Их назовут богами. Книга 1. Седьмая Башня

      Дыхание обращалось облачками пара и растворялось в чистой лазури неба. Сагал чуть покачивался в седле в такт мерной поступи своего коня по ровной укатанной дороге, изредка бросая взгляд на Варкулу, цепкий взгляд которого изучал заставу. Хотя с виду тот и казался равнодушным, Сагала это показное безразличие обмануть не могло. Он-то видел, как свободно свисающая рука тайруна будто случайно касалась ножен меча. Тайрун… Сагал усмехнулся: поначалу называя Варкулу чудным новым словом «тайрун», они его больше дразнили да посмеивались над другом беззлобно, но как-то оно на язык легло свободно, стало привычным. А вообще, забавное у них положение, конечно, вроде как в дружине кайсаров, но и Ар-Вану теперь служат тоже. Ну, как служат… Сагал со вздохом почесал шею и качнул головой. Как уж там правители меж собой договорились… хотя им-то немудрено, их не дружба давняя, а кровное братство связывает. С тех пор, как Траян стал вождём племён Великой Степи, граница меж ними и Родовыми Землями считай что стёрлась, если не Зеретарские горы, то и вовсе понять было бы невозможно. Через перевалы люди и туда, и сюда ходили свободно, дружбу водили, семьи заводили.       Хоть в степи Сагал бывал не раз, а на заставу эту ни разу не заезживал, всё их путь мимо лежал, а потому, когда Варкула собрал их у себя и за чаркой хмельного мёда рассказал, что отправляется в степь по особому делу, согласился сразу. Забавно было то, что ответа Варкула ждал только от него и Велира, а на Турона лишь взглянул, будто был уверен, что тот пойдёт обязательно. Про заставу загорную Варкула рассказал немало, вот только Загорье предстало перед ними совсем не таким, как они того ожидали. Вместо маленькой пограничной заставы ирийцы въехали в огромный город. И всё в нём было замечательно: упитанные здоровые дети резвились и полнили улицы, красивые девушки гуляли и стреляли глазками в приезжих волотов. Всё сытно и спокойно.       Варкула еле слышно перебросился словами с Туроном, и тот чуть потянул поводья вбок, отделяясь от отряда и скрываясь в паутине улиц. Сагал вопросительно изогнул бровь, но промолчал и перехватил узду коня Велира, потянувшегося было за Туроном.       Восторгов своих товарищей тайрун не разделял, сразу заприметив, что нет в Загорье ни ирийских, ни становьих флагов. Знамя, что развевалось над вратами, было ему незнакомым. И руна, вышитая на нём, повторялась на торговых лавках, на ставнях домов, на столбах вдоль главной дороги, ведущей к дому воеводы. Варкула даже специально замедлил ход коней, останавливаясь едва ли не у каждого торговца. Звонкий довольный смех Сагала и Велира, спешившихся и ведущих своих коней под уздцы, оторвал от тревожных мыслей. Красивые полногрудые девицы теребили свои косы, краснели и хихикали, опуская глаза, но негромкую сладкую речь незнакомых волотов слушали. А парням только того и надо. Варкула чуть качнул головой, усмехаясь расторопности друзей.       — Всё верно, Варкула, — подтвердил его догадки возникший словно из ниоткуда Турон. — Нет в Загорье другого правителя, кроме субаша Ния. Он у них и Перун, и Траян.        — Значит, сначала наведаемся к нему, а потом уже займёмся Дажевым поручением.       Тайрун призывно свистнул, заставляя Сагала и Велира расстаться с девицами и следовать за ним.       Под раскидистым деревом их встретил высокий и могучий воин в чёрной расшитой серебром рубахе. Без доспехов и меча. Чёрные длинные волосы собраны в хвост по обычаю степного народа. Холодные раскосые глаза смотрели на Варкулу с узнаванием и нескрываемым раздражением, как на досадную помеху. Тайрун спешился и бросил поводья Турону.       — Пригласишь в дом, воевода, или во дворе говорить будем? — намеренно называя Нияна на привычный родовичам манер.       Субаш понимающе усмехнулся и приглашающе махнул в сторону крыльца.       — А псы твои пусть снаружи ждут.       Сагал сжал рукоять меча, но Турон только молча нахмурился и качнул головой, осуждая вспыльчивость товарища.       Внутри было убрано богато. Расшитые занавеси на окнах, широкий стол с белой скатертью, крепкие резные лавки, устланные шкурами с пушистым мехом. Ний уселся, по-хозяйски пригласив Варкулу сесть напротив. Тайрун положил перед ним свиток с назначением, но воевода лишь мельком взглянул на него, уже зная, о чём там написано. Ворон от Мин-Лиам ещё намедни предупредил его о «гостях».       — Значит, у меня теперь есть помощник, — усмехнулся Ний. — Что ж, и тебе найду работу.       — Дела у меня и без тебя есть, — в тон ему ответил Варкула. — А сейчас ответь мне, воевода: почему на ирийской заставе твои знамёна?       От этих слов смуглая щека Нияна дернулась. Когда-то заставу и впрямь возвели родовичи, но сохранить не сумели. Теперь застава и земли по эту сторону Зеретарских гор принадлежали Большому Шатру. Говоря такое, что имел в виду ириец? Что раз в степи правит родович, то и вся она теперь принадлежит кайсарам? Ний медленно поднялся из-за стола. Рука Варкулы инстинктивно коснулась меча, но субаш лишь холодно усмехнулся и качнул головой.       — Я с тобой драться не собираюсь. Да и не уйти тебе живым, коли руку на меня поднимешь. Сколько вас? Четверо? А меня, — Ний широким взмахом указал на двор, — сотни. Я эту заставу из руин поднял! Так кому им служить, как не мне!       — Ты забываешься! И над тобой правитель есть.       — Правители? Кто? Перун твой? Или Траян — тоже ваших кровей? Ты действительно веришь, что степной народ подчинится чужаку?       Варкула сжал челюсти, сдерживая резкие слова. Негоже в первый день ссориться. Но и смолчать было нельзя.       — Степной народ подчиняется Ар-Вану! И не тебе решать, кто им будет! Умерь свою гордыню, иначе мне придется донести на тебя и Перуну — нашему кайсару, — и Траяну — вашему Ар-Вану! А теперь пошли кого-нибудь приготовить для меня и моих воев хоромину. Мы устали с дороги.       Предупреждающе зыркнув на Нияна, Варкула вышел на воздух. Н-да, вот и свиделись. Сколько же лет прошло? Много… Ниян стал ещё мрачнее, чем в юности, да и Варкула не особо улыбчив. Да и чему тут улыбаться? Встреча эта им обоим как кость в горле. Если б Зоре не привиделись сны о Хладном лесе, да такие ясные, что она каждое деревце запомнила в нём и даже увидела, где дом сайрийца находится, то их бы тут и не было. Ну, и без Прове не обошлось, куда ж без него, всех торопил: и его, и Перуна, и Дашубу, и Траяна. И чего торопить? Столько лет уж ищут-ищут эту тварь сайрийскую, а всё без толку. Так есть ли она вообще?       После бани и сытного обеда Варкула дал добро, отпустив Сагала и Велира на свиданки с утренними подругами, а сам сел за чтение учётных книг Загорья. Плотные страницы хранили тщательно собранные вести по каждому человеку, кто хоть раз пересекал ворота заставы: воеводе нужен рассказ подробный. Вот только книг было столь много, что Варкула почувствовал, как начинает раскалываться его голова. Похоже, Турон своими методами соберёт вести быстрее, чем он. И всё же… Варкула перелистнул очередную страницу, дивясь, сколько сил потратил Ний на развитие простой заставы. А ведь и впрямь — ещё немного, и Загорье станет равным Ирию. Нет, конечно, застава есть застава, но всё же преображение её поражало.       Турон, как всегда, вошёл без стука и как-то тяжело и задумчиво посмотрел на тайруна. И без слов стало понятно: что-то узнал. Что-то, что Варкулу не обрадует. Тайрун кивнул на лавку рядом с собой. Задание у Турона было несложное: изучить местность, поспрашивать народ и выяснить, кто скрывает сайрийца. Дашуба подозревал: раз Зоря дом увидела, значит, живёт он не диким зверем, не в норах и берлогах, и выходит так, что сайрийскому отродью кто-то помогает столько лет прятаться. Турон расстроенно потёр шею и выложил тайруну всё как есть. Варкула уставился невидящим взглядом в бревенчатую стену, потом хлопнул раскрытой ладонью, подытоживая только ему известные думы.       — Что сидеть-гадать? Сходим с утра и проверим всё сами. А теперь давай отдыхать. Утро вечера мудренее.       Турон несколько раз качнул головой, соглашаясь с тайруном. Утро вечера мудренее.       Скрипнула дверь. Потянуло сквозняком по полу. Под тёплую шкуру скользнуло гибкое тело. Пальцы с любовью очертили гладко выбритый подбородок. Варкула крепко сжал тонкую девичью талию, прижимая к себе незваную гостью и подминая её под себя.       — Откуда ты здесь, Иса? — в его голосе не было радости встречи или любви. Он был недоволен тем, что она ослушалась его и покинула Стан, в одиночку пробираясь до заставы.       Девушка нахмурилась и попыталась отстраниться: не такого приёма она ожидала от своего любовника. Но Варкула лишь крепче сжал её в своих объятиях, уверенно и грубо скользя мозолистой ладонью вниз по животу к бёдрам. Это горячее обнажённое тело было им изучено уже не раз, но всё ещё влекло, заставляя желать вновь и вновь. Тайрун развёл девичьи колени, входя в податливое тело без предупреждения и ласки. Иса тихонько вскрикнула и чуть слышно рассмеялась:       — Мой неистовый вой… а-ах…       Варкула никогда не был нежен в любви, но Исе это нравилось. Она сходила с ума от того, как его тёплые ладони по-хозяйски гладили, сжимали её грудь; как его губы посасывали, чуть прикусывая алые ягодки сосков; как он всё яростнее вколачивался в неё.       Жаркие поцелуи рисовали влажные дорожки на девичьем теле, спускаясь всё ниже. И Иса стонала, выгибаясь навстречу этим грубым ласкам, цепляясь ногтями за широкие мускулистые плечи, царапая их. Он никогда не касался её губ и не орошал нутро своим семенем. Но имело ли это значение? Нет! Иса не собиралась замуж. Она просто любила. Тосковала в разлуке с ним. Сгорала дотла в его руках.       — Люблю тебя, — рваное дыхание почти заглушило это внезапное девичье признание.       Варкула навалился на девушку всем телом, зарываясь лицом в чёрный шёлк её волос и вдыхая аромат степных трав, исходящий от них, чувствуя, как внизу всё вновь наливается желанием. Он знал, что Иса не ждёт от него ответного признания. В тихом свете ночных светил её бледная кожа, казалось, сияла изнутри, создавая вокруг девушки ореол почти мистической красоты. Варкула задумчиво коснулся пальцем чуть приоткрытых девичьих губ. Юркий язычок тут же облизал его. Тайрун довольно усмехнулся и проник влажным пальцем в её лоно, заставляя Ису непроизвольно всхлипнуть и прогнуться, открывая взору идеальные линии юного тела. Он огладил его и вновь вошёл, глухо рыча от захлестнувших его похоти и страсти.       За окном ещё только занимался рассвет, обозначившись тонкой полосой по линии горизонта. Варкула пристегнул ножны с мечом к поясу, поправил сползающую на пол шкуру, укрывая ею утомлённую бессонной ночью любовницу, и вышел во двор, бесшумно прикрывая за собой дверь, на ходу распоряжаясь отправить ночную гостью обратно в Стан, но уже в сопровождении. А вообще интересно, с кем она спелась, что доподлинно знает, где и когда в степи будет? С Вормиром? Надо будет при случае поговорить с дружем… по душам.       Сагал передал ему поводья, бросив одобряющий взгляд, но благоразумно удерживая своё мнение при себе. Варкула вскочил в седло и, оглянувшись на дом в последний раз, дал знак выдвигаться. Пора было проверить догадки Турона.       — Повтори ещё раз, что рассказал Варкуле, — глухо проговорил Сагал, пересекая широкий ров на подступах к лесу. Конь его громко всхрапнул.       Турон бросил на него неодобрительный взгляд, заведомо осуждая юношескую невнимательность.       — Одна словоохотливая молодуха мно-ого наболтала. Разумеется, только её россказням я не доверился. Хотя в другом она оказалась тоже хороша. — Самодовольная усмешка украсила щетинистое лицо Турона. — Простой люд часто ходит в лес. Грибы, ягоды, дичь — кормит он их. Точнее, кормил. Нынче туда никто без острой надобности не суётся. Страшный лес стал, озлобился будто. Раньше сухостой редко в нём встречался, а теперича — через одно. Без коры стоят, словно на корню высохли, а ведь по весне ещё зеленелися. А ударь топором — сухарник будто взвоет. И вой этот по верхушкам тянется, свору волчью на помощь кличет. А те и не волки вовсе, а даврахи. Бояться стали люди. Многие уже в лесу том сгинули. Те же, кто вернулся — хворь в себе принесли. И хворь та не лечится. Целыми семьями пожирает. Вот и шепчут, будто виной всему эти неживые деревья.       — Да ну, — усмехнулся Велир, блестя своими синими глазами-звёздочками. — Какие ещё сказки тебе набаяли? Надо же придумать такое — «живые неживые деревья».       — Ты ещё молод, — сурово осадил Турон, глядя из-под густых бровей. — Никогда не глумись над простым народом: он тебе как помочь, так и в землицу втоптать может. Нужно прислушиваться к нему. Слухи не возникают на пустом месте. Нет дыма без огня.       — И поэтому мы сейчас едем на поиски «неживых» деревьев? Проверяем басни простолюдов?       — Именно так. Али спорить с нами собираешься?       — Вовсе нет. — Велир чуть обиженно вздёрнул подбородок, вновь почувствовав себя незрелым мальцом. — Да не верится просто. Что с этим лесом может быть не так? Мы же своими глазами видели, что застава эта близ него разрослась, как пчелиная сота, переполненная мёдом. Земли богатые, люди счастливые, сытые, мирные. Волоты не озлоблены. И степняки, и наши в мире живут. Девицы… загляденье…       Он бросил короткий взгляд на Сагала, чувствуя, как уши обожгло огнём, но тот и бровью не повёл. Да и по Турону с Варкулой не сказать, чтоб знали чего-то. Не усмехнулись, не кольнули ни словцом, ни намеком. Значит, Сагал слово сдержал и не проболтался о его ночном… кхм… Велир кашлянул, прочищая горло.       — Ни о каких бедах здесь и слыхом не слыхивали.       — Эк ты удивишься, когда узнаешь, что в лесу этом за последние лет двадцать пропало больше трех дюжин людей! Кто заблудился и пропал насовсем, кто дозором ушёл на обход границ и не вернулся. Те же, кто искать их отваживался… Как думаешь, что с ними? Тоже как сквозь землю. И те за ними пошли — опять ни один не вернулся. С тех пор тропу новую и проложили, а в эту часть леса не суются боле. Этого вам, конечно, девки ночью не сказывали, — беззлобно усмехнулся Турон, огладив короткую русую бороду. — А я вот не поленился — старцев порасспрашивал, что окрест заставы не один десяток лет живут. И тайруну доложил и о сгинувших отрядах, и о семье отшельников, что в лесу дом выстроили да хозяйство развели.       Переглянулся с Варкулой; решили про погибшего много лет назад степного каана не рассказывать. Они тут не страшилки у костра в ночи баять собрались, а в лес по наводке кайсаровой сестры идут. Меньше знают — спокойней будут, а то Велир вон как глаза округлил. Турону и самому не по себе от этих мест было. Даврахи ведь, по словам выживших кмета и кешика, отсюда Саттара всей стаей гнали. Но после, сколько бы степняки и родовичи в окрестностях ни рыскали — тишина. Редко когда даврахи из леса выходили, а про хал и вовсе в степи больше никто не слышал. Только приморцы знали, что те в скалистых ущельях. Но беда ведь не в том была. Сайрийская гниль расползалась по Мировязу серой хворью, мертвеющими лесами. Земля переставала давать урожая, птицы и звери гибли целыми выводками или, что ещё хуже, перерождались в кошмарных, объятых безумной яростью чудовищ. Это же случалось и с людьми. Редко… но это если смотреть в одну лишь сторону, а такие вести стекаются со всех сторон. Каплями озёра полнятся…       — Здесь кто-то живёт? — едва не воскликнул Сагал, но вовремя себя одёрнул под пронзительным взглядом Турона.       — Живёт… — Воин как-то сник голосом, будто сам не верил в свои слова. — Старик его Борумом назвал.       Если вернее, то старик сказал, что кузнец-отшельник себя Деяном кличет, вот только старик его Борумом помнит. А почему раньше никому не рассказывал? Так ведь никто и не спрашивал. Ну, живёт себе и живёт, худа никому не делает. Жены его ни разу с того дня, как он ушёл из деревни, не видел. Сам старик его случайно увидел прошлой-позапрошлой осенью, тот с сыном на Большой базар приехал. Именно это «с сыном» и посеяло в них с Варкулой сомнения. Сына у Борума отродясь не бывало, а старик ведь и ошибиться мог. Сколько про него знали, Борум никогда никаким лиходейством не промышлял, а эти дела — причуды какие-то, да и подозрительные уж очень. Не может такого быть, чтобы побратим Сварога зло творил.       — Последний раз кузнец этот выходил в люди в середине осени, продавал резные игрушки, оружие добротное, ягоды, грибы и дичь. Никто, кроме него, в лесу уже не бывает, так что товар его разбирают с руками. Но… — Турон не договорил. Сердце сдавила необъяснимая тяжесть и не давала продохнуть. Зря они в этот лес сунулись.       — А я на своём веку только одного Борума помню. Тоже кузнеца, — задумчиво произнёс Сагал, вознося глаза к небу. В одно мгновенье память унесла его в далёкое детство. Странное. Дикое. — Это ведь тётка Марьяна меня подле матери помершей нашла. Забрала к себе, обогрела, накормила, приласкала. До сих пор её пирожки сладкие с морковкой помню. И колобки с мёдом. К ним ещё соседский мальчишка бегал, старше меня был всего на пару годков, а болтлив — не заткнуть. — Непослушная улыбка растянула-таки его губы, разом преобразив суровое сосредоточенное лицо.       Мальчишка и есть мальчишка. Взглянув на друга, Турон тоже невольно заулыбался, отчего лучики-морщинки пролегли вокруг серых глаз.       — Добрая она была… Марьяна. И дядька Борум тоже… Добрый. Спокойный. Справедливый. Ни разу на меня ни голоса, ни руки не поднял, сколько бы ни шкодил. Только словом учил. Бывало, забегу к нему в кузню, а там жара, не продохнуть. А ему хорошо. Говорил, что от огня тепло и сила ему передаются, потому и мечи, и плуги его славились. Не знаю… Может, и так. А потом они ушли… Все ушли в один день.       Велир притих, задумчиво хмурясь. Он понимал, кто «все». Не только побратим Сварога с женой, но сам Сварог, Лада и две их старшие дочери. Все канули без вести. Желание болтать да спорить отпало у него начисто.       А лес и правда менялся. Тем сильнее, чем дальше они забирались в него. Сагал с молчаливым интересом рассматривал причудливо скрюченные дерева. Варкула настороженно глядел по сторонам. Слишком тихо стало. Ни листва не шелестит, ни птицы не поют. Давно ли исчезли звуки? Зря он слушал Сагала, надо было лес слушать. Варкула резким взмахом руки остановил отряд. Турон любовно провёл шершавым пальцем по острию секиры, которую когда-то привез из Приморья, и спокойно взглянул на друга, ожидая сигнала. Велир крепко сжал рукоять меча. Кони вдруг испуганно заржали, поднимаясь на дыбы и норовя скинуть седоков.       — Ч-ч, хорошие! — голос Сагала успокоил перепуганных животных.       Те фырчали, били копытами, но послушно стояли, тряся время от времени головами. Воздух вокруг загустел так, что дышать стало тяжко. Варкула сжал челюсти в недобром предчувствии, вспомнились слова Турона о пропавших отрядах.       Томительное ожидание затягивалось, но ничего не происходило. Варкула качнул головой и глубоко вздохнул, разгоняя тяжесть с души. То ли это отравленный сайрийцем лес так отреагировал на их появление, то ли вои сами себя напугали байками да страшилками, вот и мерещится всякое.       — Тьфу, пропасть… — в сердцах выругался Велир.       — Постойте! — прошептал Сагал, соскакивая с коня и припадая к земле.       — Ш! — Родовичи натянули поводья, заставляя коней замереть, не плясать на месте. Только хвосты били по лощёным бокам да уши дергались встревоженно. Даже кони знали: Сагалу мешать нельзя. Его удивительно чуткий слух не раз выручал дружей в разведке. Слушая землю, Сагал мог узнать, как далеко от них ворог, сколько его и куда движется. Мальцом он долго жил в лесах с матерью, и та частенько вместо песен и сказок рассказывала Сагалу, как нашла его дитём малым в берлоге медведицы, что выкормила его своим молоком, будто медвежонка. Медведицу ту охотники на рогатины посадили, а ребёночка человеческого, сопящего в берлоге, не приметили. А тот, когда проснулся, заплакал и полез кормилицу мохнатую искать. Далья тогда в соседнюю деревню к тётке спешила, да не там свернула. Так и нашла себе сыночка. Люди медвежьего выкормыша не приняли и выгнали её с дитём прочь, обратно в лес. Мать отчего-то любила вспоминать те времена. Другая бы за горе считала такую долю свою, а она — благословением Мировязовым. Любила его — найдёныша — пуще всего на свете, ласково звала Чудко. Может, оттого, что вскормлен был медведицей, а может, оттого, что в лесу жил сызмальства, но чутьё у Чудко было и впрямь звериным.       Варкула с нескрываемым восхищением смотрел на Сагала. В такие моменты он явственно ощущал, как от того веет первородной силой, древней, дикой. Ему казалось, ещё чуть-чуть — и Сагал сольётся с природой, став частью её, как деревья или птицы. Варкула хорошо помнил, как, будучи в дозоре, они столкнулись со степняками, втихую пробравшимися на земли родовичей, вот тогда-то все увидели, что Чудко не только чутьё звериное имеет, но и в бою свиреп, как зверь. В той стычке они ни одного воя не потеряли, степняки же все полегли. А вернувшись на заставу, с лёгкой руки Турона медвежий выкормыш обрёл взрослое имя — Сагал — «ледяная дробь града».       Сагал поднял свои пронзительно-серые глаза на хвойные заросли впереди и, словно смотря сквозь них, понизившимся голосом указал:       — Посмотрите, валежник натаскан кем-то, чтобы укрыться от лишних глаз. Я слышу шаги где-то в полулиге впереди и голоса людские.       Варкула довольно усмехнулся. Густая молодая поросль надёжно скрывала притаившийся в кустах отряд. Он знаком подозвал к себе Турона — лучшего среди них в метании боевых топоров и ножей — и слегка раздвинул ветви, открывая обзор на поляну.       Могучий седеющий мужчина, смутно показавшийся тайруну знакомым, с размаху ударил топором по чурке, расколов ту пополам. Это был совершенно точно не степняк. Светлые глаза и некогда русые волосы выдавали в нём родовича. Варкула нахмурился. Не хотелось бы на чужбине со своими враждовать. В душе шевельнулась надежда, что Турон ошибся.       — Мама, — позвал звонкий юношеский голос, привлекая к себе внимание Варкулы.       На верхнюю ступень низкого крыльца высокий черноволосый парень, совершенно не похожий ни на родовича, ни на приморца и тем более не похожий на степняка, поставил два полных водой ведра, немного расплескав.       — Я принёс!       Из дома показалась невысокая худенькая женщина в годах. И вот её-то тайрун узнал сразу. Марьяна часто угощала его в детстве сладкими пирожками, ласково называя «сынок». А значит, — Варкула перевёл взгляд на мужчину, — это кузнец Борум. Тайрун растерянно сжал ветку, неосознанно ломая её. Не может, чтобы дядька Борум связался с сайрийцем! Да и с чего он вообще взял, что это сайриец?! Да мало ли откуда на Мировяз в Коловрат народ приходил. Может, они с Марьяной и ушли оттого, что взяли чужака на воспитание... Словно услышав его мысли, юноша резко обернулся. Сине-зелёные, как воды Анзалового моря, глаза сайрийца, казалось, не просто увидели тайруна, а коснулись его светича. Варкула инстинктивно дёрнулся, второй раз за день проклиная свою беспечность. Да что с ним такое?!       Турон недоумённо взглянул на тайруна, не понимая, почему тот вместо того, чтобы выйти на поляну, вдруг попятился и, развернувшись, пошёл прочь, отзывая отряд. Варкула проигнорировал друже. Он и сам не понимал, что с ним творилось и почему так болезненно сжималось сердце. Рвано проведя рукой по смоляным волосам, Варкула вдруг принялся нещадно бить кулаками широкий ствол векового древа, оказавшегося на его пути, не боясь, а может, и желая быть услышанным. Звуки ударов гулко отдавались в глубине старой бурохвойной ардры. Боль, злость, растерянность. Удар. Удар. Удар. Костяшки сбились в кровь от шершавой и кусачей коры, однако это тайруна волновало мало. Он не знал, как поступить дальше. Что будет правильным?       Утробный глухой стон, донёсшийся откуда-то из-под земли, прокатился по лесу, вспугнув птиц, разом сорвавшихся с ветвей в небо. Ух-ты! Так всё-таки здесь есть птицы! Суматошное хлопанье крыльев привело Варкулу в чувство. Сливаясь со скрипом вдруг изогнувшегося ствола, повторился протяжный стон. Медленно вытянув из заплечных ножен два изогнутых меча-атана — подарок Турона, привезённый из Тарсир-гавани, — Сагал хищно заозирался по сторонам.       Напитавшаяся тёмной энергией сайрийского отродья ардра пробудилась, жаждая отомстить своему внезапному обидчику. Земля под ирийцами содрогнулась, вздыбилась буграми. Лопалась. Сыпалась. Толстые массивные корни змеями полезли из недр земли. Вдалеке послышались тяжкий бег и яростные звериные вопли.       — Светлый Род, что же творится здесь? — ахнул Турон, едва успевая дёрнуть на себя на миг оторопевшего Варкулу. Длинный корень хлестанул по опустевшему месту кручёной плетью, норовя размазать людей как жуков, слепо прошарил по палой хвое. Сжав плечо друга, тайрун приложил палец к губам, призывая к тишине и медленно вынимая из ножен меч. Следуя его примеру, дружи замерли, готовясь к бою. И без слов понятно: не убежать. Корни били с силой на малейший шорох, поднимая в воздух труху, лист, корни травы.       Лес стремительно темнел. Солнце словно упало в косматые дебри, будто его нарочно уронили с неба. Далёкий гул громыхающего бега всё приближался. Мир погрузился в багровые оттенки, и тени заплясали по исполинским ясеням. Не выдержав напряжения и ощущения затаившейся явственной опасности, Велир яростно вскричал:       — Ну же! Выходите на бой, сайриевы твари!       Стоило только его словам прозвучать, как из-за кустов, с треском ломая их, на поляну выскочили исполинские волки с бурой шерстью и кровоточащими гниющими ранами. Алые глаза их пылали огнём, и клыки размером с засапожный нож — Сагал невольно взглянул на свой клинок, и уголки его губ дёрнулись в недоброй улыбке: у него всё равно длиннее! — холодно и угрожающе лязгали. Не волки — даврахи! Велир впервые воочию столкнулся с этими тварями. Он взглянул на Турона, ища поддержки, и вдруг осознал, что его товарищам так же страшно. Но ещё страшнее было то, как деревья вдруг потянулись друг к другу ветвями и… сдвинулись! — стеной отрезая поляну с сайрийцем от стаи. Или от них, ирийцев…       Даврахи рыли землю когтями, но не нападали, вытягиваясь шеренгой вдоль древесной заграды и чего-то выжидая. Их яростный вой, переходящий в гортанный лай, отдавался гулом в ушах. Сагал нахмурился, в сомнениях качнув головой и случайно перехватывая встревоженный взгляд Велира. Мелькнула мысль, что если опустить оружие и отступить, то звери не погонятся за ними.       — Да их тут больше дюжины, — проговорил Турон, опасливо поглядывая по сторонам и не шевелясь.       Затрещали, ломаясь, сухие ветки, и через скалистое взгорье по правую сторону от ирийцев перемахнуло громадное лохматое пятно. Стая засуетилась, расступаясь и пропуская огромного волка, белёсые глаза которого жадно рассматривали добычу, безошибочно угадывая предводителя среди людей. Могучие мышцы перекатывались под чёрной косматой шкурой. Затаив дыхание и не в силах оторвать взгляда от зверя, Варкула физически ощущал, как страх расползается по телу, наливая ноги тяжестью. Удары сердца стали гулкими, редкими. Он впервые боялся вот так — бессознательно.       Не отпустят. Сагал крепче перехватил рукояти клинков. Звери пришли защищать сайрийца. Надо было уходить раньше. Или убивать сразу.       Внезапно вожак ринулся на тайруна, и даврахи, словно по команде, взвыв, яростно набросились на незваных гостей, разделяя их. Блеснула секира Турона, на лету срубая дикой твари голову и тут же врезаясь в череп другого зверя.       — Тайрун! — предупреждающий зычный окрик дружа словно проткнул пузырь пожирающего разум ужаса. Варкула вскинул опущенный было меч. Тускло сверкнула сталь, отражая оскаленную пасть растянувшегося в прыжке вожака.       Метнувшись в сторону, Велир проскользнул под брюхом ощерившегося на него давраха и, запрыгнув ему на спину, по самую рукоять засадил меч в грубую шкуру. Хрустнул, ломаясь, позвоночник. Тварь заклокотала, запрокинула косматую голову и рухнула, истекая кровью и едва не погребая под собой родовича. Катясь по земле, пока не свалился под выворотень, Велир успел заметить Сагала, загнанного на выступающий среди вековых деревьев высокий утёс обезумевшим от ярости даврахом. Зверь рычал и царапался, цепляясь за камень когтями. Оскалившись ему в ответ, Сагал с размаху отсёк чудовищу лапы. Соскользнув с покатого склона утёса, одним ударом добил скулящую тварь и обратил свой взор к полю боя. Казалось, даврахам нет числа, словно убитые возвращались вновь!       Вожак даврахов кружил вокруг тайруна, опустив голову к земле и скалясь. Кидаясь на него раз за разом. Поздно Варкула осознал, что тот просто загоняет его, отрезая от отряда и изматывая. И вдруг зверь метнулся ему под ноги, сбивая и подбрасывая вверх с такой силой, что Варкулу прокрутило в воздухе, как сухую чурку. От удара о землю перебило дыхание и почернело в глазах. Беспомощно хватая ртом воздух, тайрун шарил пальцами по сырой, холодной опавшей листве в поиске потерянного меча. Прелая хвоя колола пальцы. Тяжёлая лапа наступила ему на грудь. Налившиеся кровью глаза твари пылали злобой и издёвкой. Слюна с клыков тягучей нитью потянулась к поверженному врагу. Зверь облизнул клыки и разразился победительным полусмехом-полувоем вперемешку с рыком, до рёбер вонзая когти Варкуле в грудь и рвя кольчугу. Тот, парализованный страхом и непомерной тяжестью, глухо застонал, судорожно сжимая кулаки, не в силах даже пошевелиться. Волки тут же подняли многоголосый вой, означавший безоговорочную победу стаи, но ирийцы не собирались сдаваться.       — Тайрун! — закричал Велир, бросаясь Варкуле на выручку.       Вожак медленно разинул огромную пасть, обнажая длинные клыки. Шерсть на холке встала дыбом от захлестнувшей его жажды убийства…       Звонко свистнула, сверкнув жёлтой искоркой, стрела, вонзаясь прямо в распахнутую глотку зверя. Тот всхрапнул, мотнул головой, изрыгая кровь, и Варкула, улучив момент, сбросил его подкосившиеся лапы с себя.       По лесу пронёсся пронзительный клич, и ватага неизвестных воев набросилась на лишённых предводителя даврахов. Гербы Загорья медью сияли на их чёрных доспехах. Смуглые степняки бились насмерть, но внимание привлекал тот, что был в самой гуще боя. Перерубая на ходу разбушевавшиеся ветви и корни оживших деревьев, Варкула продвигался к нему. Летя сверху с едва различимым свистом, жёлтые искры впивались в шкуры тварей, разрушая их чёрные светичи. Ни один зверь больше не коснулся тайруна.       Вихрем степным Ний крутился между зажимавших его со всех сторон даврахов, подставляя их так, чтобы лязгающие клыки сходились друг на друге, оставляя его невредимым. С чудовищной силой он наотмашь разрубил топором шею зверя и, пригнувшись, позволил очередной стреле пронзить темя другой твари. Варкула обернулся, завидев гибкую фигуру на лесной скале. Волосы цвета меди мелькали среди камней и молодой поросли, а глубокого хвойного цвета глаза уверенно выбирали цель для стрел, что били зверьё без промаха.       Всю свою ненависть, глубокую, клокочущую, застарелую субаш каленым топором обрушивал на порождения сайрийской тьмы, и ему казалось, что вот так же 19 лет назад бились с этими тварями Саттар и Арш-Авар, и от этого Ний становился ещё яростнее, ещё злее. И всё же даврахи его оттесняли к тому самому широкому дереву, с которого всё началось. Громадный чёрный зверь притаился за кустами, готовясь вцепиться в плечо субашу, но едва разинул пасть, как пошатнулся в последней попытке смахнуть рукоять ножа, воткнувшегося промеж глаз. Ний шумно втянул носом растекающийся по лесу тошнотворный запах крови и размахнулся топором, но рубанул не по теснившему его волку, а по дереву. Раз. Другой. Третий! Варкула застыл, в недоумении взирая на воеводу как на ополоумевшего. Дерево заскрипело, застонало и, истекая чёрной смолой, с треском рухнуло на землю, ломая крепкие ветви.       И вдруг всё прекратилось. Осенний лес задышал прозрачной чистой тишиной. Тёплые лучи утреннего солнца заскользили по заиндевелой опавшей листве, отзываясь игривыми искорками. Варкула перехватил покрепче меч и, пригнувшись, словно ожидая новых нападений, осторожно продвинулся вперёд, огибая мёртвые туши исполинских чудовищ. Больше он этому лесу не верил. Его беспечность едва не стоила им всем жизни.       Тайрун с невысказанной благодарностью взглянул в спину юному лучнику, легко и бесшумно двигавшемуся впереди, а вскоре и вовсе исчезнувшему среди деревьев. Вытирая руки от крови о подол рубахи, Ний подошёл к тайруну. Выжидающие взоры их встретились, и Варкула без слов протянул воеводе руку. Тот насмешливо приподнял рассечённую бровь.       — Твой кинжал? Себе оставлю.       Тайрун тоже скривил губы в усмешке, кивнув.       — Как лучника звать?       — Немиза. На заставе переговоришь с ним. Пора выдвигаться. Ничего и никого не обижай в этом лесу, иначе не выберемся.       Ний крепко пожал руку тайруна, и они направились в голову отряда, где их уже ждали.       Лист бумаги медленно скользил по плотно подогнанным тёсаным доскам высокого стола, превращаясь в мятый комок. Тайрун в сердцах ударил кулаком по столу так, что чернильница подскочила и опрокинулась, заливая аккуратно сложенную стопку листов. В глубине души мелькнула искра радости: теперь не на чем писать донесение!       Но пальцы оказались быстрее сердца, подхватывая баночку и не давая окончательно испортить листы. Надо взять себя в руки! Варкула закрыл глаза, глубоко вздохнул, окончательно стирая образы из своего детства. Не ему решать судьбу Борума и Марьяны. Дашуба достаточно разумен, даже мудр, чтобы судить правильно. Он свою задачу выполнил: нашёл сайрийца.       Перед Варкулой лёг чистый лист. Перо обмакнулось в чернила. Размашистые письмена поведали бумаге о странном лесе, о невиданных чудовищах и о кузнеце Боруме, что растит посреди этого леса зеленоокого юношу, ликом не схожего с ним, да и на ирийцев совсем не похожего — бледнокожего и чернокудрого…       Сокол встрепенулся на высоко поднятой руке и взмыл в небо, унося с собой донесение тайруна для Дашубы.       Варкула неслышно затворил окно, непроизвольно прижимая ладонь к ноющему сердцу. Меж бровей пролегла хмурая складка. Больше на заставе его ничего не держало. Пора было возвращаться домой, в Ирий.