От Иларии до Вияма. Часть третья

Каррас. Имение Маредид и Прибрежные сосны. Конец января Зима выдалась мягкая, снег выпал всего дважды и быстро растаял, дожди шли, но в меру. Сады чувствовали себя прекрасно, на огородах торчала свежая зеленая ботва овощей. Овайне казалось, что все опасения ведьм беспочвенны. Пусть она и помнила, что на севере, в Бримарре, весной крестьяне порой имели нужду в провизии, но уж точно не здесь, в Каррасе. Какая тут нужда — к весне бы съесть то, что растет на огородах, да ведь еще и запасено немало всего. Уже февраль на носу, еще месяца полтора — и придет пора вновь трудиться на земле. Но ведьмы, кажется, чувствовали что-то, и наверняка не без их влияния в начале зимы государи издали указ о рачительном отношении к провизии и собранному урожаю: запретили знати устраивать пиры, на которые обычно готовилось еды намного больше, чем гости могли съесть. Также отдельным указом было поручено в каждом имении строго вести учет содержимого многочисленных амбаров, погребов и складов, следить за тем, чтобы урожай и провизия не портились. Альбер с управляющим строго следовали государевым наказам, побуждали к тому же арендаторов. Овайна не вдавалась в мужнины заботы — ее волновало иное. Оставалось совсем немного ждать до родов. Приданое будущему наследнику уже собрали, детскую приготовили. Чувствовала себя Овайна хорошо, но беременность утомила ее, да и ребенок обещал родиться крупным, потому ведьмы советовали ближе к родам перебраться к ним, в Прибрежные сосны. В школу ведьм Овайна ездила во время беременности едва ли не дважды в неделю, и не только ради того, чтобы госпожа Шонейда проверила, здоров ли ребенок в утробе. Овайну интересовал и тамошний уклад: как ведьмы ведут хозяйство, что готовят. Да и возвращалась домой порой не с пустыми руками, заказывая у тамошнего мастера то одну, то другую занятную штуку для кухни в поместье. Мастер этот по имени Эрниций сын Тулия родом был лиманец, но еще отец его перебрался в Гутрум, хотя и обосновался почти на самой южной границе с Опалом, неподалеку от города Брерна, что на реке Эльга. Эрниций, унаследовавший мастерскую отца, оказался в Прибрежных соснах не случайно — его рекомендовала госпоже Шонейде одна из наставниц, что прибыла в школу как раз с юга. Мастер не только изготовлял утварь, которой пользовались в здешних краях уже давно, но изобретал что-то свое, необычное. Стоило в Каррасе распространиться новому кушанью, лапше, как Эрниций изобрел и изготовил пресс, чтобы выдавливать тесто сразу в котел с кипящей водой. Второй такой же заказала у него Овайна, щедро заплатила да еще купила чертеж и отправила его в Ахен, тетушке Мейнир. Впрочем, Эрниций за деньгами не гнался — небольшую плату брал только со сторонних заказчиков. Мастерскую свою построил по соседству с домиком управляющего Фоланта Грая, рядом — небольшой домик, где жил со своим помощником, шустрым парнем по имени Анций. Рано утром несколько юных ведьм в сопровождении той самой наставницы с юга уходили в горы: иногда собирать, как срок придет, нужные для отваров и снадобий растения, а чаще — просто за грибами, за ягодами да за дикими фруктами. Хоть вылазки эти и считались равноценными учебным занятиям, но все же есть разница — постигать науку, сидя в классной комнате или шагая по горной тропке. Многое из того, что приносили с собой девушки, тут же отправлялось на кухню. Овайна, выросшая на севере, смотрела и дивилась: разве можно все это употреблять в пищу, не рискуя отдать Единому душу? Стоило ведьмам пригласить ее к столу, она не могла удержаться, чтобы сначала как следует не рассмотреть то, что лежит на тарелке, не понюхать. Но все оказывалось вкусным и съедобным, а порой ведьмы сами говорили: «Это не ешьте, то не ешьте — беременным нельзя». А уж какой огород разбили ведьмы! Обширный, изобильный. Овайне казалось, что это и не огород вовсе, а какой-то сказочный сад. Мало того, что там царил порядок, каждому овощу нашлось свое место, свой, наилучший, сосед — ведьмы еще позаботились о красоте и удобстве. Меж длинных грядок работники проложили дорожки из плоского камня, добытого в горах, вдоль заборов из бамбуковых стволов еще весной посадили разнообразные вьюны, они разрослись и полностью закрыли собой толстые шесты. Чего только не росло у ведьм в огороде! Овайна, разумеется, мало что понимала в земледелии, овощи видела только в готовом виде на столе, но уж огурцы от репы отличала и знала, как выглядит ботва моркови и свеклы. Только вот огурцы у ведьм вились наподобие лиан, поднимаясь вверх по веревкам, а рядом на прочных опорах тянулись сочные стебли восковой тыквы, которую раньше Овайна и не видала, и не пробовала. Рядом по таким же опорам лезло к солнцу растение, про которое ведьмы сказали, что это тоже тыква, только плоды у нее были смешные, похожие на бутылки. А какая только капуста у ведьм не росла! А салаты какие! А редька, а брюква! «Мальва тут зачем растет?» — подивилась поначалу Овайна, увидев вроде бы знакомые цветы. Оказалось, и ее можно есть, а уж сколько в ней целебных свойств — сразу и не перечислишь. После такого Овайна уже не удивлялась, увидев в одном из углов огорода грядку, засаженную обыкновенной лебедой. За огородом начинался чудный сад, который в пору цветения казался уже не сказкой, а просто раем. А дальше, за каменной стеной, начинались поля, которые обрабатывали арендаторы, но сажали и сеяли они то, что велели ведьмы, и там, где им указывали. А потом крестьяне и сами понять не могли, в чем причина таких урожаев — то ли собственное трудолюбие, то ли знания ведьм, то ли их чары. И поделили все по совести, и запасы сделали, и на продажу хватило. Словом, даже если кто поначалу и перешептывался насчет ведьм — а будет ли прок от такого соседства, а стоит ли арендовать у них землю, — то к концу лета даже самую юную ученицу из Прибрежных сосен крестьяне, завидев, приветствовали поклонами. Овайна, конечно, не собиралась учить ни мужа, ни управляющего, как им руководить арендаторами — они и сами много полезного почерпнули у соседок, но вот что касается огорода, сада — все углы облазила, все записала, даже зарисовала кое-что и уже подумывала, что с весной, Единый даст, и у себя что-нибудь подобное да обустроит. В декабре из Бранна приехал гонец, привез письмо от государей, подарки — и молодым супругам, и будущему наследнику. В числе прочего в сундуке Альбер и Овайна нашли узкую деревянную шкатулку, открыли ее и нашли там письмо, а как прочитали — не уставали дивиться новым чудесам. С тех пор переписывались с Ленардом регулярно, рассказывали, как идут дела у них, у соседей, у ведьм. Так вот и вышло, что в имении новости о решении Собора узнали одновременно с герцогиней Мейнир. Спустя две недели Ленард написал уже из Бранна: государи вернулись в столицу и занялись насущными делами. — Смотри, что пишет государь, брат наш, — обратился Альбер к жене, когда они вдвоем сидели вечером у очага. Он придвинул масляную лампу ближе к листу бумаги. — «Недавно тетушка Мейнир написала нам, что в Брерне на строительстве крепости не все благополучно: участились несчастные случаи, которые порой заканчиваются даже гибелью рабочих, с поставкой камня перебои. Строительство началось еще при покойном Целестине, и мы с Кристианом, изучив все документы, хранившиеся у покойного герцога Белтрана, пришли к выводу, что и само решение о строительстве крепости было когда-то принято правильно, и место выбрано отличное, так что следует завершить его и разместить там гарнизон для защиты наших южных границ. Пусть Опал никогда и не представлял опасности для Отечества нашего, но южнее и восточнее лежат земли Лимана и Макении. К тому же сам город Брерн всегда испытывал сильное влияние Лимана, тамошняя знать держится особняком. Мейнир уже отправила туда и новых чиновников, и дознавателей, но они там чужаки. Словом, мы посоветовались с тетушкой, обменявшись письмами, и решили отправить в Брерн двух надежных людей, лично рекомендованных мейстиром Таффи ле Феем — полагаю, дорогой брат, ты помнишь дознавателя из Ахена? Один из них наемник, родом из Притца, по имени Квитас, а второй — брат Солз, монах ордена Уставников, человек ученый и проницательный. Его настоятель по просьбе приора Мадса направил брата Солза в Ахен, где тот служил сначала в канцелярии приора (то было еще при Белтране), и мейстир ле Фей еще тогда заприметил умного молодого человека. Сейчас же брат Солз, хотя и не спешит снимать с себя монашеские обеты, все же является человеком дознавателя. С ними едут еще пятеро охранников — тех тетушка Мейнир отправляет в Брерн в помощь дознавателю. Когда Квитас с братом Солзом завершат свою миссию, охранники останутся на службе в Брерне. Эти семеро проедут мимо твоего имения, дорогой Альти. Прошу: прими их, накорми, обогрей, снабди свежими припасами. И напиши, как тебе показались оба наших тайных соглядатая: и Квитас, и брат Солз». — У нас есть пара дней, чтобы подготовиться, — сказала Овайна. — Господ Квитаса и Солза, если пожелают заночевать, разместим в комнате для гостей, а охранников — в пристрое. — Так и сделаем, душа моя, — кивнул Альти, — утром попросим Сизета заняться. За глаза они называли управляющего по имени, но на людях или при личном обращении — «досточтимый Надзар». Тот ворчал временами, мол, к чему такие церемонии, но молодые хозяева держались пока стойко. Овайна порой завидовала сестре Альеноре — та говорила просто: «Сизет, голубчик, сделайте то, сделайте это». Жизнь в имении была настолько размеренной, что молодые супруги обрадовались возможности принять у себя двух простых посланцев и пятерых охранников, будто каких-то важных господ. Впрочем, рекомендация самого Ленарда дорогого стоила. На другой день по распоряжению управляющего слуги приготовили одну из гостевых комнат с широкой кроватью и маленькие комнатки в пристрое — обычно там ночевали слуги соседей, приезжавших погостить. Но сейчас и сами супруги по соседям не ездили, и те лишний раз не хотели тревожить будущую мать. Последний раз явились с визитом перед Днем зимнего солнцестояния, привезли подарки будущему наследнику, отобедали, провели еще часок за беседами в мужском и дамском кругу и отправились по домам. День прошел в хлопотах, а на следующий, часов в пять пополудни, прискакал слуга, отправленный «на разведку», с криками: «Едут, едут!» Альбер поднялся на башенку, украшавшую западное крыло дома, посмотрел на дорогу через лиманское стекло. Вскоре он увидел силуэты всадников, а еще через несколько минут уже можно было разглядеть здоровенного детину, вооруженного до зубов, а рядом — монаха в скромном одеянии. Альбер поспешил в комнату Овайны. Та отдыхала на покрытой макенскими коврами лежанке, слушая чтение сестры Альеноры. — Всадники уже близко, душа моя, — сообщил Альбер. — Я их встречу, а ты не вставай. К столу выйдешь? — Конечно, милый. Попозже. Альбер кивнул и отправился вниз, встречать гостей. Слуги уже открывали ворота, впуская их на обширный двор поместья, брали коней под уздцы; мужчины спешивались, снимали дорожные мешки, а слуги уводили коней — кормить, поить и чистить. Управляющий приветствовал охранников, увел их за собой, чтобы те устроились в комнатах, а потом отправились в баню — мыться с дороги. Старшая служанка поклонилась наемнику и монаху и пригласила их в дом. Альбер встретил их в зале для приема гостей. Монах чинно склонил голову, наемник поклонился ниже. — Добро пожаловать в Маредид, досточтимые, — приветствовал их Альбер. — Мы с женой рады принять вас. Она выйдет к нам позже. Он с тщательно скрываемым любопытством разглядывал важных посланников: наемник Квитас был высок, отлично сложен и крепок, как дуб. Суровыми чертами лица он немного напомнил Альберу господина Бартока, но выражение лица Квитаса выдавало некоторое простодушие. Пряди темно-русых волос, достигавших плеч, на висках были заплетены в косицы с серебряными наконечниками, а борода тщательно расчесана. Наемник следил за собой. Черные волосы монаха были коротко острижены, большой нос выделялся на лице, темные глазки смотрели остро, а тонкие губы выдавали нрав непростой. — Надеюсь, ваше высочество, — заговорил брат Солз на том прекрасном гутрумском, на котором говорили только очень образованные люди, — что ваша супруга в здравии и наш приезд не доставил ей неудобства. — Благодарю вас, досточтимый брат, она совершенно здорова, просто в тягости. — О! Примите мои поздравления, ваше высочество, — произнес монах и едва заметно ткнул локтем наемника. — И мои, ваше высочество, — поспешно прибавил тот басом. Альбер не смог удержаться от улыбки. — Вас проводят в приготовленную комнату, а потом в домашнюю баню, — сказал он. — Освежитесь с дороги — и милости прошу за стол. Гости поклонились и вслед за служанкой отправились вглубь дома.

***

— А чего это вы, брат Солз, вздумали обращаться к этому молодому господину как к принцу? — тихо басил Квитас, доставая из дорожного мешка свежую рубаху. — Потому что этот молодой господин — брат нашего государя Ленарда, — ответил монах. — Вам бы следовало внимательнее слушать ее светлость герцогиню, а не строить глазки ее служанке. — Государя Ленарда я разок видел, — отозвался Квитас, — этот юный господин на него совсем не похож. — Все же это не просто юный господин, а господин Хамат — раз, — произнес Солз, — и пусть братья они сводные, но все же братья — два. Так что ведите себя прилично, друг мой. — А жена… принца чья ж будет? — Она дочь нынешнего герцога Земеркандского, Джулиуса Бримарра. — Как же, как же! Видал я старого вояку! — довольно осклабился Квитас. — Я тогда только-только начинал службу на заставе. Солз только скорбно вздохнул и возвел глаза к потолку. Вскоре в дверь постучал домовой банщик, сообщил, что все готово, и позвал за собой. Квитаса слегка изумило то обстоятельство, что мыться им предстояло в хозяйской бане, пусть и небольшой, но весьма удобной и красиво украшенной на лиманский манер — мозаиками на полу, разноцветными мраморами по стенам. Попарившись, мужчины отправились в помывочную. Тут пол устилали доски из иларийского тика, который, как известно, и пахнет приятно, и не гниет, и не плесневеет — дорогое удовольствие. — Доски относительно новые, — заметил Солз, — видать, пол меняли при прежнем хозяине, батюшке его высочества. — Совершенно верно, досточтимый брат, — ответил банщик, — экий у вас глаз острый. Только мы хозяина не величаем «высочеством», а просто — «господин Альбер». — Вам можно — вы свои люди, а мы гости, — важно ответил Солз. Смыв с себя дорожную пыль, приятели вежливо отказались от массажа, побоявшись опоздать к ужину, облачились в чистое и вернулись в комнату — заканчивать туалет. Собственно, «прихорашивался» только Квитас — расчесывал бороду да маленькими ножничками подстригал торчащие волоски. Солз же сидел в кресле, прикрыв веки, и терпеливо ждал. Из полудремоты его вывел стук в дверь. — Войдите! — гаркнул Квитас. — Прошу к столу, досточтимые, — в комнату заглянула давешняя служанка. — Идем, — Солз бодро вскочил на ноги. Их провели в небольшую уютную комнату на жилой половине дома — тут, по всему видать, семья обычно трапезничала. Солз не без удовольствия отметил, что хозяева не кичились богатством: мебель дорогая, но гутрумская, и стояло ее в комнате ровно столько, сколько необходимо: стол, накрытый почему-то на шестерых, да стулья с высокими резными спинками, выдававшими работу карасских резчиков (один из стульев во главе стола заменили на более удобное кресло с подушкой, предназначенное для беременной хозяйки), да посудный шкаф, где на открытых полках красовались расписные блюда и два кубка, выполненные из морских раковин, оправленных в серебро, у стены — еще один длинный стол для подачи блюд, да между окон — ларь под скатерти и салфетки. Лишь Солз с Квитасом вошли в комнату, как отворилась вторая дверь и появились хозяева. «Умаялась совсем», — подумал монах, глядя на молодую госпожу, которая только любезно кивнула гостям, и муж сразу подвел ее к креслу и усадил. — Добро пожаловать в Маредид, господа, — с улыбкой произнесла госпожа Хамат. — Познакомьтесь с сестрой Альенорой, моей наставницей и подругой. В комнату и впрямь вошла монахиня в облачении Уставников — милая женщина средних лет с простодушным выражением лица. Солз широко улыбнулся: — Благослови вас Единый, сестра! — И вас благослови Единый, брат мой! Альенора подошла к Солзу, и они трижды облобызались. — Как приятно встретить собрата по ордену, — сказала Альенора. — Вы в какой же обители начинали служение? — В обители Предвечной Мудрости, что на границе с Бранном. А вы, сестра, откуда прибыли сюда? — Из обители Блаженной Тени. — О! Не мать ли Фрайда там приоресса? — Точно так. — И брат Солз, ваше высочество, наставлял меня, чтобы я вел себя прилично, — раздался басовитый шепот. Квитас уже вовсю обаял хозяев, начало его фразы, невольно увлекшись беседой, оба уставника не расслышали. Супруги Хамат весело улыбались, глядя на них. Сестра Альенора всплеснула руками: — Ох, простите, Альбер! — Думаю, вам будет удобно сесть за стол рядом, — заметил молодой хозяин. — А вот и досточтимый Надзар. Все в сборе. Солз слегка приподнял брови: что еще за досточтимый? Мужчина был одет хорошо, но не по-господски, держался с достоинством, но без гордости, присущей знати. Впрочем, его высочество тоже демонстрировал простоту манер. — Досточтимый Надзар — наш управляющий, — пояснила госпожа Овайна. — Он всегда ужинает с нами. — Надзар Сизет, к вашим услугам, — управляющий слегка поклонился. Альбер сел напротив жены. — Прошу, господа. Солз занял место рядом с сестрой Альенорой, а напротив расположились Квитас и управляющий. Альбер стукнул молоточком в маленький гонг, и слуги стали заносить блюда с кушаньями. Солз сначала подивился было, что брат государя нарушает его же запрет на пиршества, но потом приметил, что хотя стол и отличался разнообразием, но без излишеств, и пищу подавали простую: салат из вареных овощей, приправленный сметаной со специями, морскую рыбу в соусе, паровые булочки с начинкой из свиного фарша с зеленью и ту самую новомодную лапшу с креветками и перепелиными яйцами. Альбер расспрашивал Квитаса о его военном прошлом, управляющий изредка вставлял пару фраз, явно привыкший вести за столом совсем другие разговоры, Солз же беседовал с сестрой Альенорой, вспоминая о монастырской жизни, но по привычке, выработанной на службе у дознавателя, приглядывался к молодым господам. Удивительно, но досточтимая Овайна, несмотря на усталость, с явным интересом слушала байки Квитаса — тот почувствовал и стал все чаще упоминать о славном воине Джулиусе Бримарре. Госпожа Овайна оживилась, заулыбалась, машинально погладила указательный палец, на котором виднелся белый след от еще совсем недавно носимого кольца. На безымянном тоже белела полоска — от кольца обручального. Солз посмотрел на правый указательный палец ее мужа — перстень лучника. — Госпожа, позвольте спросить, — произнес монах, — что за кольцо вы носили на указательном пальце? Фамильный перстень? — Такое же, как у супруга, — ответила та. — Руки немного отекают, пришлось кольца снять. Везти к ювелиру в город некогда да и к чему? Потом обратно похудею. — Вы занимались стрельбой из лука? — Не только. И на мечах драться училась. Еще совсем недавно я мечтала о военной стезе, но вот как жизнь рассудила, — с этими словами госпожа Овайна ласково улыбнулась мужу. Она поведала гостям о знакомстве с нынешним государем Ленардом, о переписке между ними, о бегстве в Виям от «тирана-отца». Кажется, сейчас госпожа считала свои тогдашние поступки простым ребячеством, а Солз все же удивлялся немного: чем же Альбер Хамат, этот мальчик, мог настолько увлечь юную строптивую девицу? После ужина гостей пригласили в соседнюю комнату, куда слуги принесли фрукты, десерты и вино с пряностями, а для хозяйки — сладкий морс. — Простите, госпожа, — заговорил Солз, приметив висящий на стене инструмент, — вы и на лютне играете? — Не я, а мой супруг, — в голосе Овайны звучала гордость, — и сочиняет музыку. — Душа моя, — господин Альбер слегка смутился. — Не стоит называть мои песенки таким великим словом — «музыка». — Не будет ли с моей стороны дерзостью, ваше высочество… — начал Солз. — Брат, прошу вас, не надо меня так называть, — господин Альбер снял со стены лютню и устроился с ней в кресле. — У меня имя есть. Он проверил, как звучит инструмент, слегка подкрутил пару колков, пробежался пальцами по струнам, а потом, после маленькой паузы, заиграл всерьез. Солз любил музыку и хорошо в ней разбирался. То, что он услышал, его поразило. «Какая странная гармония, — подумал он, — но как красиво». А тут еще господин Альбер начал петь — то есть не то чтобы в голос, а скорее мелодично произносить текст. — И стихи его высочества? — шепотом спросил Солз у сестры Альеноры. Та кивнула. Когда господин Альбер закончил, никто не аплодировал, так что и Солз не решился, глядя, как дамы промокают глаза платочками. Он уже собирался выразить свое восхищение на словах, но тут Квитас вынес вердикт: — Знатно! Аж до печенок пробирает! Господин Альбер весело рассмеялся: — Лучший комплимент, что я слышал. — Сделайте милость, досточтимый господин, сыграйте еще, — попросил Квитас. Альбер чиниться не стал, сыграл и спел другую песню, повеселее — о наступлении весны. — И все же, ваше высо… — начал Солз и поспешно поправился: — досточтимый господин Альбер, это прекрасные песни — талантливы и музыка, и стихи. А мелодии столь свежи и необычны, что ежели вы напечатаете свои сочинения, то сможете продвинуть нашу музыку вперед. Подумайте, досточтимый господин. — Напечатать? — удивился тот. — Вы полагаете, стоит? — Конечно! — Мне неловко, ведь многие станут хвалить лишь потому, что я брат государя. — А вы напечатайте под вымышленным именем. Составьте договор с типографией в Ахене. Вот увидите: ваши песни вскоре разлетятся по всему Гутруму и прославят вас. — Вы уж сразу о славе, брат Солз. Но вот беда: нот я не знаю. Надо ехать в Ахен, искать музыканта, везти его в имение… — Альти, милый, ну что ты говоришь? — вмешалась Овайна. — Зачем ехать? Напиши тетушке и попроси прислать кого-нибудь. Только не сочинителя. Сочинитель начнет тебя поучать. — Вы правы, моя госпожа, — Солз почтительно склонил голову, — творения вашего супруга настолько меняют принятые музыкальные правила, что лучше бы ему про них и не знать. Конечно, найдутся критики, станут указывать на ошибки. Боюсь, что среди них найдется немало людей духовного звания, но и пусть — ваш супруг не духовные гимны пишет. Простите, господин Альбер, а сколько у вас сочинений? — Да с десяток наберется, — тот пожал плечами. — Порой мелькает в голове мелодия, а записать не могу — вот если сначала стихи сочиню, то и музыка запоминается. — Так вам тем более необходим секретарь и учитель нотной грамоты, господин Альбер. — Пожалуй, я последую вашему совету, брат Солз. Попытка не пытка, как говорится.

***

Наутро монах, наемник и пятеро их людей засобирались в дорогу. Гостеприимные хозяева щедро снабдили провизией весь маленький отряд, пожелали удачи и даже помахали вслед, стоя на крыльце дома. — Какие они милые, — заметил Квитас, когда поместье скрылось за поворотом дороги и потянулись поля и сады. — Верно, очень трогательная пара, — кивнул Солз. — Их величества правильно поступают, не заставляя их жить при дворе. Полагаю, у их сына есть все шансы стать наследником престола. Они ехали впереди и разговаривали вполголоса. — Почему вы так думаете? — спросил Квитас. Он мало что смыслил в политике, предпочитая доверять мнению приятеля. — Посудите сами: своему ребенку у государей взяться неоткуда. У их величества Кристиана нет ни братьев, ни сестер. Как я уже сказал, пусть господин Альбер и сводный брат государя Ленарда, но все же он был официально усыновлен не кем-нибудь, а нынешним царем Калхедонии. Брак с дочерью славного рода еще больше упрочил его положение. И заметьте, дорогой Квитас, как высоко в последнее время взлетело семейство Бримарров. Глава дома стал герцогом Земерканда, его старший сын получил графский титул, а младший теперь правит фамильными землями. — Я вот чего понять не могу: почему баронский титул получил младший брат, а не средний? — поскреб бороду Квитас. — Полагаю, досточтимый Торн хочет продолжить военную карьеру. И наверняка у их величеств есть идеи на его счет. К тому же он холост, а замку в Бримарре нужна хозяйка. Через три часа владения господина Хамата сменились землями, принадлежавшими ведьминской школе, о чем сообщал столб на перекрестке. — Ведьмочки, — усмехнулся Квитас. — Хорошенькие все, наверное, как на подбор. — Кто о чем, а вы о девицах, — проворчал Солз. — Ой, да будет вам. А смотрите, у них поля не хуже, чем у господина Альбера. Да, богатые, изобильные земли в Гутруме. Кстати, Солз, вы мне обещали рассказать все, что знаете о городе Брерне. — Ну что ж… Сам я там никогда не был, но успел прочитать все, что нашел у ее светлости герцогини в библиотеке. Стоит Брерн на обоих берегах Эльги — на пологом, собственно, и раскинулся город, а на крутом издавна, еще со времен империи, богатые лиманцы строили виллы, которые сохранились и по сей день. Теперь они принадлежат самым богатым и влиятельным семьям Брерна. Конечно, виллы эти немного перестроили, расширили, но там есть на что полюбоваться и по сию пору. Город же растет и богатеет — вот почему государям угодно укрепить там свое влияние. Я вам план города зарисовал, как приедем — изучите. Но в Брерне заблудиться невозможно. В центре его расположена соборная площадь, у реки — торговые палаты и гостиницы. Славится он и банями — настоящими, лиманскими. — Далековато же эти бани, — фыркнул Квитас. — На второй большой площади, — продолжал Солз, — стоит ратуша и дом бургомистра. И красуется фонтан с лиманскими статуями. И вот там очень любят гулять важные господа. Есть в городе монастырь Уставников — обитель небольшая, но с хорошим собранием книг и лиманских свитков. Город богат — неподалеку горы, где добывают самоцветы и драгоценные камни, так что в Брерне много ювелиров и резчиков. А еще там изготавливают духи, всякие товары из кожи, прекрасные ткани. Беда в том, что эти товары утекают в Лиман и Макению. Это, конечно, хорошо, но вольный город должен ведь и с казной делиться. Раньше они хорошо платили Совету, и золото оседало в сундуках Мабона, Вармунда и Турферта. Конечно, все это досталось государям, но налоги с Брерна следует пересмотреть. — Ну да, вот нам и поручили не только про крепость узнать, но и понять, на какие семьи там можно опираться, а кого следует поприжать, — кивнул Квитас. — Семьи, да… — кивнул Солз. — Конечно, официально городом правит бургомистр, но на самом деле власть там делят три рода. У них нет титулов, зато очень много денег. Первая семья — Гавины. Сейчас там всем распоряжаются два брата, Масителло и Барагон. Их отец поделил состояние между ними почти поровну, что не может не быть предметом их постоянных споров. Масителло получил в наследство родовой дворец, находящийся неподалеку от Ратушной площади, Барагон же купил и улучшил лиманскую виллу на другом берегу реки. Оба брата имеют большой круг прихлебателей и соревнуются друг с другом в устройстве празднеств, куда понемногу утекают их деньги. Самая влиятельная ныне семья в Брерне — Марчианы. Они, поговаривают, вняли государевым указам и покончили с ростовщичеством, открыв в городе первый банк. Всем заправляет Корчио Марчиан — он уже в годах, но силен и крепок, поэтому его сынок, Иеросимо, все никак не может дождаться, когда же папаша отправится к Единому. Иеросимо женат на красавице Тамасетте из рода Формитов. — А откуда вы знаете, что она красавица? — хмыкнул Квитас. — Так я не только книги о Брерне читал, но и донесения людей господина ле Фея. Третья семья, как вы поняли, — Формиты. Глава там — старый Донатий. Он сумел наплодить аж девять отпрысков. Двух своих дочерей он уже удачно сосватал, а третья еще совсем мала, но вроде бы помолвлена чуть ли не с пеленок. Да и трое младших сыновей тоже дети. Зато трое старших постоянно на слуху у горожан. Старший вырос необычайно набожным, принял монашеский сан, и теперь он настоятель того самого монастыря, о котором я упоминал. Отец Андий, говорят, чрезвычайно ученый человек. Второй сын, Жено, — местный бабник и отчаянный рубака, но хорошо помогает отцу в делах. Третий, Элиус, очень близок со старшим братом и хоть пока что не решился пойти по духовной стезе, но зато очень сведущ в науках. И еще Формиты славятся тем, что все они — красавцы. Как на подбор. — Занятные господа. Хорошо бы попасть к кому-нибудь из них на службу. Только выбрать бы правильно. А что вам говорит ваша интуиция, Солз? Кто там воду мутит? — Нельзя предполагать заранее, но строительством крепости ведают Марчианы. — Хорошее дельце, — довольно усмехнулся Квитас. — Чую, мне придется помахать мечом. А вам — подумать. Солз машинально дотронулся до мешка, притороченного к седлу, где он вез чудесную шкатулку, которую гонец доставил из Бранна ее светлости Мейнир специально для этой миссии. Вторую шкатулку, связанную магией с первой, герцогиня держала у себя в кабинете. Миновав земли Прибрежных сосен, отряд прибавил хода. До Брерна оставалось пять дней пути. А если не слишком гнать лошадей, то и все шесть. Они все больше забирали влево, дорога уходила прочь от побережья, плутала в живописных предгорьях, поросших лесами. Через двое суток переправились на пароме через Деллису у небольшого городка Медидока и двинулись дальше. Вскоре подъели все припасы, кроме лепешек, но не горевали по этому поводу — леса изобиловали дичью. Здешние земли принадлежали короне и были пожалованы эльфам — крестьяне одиноких деревушек менялись с ними товарами в условленных местах. Но лесная тропка, по которой проезжали всадники, успела зарасти травой. Лишь на пятый день, когда всадники выехали на оставшийся с лиманских времен тракт, когда-то тянувшийся через нынешний Опал до порта, стоявшего выше Ахена и давно разрушенного, им попался наконец постоялый двор, и они смогли помыться, поесть как следует и выспаться на кроватях. Выехав рано утром, вскоре заметили, как меняется пейзаж. Они приближались к большой долине, где и раскинулся Брерн. Вот появились первые деревни, спящие виноградники, оливковые рощицы, поля. А вот и городская застава на дороге — и никаких крепостных стен. Лиманцам почти в центре империи укрепления вокруг маленького тогда городишки были ни к чему. Да и потом их не стали возводить — дорого да и кому придет в голову защищаться от слабого Опала? Вот Совету только приспичило вдруг строить крепость на границе. В город въехали внезапно — со стороны кварталов, принадлежавших гильдии ткачей. Солз сверился с планом и велел поворачивать вправо, к реке. — А как же местные красоты? — спросил Квитас. — Насмотритесь еще. Нам советовали найти гостиницу «Дикий виноград», а она где-то на берегу. Макения Наступил январь — жара немного спала и даже изредка шли дожди. Йоан и Герша пока что благополучно обитали в доме почтенного Бехруза. Пора и честь знать, как говорится, но никто, разумеется, и не заикался о том, чтобы молодой господин уехал в свое имение на границе с Ушнуром. Тишайший пока не охладел к юной пери и, может, не так часто, как раньше, но все же приглашал во дворец, чтобы полюбоваться на танцы. Герше приходилось нелегко — не так уж и много было у нее в запасе чудес, чтобы удивить наследника. Правда, танец с покрывалами он смотрел еще трижды, и всякий раз Герша добавляла что-то новое. Она танцевала и с тремя плоскими светильниками — один на голове, два в руках, и между воткнутых в землю кинжалов (Йоан чуть Единому душу не отдал от беспокойства за подругу), а Тишайшему все казалось мало. Вопреки опасениям Йоана, наследник не делал ни малейших попыток завладеть танцовщицей. За каждый танец он одаривал и невольницу, и ее господина шелками и жемчугом, посылал им дворцовые лакомства и драгоценные вина — непременно с дорогой же посудой, которая считалась не подарком, а лишь приложением к нему. Йоану кусок в горло не лез и глоток туда же не лился, когда он вспоминал, какой ценой достались им эти угощения. Бехруз доверительно делился с Йоаном дворцовыми сплетнями и собственными переживаниями: повелитель в жару чувствовал себя не так бодро, как в далекой уже юности, и дважды призывал к своему ложу начальника тайной стражи, расспрашивая его о поведении Тишайшего, его матери и матери своих младших сыновей. В покоях младшей жены сменили всех евнухов и удавили трех рабынь, но сама она, хоть и была отлучена от лицезрения владыки на долгих два месяца, сохранила и жизнь, и титул, и сыновей. В эти ж два месяца повелитель внезапно приблизил Тишайшего — тот почтительно сидел у ложа отца, выслушивая его и неизменно желая здоровья. Только вот сообщить в Гутрум эти ценные сведения было почти невозможно. Герша ворожила над водой, но сказать могла две-три короткие фразы, звучащие туманно, как предсказания древнего лиманского оракула. В День зимнего солнцестояния, который в Макении тоже праздновали, и в этот единственный день в году женщины пировали с мужчинами, Бехруз с утра уехал во дворец, а вернулся уже через час — и еле дышал от волнения. — Мехди Салид! — евнух кинулся к Йоану. — Великая честь вам оказана! Правитель приглашает вас на пир и хочет посмотреть на танцовщицу. Сердце у Йоана ухнуло куда-то в пятки. Тишайший-то держал слово и совестливо не посягал на собственность своего подданного. А так ли поступит его отец? Йоан спохватился и склонился в поклоне, выражая тем самым покорность воле правителя. — Скажите красавице — пусть приготовится. Выезжаем через час, — сказал Бехруз. — И наденьте самую лучшую одежду, что у вас есть. — Владыка спаси и помилуй! — воскликнул Йоан, воздев руки к небу. — Я ж ехал путешествовать, посмотреть столицу и не думал, что мне предстоит побывать даже во дворце у Наследника. Что уж говорить о великом нашем и милостивом Повелителе, да продлит Владыка его годы! — Да продлит Владыка его годы, — повторил Бехруз. — Идемте посмотрим, что у вас есть из одежды. Йоан тут же послал Тахира уведомить Гершу о приглашении на пир, а сам пошел за евнухом в свои покои. Уже через несколько минут почтенный евнух огорченно цокал языком. Путешествовал его юный друг, как и говорил, налегке, и все самое лучшее, дорогое, хоть и безнадежно старомодное по столичным меркам — настолько, что вот-вот вновь стало бы образцом стиля — уже надевалось им для визитов к наследнику. И речи быть не могло, чтобы предстать в таком виде перед очами повелителя, очень и очень требовательного к фасонам и цветам. Бехруз кликнул слугу: — Беги к почтенному Мухдиру, скажи, чтобы спешно прислал мне тот наряд песочного цвета, что мы с ним давеча обсуждали. Дай-то Владыка, чтобы он его еще не продал. — А дорого ли? — робко спросил Йоан. — Укоротите жемчужное ожерелье, — шепнул Бехруз ему на ухо, — трех будет достаточно. Йоан посмотрел на него изумленно и с недоверием, но все же кивнул, щелчком пальцев подозвал к себе Гершу и вполголоса объяснил ей, что делать. Вернулся через несколько минут, протянул на ладони крупные безупречные жемчужины. — Этого хватит, — успокоил его Бехруз. — Сейчас принарядим вас, мехди, Владыка останется доволен. Вскоре вернулся слуга вместе с подмастерьем знаменитого портного. Вдвоем со всякими предосторожностями они доставили наряд для господина Салида. Бехруз велел развернуть простую хлопковую ткань, скрывавшую шальвары, рубаху, кафтан с широкими рукавами, кушак и длинную полосу ткани для чалмы. Только рубаха была белоснежной, а все остальные предметы гардероба напоминали разные оттенки песка. Тонкая серебряная вышивка покрывала полы кафтана, по кушаку будто испуганно разлетелись фантастические птицы. — У меня есть украшение из перьев серебристой цапли, — сказал Бехруз. — Прикрепим его к чалме той брошью, что подарил вам Наследник. Да хранит его Владыка. — Да хранит его Владыка, — машинально повторил Йоан, слегка ошарашенный богатством наряда. Бехруз вручил подмастерью жемчужины, тот спрятал их в кошель на поясе, поклонился господам и в сопровождении дюжего молодца из числа слуг удалился. — Такая роскошь, — вздохнул Йоан. — Все в порядке, мехди Салид, — Бехруз с неожиданным проворством покинул комнату и вернулся, запыхавшись, с небольшой шкатулкой в руках. — Как знал, сберег эту безделицу, хотя уж и надевать-то некуда. Евнух кликнул слуг и велел одеть господина. Йоану пришлось нелегко. Конечно, у себя в замке он пользовался помощью при одевании, но только в самом конце, когда нужно было застегнуть многочисленные пуговки на камзоле или расправить рукава рубашки. А тут… На баню времени не было, и слуги первым делом раздели Йоана почти донага, обтерли дважды теплой водой, второй раз — с ароматным настоем, а потом принялись одевать. Особенно много возни вышло с чалмой, которую наматывали поверх маленькой шапочки. Край ткани спрятали в складках и закололи брошью с украшением из перьев. Евнух осмотрел Йоана, довольно зацокал языком. — Очень хорошо. Вы ничем не уступаете придворным, мехди. Йоан... точнее, Салид низко поклонился евнуху, благодаря за добрые слова. Бехруз лишь отмахнулся. — Благодарите свою невольницу, мехди, — сказал он небрежно. — Люди порой состояния выкладывают, чтобы только постоять в углу приемного зала и благоговейно лицезреть его величество. Дорога до дворца, весь долгий путь по коридорам, расшаркивания, поклоны, опять коридоры, опять поклоны — все это слилось в голове Йоана в сплошной туман. Он очнулся, только когда занял свое место на длинном диване, который тянулся рядом с резными колоннами малого зала для приемов — именно там его величество пожелали посмотреть на танцовщицу. Тишайший сидел по правую руку от отца и, кажется, тоже нервничал. Его величество подал знак — и робко кланяясь, не поднимая глаз, в зал вошли музыканты. Расселись, взялись за инструменты. Сопровождаемая Тахиром, появилась и Герша. На лице его величества отобразилось легкое разочарование. Тишайший бросил быстрый взгляд на отца и чуть улыбнулся. Видимо, в нем взыграл азарт, да он и сам поначалу смотрел на танцовщицу с пренебрежением. Герша опустилась на колени — так изящно, будто уже начинался танец. Склонилась ниц, коснувшись лбом мраморных плит. — Встань, — сказал Мальдук. Герша так же изящно поднялась и обернулась к Тахиру. — Мальчик. Она протянула руку, и тот вложил в ее ладонь длинный черный шарф. — О, Светлейшее солнце Макении, — обратилась она к повелителю, — да хранит тебя Владыка. Прикажи кому-нибудь из стражи дать мне саблю. Услышав такое обращение — плод фантазии танцовщицы, — Мальдук довольно улыбнулся, посмотрел на стражников у дверей и кивнул. Один почтительно приблизился к трону, достал из ножен саблю и протянул Герше рукоятью вперед. Но рядом с троном царя тут же встали еще двое стражников. Герша лукаво улыбнулась и стрельнула в сторону повелителя глазами. Обернулась к музыкантам, повела несколько раз рукой в воздухе, показывая темп. Потом присела, и Тахир завязал ей глаза шарфом. — И как же мы узнаем, что ты не подглядываешь? Погоди-ка. Эй, мальчишка, развяжи легконогой глаза и подай нам шарф. Тахир поспешно исполнил приказ, передал через второго-третьего придворного шарф повелителю. Мальдук свернул его в три слоя, приложил к глазам, кивнул. — Завязывай как следует. — Мальчик, шарф достаточно длинный, — сказала Герша, — сделай три витка. Тахир слегка посерел от волнения, но сделал, как ему велели. — Играйте! — велел Мальдук. Музыканты не сводили взглядов с танцовщицы, но голос царя вернул их на грешную землю, и они, опустив глаза, послушно заиграли. Тело Герши зазмеилось в такт мелодии, она взяла саблю за рукоять и стала поворачивать ее в танце, даже крутить то в одной руке, то в другой. Бедра колыхались в такт барабанам, живот, кажется, существовал отдельно от бедер и ходил волнами вверх-вниз. Мальдук довольно улыбался, кивал головой. Но тут Герша остановилась, перевернула саблю и установила ее тупой стороной лезвия себе на голову, нашла баланс и стала танцевать как ни в чем не бывало. Она глубоко приседала, рискуя уронить оружие, принимала самые живописные позы, а потом опустилась на пол и прилегла на бедро. Сабля по-прежнему держалась у нее на голове, а руки будто превратились в речные волны. Мальдук захлопал в ладоши, за ним — все придворные. Герша поднялась на ноги, сняла саблю с головы и стала танцевать быстрее. Она вертела и крутила оружие в руках так, что дух захватывало. А потом вдруг развязала шарф, подбросила его в воздух — он опустился на лезвие сабли и распался на две половины. Герша отвела руку с оружием в сторону, приложили ладонь другой к сердцу и поклонилась. Пальцы ее разжались, сабля со звоном упала на мраморный пол. Танцовщица не двинулась с места, будто ожидая позволения уйти. Стражник поспешил подобрать свое оружие, Мальдук небрежным жестом отослал его. Внимательно посмотрел на сына. — Сегодня ты воистину удивил нас, — сказал Тишайшему. Тот почтительно склонил голову, не вслушиваясь в интонации — отец умел выражать голосом и лицом любые эмоции, кроме тех, что действительно испытывал. — Желаем еще видеть легконогую, — заявил Мальдук. — Через неделю, на пиру. Ты... — он наклонился к сыну, — как бишь его зовут? Тишайший шепнул в ответ имя. — Мехди Салид, тебе пришлют приглашение. Бехруз, потом придешь к нам, мы отправим с тобой дары. Юноша, а сейчас ты свободен. Можешь увозить свое сокровище. До поры… Как Йоан не помнил дорогу до дворца, так и путь до дома Бехруза словно тьмой застлало. Только когда увидел внутренний дворик дома, фонтан и шелестящие пальмы, очнулся и с ужасом посмотрел на евнуха. — Что делать, мехди? — Ничего, мехди, — Бехруз пожал плечами. — Девица принадлежит тебе. Но если Повелитель захочет купить ее, ты ничего не сможешь сделать. Герша, будто речь шла не о ней, спокойно ушла в свою комнату в сопровождении Тахира. Йоан посмотрел ей вслед и собирался было сказать что-то, но тут из дома вышел Аллиди ада Макеш, а за ним какой-то человек, одетый пестро и слишком ярко, но небогато. — Алли? — нахмурился Бехруз. — Не гневайся, друг, — улыбнулся Аллиди. — Встретил знакомого странствующего торговца, он едет на юг, за новыми товарами. Прикупил у него кое-что. Так, мелочи. Ножницы для бороды новые, огниво и прочее в таком духе. — А мне сказать не мог, что тебе надобно? — Бехруз с подозрением смотрел на торговца. Тот поклонился, проговорил традиционные приветствия, здравицы в честь Повелителя. — Да ты сам знаешь, — замялся Аллиди, — за ворота я стараюсь поменьше выходить. А тут сидел на крыше под навесом, смотрю — мехди Салдук на своем муле. Дай, думаю, поддержу знакомого парой монет. Странствующие торговцы были для Макении обычным делом. Они, конечно, предлагали свои товары не богачам, а горожанам среднего достатка, а особенно крестьянам, которым некогда было в разгар работ разъезжать по рынкам. Да и женам макенцев дозволялось принимать у себя «беркеши». — Ладно, пусть себе едет, — проворчал Бехруз. Он, конечно, не собирался разглядывать немудреный товар торговца. Червячок сомнения все же шевелился в сердце — что, если приятель взялся за старое, строит козни против Повелителя? «А если и строит, что до того?» — подумал вдруг евнух. И, сам страшась крамольных мыслей, велел слугам выпроводить беркеши за ворота. Решив, что на сегодня ему хватит волнений, Бехруз ушел к себе — отдыхать. Аллиди посмотрел ему вслед и молча поманил Йоана за собой. Оказавшись в комнате, где жил он вместе со своим товарищем, Аллиди шепнул Йоану на ухо: — Это был не торговец. Посланец из Гутрума. Привез кое-что от… вы поняли, от кого. Йоан едва за сердце не схватился; чувствуя слабость в ногах, опустился на диван. — Рамтин, посмотри, нет ли кого за дверью, — велел Аллиди. Его слуга, который для всех прочих играл роль слуги Йоана, подошел к двери, осторожно приоткрыл ее и, убедившись, что в коридоре пусто, кивнул господину. Аллиди указал на блюдо, стоявшее на диване, откинул платок — и правда, на блюде лежали ножнички, гребешки, огниво и длинная деревянная шкатулка. — Возьмите шкатулку и откройте, мехди Салид, — сказал Аллиди. Йоан взял шкатулку в руки и открыл крышку. Запахло чем-то странным, прохладным и слегка будоражащим. Внутри шкатулки пряталась свернутая в трубочку бумага. Йоан достал письмо, развернул и прочел: — «Приветствуем досточтимого Йоана Кьелля. Внимательно прочтите это письмо, а потом сожгите. Эта шкатулка создана магом, через нее вы мгновенно сможете посылать депеши во дворец и получать ответ. Берегите ее, как зеницу ока. Если возникнет опасность, что вы можете по какой-то причине лишиться шкатулки, сожгите ее. Ждем от вас подробного описания того, что вам удалось увидеть и узнать в Макении. Ваши друзья и покровители». — Да… — протянул Аллиди, — велика сила магов. Что ж, идите к Герше. По вашему лицу судить, во дворце произошло что-то неприятное. — Герша слишком понравилась Повелителю, — мрачно ответил Йоан. — Упаси Владыка! — свистящим шепотом произнес Аллиди. — Ну, ступайте. Что бы вы ни решили, знайте, мы с вами. Йоан взял шкатулку и пошел на женскую, пустующую в доме Бехруза, половину. Герша как раз переоделась, смыла с лица краску. Йоан обменялся с лисой встревоженным взглядом, показал ей письмо. — Хвала Единому, — шепнула лиса, сжигая бумагу в медной чаше. — Давайте поскорее напишем государям. И попросим совета, что нам делать теперь. Они долго составляли послание — описывали и жизнь Макении, и здешний уклад, и бесправность даже свободных жителей, не говоря уже о рабах, бесчинства сборщиков налогов. Приходилось отправлять бумажные трубочки одну за другой. Стоило положить их в шкатулку, а через мгновение открыть крышку, как шкатулка оказывалась пустой. Бумага будто испарялась. Настал черед описания жизни при дворе, вздорного нрава Мальдука Покорителя земель, униженного положения Мальдука Тишайшего, козней в гареме повелителя, о коих Йоан наслушался рассказов от Бехруза. По всему выходило, времена в столице ожидались неспокойные. Конечно, случись переворот, страны это почти не коснется. Все равно на троне окажется один из сыновей Мальдука, только вот усидит ли этот новый правитель спокойно в столице, богатея за счет плодородия и изобилия страны, или захочет урвать кусочек соседских земель? Покончив с дворцовыми интригами, Йоан перешел к насущному: «Герша сегодня танцевала перед Повелителем, и ему слишком понравился ее танец. Он сказал, что желал бы еще раз насладиться зрелищем. Бехруз намекнул мне, что если Повелитель захочет купить у меня «невольницу», я не смогу отказать ему. Иначе девушку отнимут силой. Что нам делать?» Он положил последний свиток в шкатулку и закрыл крышку. — Будем ждать, — сказала Герша. Ждать пришлось долго, но оба понимали, что где-то далеко, в столице, государи внимательно читают донесения и наверняка еще и обсуждают их. Пока они дойдут до приписки, пока решат, что делать, пока напишут ответ… Наконец под крышкой шкатулки появилось что-то вроде полоски света. — Открывай, — сказала Герша с нетерпением. Йоан открыл шкатулку и жадно схватил бумажную трубочку. — «Благодарим за службу всех троих, а также наших макенских друзей, — прочитал он. — Постарайтесь уехать из столицы, продвигайтесь на юг, в первом же порту сядьте на иларийский или лиманский корабль. Если повезет, то на гутрумский. Возвращайтесь на родину. Да хранит вас Единый! Постоянно сообщайте, где вы и что с вами. Помните о предосторожностях, письмо сожгите. Ваши друзья и покровители». Он тут же сжег и это письмо. Герша сидела, задумавшись. — Уехать из столицы-то мы сможем, — сказала она наконец. — Только вот для начала потребуется раздобыть вам новую бумагу об уплате налогов на другое имя. И подорожную. А на это потребуется время. Тишайший, возможно, захочет развлечься. Возможно, он даже отца пригласит. — А почему ты думаешь, что Повелитель сам не пришлет за тобой? — спросил Йоан. — Такие пиры, как сегодня, не каждый день устраиваются, — рассудила лиса. — А звать тебя, как моего хозяина, особо, чтобы посмотреть на твою собственность, царь посчитает ниже своего достоинства. Он и так на пиру сказал лишнее при всех — похвалил сына, ты заметил? — Боюсь, я мало что понимал, — признался Йоан. — Мне никогда не было так страшно. — Ты не волнуйся заранее. Царь не прикажет меня похитить — он если и захочет меня заполучить, то сначала предложит хорошую цену. И он еще подумает, прежде чем предлагать тебе золото. Он будет взвешивать за и против — вроде бы и хорошее приобретение, но сын-то оценил меня раньше него. Вот когда он решит, что такой покупкой унизит наследника, тогда нам следует ждать посланцев из дворца. Опять же, даже если нас вновь на пир позовут, при всех царь не станет предлагать тебе продать ему танцовщицу. Он станет меня нахваливать, ожидая, что ты сам предложишь ему меня в дар. — Единый упаси! — воскликнул Йоан. — Ну, ты же у нас родом из ужасной провинции, — усмехнулась Герша, — ты просто сразу не поймешь, чего от тебя хотят. — Но где взять новые бумаги? И та, что у меня есть, на первом же постоялом дворе вызвала сомнения у сборщика налогов. А нам ехать почти через полстраны. — Поговори с Бехрузом. — Да ему-то зачем нам помогать? Если мы сбежим, то гнев царя падет на него. — Если и падет, то небольшой, — поразмыслив, ответила Герша. — Это сегодня он дома в такой ранний час, а обычно целый день находится при господине. Ну, сбежишь ты. Станут искать Салида ада Маллади, его спутников, невольницу. — А кем мы станем? — резонно спросил Йоан. — К югу многие путешествуют. Там кое-где есть серные источники, обустроены купальни, роскошные постоялые дворы. Кто едет старые кости погреть, кто целебной воды попить. От источников до побережья не так далеко. Предположим, ты некий господин, который везет свою жену к купальням Кха-Турий. Именно туда возят женщин для излечения от бесплодия. И такое случается иногда в Макении, что не спешат взять вторую жену или от бесплодной избавиться, разведясь. Может, у жены родители влиятельные, не одобрят, да и все ж люди тут живут, не звери, случается, что жен любят на свой манер. — Понимаю. Ты поедешь вся закутанная с головы до ног, и никто твоего лица не увидит. Но что мы станем делать с Тахиром? — Йоан наконец посмотрел на мальчишку, который все это время смирно сидел в углу. Герша посмотрела на Тахира, лукаво улыбнулась. — А Тахира мы тоже закутаем. — Что? Девчонку изображать? — вскинулся было тот, но тут же умолк и уныло кивнул. — Будешь младшей сестрой Йоана. Как же тебя назвать? — Лейшей, — ответил Тахир. — Так звали мою сестру. Померла она вместе с матерью. — Смотри сам, — предостерег Йоан, — не тяжело ли будет всякий раз слышать это имя? — Ну так привычное имя, — вздохнул Тахир. — Смекну, что ко мне обращаетесь. — Иди, иди к Бехрузу, — поторопила Йоана лиса. Тот встал и, едва ли не обливаясь потом, отправился в покои евнуха. Бехруз не спал, а только лежал в прохладной комнате на широком диване в одной рубахе и простых хлопковых шальварах. — Что, мехди Салид? — спросил евнух немного раздраженно. — Простите, мехди Бехруз, — пробормотал Йоан, — что тревожу вас. Он не знал, как начать разговор, стоял и переминался с ноги на ногу, как мальчишка. Бехруз, охая, уселся на диване и стал нашаривать босыми ступнями сафьяновые туфли. Йоан поспешно помог евнуху. — Спасибо, малик, — не задумываясь, произнес Бехруз. Обращение «сынок», невольно вырвавшееся у евнуха, воодушевило Йоана. Он, действуя по наитию, бухнулся перед Бехрузом на колени. — Помогите! Помогите, отец души моей! Не дайте пропасть несчастному! — возопил он. — Да вы что, мехди Салид? — Бехруз потянул его за рукав и заставил сесть рядом с собой. — Что, о танцовщице беспокоитесь? Ну да что делать? Все мы в руках Повелителя. — Не могу, не могу отдать ее! — горячо зашептал Йоан. — Великое прегрешение на мне, но это выше сил моих: люблю я Гершу. — Что ты! Что ты! — Бехруз замахал руками. — Клянусь, она даже не знает о том, — поспешил заверить евнуха Йоан. — Но она солнце моей жизни и бриллиант моего сердца. Нет мне жизни без нее! И тут вдруг Йоан почувствовал, что все, сказанное им евнуху, святая правда. Побледнел и схватился за сердце. — Что же ты хочешь от меня, безумец? — спросил Бехруз, забыв о почтительном обращении и о слове «мехди». — Помогите нам уехать из столицы! Мне бы документы… на другое имя… — и Йоан осторожно пересказал план, предложенный Гершей. — Это тебя Аллиди надоумил? — поморщился Бехруз. — Нет, клянусь, он ничего не знает! — Просто я когда-то ему выправил подложные документы, и с ними он бежал из столицы. Допустим, я тебе помогу… — евнух задумался. Йоан терпеливо ждал, понимая, что если ему не отказали сразу, то надежда есть. — Продадим часть подаренных наследником украшений, — заговорил наконец евнух. — Вам нужны будут живые деньги на дорогу. Хоть ты и не кутил в столице, но, поди, поиздержался слегка. Все бумаги я тебе выправлю. Придумайте новые имена, до вечера мне скажете. За неделю бы успеть приготовиться. В следующий раз, когда наследник пожелает видеть Гершу, пусть она пошлет в ответ красный цветок. — Красный цветок? — не понял Йоан. — Ну да, красный. Мол, не может она танцевать-то! Понял ли? Йоан смущенно кивнул. — А наследник не разгневается? — спросил с опаской. — Не разгневается. Ему вовсе незачем смотреть на больную девушку. Я придумаю, чем его развлечь. — Не знаю, как выразить вам свою благодарность, мехди, — пробормотал Йоан. — Я бы погиб без вас. — Не погиб бы. Зато дурь из головы бы повылезла. Ну, да ладно. Помогаю я тебе лишь потому, что мне потребуется ответная услуга. — Все что угодно, мехди! — До того, как меня сделали евнухом, — принялся рассказывать Бехруз, — женат я не был, но имел маленький гарем невольниц. И моя любимая наложница Фехруз родила мне сына. Мальчику уже десять лет. Я скрываю ото всех и его, и мать. Живут они по соседству со мной — поди, с крыши видал ряд тополей вдоль их ограды. — Видел, мехди, — кивнул Йоан. — Во дворце неспокойно. Мало ли что может случиться, а сын — все, что у меня есть. Погоди… Бехруз подошел к двери, кликнул слугу и велел привести к нему мехди Аллиди. Тот вскоре пришел, с беспокойством посмотрел на евнуха и Йоана. — Друг мой Алли, — начал Бехруз, — помнишь ли ты услугу, что я оказал тебе когда-то? — Как же мне забыть, Бехруз? Я век твой должник, — искренне ответил Аллиди. — Тогда слушай, — и евнух поведал ему о том, что случилось с Йоаном, и о своем беспокойстве за судьбу бывшей наложницы и сына. — Выручай, Алли. Наш юный друг не справится один. — Что ж, долги следует возвращать, — задумчиво произнес Аллиди. — Тогда мехди Салид станет твоим младшим братом. Фехруз запишем твоей женой, а моего Талиха — твоим сыном. — Мы, конечно, поедем на юг? — спросил Йоан. — Уж конечно не на север! — проворчал евнух. — Вот что, легконогую выдадим за твою жену. Только не губи душу, не вздумай согрешить с ней! — Я прослежу! — пообещал Аллиди, едва заметно подмигнув Йоану. — Что ж, идемте, я познакомлю вас с Фехруз и моим сыном, — решительно произнес евнух. Он повел Йоана и Аллиди вглубь дома, где отпер потайную дверь, за которой открылся недлинный коридор, ведущий в соседнее здание. Коридор освещался через маленькие окошечки под крышей. В другом конце его евнух постучал в дверь. — Фехруз, накинь покрывало, я не один! — громко сказал он. Выждав несколько мгновений, он открыл дверь и вошел первым. Аллиди пропустил Йоана и закрыл дверь за собой. Невысокая стройная женщина, закутанная в темное покрывало, поклонилась им. Аллиди и Йоан поклонились в ответ. — Отец, отец! — послышался детский голос, и в комнату вбежал мальчик. Видать, он больше походил на мать, но некоторые черты Бехруза в его лице читались, и тот чадо свое баловал — уж как нарядно был мальчик одет: в синие шальвары, вышитую рубашку, подпоясанную шелковым желтым кушаком, и украшенную бисером шапочку. Увидев незнакомцев, мальчик замер и поклонился. Бехруз представил ему и наложнице гостей. Йоану мальчик понравился. Милый и чуточку важный, при этом хорошо воспитанный. Две служанки споро подали в гостиную прохладительное и фрукты, и Талих сам поднес наполненные стаканы отцу и его гостям. Бехруз не спешил переходить к делу, расспрашивал сына о его успехах в учении — мальчик с удовольствием демонстрировал гостям свои знания по географии, а еще истории, и Йоан старался не выдать свое удивление, слыша, как в Макении представляли себе отношения с соседями, какими злодеями и святотатцами представляли гутрумцев. Наконец Бехруз решил заговорить о цели их прихода. — Талих, сын мой, тебе вскоре придется уехать с моими друзьями. Это очень важно, мое сокровище, и, надеюсь, ты будешь слушаться мехди Аллиди и мехди Салида. — Значит ли это, отец, что вам грозит в столице какая-то опасность? — спросил слегка побледневший ребенок. Его мать нервно комкала в руках край покрывала, но молчала, покуда мужчины разговаривали. Евнух вздохнул. — На пороге тяжелые времена, Талих, — сказал он наконец. — Тяжелые и опасные. Ты наследник рода и имени, помни это. Я сделал все, что мог, дав тебе жизнь и воспитание, остальное в руках Владыки... — он посмотрел на Аллиди, — и наших друзей. Глаза мальчика наполнились слезами, но он стиснул зубы и поклонился: — Я сделаю все, что вы прикажете, отец. И когда мы едем? — Не раньше чем через неделю, малик. А сейчас беги к себе, мне нужно потолковать с твоей матерью. Талих попрощался с гостями и ушел, и тут вдруг Фехруз вскрикнула, запричитала и кинулась евнуху в ноги. Йоан и Аллиди почувствовали себя неловко, слыша, как она рыдает, и видя, как она целует Бехрузу сандалии. Оба, не сговариваясь, отвели глаза. Но уши-то не закроешь. — Перестань, ты позоришь меня, Фехруз! — не выдержал евнух и слегка повысил голос. Наложница встала и еще плотнее закуталась в покрывало. — Пойми, я вовсе не собираюсь еще пред очи Владыки, — продолжил Бехруз, — но я должен быть спокоен за тебя и сына. Я выправлю моим друзьям, тебе и сыну и еще одной девице фальшивые метрики и все необходимые бумаги, и вы отправитесь на юг. — На юг? — вырвалось у наложницы, но она тут же опустила глаза и тихо, почти шепотом отозвалась: — Да, господин. Я распоряжусь, чтобы собрали наши вещи. — Не хлопочи, я обо всем позабочусь. С вами отправятся трое моих верных слуг — на всякий случай. Хотя дороги на юг и безопасны, но мне так спокойнее. Пока мы пойдем, пожалуй: у меня много дел, нужно все подготовить — и не мешкать. Они оставили безутешную женщину одну и вернулись в дом евнуха. Вечером Бехруз собрал «тайный совет», пригласили и Гершу с Тахиром. Идея выдать мальчишку за девочку евнуха позабавила. — Почему нет? Вон какой глазастый, и ресницы длинные — закутается в покрывало, будет помалкивать. Давайте посчитаем, сколько бумаг нам требуется? Подорожная для Аллиди, туда впишут его жену и сына. Подорожная для мехди Салида, туда тоже… — евнух покосился на Гершу, — жену впишут и юную сестру жены. Бумаги об уплате налогов. Для слуг же бумаги ни к чему. — Господин мой, — сказал Йоан, — отберите из украшений, подаренных Наследником, да хранит его Владыка, необходимые и обратите их в золото. — Хорошо, малик. Конечно, бумаги для Аллиди я оплачу сам. Йоан почтительно склонил голову, принимая его решение. — Осталось только придумать всем вам новые имена, — сказал Бехруз. — Кроме слуг, конечно. — Ясин аль Шаммат, — сказал Аллиди. — Имя прекрасно подойдет мехди Салиду. — Красивое имя, — кивнул Бехруз, записывая. — А как ты хочешь назваться, легконогая? — Даянь, — ответила Герша. — А Тахир назовется Лейшей. — Хорошо. Мехдини Даянь тер Ясин. Лейша Даяни. Аллиди, тебя как назовем? — Амин аль Сабат, к примеру. И впишем в бумагу мехдини Фехруз тер Амин. И сына моего — Талиха аль Амина. Евнух вздохнул тяжко, но все записал. На другой день он продал большую часть драгоценностей, часть золота вернул Йоану — на дорогу и житье. Через три дня наследник прислал за Гершей, но та отправила со слугой красный розан. Бехруз, когда пришел домой, сообщил, что наследник расстроился, потому что ожидал в гости повелителя. Тот, впрочем, не разгневался и велел передать, чтобы пери отдыхала и набиралась сил — мол, успеют еще насладиться ее искусством. Повелитель даже перенес пир на пару дней, и будущие беглецы дружно возблагодарили небеса. Все дни, пока ждали готовые бумаги, они обращались друг к другу новыми именами, но только чтобы слуги не слышали. Лишь трое наиболее приближенных к Бехрузу прислужников были посвящены в тайну. Сильные и ловкие, владевшие мечом, они душой и телом были преданы хозяину — он когда-то спас их, выкупив на невольничьем рынке, дал свободу и оставил у себя. Услышав историю слуг, которым предстояло сопровождать и охранять маленький караван, Йоан пришел в ужас. Все трое были калхедонцами, в прошлом моряками. Почти мальчишками попали они в плен к макенским пиратам. Те первым делом вырвали им языки, чтобы не болтали лишнего, а потом продали работорговцу. Искалеченные пленники знали по-макенски разве что несколько фраз, писать умели только на родном языке. Бехруз, увидев в ряду невольников троих юношей с грубо выбритыми головами и узнав, что их лишили языков, смекнул, что они — жертвы пиратов. Пожалел, купил, привел к себе в дом, кое-как вызнал, откуда они родом, нашел толмача, разъяснил, что бежать им некуда — поймают и убьют, но если они поклянутся служить ему верой и правдой, он отпустит их на свободу, обучит на охранников, станет платить как макенцам. Йоан смотрел на троих дюжих мужчин, изъяснявшихся знаками, и молил Единого, чтобы те остались верны данному слову. Расспросил Тахира, не чувствует ли он в калхедонцах коварных намерений? Обладавший способностями колдуна мальчик ничего похожего не чувствовал, а лишь некоторую растерянность и беспокойство — возможно, что и за хозяина. Когда вещи в дорогу почти все собрали, Бехрузу пришла в голову блестящая мысль — как сделать беглецов еще более незаметными для возможной погони. Рядом с серными источниками, куда они вроде бы собирались отправиться, находилась усыпальница святого Хамида. Этот добрый человек жил двести лет назад, был врачом, прославился своим милосердием и набожностью. Он лечил бесплатно бедняков, призывал к доброму отношению к женщинам, так что после скоропостижной смерти целителя народ признал его святым. Конечно, власти это не нравилось, но Хамид все-таки умудрился при жизни исцелить нескольких знатных господ, да и священники макенские порой вспоминали истинные заветы Владыки, так что на паломничество к могиле вскоре закрыли глаза, а еще через столетие это стало обязательным ритуалом для тех, кто уже потерял надежду на обычное исцеление от недуга. Когда Бехруз заявил, что они поедут одетыми в серое, Герша захлопала в ладоши: — Владыка одарил вас блестящим умом, мехди! Йоан, глядя, что Аллиди тоже довольно кивает, выказал свое восхищение, а уже потом расспросил друзей, в чем тут дело. — Паломников никто не трогает, — пояснила Герша. — Даже сборщики налогов почти не обращают внимания. Только придется дважды в день останавливаться на пути и совершать моление — в полдень и на закате. — Долго же придется ехать, — вздохнул Йоан. — Долго, но зато безопасно. И вот наконец настал час прощания. Солнце еще не встало, и улицы столицы были погружены в полумрак. Йоан и Аллиди обнялись с Бехрузом, наказали евнуху беречь себя, искренне обещали молиться за его жизнь. Женщины поклонились евнуху в ноги. Бехруз поцеловал и благословил сына. Из ворот его дома тихо выехали две повозки: одна — нагруженная вещами, во второй ехали женщины и дети. Шестеро мужчин ехали верхом, и все путники были облачены в серое, включая слуг. Йоан сделал в конце улицы попытку обернуться, но Аллиди его остановил: — Нельзя, примета плохая. Смотри вперед, мехди Ясин, и верь в милость Владыки.