я ему глаза подержу открытыми и посмотрю, — шикает парень и снова сжимает ладонью лопатку, сжигаемую сотнями разных огней.       — Чимин сказал, что ехать пятнадцать минут. Если это всё-таки приступ, то медлить точно не стоит, — бормочет парень, пролетая на красный.       И вся машина, кажется, пропитана разъедающей кожу болью. Она просачивается в каждый уголок, обволакивает каждую клетку, рисуя перед глазами темные облака или приглашая в разум самых ненавистных гостей, которые в очередной раз бьют по самым болючим местам. Даже двигаться нет сил. Нет сил, чтобы открыть глаза.       Судорогой сводит шею и Юнги вздрагивает, кусая губу. В груди все так же мало места сердцу, которое, кажется, уже практически пробило ребра.       — Скоро еще? — тихо хрипит Чонгук, отрывая глаза от головы на своих коленях. — Пульс частый и сильный.       — Терпи, ты и так на допинге уже, — заворачивает во двор особняка Хосок. — Вон, Чимин стоит. Я возьму Юнги, а ты постой тут, чтобы не ухудшать ситуацию, — глушит мотор старший Чон.       — Я могу помочь, — вызывается Чонгук, но Хо уже берет на руки Юнги и несет к дверям.       Заносит в дом, словно фарфоровую куклу с белой кожей, которая буквально светится в холодном свете уличных фонарей. Парень кладет обмякшее тело на диван, аккуратно укладывая бьющуюся в легкой судороге грудную клетку. Чимин слушает сердце и коротко кивает своим мыслям, взяв на столе один из двух шприцов с уже готовым лекарством.       — Это не приступ, — облегченно выдыхает Чимин и садится на пол, откидывая голову на грудь Юнги. — Так какая у тебя там идея? — открывает один глаз Пак и смотрит на своего соулмейта.       — Что, если они истинные? — скрещивая руки на груди, говорит Хосок. — В аэропорту ты практически сразу нашел меня глазами. Тут мы либо стоим позади, либо вообще в отключке кто-то из них, — Хо кидает взгляд то на Юнги, то на уличную дверь.       — Гук на улице? — поднимаясь с пола и снова осматривая лицо брата, покрывшееся холодным потом, убирает челку со лба. — Позову его сюда. Сразу и проверим, — говорит Пак и идет к входной двери.       — Он пришел в себя? — аккуратно спрашивает Чонгук, проходя в гостиную. — Уверен, что он не будет злиться? — останавливается рядом с братом, стоящим за барной стойкой. Осматривает дом и всё чаще кидает взгляд на еще спящего Мина.       — Нормально всё, — облегченно выдыхает Чимин, понимая, что этот ужас вот-вот закончится. — Скажем, что если бы не ты — он бы умер, — легонько хохочет Чимин, обнимая Хосока за талию и утыкаясь носом в его грудь, — сегодня он этому обрадуется.       — А что сегодня было? — улыбается Чон старший и крепче прижимает к себе своего истинного. Гладит руками по плечам и невесомо целует в макушку.       — Он сегодня узнал, что ему двадцать семь исполнилось, — вынырнул из объятий Пак и с теплой улыбкой на лице взглянул в глаза Хо. — Такую истерику устроил, — смеется он и идет к холодильнику, доставая коробку из кондитерской. — Я даже тортик со свечками взял.       — Когда Чонгуку двадцать три исполнилось, он пол дня зашуганный ходил, — хлопает брата по плечу Хосок и смеется. — Сколько ещё именинник приходить в себя будет? Надо же подарок нормально предоставить, — смеется Хосок и, поставив руки на плечи Чону, протягивает вперед.       — Ну, где-то еще минут 10-20. Как выставка? — спрашивает Чимин, заметив, что Чонгук ищет что-то в интернете. — Слышал, что художник неплохой, — пока наливает воду в чайник, наблюдает за реакцией парней. «Юнги не мог не выполнить задание», — думает про себя Чимин, и облегченно выдыхает, слыша слова Хо:       — Художник с крыши прыгнул, — пожимает плечами Хосок. — Но картины, если честно, отстой. Я в 5 лет лучше рисовал, — открывает фотографии на телефоне, чтобы показать Паку. — Если бы отец не сказал мелькать на подобных мероприятиях, в жизни бы не пошли.       — Проходите за стол, я посмотрю, как там Белоснежка, и вернусь, — улыбается Чимин и идет к брату. Подходит к дивану и садится на колени рядом. Убирает назад выбившиеся волосы, касается ладонью лба, проверяя температуру, и кладет голову на грудь, слушая уже спокойно бьющееся сердце. — Очень хороший у тебя выдался день рождения, Юнги-я, — шепчет парень.       — Хотя бы запомню, — вяло тянет Мин и поднимается на локтях. — Я закончил с работой? — уже громче спрашивает Юнги. Чимин широко раскрывает глаза и быстро закрывает ладонью рот брату.       — На кухне Хосок и Чонгук, — шепчет Чимин, помогая встать. — Будь повежливее, они тебе жизнь спасли.       — Я постараюсь, — шикает парень и через силу поднимается с дивана, опираясь на плечо брата. — Но ничего обещать не буду, — останавливается на пороге, как будто опасаясь чего-то.       Делает шаг навстречу забытому и поднимает глаза, сразу чувствуя на себе две пары темных глаз. Но от одного взгляда ноги подкашиваются, а легкие сжимаются до минимальных размеров, перекрывая доступ. Поднимает глаза и сразу тонет в чужих, забытых, но, кажется, всё ещё хранящихся в самом потаенном уголке сердца, забитого обидами.       — Чонгук, — коротко кивает тот и обходит стол, чувствуя в теле легкость, которая не появлялась в мышцах с вчерашней ночи.       — Юнги… — грустно тянет парень. — Как самочувствие? — спрашивает он, выждав приличную паузу, и смотрит на Мина, ожидая хоть какой-то реакции от человека, которого когда-то любил.       — Примерно как ты, но хуже, — спокойно говорит Юнги, но его слова волнами напряжения разносятся по столовой. — Не забывай, что мы теперь связаны, — шикает парень и наблюдает за ретирующимися на второй этаж Чимином и Хосоком.       — Неужели ты не рад встретить меня? — удрученно спрашивает Чонгук, вставая с места и подходя к Юнги. Парень пододвинул другой стул и сел рядом. Так ничто не разделяло их, кроме несчастных сорока сантиметров. — Неужели ты настолько меня ненавидишь, хен?       — Нет, что ты, Чонгук, — мотает головой Юнги, закатывает глаза, наиграно улыбается и разводит руки. — Как я могу на тебя обижаться? Подумаешь — бросил на улице кровью истекать, — отводит глаза и фыркает. — Мне же вообще не за что тебя ненавидеть.       — Юнги, я был напуган. Мне было 15, — ищет нужные слова Чонгук, выдавливает по одному. Но сколько боли в его голосе, сколько сожаления, что даже в обиженном сердце Мина кто-то начинает вывозить весь этот хлам, копившийся столько лет. — Конечно, любой бы испугался. Но мне правда жаль, я очень долго спрашивал твоего отца, Юнги, — Мин поднял испуганный взгляд на Чонгука, прокручивая в голове худшие варианты, самый плохой из которых — вербовка.       — Ты не работал на него? — Юнги взялся за плечи Чона, со страхом в глазах смотря на него. — Чонгук, ответь мне честно, — требовал Мин. Чон тепло улыбнулся, снял руки парня со своих и взял в свои ладони, легонько сжимая.       — Не волнуйся, я знаю, чем он занимается. Поэтому после его угроз я не стал связываться с тобой, за что мне очень стыдно, — шепчет Чонгук и крепче сжимает ладони Юнги. — Ты один учился за границей, я очень хотел тебя найти, чтобы учиться с тобой в одном вузе, но всю возможную связь оборвали… Прости меня, — наконец обнимает Мина и утыкается носом в ключицы. Аккуратно обнимает, будто вымаливает прощение. — Ты так и не поменял парфюм, Юнги, — улыбается Чон и крепче обнимает парня, вспоминая, как подарил такой же аромат ему ровно десять лет назад.       — Как я мог, — наконец показывает улыбку на лице Мин и обвивает талию парня. — Где мой торт, Пак Чимин? — отцепляясь от счастливого Чонгука, кричит Юнги. — Я хочу свой торт, ведь подарок у меня уже есть, — усмехается парень и бросает взгляд на Чона.       Пак спускается со второго этажа, таща за собой не менее радостного Хосока. Бежит к сервизу, уже расставленному на кухне, убирает с торта картонную упаковку и несет на стол, вставляя свечи в самый центр. Юнги рыскает по карманам пиджака и ищет зажигалку. Ждет, пока хозяюшка-Чимин управится с косметической частью работы, и, когда все уже подошли ближе, зажигает две свечи.       — В двадцать семь жизнь не заканчивается, да? — прыскает Чимин и начинает смеяться.       — Она начинается заново, — отвечает Хосок и обнимает Пака, целуя парня в висок. «Надеюсь, новая жизнь будет спокойнее старой», — задувает свечи Мин и смотрит на Чонгука, уже готовящегося дать ему ладонью по попе.       — Традиции никто не отменял, — смеется парень и звонкий шлепок разносится по столовой.       «Не будет, но зато будет весело, в этом я уверен», — с писком ребенка убегает от рук Чона Юнги, вручая Паку торт с уже задутыми свечами.

***

      — Вчера вечером на выставке современного искусства погиб художник Самюэль Макотта, — говорит ведущая новостей. — По данным следствия, молодой человек спрыгнул с крыши. Дело рассматривается как самоубийство, но следователи не отменяют возможного убийства. А теперь к другим новостям. Президент Дональд Трамп запретил в США сделки с … — продолжает ведущая.       — Хосок, я проебался, — говорит Чонгук, зарываясь руками в волосы. — Приказ был убить тихо. Меня опередили…       — Ты чего истеришь? Ты работаешь, пусть и на подпольную, но компанию отца, — садится рядом Хосок и выключает телевизор. — Он, конечно, по головке не погладит, но цель, пусть и не тобой, но была выполнена, — успокаивает брата старший.       — Юнги говорил, что художник сам спрыгнул? — поворачивает голову на брата парень. Хосок утвердительно кивает, и Чонгук продолжает. — Если так, то проебались мы оба: и я, и человек с другой организации. Всё бы ничего, но я даже не вычислил, кто это…       — Он сейчас должен идти нога в ногу с нами, так что не волнуйся сильно об этом, — подбадривающе похлопывает брат по плечу. — Сейчас возьми условный отпуск, возьми Юнги, наладь контакт. Зачем тебе лишние нервы сейчас.       — Я чертовски боюсь, что из-за моей «работы», — Чонгук закавычил последние слово пальцами, — ему может грозить опасность, — переводит встревоженный взгляд на брата и ждет хоть какой-то помощи от старшего.       — Слушай, твое реальное место работы — отдел пиара и связи с общественностью, а в подполье ты спускаешься либо в маске, либо очень аккуратно без нее, — находит слова Хосок. — Так что не боись.       — Может, ты и прав, но в любом случае нужно держать ухо в остро, потому что появился второй игрок, — соглашается парень и бросает взгляд на столик, где лежит ампулка с ядом для Самюэля.