***
К исходу шестого дня в алом зареве заката засверкали лазоревые купола Стана. Главный город Великой Степи встречал своих гостей распростёртыми объятиями широкой площади, по бокам которой, словно застывшие навечно воины, возвышались каменные сторожевые башни, украшенные выложенными в причудливый рисунок разноцветными камушками. Ровно за этими башнями, зеркально отражая друг друга, синими куполами в небо упирались два диковинных здания. Вот только вместо крыльца и дверей у них были огромные каменные плиты, в которых умелые мастера вырезали удивительной формы арки и покрыли орнаментом, словно опрокинули на них корзины с цветами и звёздами, залив золотом и лазурью. Над каждой аркой сияло восходящее солнце. И только приблизившись, Траян понял, что мастера расписали не только наружные стены домов, но и внутренние. Не было дверей. Не было замко́в. Не было крепостных стен и рвов… Но только на первый взгляд. Стоило пересечь площадь и ступить под сень каменного свода, под которым отдыхали пришлые торговцы с товарами и обозами, как это мимолётное заблуждение развеялось: массивная белая крепостная стена могучим кольцом окружала Стан. Её ажурные зубцы придавали ей обманчивую лёгкость. Сам же каменный свод был ничем иным, как внешним укреплением с нерушимым заборолом. Подъезжая к воротной страже, Ниама вскинула руку, сверкнув массивным браслетом на тонком смуглом запястье, отчего стражники отступили, разрешая чужакам беспрепятственно проехать в город. Кони гулко отбивали копытами шаг по каменным плитам мощёных улиц. За прошедшие дни родовичи не только любовались весенней степью и глазами Ниамы, но и выяснили, что после ударов Сайрийи на становища стали нападать невиданные раньше чудища. Кошмарнее всех были даврахи — небывалых размеров волки с огромной клыкастой пастью и горящими кровавым яростным огнём глазами, и огнедышащие халы — летающие змеи. Своими крыльями они закрывали солнце. Оттого в народе их так и называли: халы — затмевающие свет. Халы были страшнее и смертоноснее, но редко залетали в степь. Чаще они лютовали в Предгорье, охотясь на людей и вемирхов. А вот даврахи были другими, они нападали на предгорные деревни и степные становища, истребляя и людей, и скот без жалости. Ниама рассказала, как чёрная хворь, от которой люди и скот безумели и буквально гнили живьём, расползалась по земле, и знахари ничего не могли с этим поделать. Вымирали целыми дворами и становищами. А когда тела сжигали, от них поднималось трескучее чёрное пламя. А потом всё прекратилось само, застыло, как вода в озёрах в морозную зиму. Ар-Ван приказал молчать о творящемся в Предгорье, чтобы не сеять панику в дальних племенах, ослушивавшимся вырезали языки. И всё выходило так, что сайриец прятался где-то в лесах Предгорья, и уже оттуда его тьма перелезла даже через Зеретарские горы. Узкая улочка петляла вдоль низких каменных заборов и круглых домов с покатыми крышами, похожими на гэры кочевых племен, только каменные, пока не вывела к дому, такому же круглому, но значительно больше предыдущих. Ниама мягко скользнула по ладоням Траяна, перехватывая поводья и слегка натягивая на себя. — Вот мы приехали. — В девичьем голосе впервые проскользнуло нескрываемое волнение. — Кого ты привела к нам, Ниама? — крепкий молодой степняк вышел им навстречу. В его слегка вытянутом лице и гибком теле угадывалось явное сходство с Ниамой. — Это Ниян — мой второй брат, — шепнула девушка, проворно спрыгивая на землю. Пока Ниама доставала из-за пазухи плотный свёрток, Траян дал знак друзьям спешиться. — Эжи передала тебе сладости. Она разродилась благополучно, и теперь наш род пополнился ещё одним воином, — девушка сунула брату гостинец и махнула в сторону родовичей: — Они приехали к Саттару из Ирия. Они с бешеными даврахами помочь могут. — Кто такие? — Степняк окинул чужаков пристальным изучающим взглядом. Рука легла на рукоять ярга́на. Выступив вперёд, Траян протянул в приветствии раскрытую ладонь, на пальце в закатных лучах сверкнуло кованое деревце в пылающем солнечном круге — знаке кайсаров Родовых Земель. — Имя мне — Траян, а со мной мои дружи, — в полуобороте родович указал на каждого, называя того по имени. Судя по тому, как расслабилась и соскользнула с рукояти рука степняка, тот больше в них угрозы не видел. — После заката в Большой Шатёр не ходят. Утром провожу вас, а пока у нас остановитесь. — Махнул рукой, позвал следовать за собой. — Прежде чем к Ар-Вану и каану идти, вам помыться надо, а то воняете. Степняк с усмешкой сморщил нос и вошёл в широкую распахнутую настежь дверь. Лед нахмурился. — Ниян хороший. Ты должен ему понравиться, — заметив изменение настроения родовичей, поспешила заверить Ниама и серьёзно глянула на Траяна, тряхнув длинными чёрными косами, отчего накосники с тёмными бусинами глухо зазвякали. — Иначе отец не отпустит меня с тобой. Траян только молча кивнул в ответ. О сватовстве он сначала с дружами переговорит, а уж потом к Кумарби пойдёт. Вормир вон уже свататься в Ирии собрался. Глядишь, и свадьбы по осени вместе сыграются. Разместили их в дальних покоях, что стояли небольшим пристроем с заднего двора. Младший сын ясула Кумарби сам сдвинул длинным шестом заслон в низкой крыше и разжёг очаг. Пламя занялось быстро и жадно, осветив скромное жилище. Осмотревшись, Стриба недовольно цыкнул, но Вормир его лишь молча успокаивающе похлопал по плечу. Да и в самом деле, чисто, сухо, тепло. Чего ещё надо? Ниян же, приняв равнодушный вид, молча вышел. Хотя внутри его сжирало любопытство: это ж по какому такому делу в степь пожаловали родовичи, да не просто родовичи, а сам кровный побратим кайсаров? Но расспрашивать не посмел. Слова, приготовленные для каана, может услышать только каан. — А вообще степняк прав, — Варкула демонстративно-шумно принюхался к своему плечу, — нам бы всем сейчас в мыльню. Стриба лишь усмехнулся: — Чего ты там нюхаешь через кольчугу-то? — Ай, — отмахнулся Варкула и, стянув тяжелую глухо брякающую броню, глубоко и устало вздохнул. Добрались живыми и здоровыми в самое сердце Великой Степи — в Синеглавый Стан, — уже хорошо. В целом ему была безразлична причина их поездки в степь. Главное, что её хорошо понимал Траян. А они уж, надо — словом, а надо — и мечом — поддержат. Пока скидывали на единственный пристенный ларь плащи, к ним с низким поклоном вошла тоненькая бойкая девица, ещё почти ребёнок. На раскатанный в середине просторной комнаты цветастый ковёр вмиг сноровисто наставила больших расписных блюд, полных жаренного крупными кусками мяса, лепёшек, пузатых овоштей, ярко-жёлтых, как полуденное солнце, с обожжёнными горячими углями боками. И опять вместо воды или узвара — сбродившее молоко вемирхов. Ещё немного погодя такой же худой и смуглый, как девица, мальчишка принёс большую глиняную миску с тёплой водой и чистыми, грубыми на ощупь рушниками. С частыми поклонами вышел. Родовичи подивились, однако обсуждать меж собой не стали, только обменялись взглядами. С довольным видом обтерев только что вымытые в миске руки рушником, Лед потянулся к мясу, как вдруг за тонкой стеной раздались шорохи, будто кто крался в темноте. Не обращая внимания на дружей, Траян молча поднялся с ковра и бесшумно выскользнул за полог. Вместо мяса Лед взялся за меч и собрался следовать за другом, но Стриба силой усадил его обратно. — Без тебя разберутся, — набивая рот сочным куском, поддакнул березанину Вормир. И видя, что воевода никак не сообразит, Варкула тихо, одними губами прошептал: — Ну, слышно же, что это девица. Под смешливые взгляды Лед поджал губы и размашисто сел обратно. Турон чуть приподнялся и покачал головой, затем перевернулся на другой бок и мгновенно заснул. Притаившись у высоких кустов, Траян дождался, пока девушка подойдёт ближе. Ночное бледно-зелёное небо было усыпано звёздами, и в их чистом свете девичий стан угадывался легко. Широко и хитро улыбнувшись, Траян ловко схватил тонкое запястье и с силой потянул на себя, ловя в объятия. И только тогда понял, что это не Ниама. Чужое тело в его руках испуганно застыло. Захват тут же стал жёстче. — Ты кто? — Он холодно всматривался в испуганное красивое, но совершенно незнакомое лицо. Хотя… отчего же незнакомое… Траян склонился ниже. — Отпусти! — возникшая из темноты Ниама мягко и поспешно высвободила незнакомку из рук родовича и, уже обернувшись к девушке, зашептала: — Уходи. Скорее. — Ты похожа на Саттара, — вдруг сообразил Траян, вспомнив, у кого ещё были такие же круглые раскосые глаза, необычно большие для степного народа. Его догадку подтверждал и особый орнамент налобного украшения, держащегося на тонкой цепочке, идущей ровно посередине головы вдоль пробора волос. — Ты Мин-Лиам, — усмехнулся ириец, уже уверенный полностью, — младшая дочь Ар-Вана Чаддара. Не надо иметь семи пядей во лбу, чтобы догадаться, к кому дочь вождя пришла под покровом ночи. Но усмехнулся Траян совсем не этому, а тому, что ещё до того, как им накрыли… ковёр, он уловил полный недовольного укора голос Нияна, устроившего младшей сестре настоящую выволочку за недостойное дочери ясула поведение. Что ж… стены здесь и впрямь тонки. Ароматный отвар из ягод и листьев курился белёсым дымком над расписными чашками, но никто к нему так и не прикоснулся. — Зря думаешь дурное, — начал было степняк, цепким взглядом стараясь уловить мысли на лице родовича. — И ты зря, — немедленно отозвался Траян с беззлобной насмешкой. Вновь умолкли. — Мы с Мин-Лиам сговорены, — Ниян хоть и не показывал вида, но волновался немало. Их союз и впрямь — дело решённое, и тому причиной была давняя дружба Ар-Вана с ясулом. Да к тому же все знали, что старший сын нынешнего ясула — Арш-Авар — однажды тоже станет ясулом, когда каан Саттар сменит своего отца, ведь и их дружба так же крепка. Но что случится, если вскроется, что Ниян и Мин-Лиам, нарушая приличия, тайно встречаются? Да, им было мало мимолетных взглядов и прилюдных встреч. Их сердца горели. И что теперь? Первая яростная мысль придушить чужака тут же была отринута. Это навлекло бы ещё больше бед. — Так и я к ясулу за тем же собираюсь завтра идти. — Траян легко качнул ладонью в сторону Ниамы, и девушка вспыхнула, что алый степной цветок, счастливо сверкнула тёмными глазами. — Так что? — свёл брови на переносице Ниян. — Дабраслави, — всё так же легко улыбнулся ириец. Это звучало как просьба, но Ниян понимал: это соглашение, похлеще ножа к горлу. Но уступил не поэтому, а из-за сияющих глаз сестры.***
Утром, уже после разгулявшейся зари, Ниян, как и обещал, сопроводил родовичей в Большой Шатёр Ар-Вана Чаддара. И хотя эту встречу Траян надеялся устроить после разговора с Саттаром, отказывать не стал. Тем более что, со слов степняка, каан несколькими днями ранее в сопровождении кешиков и Арш-Авара отбыл на объезд земель. Случалось такое нередко, особенно в последнее время, а потому оставалось только ждать их возвращения. Забрав кованый ларец с подарками вождю от кайсаров, Траян проследовал за Нияном, краем глаза заприметив мелькнувшее в просвете приоткрытого полога смуглое личико своей будущей невесты. Сердце с непривычки кольнуло и счастливо заколотилось. До Шатра вождя Великой Степи пришлось идти через площадь. Быстро разлетелась весть по Стану о чужаках из-за гор. Родовичи только ступили на выложенную разноцветными камнями, словно скатерть узорную, площадь, а народу… будто кто гороху отсыпал. Шушукаются. Пальцами тычут. — Нашли диковинку, — недовольно заворчал Стриба, поднимая руку. Потянулась позёмкой, закрутилась по земле пыль с песком. И опала. Успеется. А покамест пусть тешатся. Большой Шатёр Ар-Вана недаром так именовался, это и впрямь был настоящий шатёр. Откинув полог, им навстречу вышел сам вождь. Почтительно отвесив поклон, Траян широко улыбнулся: — Приветствую тебя, Ар-Ван Великой Степи. Вождь окинул родовича цепким взглядом и вдруг улыбнулся в ответ. Одними глазами, превратившимися в узкие щёлки, от которых по обветренным щекам побежали лучики-морщинки. — Траян? От своего сына Чаддар немало был наслышан о кровном побратиме кайсаров, да и сама по себе степь слухами полна. Уверенно опустившись на раскиданные на полу мягкие шкуры магалов и облокачиваясь на тугие полосатые подушки, ириец с уважением принял из рук Чаддара чашу с крепким травяным горячим отваром и осмотрелся. Сборный купол шатра, жерди которого вставлялись в расписное колесо, опирался на два врытых в землю высоких столба, на которых висели знамёна кочевых племён. Колесо же это и окном единственным было, и дымоходом. Скатанные из тёплой шерсти вемирхов стены надёжно защищали от ветра. Огонь в очаге, обложенном камнями, мирно потрескивал. Низенький стол с чашками, тюки, мешки, сундуки, шкуры, пёстрые покрывала. — Нравится? — Чаддар с лёгкой снисходительной улыбкой наблюдал за гостем. — Чудно́, — качнул головой родович. — Сколь на свете ни живи, а всё одно — диковинка отыщется. Вот и я с гостинцами. Будто только и ожидая этих слов, Турон с Вормиром и Варкулой внесли в шатёр тяжёлый сундук с мягкой рухлядью и простыми да цветными тканями. И братья-кайсары, и Траян знали, что Ар-Ван Чаддар не был падок ни на лесть, ни на яхонты, а потому чем уважить степняка решили быстро. — А это, — Траян передал из рук в руки Чаддару деревянный ларец, нарядно окованный железом, — рыбий зуб. На бархатной подушке красовался украшенный сложными резными узорами ослепительно-белый клык длиною в локоть. Несмотря на почтенный возраст, глаза Ар-Вана вспыхнули неподдельной радостью. Великая степь не имела удобного выхода к морю, и это было основной болью Ар-Вана. По всему побережью высились отвесные скалы, а дальше или Седая Пустошь, или Зеретарские горы. В Приморье же правил ксан Пасаргад, который не желал иметь дел со степным народом. — Гостинцы твои пришлись мне по сердцу, — благожелательно качнул головой вождь степняков. — И гостю такому рад в своём шатре. Но ведь побратим кайсаров не просто так приехал к старику? С хитрым добродушием Ар-Ван посмотрел на ирийца. — И то верно. — Траян отставил в сторону чашку и серьёзно взглянул на вождя. Ох, не так он собирался заводить этот разговор и не с тем человеком. Но уж как вышло, так вышло. — Беда пришла на Мировяз. Хворь его пожирает, отравляет его медленно. Болеют люди. Болеют звери. Болеет земля. Наши кайсары поначалу думали — только у нас такое творится, но получили вести из Тарсир-гавани и из Пустоши. Всё едино. А теперь я убедился, что и по Великой Степи смрад сайрийский расползается. Чаддар молча сунул сухой корешок в рот и, медленно пожевывая его и посасывая, призадумался. Покачал головой, мол, что есть — то есть. — Слышал, в степи появились даврахи, которые одинаково безжалостно рвут и людей, и скот. Мы с кайсарами узнали, отчего всё это происходит, но, чтобы найти источник всех наших бед, нам нужно твоё дозволение: беспрепятственно ездить по твоей земле и, когда найдём — человек ли то будет или зверь — убить или, если не хочешь крови в своей степи, увести с собой. Ар-Ван не успел ответить Траяну. Отбросив рывком полог, в шатёр ввалился воин-степняк в изодранной окровавленной хатанге и рухнул прямо в проходе на колени. По вышивке на хатанге Чаддар понял, что тот был из простых кметов, а не кешиков. — Горе, Ар-Ван, горе! Даврахи всех загрызли! Всех! — степняк выл не дурниной и бился головой об пол, не замечая, как разбивал лоб в кровь. — Горе! Горе! Бросив цепкий взгляд на Траяна, Чаддар отставил ларец и взялся за ярган. — Говори, — тяжело приказал кмету, не замечая, как шатёр набивается людьми с перекошенными от ужаса лицами. — Их была стая, бешеная стая! Они загоняли каана и кешиков, как добычу, зажимая в кольцо. Ясул Кумарби гнал коней, мы спешили, но не успели! Не успели! — выл кмет, скрёб ободранными ногтями доски. — Всё было в огне. Чёрный дым… он душил. Лошади сошли с ума. Это всё халы, они напали на нас с неба. Они не дали нам защитить каана от даврахов! Они будто знали! Снаружи раздались истошные девичьи крики. Пошатнувшись, Ар-Ван поднялся на ноги. Сначала медленно шагал, после — бегом покинул шатёр. В несколько рядов лежали тела, обугленные, изорванные в клочья. Только по обрывкам одежды можно было понять, кмет или кешик лежал перед ними. Выбежавшие следом за степняками родовичи ошарашенно застыли. — Что же это… — выдохнул Лед, но Траян, оставив их, устремился к Чаддару. Склонившись над обугленными костями с пригоревшим к ним дочерна мясом, Ар-Ван старался не увидеть в них своего единственного сына. Он так любил свою рано покинувшую его жену, что не стал брать вторую, чтобы иметь больше детей, как и положено вождю. Он растил Саттара вождём, гордостью, солнцем Великой Степи. У него только один сын и одна дочь. Так как же так вышло? Старик до хруста сжал недвижимые чёрные пальцы с родовым кольцом и со стоном опустился на колени перед возком с Саттаром. Рядом над телами отца и брата, вцепившись в косы, безудержно рыдала Ниама, а над ней высился бледный как полотно Ниян. День спустя Чаддар сумел добиться внятного рассказа от полубезумного кмета, а ещё спустя пару дней в Стан привезли искалеченного, но ещё живого кешика. И вот тогда Чаддар смог в полной мере воссоздать в своей голове произошедшее. Будучи кааном, Саттар часто совершал объезды земель. Иногда дальние, аж до племени солто добирался, иногда уезжая в Предстепье, как в этот последний раз. В предгорных деревнях народ сильно жаловался на лютовавших в лесах волков и даврахов, которые приходили из Хладного леса, так странно нарекли люди перелесок у склона Зеретарских гор. Не оттого, что холодно там было, а оттого, что тишина в нём стояла. Там птицы не пели и цветы не цвели. Все, кто далеко в него уходил, обратно не возвращались. Арш-Авар отговаривал каана, но тому не терпелось узнать тайну Хладного леса. И они поехали. У лесной кромки каан разделил отряд, забрав с собой лишь часть и Арш-Авара. Выживший кешик был из тех, кто в лес так и не вошёл. Он не знал, что увидел там каан, но видел, как заходили дерева. Земля пыхтела и бугрилась, огромные корни поднимались из неё и убийственными хлыстами били по мчавшимся прочь из леса всадникам. Из дюжины вошедших только четверо вернулись, среди них были Саттар и Арш-Авар. Они громко кричали, приказывая бежать. — Но как мы могли оставить каана? А потом из леса хлынули они. — Кешик схватился за голову. — Их глаза горели яростным кровавым огнём. Огромные пасти, огромные лапы. Но страшнее всех был вожак даврахов. Он был почти ровней моему коню. Он рвал нас на части, как мы рвём лепёшки. Мы так гнали коней, что они летели над степью. Воина трясло, будто малое дитя, и чем больше он говорил, тем безумнее становился его взгляд. — Они окружили нас, как мы магалов на Большой охоте. Мы пробивались с боем. Я видел, как сверкали копьё каана и самшир Арш-Авара, пока даврах не перегрыз моей лошади шею. Я ударился о землю и очнулся уже в повозке. Выживший кешик клял себя, что не сумел защитить каана, что пережил каана и умолял вождя наказать его, предать смерти. Но Чаддар приказал знахарям заняться его ранами. — Нет вины в том, что ты выжил, — и вышел. Остальное рассказал кмет. После отъезда каана и старшего сына ясулу Кумарби стали сниться странные, беспокойные сны. Промучившись несколько дней, ясул не выдержал и решил направиться навстречу каану. Почему не доложил Ар-Вану? Кмет не знал. Он хотел бы ответить вождю, но правда не знал. Ясул никогда не держал перед ними ответа. Кмету казалось, что ясул не в себе и гнал их в степь наугад, но уже к вечерней заре они отыскали каана. Окружённый даврахами со всех сторон, он и его кешики яростно сражались с чудовищами. Кумарби ринулся в бой, и вот тогда в небе показались халы. Их огромные крылья закрывали свет. Их жирные змеиные шеи изгибались, клыкастые пасти разинулись, и на землю хлынул огонь. — Всё полыхало. Воздух что вода плыл. От этого жара и люди, и кони загорались изнутри. Я не лгу, мой вождь! — кмет попытался сползти с соломенника на пол и встать на колени. В его уцелевшем глазу, казалось, ещё плясали всполохи того жуткого огня. — Я клянусь именем своего отца, они напали не случайно. Это не была простая охота. Тех, кому удавалось вырваться и бежать, они нагоняли и швыряли обратно даврахам, как поганых сыры́ков. Они истребляли нас! Позже Траян узнал, что, не обретя покоя, единственно оставшийся в живых кешик, окончательно обезумев, убил себя. Верность каану до последнего вздоха. Слушая всё это, родовичи потрясённо молчали. Но ещё больше их поразило то, что, пока они неспешно брели по степи, беспечно внемля стрёкоту насекомых, в этих же краях случилось настоящее бедствие. И то далёкое зарево не было заревом костров кочевников, это сгорали в огне хал Саттар, Кумарби и Арш-Авар, а степь оставалась всё такой же безмятежной. Горе, накрывшее Стан чёрной пеленой, тяжелее и гуще ощущалось в доме ясула, в доме Ниамы. С заката и до заката в гэре ясула погасили очаг. Усевшись на пол под гортанное бессвязное обрядовое бормотание увешанных бусами старух, Ниама и Ниян застыли, будто каменные изваяния. Траян знал, что то же самое сейчас происходило в Большом шатре и во многих гэрах Стана. Когда погасла вечерняя заря второго дня, над Станом взвились дымные столбы, это в сбрызнутых молоком очагах разводили большой огонь, прощаясь с родными, очищая дома от скорби. А на следующий день из Синеглавого Стана потянулась вереница повозок с обгоревшими телами, лица которых были закрыты белыми полотнами, к дальнему кургану. Их просто выложили на склоне, накрыли всё таким же грубым белым полотном и оставили там навечно. А в самом Стане смуглой иссохшей от времени, но ещё твёрдой рукой мастер умело вырезал на памятной стене погасшие имена. И когда под знаком Великого Шатра проступило имя Саттара, сердце Траяна дрогнуло. Тот мир, что возник и креп меж Родовыми Землями и Великой Степью, был делом Саттара. Чаддар, являясь мудрым правителем, не питал к родовичам тёплых чувств и лишь потакал желаниям сына, видя в грядущем союзе с семьёй кайсаров Родовых Земель его будущее величие и расцвет Великой Степи под его правлением. Сердце вождя полнилось гордостью, от которой ныне осталось лишь имя на камне. Находиться дальше в Стане не имело смысла. Надо было торопиться домой, к кайсарам, чтобы донести до них печальные вести. Но, прижимая к груди плачущую Ниаму, маленькую и хрупкую, словно птичка, Траян всё никак не мог назначить день отъезда, выжидая, когда Ниян будет готов отдать ему сестру. Однако младший сын ясула Кумарби появлялся в гэре всё реже, а уходил всё надольше. — Слышал? — Стриба захватил в кулак ветерок и многозначительно вскинул бровь. — На базарной площади народ шепчется, что Ниян станет следующим Ар-Ваном. Если хочешь Ниаму в жёны взять — поспеши с решением, мы подсобим. А нет, уходить пора. Люди косятся недобро, шушукаются, что это мы беды им принесли. — Коломесы, — глухо ругнулся Лед. — Вздор-то оно, конечно, вздор, люд простой — что с него взять, — прошёлся взад-вперед Варкула. — Но Стриба прав, сейчас не женишься — потом не сможешь. Если Ниян Ар-Ваном станет, ещё неизвестно, чем это обернётся. Мы тут с Вормиром людей-то поспрашивали, каков он будет, — так люди разное говорят. Вроде так, чтоб худое припомнить — так нет, но побаиваются его даже свои. Норов у него тяжёлый. Уезжать надо, пока можем. Мерно постукивая пальцем по столу, Траян задумчиво смотрел в окно. Уезжать надо… Надо уезжать… Откинув полог, внутрь без спроса вошел Ниян, окинул родовичей неприветливым, хмурым взглядом: — Ар-Ван зовет всех в свой шатёр. Траян последний раз стукнул пальцем и молча поднялся. Видимо, не успели. В Большом Шатре удушающие-сильно пахло успокаивающими благовониями, палочки с которыми дымно курились у ложа Ар-Вана. Чаддар даже не встал, чтобы приветствовать родовичей, цепко наблюдая за ними глазами-щёлочками. — Хочешь пройтись со своими людьми по Великой Степи? — без приветствия наконец проговорил он, прежние мягкость и радушие исчезли из его голоса. — Можешь. Вот тебе моё дозволение. Хоть вверх дном её переверни. Найди что ищешь. И убей это. Выжги, вырежь. Принеси мне голову этой твари. Но, — Ар-Ван подался вперед, упершись локтями в деревянные подлокотники, — если сделаешь Степь своей. Выпрямив спину, Траян глянул на Леда через плечо. Рука воеводы незаметно легла на рукоять меча, который Ар-Ван милостиво дозволил оставить при себе, и тут же вернулась на колено. Вряд ли степняк говорит о войне. — У меня, Траян, теперь осталась только одна дочь. И она станет Ай-Ван Великой Степи. Но моему народу нужна не только Мать, но и Отец. Словно не замечая возникшего напряжения, Чаддар властным жестом подозвал к себе молоденькую девицу, всё это время сплетавшую широкий пояс из разноцветных нитей и бусин на женской половине шатра, в которой Траян ещё при входе безошибочно узнал Мин-Лиам. Отложив рукоделие, девушка послушно встала возле отца. Её красивое лицо, ещё хранившее следы горьких слёз, было покорно, и только белые от напряжения костяшки сжатых в кулаки ладоней выдавали бурю, бушевавшую внутри. — Не мог бы Ар-Ван говорить открыто, — медленно произнес Траян, успевая заметить дрогнувшую и исчезнувшую тень Ниамы и чувствуя, как холодеют его пальцы и разум. Впрочем, куда уж открытее, ириец и сам это понимал. Саттар погиб и, чтобы наметившийся союз с кайсарами Родовых Земель не рухнул в одночасье, единственной возможностью воплотить чаяния сына было выдать дочь за их кровного побратима, находящего здесь и сейчас под боком. Вождь желал мира и процветания Великой Степи, Траян желал того же Родовым Землям. Ириец поднял на девушку нечитаемый взгляд и принял решение. Он спиной чувствовал взгляды друзей, но уже не обернулся.