***
Тёплый летний ветер трепал длинные светлые кудри Стрибы, то усиливаясь, то стихая совсем. Разморённые жарой и однообразием скалистых пейзажей по обеим сторонам перехода, всадники кемарили в сёдлах, пока их велины спокойно и уверенно шагали по тропе, выстукивая копытами мерный такт. Прищурив один глаз, Стриба вдруг вытянул руку перед собой, хватая ветер, и швырнул им в Леда, поднимая столбом дорожную пыль. Велин под воином испуганно заржал, поднимаясь на дыбы и едва не сбрасывая седока. Глядя на него, закрутились, забеспокоились и остальные кони. — Чу-чу-чу, — Варкула успокаивающе похлопал своего велина по гнедой шее и с укоризной взглянул на Стрибу, — другого времени не нашёл для баловства? Позади смачно ругнулся Лед, отплевываясь от пыли, и, пришпоривая коня, погнался за Стрибой, искренне грозя переломать тому руки, «чтоб неповадно было». Вормир, уходя от столкновения, резко потянул вправо узду, уводя своего коня с тропы, и под недовольное фырканье животного прижался к скале. — Вот ерохвосты! Жиздори! — погрозил им вслед кулачищем, вызывая этим громкий смех у Варкулы и Траяна. На выезде из ущелья Траян вдруг остановился, спешился. — Вы только посмотрите! — с ребячьим удивлением крикнул он дружам, срывая серебристо-белый цветок, проросший прямо в отвесной скале. — У них тут звёзды не только на небе сияют, но и на камнях цветут! Покрутив в руках похожий на звезду диковинный цветок с толстыми белёсыми лепестками, он сунул его в суму, привязанную к седлу. К вечерней заре выехали они наконец к заставе. — Да-а, — многозначительно протянул Лед, зажав рот ладонью. — Это не застава. Это деревня какая-то… захудалая. Нет, это, конечно, хорошо, что мир меж нами. Но… хоть бы ворота поставили, что ль. Не от врага — так от зверья разного. Родовичу стало до жути обидно. Столько крови и слёз за эти места пролито, а теперь в такой разрухе всё пребывает. И чего тогда степняки аж насмерть дрались с ними за эти земли и заставу, ежели потом всё вот так… бесхозно бросили. А если они такое сотворили с Загорьем, от заставы у перевала Кара-Кем и вовсе должны одни гнилушки остаться. Тем более что после ударов Сайрийи каменные столпы его обрушились, начались сильнейшие оползни, и перевал сам по себе непроходимым стал. — А нечего ставить, — Вормир с усмешкой кивнул на валяющиеся в стороне от покосившегося частокола сорванные с ржавых петель полусгнившие створы. Лед только в сердцах вдохнул шумно и совсем сник. Хоть самому берись да правь ворота. — Край теперь чужой — судить не нам об их порядках. — Траян цокнул велину, чтобы тот ускорил шаг. — А для ночёвки сгодится. Из старой избы — новых-то и не строили здесь с тех пор, как родовичи оставили Предгорье — вышел косматый худой мужик. — Ты воеводой будешь? — не подъезжая близко, крикнул Траян на языке народа Великой степи. — Субаш, по-нашему, — ухмыльнулся щербатым ртом мужик на родной для гостей речи. — Каким ветром занесло вас к нам? Траян прищурился, всматриваясь — неудобно встал, против солнца — вроде родович, но глаза, как у степняков, узкие, вытянутые. И говорить с ним не надо, чтоб понять: беспутый мужик, нехозяйственный. — Здесь ты крыши на ночь не найдёшь, — громко произнес юный девичий голосок с чудны́м говором. Неправильным, распевным. — У заставы деревня есть, там народ поприветливей. И из твоего племени люди найдутся. Траян обернулся. Невдалеке у лавки с плетёными поясами, лентами и украшениями из ярких бусин и перьев смотрела на него совсем молоденькая девушка. Про таких говорят «только зацвела». Тёмные глаза степнячки светились нескрываемым любопытством и робеющим восторгом. Ириец не глядя нырнул рукой в суму, нащупал диковинный цветок и, улыбнувшись, подвёл коня к лавке. — Спасибо, красавица, — протянул девушке цветок. — Я думал, у вас тут звёзды только на небе да в скалах. А они и по земле ходят. Как зовут тебя? — Ниама. — Зарделась смуглянка, глаза опустила, но цветок взяла. — Ниама, — на выдохе повторил Траян, не сводя со степнячки горящего взгляда, до того хороша она была. — Покажешь дорогу до деревни, Ниама?Глава 3. Великая Степь
23 апреля 2023 г. в 18:50
Три весны минуло с той ночи, когда на небосклоне Мировяза вспыхнула Сайрийя. Три зимы пролетело, провьюжило.
Дашуба отошёл от окна и обернулся на Индру. Сваргал и впрямь стал им братом. Вместе поднимали Ирий из пепла.
Город словно в броню одели. Дома новые построили взамен порушенных, смолой красной ардры пропитали, чтоб горели хуже, укрепили стены камнем, ворота — железом. Колодцев нарыли по всему городу, дороги расширили.
Снова зашумела, засмеялась, забегала по улицам детвора.
Но в первую же весну, в день Коловрата не открылись Сияющие Врата. Напрасно ирийцы гостей встречать вышли. С протяжным стоном растворились в сумрачном рассветном небе зазывные звуки дудок. Народ растерянно топтался на месте, в недоумении поглядывая кто в небо, кто по сторонам. Прибывшие со всего Мировяза мастера всё ж таки открывали свои лавки. Однако торг шел вяло, охваченные недобрым унынием люди без интереса бродили меж полупустых торговых рядов. И всё ждали… ждали…
Дрогнувшей рукой Зоря поправила ленту на лбу и, привстав на цыпочки, зашептала Радогосту:
— Что происходит, братец? Почему Звёздные мосты не перекидываются?
Словно вторя её вопросам, Дажь окинул площадь цепким взглядом:
— Пока все они не пришли к нам, надо идти к Прове.
Не вслушиваясь в слова старших братьев, произносимых мировязцам, Рад склонился к сестре:
— Пойдем-ка домой. — И, приобняв, тихонечко потянул за собой в переулок.
Но на середине пути вдруг перепоручил меньшу́ю Индре, а сам поспешил вернуться к старшим братьям.
В низкой избушке дымно курились смолистые лучины. Ступив через порог, Перун машинально взмахнул рукой, разгоняя белёсый удушливый чад. Шумно отставив глиняный стакан с горьковатым узваром в сторону, Прове как сидел на лавке у окна, так и развернулся к Сварожичам всем телом.
— Да неужто сами кайсары про меня вспомнили?
— Не ёрничай, — впервые осадил старца Перун. — Знаешь ведь, что случилось, так и нам объясни толком.
Легонечко толкнув оконные створки, Прове впустил в избу свежий воздух и устало вздохнул:
— Сияющие Врата Мировяза запечатались в ту ночь, когда Тёмное дитя пришло на наши земли с Сайрийи. Теми ужасающими ударами, что сотрясали наш мир до рассвета. Теми, что едва не стоили тебе, Радогост, жизни. — Старик испытующе посмотрел на младшего Сварожича, но тот и бровью не повёл, словно не о нём заговорил Слышащий. — То дитя — средоточие Тьмы. В нём её ровно столько, сколько в «сестре» вашей Света.
— Запечатанное можно распечатать, — склонил голову на бок Дашуба, сосредоточенно обдумывая слова Слышащего.
— Это не в ваших силах, а даже если и сумеете, то Звёздные мосты всё равно не перекинутся ни с Мировяза, ни на Мировяз, — с неким мстительным удовлетворением усмехнулся Слышащий.
На мгновение Раду показалось, что старик упивается своей правотой, и от этого Сварожичу стало противно. Если Прове и впрямь изначально знал про Врата, отчего молчал? Чего доказать стремился?!
— Здесь, закрытое ото всех, создание Хёлля наберет силу, медленно пожирая Мировяз, — продолжал старик, тусклые глаза его разгорелись зловещим блеском. — А как только наш мир погибнет — остальные миры тоже падут. Пока всё не будет разрушено до основания — Тьма не остановится. А когда и пыль от нас развеется — всё возродится заново, в Равновесии, но уже без нас. Без нас всех. — Он широким взмахом очертил в воздухе круг, обозначив размах грядущего бедствия. — В наш мир пришла Мерть! Мерть!!! — Его широко распахнутые глаза, казалось, вот-вот выкатятся из глазниц. — Вы не видите, а я вижу! Как Тьма подобно безмолвному туману проникает в людей, она медленно впитывается в них, пока сами их светичи не станут чёрными! Я предупреждал много раз! Я слышал! Я говорил! Но слушали ли меня вы? Нет!
— Ты просто бесполезный злобный кликун, — резко осёк его Дажь. Он так много раз уже это слышал. Так много раз, что наизусть знал всё, что старик мог сказать. — Я тоже слышу и говорю! Но прежде, чем открыть свой рот, — думаю! Ты же нёс свою ахинею в народ. Помнишь, чем это обернулось в прошлый раз? Помнишь, сколько народу зазря погибло? Глотку драть про Мерть и я могу! Это дело нехитрое! А ты хоть что-то дельное, кроме как придушить Мировязово дитя, придумать сподобился?!
Прове притих и странно посмотрел на Сварожича, обычно тихого и рассудительного. Даже Радогост удивлённо дёрнул уголком губ, но смолчал.
— Однажды Зоря сможет отыскать это тёмное создание. Сейчас она ещё мала, но когда подрастет, она сумеет не просто его почувствовать и сказать, где искать, но даже ослабить его. Она бы и уб… — старец осёкся и покачал голосовой, будто разговаривая сам с собой. — Её свет способен выжечь его тьму. Но это пока они юны. А если замешкаться и дать им обоим окрепнуть, то в огне их битвы сгорим и мы, и все миры. Промедление, как и бездействие, будут подобны смерти. Всё вовремя, Сварожичи, всё сделайте вовремя. И тогда для нас будет надежда. Пусть девочка приходит ко мне, потихоньку-помаленьку я научу её, как отыскать и уничтожить.
Всё нутро Радогоста выворачивало от этих слов, но старшие братья слушали Прове внимательно. Так внимательно, что это пугало Рада. Слышащий задумал испачкать ясный Зорин свет Хёллевой тьмой, в этом старик видел спасение, но чуйка Сварожича не шептала — вопила, что делать так нельзя.
К вечеру пошел меж людей нехороший шепоток, но стоило кайсарам появиться на высоком крыльце терема, всё смолкло. Ветер, не по-весеннему холодный, трепал одежды и волосы. Рад покосился на сестру, уже достающую макушкой его плеча. Даже под этим сизым низким небом она всё равно чуть заметно светилась тёплым чистым светом. Отчего-то вспомнились сёстры, особенно Леля. Та такая же вот была, когда полюбила впервые… Щемящая тоска болотной ряской затянула сердце. Где-то сейчас его сестры? Живы ли они? Здоровы ли они? Рад тряхнул головой. Всё должно быть у них и матушки хорошо: с ними отец, он их в беду не даст. Радогост поднял взгляд на Перуна. Ребячество из брата ушло вместе с Марой — младшей из их трёх сестёр, а за последние годы он и улыбаться разучился. Меж бровей пролегла глубокая складка, а в льдисто-голубых глазах погасли искры. Дажь… Дажь изменился тоже, но сумел сохранить в себе ту теплоту, что притягивала к нему людей. Он стал серьёзнее, но не суровее.
Сейчас Дажь стоял по правую руку от Перуна, уже слово в слово зная, что тот скажет людям. Слышащий, которого братья притащили с собой, то и дело поглядывал на белокосую Зорю, давно он не видел Мировязово дитя так близко. Младший Сварожич то ли ненароком, то ли умышленно прятал девочку от него. Прове аж развернулся в её сторону. Выросла, вытянулась. Ещё дитя, но уже видно, как хороша она будет, когда расцветёт. Где ж для такой жениха искать братья будут? Старик усмехнулся и тут же помрачнел. Вот опять! Вроде Радогост просто с ноги на ногу переступил, но девчонку от него закрыл. Совсем не видать. Но вскоре Слышащему стало уже не до того: выступив вперёд, заговорил Перун.
— Лютый враг проник обманом на наши земли и, чтобы защитить иные миры, Мировяз запечатал Сияющие врата. К нему подмога не придёт, но мы покамест никуда уйти не сможем.
Народ притих, а спустя мгновение загудел встревоженным пчелиным роем.
— Что это делается такое, кайсары?! — крикнул кто-то из толпы. — Что за враг такой? А если он на нас нападёт?
— Всё придёт в свой черёд, — неожиданно громко заговорил Слышащий, и толпа притихла, как один уставившись на старца и внемля каждому его слову. — Чудище, что пролезло в наш мир, ещё немощно. Кайсары отыщут супостата до того, как тот наберет силу. А покамест не сейте смуту — сейте хлеб.
Поддержка кайсаров Слышащим успокоила людей, внушив им ощущение безопасности и надёжности. Радогост вновь взглянул на Зорю, видя по её глазам, что всё произносимое сейчас братьями и Прове она принимает за правду. Впрочем, они и не лгали. Просто недоговаривали. И это было верным решением. Потому как раскрой они истинное положение дел, Мировяз рухнул бы во тьму раньше, чем до него бы добралась сайрийская тварь. Да, непростые времена настали, но что-то подсказывало Радогосту, что это было только началом.
К вечеру в Передней Терема собралось столько гостей, что Зоря оробело спряталась за печью, решив там отсидеться, коли Перун наказал со всеми быть внизу и в светёлку не отпустил. Сколько бы она ни думала, теребя тонкими пальчиками пряжу, никак не могла взять в толк, какая от неё может быть польза при мужском разговоре?
Изредка выглядывая из-за печи, девочка только плечиками пожимала, но слушала внимательно. То, что Сияющие Врата не открылись — это, конечно, беда. На Мировязе много пришлых, и теперь они отрезаны от своих миров. Их тревога понятна. Зоря вновь выглянула из-за печи. Пожалуй, только вихрастому Стрибе всё нипочём. Ему что на родной Березани вольно, что на Мировязе. Здесь у него и друг закадычный есть — воевода предгорной заставы Велий Бор — Лед. Силы и смелости Леду не занимать, а вот ума, Дажь говорит, ему бы нарастить. Вместе они со Стрибой такое творят, особенно когда во хмелю, что… не в награду Леда сделали воеводой… Но стоит им надеть кольчуги, как от их весёлой разнузданности не оставалось и следа. Может, поэтому братья столь дорожили ими обоими?
А вот Индра совсем другой… Зоря заправила выбившуюся прядь за ухо и ещё чуть-чуть вытянула шею — плохо видать всех из-за угла-то. Да, сваргал совсем с лица спал. Переживает.
— Я и не собирался уходить, — негромко произнёс Индра, наблюдая, как гаснет над лесом закат. Братьям-Сварожичам он это сказал или самому себе? Сердце сваргала сдавила тоска. Одно дело не возвращаться в отчий дом по своей воле, и совсем другое — больше не иметь возможности туда вернуться. Но сделав однажды выбор, Индра уже не мог повернуть назад. Не сейчас. Дашуба благодарно сжал плечо друга.
— Уходить — не уходить… Не о том сейчас речь, — раздражённо ударил посохом об пол Прове так, что глухо брякнули миски на столе. — Я пришёл сюда за девочкой!
За мной?! — едва не ахнула в голос Зоря и попятилась глубже угол, но Перун настойчиво позвал подойти к нему. Делать нечего. Девочка выбралась из своего убежища, но к Слышащему не подошла, встала в сторонке, поближе к Радогосту.
— Ты меня не бойся, — протянул к ней руку старец. — Не заберу тебя от братьев. Ты ведь слышала, что Перун люду говорил с крыльца?
Девочка чуть заметно качнула головой и покосилась на старшего брата, но тот смотрел на Слышащего.
— Тогда знай, что супостат тот лют. В нём нет жалости. У него нет сердца, нет светича. Только Тьма. Мёрзлая и мёртвая.
От этих слов в доме будто сделалось сумрачней. От дверей потянуло сквозняком. Зоря забегала глазами по углам, пытаясь понять: померещилось или и впрямь потемнело. Заметив, что сестра ненашутку испугалась, Радогост поднялся с лавки, но Дажь его удержал.
— Любишь своих братьев? — Старец крепче сжал посох и качнул им в сторону Сварожичей, но ответа не дождался, только удивлённого взгляда чистых, как летнее небушко голубых глаз. Девочка явно не понимала, к чему он вёл.
— Тёмное чудище сайрийское всех погубит на Мировязе и дальше пойдет. И братьев твоих оно тоже погубит.
По голосу было слышно, что Слышащий не пугал, а объяснял малолетнему неразумному дитяти сложное простыми словами. Но от его голоса и цепкого взгляда Зорю пробирал мороз.
— Хочешь их спасти?
От такого вопроса Зоря только глазами моргнула оторопело. Разве можно такое спрашивать?
— Конечно, — шепнула чуть слышно и смяла в кулачках ткань сарафана.
— Тогда ходи ко мне, да почаще. В тебе есть сила порождение Сайрийской Тьмы выследить. Не сразу, но когда подрастёшь — сумеешь. А как найдёшь — твои братья его поймают и изничтожат. И будет на Мировязе вновь полная чаша мира да покоя. И братья твои будут рядом. Живые-здоровые. Так что думаешь? Научить тебя искать супостата?
— Научить. — Вытерла дрожащие вспотевшие ладони о сарафан, подняла взволнованный взгляд на Радогоста и слабо улыбнулась. Она боялась, очень боялась этого неведомого злобного чудища без сердца и светича. А ещё бешено бьющееся в груди сердце вдруг окатило жгучей волной понимания, что именно она, она и никто другой может спасти Мировяз и Рада. Надо только усердно учиться у Прове. Надо найти врага, пока он не окреп. Найти и привести к нему братьев. Девичьи кулачки сжались крепко. Зоря глубоко вздохнула, обернулась к Слышащему и уже уверенно повторила: — Научить.
Всю ночь Зоря ворочалась с бока на бок, часто просыпаясь от тревожных снов. В них ей всё виделся лес, застывший и мрачный. И она в нем блуждала, аукала. То за кустами ей мерещился Радогост, то тёмные тени тянули к ней свои длинные лапы, цеплялись за подол, то красные искры вихрились меж ветвей кустов. Так страшно. Так страшно! Зоря, вскрикивая, просыпалась, но когда засыпала — вновь оказывалась в этом страшном лесу.
Наутро, едва рассвело, девочка поспешила к Слышащему. Старец даже не обернулся к ней, продолжая сосредоточенно выскребать остатки каши из чугунка.
— Ты обещал помочь мне защитить братьев от тёмного лиха, — дрогнувшим голосом напомнила Зоря.
— То, как ты спасла Радогоста, — старик отставил миску на шесток и поднял на девочку тяжёлый взгляд, — не делай так больше никогда. Кому жить и кому умереть — не тебе решать. Этим ты только приближаешь беды.
— Я ничего не делала, — сглотнула девочка.
Но старик ей не поверил. Он видел раны Сварожича — Велемудру такое исцелить, может, и было под силу, но не так скоро. Впрочем, Прове мысленно отмахнулся, какая теперь разница. Мировязово дитя пришло к нему, и это главное. Усадив девочку на лавку, он попросил её закрыть глаза и поискать сайрийца.
— А где искать? — растерялась Зоря. — А кого искать?
И вот тут уже растерялся Прове. Слышащий понятия не имел, кого и где искать. Тёмное дитя виделось ему чудовищем, чёрным сгустком, гнилью, подобно той, что расползается по старому хлебу. И он даже боялся представить, каковым оно может оказаться на самом деле. От одной мысли о сайрийце старца брала оторопь. Но ещё больший ужас на него наводила белокурая девочка, что сейчас доверчиво смотрела на него своими большими голубыми глазами.
— Он страшен, он… — не сумев подобрать слова, Прове просто отмахнулся. — Мировяз сейчас болен. Закрой глаза и постарайся понять, где у него болит больше всего. Именно там и прячется наш враг.
Нахмурив брови, Зоря со всей силы жмурила глаза, стараясь сделать всё так, как говорил Слышащий, но ничего не получалось. Совсем ничего.
— Ничего-ничего, — Прове ободряюще легонько похлопал расстроенную едва не до слёз девочку по плечу. — Не сразу. Не сразу. Но однажды ты сумеешь. Просто думай об этом. А пока беги к братьям.
Да разве можно сейчас к братьям? Что им сказать? Кусая от досады губы, Зоря понуро брела на окраину Ирия к знахарю.
— Ну и чего ты голову повесила? — добро усмехнулся Велемудр, выслушав девичьи тревоги. — Правильно тебе Слышащий говорит: наберись терпения, и всё у тебя получится. Вон, — махнул в сторону возовни, где высокий и крепкий вой колол дрова, — смотри, каким Вормир вырос. Руки сильные, глаз острый, ноги быстрые. А принесли его ко мне хилым да больным.
— Так ты меня, отец, крапивой вокруг дома гонял, как мне быстрым не стать? — вой ударом вогнал топор в чурку, утёр рубахой мокрое от пота лицо и попросил у Зори воды.
— Так ты ж, валандай, с полатей слезать не хотел! А ноги-то уж тогда окрепли! Так как тебя было не гонять? — Велемудр грозно потряс сухоньким кулаком, подкрепляя им свои слова, но Вормир лишь рассмеялся в ответ да почтительно поклонился.
Велемудра многие отцом звали, жизней он немало спас своим знахарским умением. Многие и потом к нему захаживали, кто за травками, кто по хозяйству, хоть и невеликому, а всё же помочь, кто просто поговорить. Зоре у знахаря тоже нравилось. В его маленькой избе, насквозь пропахшей горькими отварами, было всегда тепло и уютно. Она помогала ему собирать и перебирать травки, сушить, крошить, вязать букетики, помешивать в котле отвары, раскладывать мази по скляночкам. И сколько бы она ни спрашивала, на всё всегда у Велемудра находился ответ.
Тот, кого Велемудр назвал Вормиром, подбросил в печь дров, ещё охапку оставил в подпечнике, чтоб старику хватило до утра. Подмигнул засмотревшейся на него девчушке.
— Не горюнься зря, красавица. Отец сказал, что всё у тебя получится, значит, так тому и быть. Хоть на меня посмотри. — Раскинул руки в стороны, хлопнул себя по коленям и рассмеялся. — Ну да ладно. Пора мне, отец. Если к осени вернусь — загляну на огонёк.
И ушёл. Только дверь тихонько скрипнула, провожая его.
По крыльцу весело барабанила весенняя капель. Длинные сверкающие сосульки нарядно свисали с низкой крыши. Зоря вслушалась в их задорный перестук и наконец заулыбалась.
Так и пролетели три весны. Ирий ширился, рос, креп. Но это лишь в Ирии жилось мирно да сытно. Вот только Ирием мир не заканчивался. Медленно, но верно Сайрийская гниль расползалась по Мировязу, и даже с окраин Родовых Земель стали доноситься тревожные вести.
— Сколько ещё ждать? — Индра прислонился к стене и скрестил руки на груди.
Время шло, а задумка Слышащего так и не удавалась. Ничего, кроме тёмного мрачного леса, ходячих дерев да дымчатых образов, Зоря не видела. Ну, бывало, огоньки красные мельтешили, пламя тёмное мерещилось. Вот и выходит, шорохи да всполохи. А где тот лес? Кто в нём бродит? Нет ответа. Все, что Зоря могла сказать — так это то, что «стонет земля, болеет, плачет, корёжится, Тьмой напитывается». Да только это и без неё ведомо.
— Ты с Прове виделся в последние дни? Что он говорит?
— Прове… — Дашуба замешкался, обдумывая, стоит ли делиться своими опасениями, и продолжил: — Думается мне, Мировяз больше не разговаривает с ним.
— Зато на дальней заставе, что у перевала Кара-Кем, появились сразу двое Слышащих. — Лед хмуро взглянул на друга.
Тот поджал губы и задумчиво покачал головой, как бы говоря, что знал уже об этом. Пару дней назад ему об этом донесли лаумы.
— Коломесы они, а не Слышащие, — едко усмехнулся Радогост.
— Может, и так, — согласился Лед и придвинулся ближе к Дажю. Последнее время он часто в Ирий наведывался. И так и эдак намекал забрать у него «почётное» воеводство, но Перун оставался непреклонен. — Вот только оба пророчат беды и гибель Мировязу. И винят во всём Зорю. Кричат, что она виновница всех бед, свалившихся на наши головы. Особенно среди них Кродо яростен. Он и краду смастерил, на которой требует сжечь Зорю. Будто бы это разрешит все несчастия.
Индра на это только цокнул языком и вновь отвернулся к окну. Если бы это не был Лед, катилась бы его голова сейчас по крыльцу вниз. Да и Кродо этому, видать, немного деньков осталось. Надо же придумать такое!
— В северных станицах, что на границе с Седой Пустошью, засуха и мор. — Стриба с усилием похлопал по плечу подавшегося было вперёд Радогоста, усадил на место. — Народ напуган, вот и слушают и несут всякое. Один недослышал, другой недопонял, третий переврал… И понеслось дурное слово, как поветрие.
Скрипнула и раскрылась дверь. Негромко с улыбкой поприветствовав собравшихся, в Переднюю вошёл рослый светлокудрый воин с серыми как осеннее небо глазами.
— Траян?! Вернулся? — радостно шагнул к нему навстречу Перун и заключил гостя в объятия. — Когда?
— Да вот только. Варкулу с Вормиром отправил в мыльню, а сам к вам. Соскучился же я по вам. Сильно.
— Так уже и сильно, — усмехнулся Дажь, распахивая ему свои объятия. — Отчего тогда задержался в Тарсир-Гавани?
— Там девицы — одна другой краше, — лукаво прищурился Траян. — Всё невесту себе выбирал.
— Выбрал? — деланно округлил глаза Лед. Если б все так жен выбирали, век бы бобылями ходили. Но постель его всегда была согрета. Любили девки этого блудню, ох, любили.
— Не сумел, — сокрушённо под громкий смех друзей развёл руками Траян. — Но гостинцев привёз каждому, и особенно Зореньке. А вот сайрийца я там не отыскал.
Только что лучившиеся добром и радостью от встречи глаза стали серьёзными и колючими.
— В Приморье всё тихо. Были у них сильные разрушения, когда вспыхнула на небе Сайрийя, народу и скота погибло немало. Сады чахнуть начали. Но вскоре всё возродилось. Черные опалины на земле затянулись, заросли. Тёмные воды вновь посветлели. Хворые пошли на поправку. Да и, если подумать, нет там таких лесов, что Зоре видятся. Я вот что приметил: схожие места можно найти или в Родовых Землях, но вы здесь уже всё частым гребнем прочесали, или в Предстепье.
— В Предстепье? — Дашуба внезапно встрепенулся и сжал плечо друга. — А ведь ты прав! В первый раз Сайрийя ударила за Зеретарскими горами! Как же я раньше об этом не подумал, друг мой?!
В Передней повисла ошеломлённая тишина. Зоря всё твердила: лес, лес, лес. Они и рысачили эти годы по лесам Родовых Земель да Приморья. А ведь за горами тоже есть леса, да, не такие обширные, но есть! От горных склонов до Великой Степи растянулись они, постепенно редея и мельчая.
Когда-то очень давно родовичи уступили эти обширные равнинные края народу, чей мир стремительно угасал, иссушённый кознями хаданца Кастуна. Но вместо добрых соседей и союзников у них под боком поселился лютый враг. Степной народ винил родовичей в гибели своего мира. Что, охраняя Сияющие врата, они не сумели заметить проникновения к ним хаданца. На то можно было бы многим возразить, начиная с того, что хаданец выбирал лишь те миры, в которых скверна уже прогрызала для себя червоточину, и заканчивая тем, что каждый сам хранит свой мир, а Сияющие врата — лишь связующее их звено. Вот только едва степняки поосмотрелись да пообжились, как оскалились да ощерились.
Столько воев с той поры головы свои сложили в кровавой Великой Степи. И смуглолицых, и русокудрых… Родовичам тогда сильно помог березанин Стриба. В чужую свару вмешиваться не стал, но горный хребет ветрами прощупал, после чего все перевалы и ущелья, что имели выходы в Родовы Земли, те законопатили заставами. А самый широкий перевал аж двумя по обеим сторонам гор — Велим Бором на реке Смарагде и Загорьем в Предстепье. За горы степной народ продраться не сумел, а вот Предстепье и Загорье вместе с ним родовичи удержать не смогли. И получилось, что Зеретарские горы неприступной стеной встали меж двух народов.
— Так вот. — Пробороздил загорелой пятернёй выгоревшие на ярком солнце и без того светлые кудри Траян. — Мы сначала добрались до Дивных островов, где всегда гнезделись гамаюн. Но то ли мы приплыли не в срок, то ли случилось чего, только гнездовья оказались пусты. Мне показалось, что острова брошены давно. И это странно, ведь зелень на них пышна, а вода чиста…
Весть эта была тревожная. Сколько Перун себя помнил, гамаюн никогда не покидали Дивные острова надолго.
— Мы тогда подумали-подумали с дружами и решили не напрямую домой плыть, а через Тарсир-Гавань, тамошний ксан как раз обженился, и ходили слухи, что жена его была молода и чудо как хороша.
В серых глазах Траяна заскакали огневушки. Смешок прокатился меж друзей.
— Ну и чего расхмыкались? — вскинул Траян бровь. — Я чужих жён не трогаю.
И тут же, будто соглашаясь с ними, усмехнулся.
— Но поглядеть-то охота было. Ну, и леса тамошние прошерстить.
С авестами всё было много проще. Исполненные гордости, они умели ценить дружбу. Это был счастливый народ, пребывающий в неге и довольствии, давно утративший бдительность. За что и поплатился. После столкновения с Кастуном, позарившимся на их богатство, их осталось много меньше степняков. На Мировяз они прошли через Сияющие Врата в один из Коловратов первыми, прося убежища, и поселились на тёплом побережье Анзалового моря, воздвигнув на нём привычные им города-крепости и сохраняя свой уклад. Они учили родовичей поднимать каменные города, родовичи напомнили им, как держать в руках меч и копьё. Именно с авестами на Мировяз перебрались гамаюн. И именно из-за авестов родовичи так легко и открыто пустили к себе степной народ…
— Посмотрели-пошерстили? — с понимающей полуулыбкой уточнил Стриба.
— За тем и плыли, — хмыкнул Траян и окинул взглядом печь. — Вы бы хоть накормили-напоили меня, что ли? Мои-то, поди, все уже сытые-мытые. Слушай, — обернулся к Раду, — а Злата уже сговорена?
— Злата уже понесла, — как само собой разумеющееся сообщил младший Сварожич, выставляя на стол пироги и узвар. Стоило Траяну шагнуть за ворота Ирия, как девицу тут же просватали и из города отправили к мужу.
Траян лишь головой качнул одобрительно и набил рот пирожками. Помахал рукой, мол, ещё чего-нибудь налей запить.
— Так вот, из Тарсир-гавани мы решили вернуться по земле, через Степь, чтоб быстрее, — прожевался и замолчал, посерьёзнев. — Перун, помнишь Звенящий лес за рекой Искристой?
Эти места хорошо помнились кайсару, в юности, до прихода степняков он часто уезжал в те края. И Звенящим лес прозвали за птиц. Столько их там было всяких разных, что в погожий день лес звенел от их пересвистов да трелей. Далеко этот звон летел, подхваченный ветром, до самых гор.
— Не звенит он больше. Да и само Предстепье будто... — опять замолчал, подбирая слова. — Будто недоброе что-то в воздухе парит. Как марево в жаркий полдень, не видится, а чудится. Если где и прячется тварь сайрийская, то там. Уверен.
Спорить с Траяном никто не собирался. Но степняки не авесты, без дозволения Ар-Вана по степи не погуляешь. Призадумались.
— И в их шатры должна была прийти беда. — Индра измерил Переднюю шагами. — Не только же у нас зверьё взбесилось да земля омертвела?
— Ар-Ван Чаддар не пустит вот так запросто в свои земли. — Перун задумчиво почесал светлую бороду. — Он мудрый правитель, но…
— А мы не к нему поедем, а к Саттару, — хитро прищурился Траян. — Тем более мы с ним как раз встречались в Загорье, и он передал для Зори накосник.
Уголок губ Радогоста неприязненно дёрнулся. Так открыто, что Дажь одарил его суровым взглядом. Но Рад и не намеревался скрывать своё отношение к намерению братьев выдать Зорю за каана степняков. Единственный сын правителя степного народа долгое время был их заклятым врагом многие годы. Скользкий, как змея, и смертоносный, как её яд, Саттар люто ненавидел Сварожичей, и те отзывались ему тем же. Пока однажды он не попал к родовичам в плен, а те не воспользовались возможностью. Все знали, что рядом с Зорей даже дикий зверь становится добрее. Так вышло и с Саттаром. Степняк так размяк в присутствии светлоокой девчушки, что начисто позабыл о своей ненависти. Впервые степной народ пошёл на мировую, и условием грядущего и такого желанного мира стал союз их каана и младшей кайсаровой сестры. Сварог думал недолго и согласился, но не раньше семнадцатой Зориной весны. Радогост и тогда был против сговора, и сейчас. Но братья… Даже после ухода отца слова его не нарушили. Ещё пять вёсен впереди, а степняк уже накосники их сестре дарит. Не рано ли?
— Пусть Зоря для него платок вышьет, а я отвезу. Тогда и поговорю с ним, — Траян наконец уселся на лавку позади Дажя.
Это было сказано так обыденно, будто он уже всё продумал и решил. Но Перуну это не понравилось. Одно дело к авестам в гости заглядывать, и совсем другое — к степнякам. Однажды после суровой сечи в Предгорье они с Траяном на крови поклялись быть братьями и в жизни, и в смерти.
— Ты не можешь вернуться в степь один, — отрезал Сварожич.
— Так я и не один буду, — устало согласился Траян. — Со мной будут Вормир и Варкула. Варкула Турона с собой возьмет. Вот нас уже и четверо. На боевой отряд не похоже, но и сунуться к нам не рискнут бездумно. Помнят, кто мы и что можем.
— Я с тобой поеду, — отозвался на это Лед.
— И я, — добавил Стриба.
Траян хотел было возразить, что шестеро — это уже многовато, чтобы платочек передать, но, глянув на насупленные лица друзей, только слабо отмахнулся, соглашаясь. Шестеро так шестеро. Сейчас бы в мыльню жаркую да в постель чистую.