Серпентарий

      Умиротворяющий звук работающих приборов заставляет раскрыть глаза. Взгляд упирается в белый потолок, и в теле такая странная, но приятная нега, пустота даже. Словно и нет тела вовсе. Зачем только вообще проснулась? Так хорошо не было никогда, хотелось закрыть глаза обратно и больше не просыпаться, но волнение, выплывшее внезапно из-за границ разума, заставляло держать глаза открытыми, даже не моргать, что приводило лишь к неприятной сухости.       С блаженной темнотой приходит осознание, что всё то, что было словно пару минут назад, могло быть лишь порождением воспаленного разума, а не происходящим в реальности. Ведь меня тоже могли доставить в больницу, но уже с ножевыми ранениями! Тут сам собой напрашивается вывод о каком-нибудь болевом шоке и разыгравшемся воображении.       Вновь раскрыв глаза, я судорожно стала пытаться сесть, впираясь взглядом в худые бледные руки, перепутанные в бинтах и с иглой от капельницы, тянущейся вверх. Никакой боли ни в груди, ни в шее, словно и не было ничего.       И тут всё сразу встаёт на места: умерла я, умер пацан, в тело которого попала, но я всё ещё здесь, в теле трупа. Нервный смешок выходит как-то сам по себе, но дальше ничего. Замолчала, откидываясь головой обратно на подушку, зажмуривая глаза.       Я в теле трупа. Боже, я и сама померла! Где я? Кто я? Что вообще происходит? Почему именно я? В этом есть какой-то сакральный смысл? Бред. Но я умерла, чёрт возьми! Просто взяла и отошла в мир иной! Точнее, в чужое тело, но не суть!       Как там люди успокаивают себя? Вдо-ох, вы-ыдох. Стоило повторить ещё парочку раз дыхательное упражнение - и всё накопившееся за тот небольшой период стало чуточку отдалённее. Как спрятаться за ширмой, надеясь, что выходить больше не придётся. Вот только ширма-то прозрачная. Мне даже немного жаль собственные нервы, ибо встретиться с откатом всё равно придётся. Если не сейчас, то потом. И пока не ясно, где: в больнице, дома, на улице или ещё где. Лучше, конечно, дома (своём), но каркать не стоит.       В мыслях отчётливо стоят обрывки первого пробуждения в новом теле, заставляющие примечать то, что мне стоило бы заметить в первую очередь, но тогда накатившие паника и ужас не давали сосредоточиться на этом. А сейчас, когда картинка понемногу вставала на свои места, хотелось вновь взвыть. Уже от осознания грядущего ужаса.       В зеркале – веснушчатый пацан с коротким «ёжиком» тёмно-зелёных волос и изумрудными глазами. На плакатах высокий накачанный мужик с «рогами» пикачу и в стрёмном облегающем костюме супермена. Изуку Мидория и его учитель Тошинори Баба-Яга. Просто сказать «ахуеть не встать» - слишком мало для описания текущей ситуации.       — Бнха, блядь, — выругалась, понимая, что попала в пусть и не самый худший вариант, но уж точно не в самый лучший.       Героика была из тех фэндомов, в котором я варилась пусть и недолго, но основательно. Вот только проблема – сюжет был не закончен, и знать концовку сейчас не получается никоим образом. Попади я в мир Наруто, то могла бы с гордостью сказать, что знаю будущее на десять, если не двадцать лет вперёд. Попади я в мир пони, то могла бы не только рассказать сюжет всех девяти сезонов, но ещё и припомнить комиксы, рассказать кучу хэдканонов и предположить даже чёртово развитие Фоллаут Эквестрии. Попади я в мир Драгонаги, то могла бы с лёгкостью вытащить информацию из головы, какие концовки ждали игрока в каждой из трёх частей игр, вспомнить книги и комиксы. Да даже попади я в мир Свитков, могла бы хоть что-то предсказать. А здесь в мире ещё и полная околесица: люди с причудами, какая-то безумная дичь с вознесением героев и повсеместным гноблением всех, кто не имеет причуды или имеет типично «злодейскую». Что происходит-то?       Схватиться за волосы не было возможности – руки были словно из свинца, но морально взвыть волком всё ещё были силы. Но ведь в каноне Мидория жил да поживал, так чего здесь он помер? Неожиданная мысль бьёт в кору мозга, вынуждая чуть ли не задохнуться.       Я даже не в чёртовом каноне, а в фаноне! Параллельный мир, где чёрт его знает, что происходит. Тогда, может, и причуд в мире нет? Нет, если бы их не было, то и Тошинори не смотрел бы на меня своими голубыми глазками с плакатов. Значит, свинья спряталась гораздо лучше, чем казалось. Но где?       Дверь резко распахивается, и мне приходится распахнуть глаза, ощутимо вздрагивая всем телом. Неприятным всегда было то чувство, когда отрывали от собственных размышлений, и потому я даже не постеснялась скрыть своё недовольство сим фактом, упрямо поджав губы и взглянув исподлобья.       В дверях стоял мужчина преклонных лет с толстыми очками и тем самым легендарным запахом медицинского спирта. Для меня это было так непривычно, что даже не смогла совладать с собственным неврозом, ведь ни разу не была в больницах. Ну, лёжа на койке, в смысле. Точнее была, но точно не в осознанном возрасте, а в далёком детстве.       — Как ваше самочувствие, Мидория-кун? – и никаких мыслей по поводу этого внеземного «самочувствия».       — Н-нормально, — с лёгкой запинкой отвечаю, слыша непривычный голос. Голос словно ещё и не ломался. Ах да, подросток же. Сколько ему там? Четырнадцать? О боже, я помолодела на целых два года.       Мужчина лишь усмехается в усы, проходя в палату и встав чуть поодаль от кровати. Я же приподнимаюсь, с лёгким стоном откидываясь на подушки и спинку, ощущая себя какой-то чересчур обессиленной. Хотя, неудивительно – из тела Изуку вытекло столько крови, что, казалось, и бочку наполнить можно было. И всё же, как только не помер?       — Вы потеряли много крови, — и проницательный взгляд из-под очков, что заставил меня ощутимо вздрогнуть. Почему-то стыдно становилось мне, хотя самоубийство вроде как совершил Мидория, а не я. – Вы были доставлены в больницу, когда ваша мать обнаружила вас.       Я легко киваю, внутренне недоумевая. Хорошо, окей, но мне-то на какой ляд эта информация? Не сдох, да не сдох, и на том спасибо. А, кажется, понимаю: пытается выудить какую-то информацию насчёт причин к самоубийству? Я едва слышно хмыкнула. Мужик, мне бы и самой знать, зачем Изуку себя прикончил.       О, а я ведь могу использовать ситуацию в собственную пользу.       — Я-я… — запнулась, не зная как сформулировать предложение, но тут же забила на это, позволяя мысли сорваться с языка. – Кажется, я ничего не помню. Меня зовут Изуку… Мидория? – добавила реплике несколько вопросительной интонации, надеясь, что у этого мужика не было какой-нибудь причуды на распознавание лжи. – И я… Кажется, беспричудный?       Врач на миг завис, а после чему-то кивнул, сделав пару пометок в листе на планшете.       — Вот оно как, — задумчиво он произнёс. – У вас была рана на голове, но не думал, что всё так серьёзно. Никакого сотрясения, лишь пострадала кожа… Хм-м.       Спина покрылась холодным потом. Это он сейчас типа обосрал мою ложь или что? Я, кажется, слишком тупая, чтобы понимать человеческие задворки сознания.       Мы замолчали. Тишина была неуютной, и я решилась подать голос.       — Вы сказали, что моя мать нашла меня, — он утвердительно кивнул. – Она придёт?       Возможно, я подала слишком мало интонаций в последнее предложение, ведь, по идее, ребёнок должен скучать по собственной матери, но я не могла придать реплике то, чего не ощущала. По сути, мать Изуку мне совершенно чужая женщина, на которую я бы даже не посмотрела и не вспомнила, и тут надо делать вид, что она мне как-либо дорога.       Лицо словно свело судорогой, и оно застыло в одном выражении лица – нейтральном, хотя более сводящемся к безразличному.       Мне. Придётся. Играть. Изуку. Заебись! Обожаю жить, наёбывая каждого, обливать с ног до головы ложью, бессовестно смотря прямо в глаза и вешая лапшу на уши! Прямо хобби, что тут скажешь?!       — Она ждала всё это время в коридоре, — он уже более дружелюбно усмехнулся и развернулся, выходя из палаты. – Сейчас я её позову. Но только недолго, вам требуется отдых.       Я слабо кивнула, не понимая, что мне вообще делать. Всё-таки план "сделать так, чтобы никто не узнал о самоубийстве" провалился, и меня, в итоге, должны повести к психологу. А если я настолько растрогаюсь, что в итоге расскажу вообще всё? От начала до конца? Да меня же на лоскутки порежут, разберут на запчасти и органы! Руки сжались в кулаки, а я начала глубоко дышать в надежде успокоиться. Это же мир с причудами, что если найдётся какой-нибудь индивид, могущий залезть прямо в мозги? Узнает всё моё прошлое, раскопает каждые задворки мыслей, препарирует мозговую черепушку прямо там, на месте.       Холодные ладони, сжавшие мои кулаки сверху, заставили испуганно замереть и перестать дышать. Подняв голову, я увидела красное, опухшее от слёз лицо женщины. Зелёные волосы и такого же цвета глаза. Мать Изуку, чьё имя я и вовсе не помню.       Она упрямо молчала, поджимая губы и бегая глазами по моему… Нет, по лицу Изуку. Стало страшно. До ужаса, до испуганных глаз и выражению замершей статуи. Что, неужели она уже поняла, что я не её ребёнок? Ищет во мне останки её любимого Изучки?       — Доктор, — сиплым голосом начала она, а у меня волосы на загривке встали. Всё-таки разгадали. Всё поняли! Сейчас мне будет пиздец. – Сказал, что ты потерял память.       Не поняли. Они ничего не узнали! Словно гора с плеч. Выдохнула свободнее, пряча глаза в окно. Светло, что глаза слепит.       Я молчала, не зная, как и что ей говорить. Ну, сказочка сочинена, но что дальше? Отыгрывать умалишённого? А что, если я где-то ошибусь и выдам себя? Вот и будет сказочке моей пиздец. Натуральный.       В палате, причём одиночной, тут была только одна койка, и та занята мной, воцарилась тишина. Неуютная, пугающая и словно забирающая все мои силы, выцепляя их клещами из души. Глаза матери этого тела светились такой надеждой, болью и страданием, что хотелось рассказать ей всё. Признаться, что Изуку уже отошёл на тот свет, а я заняла его тело. Но губы словно присохли друг к другу, не желая отцепляться. Наверное, тут вступил здравый смысл, не давая совершить огромнейшую ошибку в моей жизни. Причём вторую по важности, как раз после решения послушаться бывших одноклассников и задержаться ещё на часочек.       — П-почему? – хрипло спросила она срывающимся голосом, утыкаясь мне куда-то в район бедра. Плечи её дрожали, а голос надрывался всхлипами. – Изуку, почему ты… С-сделал э-это?       А, так она про вскрытие вен. Я и в самом деле не знаю, зачем и для чего, и не могу даже предсказать. Хотя, видя то, как она практически беззвучно плачет, мне становилось безразлично. Я, правда, жалею её, сочувствую, но сейчас она плачет не по мне, а по Изуку. Мы чужие люди, я даже не желаю подавать ей руку помощи, выдёргивая из болезненных тревог, ибо это может плачевно закончиться уже лично для меня. Ну, а что мне ей сказать? «Сорри, но твой сынуля недавно помер, и я заняла его тело по чистой случайности?», - ха-ха, вот это стендап.       Я неловко сжалась, отвернувшись в сторону окна, и пытаясь обособиться от всхлипываний и вздрагиваний около моей ноги, и если бы имела чуточку сил, то постаралась бы и вовсе встать и уйти из комнаты, оставив её одну. Никогда не любила, когда люди плакали передо мной. Это вгоняло в жуткое смущение, словно я здесь лишняя и вижу то, чего не должна. Сама привыкла плакать наедине, а не на людях, и такое очевидное проявление эмоции грусти – нонсенс для меня.       Наконец, минут через пять, эта пытка закончилась, и женщина решила заговорить, пусть и тихим голосом.       — Изу, малыш, — она попыталась ласково погладить меня по руке, но я инстинктивно, не думая даже, дёрнула рукой в сторону, заставив её впасть в секундный ступор. Её лицо искривилось в болезненной гримасе, и она зажмурилась, выдыхая. – Изуку… Я твоя мама, ты меня помнишь?       А разве не ясно? Я отрицательно махнула головой, упорно отводя взгляд в сторону. Неловко и стыдно, но и с тем, же вообще всё равно, как она на это отреагирует. Так лицемерно и обидно.       — Вот оно как.       Мы опять замолчали. Хотя, не так уж и надолго: женщина через минуту попыталась улыбнуться, что получилось откровенно жалко, ибо глаза всё ещё блестели от выступивших слёз, и стала проводить обряд знакомства.       — Тогда зап-помни, — её голос дрогнул. – Меня зовут Инко Мидория, я твоя мама.       Я послушно кивнула. Не думаю, что мы когда-нибудь достигнем доверия.